Лидия Чарская
Паж цесаревны
Глава XIV
Тревога. Неожиданный спаситель. Победа или смерть
Ласково и кротко мигает лампада в большой просторной комнате малютки императора Ивана Антоновича. Нарядная, пышная кормилица-немка тихо мурлычит себе под нос какую-то песенку. Эта песенка говорит ей о родных горах и уютных домиках, о зеленых лугах и белокурых крестьянках-подругах далекой родины…
Задумалась кормилица и не слышит, как в детскую вошла сама принцесса Анна, мать императора, и, быстрыми шагами приблизившись к колыбельке, склонилась над сыном.
– Спит мой Иванушка, – прошептала Анна Леопольдовна, – спит и не чует, как мучают, как оскорбляют его мать. Не можешь ты защитить меня, родной, милый мой крошка!.. Тяжело мне, Иванушка! Голубчик мой! Сынок мой ненаглядный! Обижает меня регент… Жестоко обижает… Расти же, расти, мой мальчик! Вырастешь, заступишься за свою бедную матушку, отплатишь ее врагу… Только бы ты вырос поскорее, милый мой, ненаглядный мой государь-сыночек!
И Анна Леопольдовна, исполненная тоскливого горького чувства, осторожно нагнулась и с нежностью прижалась к крошечному лобику спящего императора.
Шум за дверью привлек ее внимание.
– Боже мой, они его разбудят! Что еще случилось? – невольно вслух произнесла она, не без трепета устремляя глаза на дверь.
На пороге показался принц Антон, за ним Юлиана.
– Что такое? Зачем вы так ворвались? Иванушка спит. Вы его разбудите! – тревожно проговорила принцесса.
– Но вы не знаете, не знаете, что Бирон сделал со мною? – сильно волнуясь и заикаясь, залепетал принц. – Ведь это же ужас! Ведь дальше идти некуда! Мы пропали! – не слушая увещеваний жены, все громче и громче говорил принц.
– Почему пропали?
– Нас обвиняют в измене, в покушении на власть регента… Грамотин схвачен. Его подвергли пытке. Его и других офицеров. Замешаны наши имена… Очевидно, эти несчастные, не выдержав мучений, оговорили, оклеветали нас… Сейчас я из собрания кабинет-министров, куда меня утром потребовали, как мальчишку… Меня судили там как преступника… Меня обвинили в том, что я хочу с твоего согласия вырвать регентство из рук Бирона… О! Они все, все подкуплены, затравлены Бироном… А этот негодяй Ушаков, который еще недавно так заискивал у меня и говорил мне всякие любезности, осмелился сказать мне… мне…
Тут принц Антон задохнулся и остановился, тяжело переводя дыхание.
– Что же он сказал вам? Не томите меня, ради Бога! – тоскливо вырвалось из груди Анны.
– Он сказал… он сказал… – стуча зубами и трясясь, произнес принц, – что поступит со мною… с нами… сурово, как с изменниками, несмотря на то, что мы родители императора…
Принцесса тихо вскрикнула и закрыла лицо руками.
– Он прикажет нас пытать? – дрожа всеми членами, прошептала она чуть слышно.
– Все возможно… – ответил принц. – От Бирона и Ушакова всего можно ожидать… Но всего вероятнее, что эти негодяи сошлют нас куда-нибудь в глушь, предварительно отняв от нас Иванушку…
Новый крик, вырвавшийся из груди принцессы, огласил комнату. Но это уже не был крик ужаса, нет! Страх матери за свое детище, отчаяние потерять его – вот что целиком завладело сердцем Анны.
– Не отдам! Не отдам Иванушку! – вскрикивала она, обвив руками сына и заслонив его своей худенькой, миниатюрной фигуркой.
Глаза ее дико сверкали, отчаянная решимость запечатлелась на обычно апатичном, сонном лице. Но длилось это недолго. Вслед затем принцесса тяжело опустилась в кресло и залилась слезами.
– За что! За что! – повторяла она, рыдая. Юлиана молча обняла ее.
– Успокойся, Анна! – шептала верная фрейлина. – Милая моя! Господь сохранит тебя и императора!
– Как успокоиться! – взвизгнул принц, – разве мыслимо успокоиться, когда каждую минуту могут сюда прийти люди регента и всех нас пота тут в застенок, а потом…
Он недоговорил, вздрогнул, насторожился, бросил взгляд по направлению двери и шепотом произнес:
– Слышите шуршание шагов?.. Кто-то идет по коридору… Я отлично различаю звук сабли… Это пришли за нами… Спасайся, Анна, и вы, Юлиана… спасайтесь… Берите Иванушку и бегите… Я за вами тотчас…
И принц отчаянно заметался на месте, то хватаясь за голову похолодевшими руками, то бросаясь к колыбели сына…
Крошка-император проснулся и заплакал. Пышная кормилица давно уже не спала, ровно ничего не понимая во всей этой сумятице, и беспокойно таращила на присутствующих свои испуганные глаза.
Анна Леопольдовна бросилась к своему ребенку, торопливо вынула его из колыбели и, прижав к сильно бьющемуся сердцу, молча ждала, вперив расширенные от ужаса глаза на дверь.
Рядом с нею встала Юлиана, стараясь закрыть собою любимую принцессу.
Все мучительно толпились в ожидании роковой минуты. Бежать было немыслимо. Шаги раздавались теперь совсем уже близко за дверью. Спустя минуту на пороге показалась высокая, статная фигура Миниха.
– Все кончено! Вы пришли арестовать нас, фельдмаршал? – произнес, весь замирая от ужаса, принц Антон.
– Арестовать вас, ваша светлость?! – с недоумением произнес старик. – Что за мысли пришли вам в голову, принц! Я приехал к вам прямо из собрания кабинет-министров…
– Где меня отщелкали, как мальчишку, – вырвалось из груди принца.
– Я приехал переговорить с ее светлостью принцессой, – проговорил граф Миних самым почтительным тоном.
– Так, значит, вы не пришли нас арестовывать? – едва скрывая свою радость, вскричал мигом успокоенный принц.
– Бог с вами, ваша светлость!
– В таком случае очень рад, очень счастлив, любезный фельдмаршал! – произнес, захлебываясь от восторга и пожимая руки графа, принц Антон. – А мы тут уже…
Взгляд Анны, негодующей на излишнюю его болтливость, остановил дальнейшие излияния Антона.
– Ну-ну, вы тут секретничайте, а я пойду!.. – неловко затоптался он на одном месте и бочком-бочком, смущенный, выскользнул из комнаты.
Анна Леопольдовна передала ребенка кормилице и, пригласив Миниха следовать за нею, прошла в свою приемную. Юлиана Мегден осталась в детской. Она задумалась, хитро сощурила свои черные глазки и, подойдя к закрытой двери будуара принцессы, приложила к щелке свое розовое ушко.
«Мое присутствие было, очевидно, излишним в глазах старого фельдмаршала, потому что они не позаботились пригласить меня! – произнесла самой себе девушка, – но я все-таки узнаю, в чем дело, благо Анна раз и навсегда разрешила мне слушать у дверей все, что ни говорится в ее будуаре».
И плутовка чутко насторожилась, чтобы не проронить ни одной фразы из этой таинственной беседы.
– Вы очень страдаете, принцесса? – было первым словом старого фельдмаршала, когда он поместился на стуле против кресла правительницы. – Регент не дает вам жить?
– Вы это знаете, граф, – печально проронила Анна.
– Он лишает вас самого необходимого, сократив ваши доходы до крайности…
– Да.
– Он непочтительно обходится с вами?
– Да.
– Он оскорбляет вашего супруга, кричит на него публично и вам не воздает должного, как матери императора, уважения.
– Да, да, да!
– Он арестовывает и подвергает пытке верных слуг ваших. А сегодня он дошел даже до крайности. Я сам слышал угрозы Ушакова принцу, навеянные, конечно, самим герцогом… И регент пойдет еще дальше, он не остановится, поверьте и…
– О, молчите, ради Бога, молчите! – схватив за руку графа, вскричала принцесса.
Наступила долгая пауза.
– Хотите, Ваше Высочество, избавиться от него? – вдруг неожиданно спросил фельдмаршал.
– Что?!
Анна даже привстала с кресла, так дико и невероятно для нее прозвучал этот вопрос.
Она взглянула в лицо старого героя, думая, что он шутит. Но нет. Лицо Миниха смотрит на нее и без тени улыбки.
– Хотите, я избавлю вас от него, принцесса? – еще настойчивее звучит его вопрос.
– Вы?.. От… Него?.. Вы, фельдмаршал?.. Но вы рискуете своей жизнью! – лепетала она, чуть живая от волнения.
– Да, я рискую ею ради моего императора и вас, принцесса! – произнес твердо Миних. – Но Россия гибнет в клещах тирана… Я сочту за счастье помочь вам спасти страну. Мне нужно только ваше согласие, чтобы действовать вашим именем… и все будет сделано…
– А если не удастся? – вся замирая от ужаса, прошептала Анна.
– Тогда… тогда… Но надо верить в лучший исход, принцесса. И я верю в него! Бог поможет правому делу… Все зависит теперь от вас, от вашего согласия. И я жду его от вас, мать моего государя!
Старчески-красивое лицо Миниха сияло теперь необычайным светом.
Но Анна Леопольдовна все еще колебалась. Ей чудились кровавые картины, неудачный исход, допросы, пытки, сама казнь и кровь, кровь без конца.
Вдруг тяжелая дверь распахнулась с грохотом, и в комнату, как пуля, влетела Юлиана.
– Анна! Радость моя! – возбужденно лепетала девушка, кидаясь на шею принцессе. – Сам Бог говорит его устами! Согласись! Ты должна это сделать, Анна, должна, для того чтобы у тебя не отняли твоего ребенка, твоего Иванушку…
При одном напоминании о сыне принцесса вздрогнула всем телом. Обычная ее робость миновала.
– Согласна, фельдмаршал, и да поможет вам Бог! – произнесла она, протягивая обе руки старому боевому герою.
Миних почтительно приложился губами к трепетным слабым женским рукам принцессы.
Прошло три дня с того вечера, когда тайный договор установился между старым фельдмаршалом и принцессой. Наступила темная жуткая ноябрьская ночь. В Зимнем дворце все спали. Спал безмятежным сном крошка-император, спала его «мама-кормилица», спал принц Брауншвейгский и видел во сне, что он набрался, наконец, храбрости и говорит дерзости, как расходившийся школьник, его тирану – Бирону… Спала Юлиана, спала даже принцесса, хотя и вздрагивала постоянно во сне.
А в это время целый ряд темных фигур крался к заднему крыльцу Зимнего дворца. Впереди, чуть слышно скрипя полозьями, ехала карета. В ней сидел фельдмаршал Миних, бодрый, смелый, готовый на все.
Весь Петербург спал. Ни одна душа не видела ни темной кареты, ни кравшихся следом за нею черных фигур. У заднего дворцового крыльца Миних приказал остановиться и вышел из экипажа. Черные фигуры подошли тоже в этот миг к крыльцу.
– Подождите здесь, друзья… Я вернусь и проведу вас к принцессе, – произнес старик и быстро вошел в сени мимо вытаращившего на него глаза лакея и направился в комнаты.
Черный Абас случайно попался ему навстречу.
– Пойди, разбуди баронессу Юлиану и попроси доложить обо мне принцессе, – приказал он арапу, – да только осторожнее, чтобы не проснулся принц Антон.
– Слушаю, господин! – был короткий ответ, и арап побежал к комнате фрейлины.
Через минуты три взволнованная Анна Леопольдовна стояла перед Минихом в белом ночном пеньюаре со спущенной, как у девочки, косой. Ночной чепчик упал с ее головы, и вся она имела вид насмерть перепуганного, взволнованного ребенка.
– Неужели… сегодня? Сегодня все это должно случиться? – хватая за руку Миниха, шептала она.
– Сейчас или никогда! Офицеры внизу и ждут ваших приказаний. Вы должны принять их, принцесса. Ведь они, может быть, идут на смерть, – серьезно и торжественно проговорил старый фельдмаршал.
– Да, да, зовите их! – пролепетала Анна чуть слышно.
Черный Абас метнулся из комнаты, и вскоре горница принцессы наполнилась офицерами. Среди них находились и оба адъютанта Миниха – Манштейн и Кенигсфельс.
– Я призвала вас сюда, господа, – произнесла неуверенным голосом Анна, – чтобы просить защиты вашей от регента. Он обижает меня и принца, родителей вашего государя. Готовы ли вы схватить и арестовать его?
Она стояла передними такая бедная, жалкая, худенькая, с глазами, полными слез, похожая на маленькую, хрупкую девочку, обиженную и оскорбленную всем светом. Сердца офицеров дрогнули от жалости. К тому же она была матерью их императора, эта обиженная худенькая женщина.
– Готовы умереть за тебя, государыня-принцесса! – дружно в голос прозвучал ответ.
– Благодарю вас, друзья мои! – произнесла растроганным голосом принцесса и протянула руки.
Они бросились целовать их. Потом Миних сказал:
– С Богом! Пора! Возьмите караульных солдат и в путь!
– Принцесса, через два часа мы вернемся или…
Анна только тихо прошептала:
– Помогай вам Бог!
И, почти лишившись чувств, она упала в кресло. Офицеры с восторгом последовали за любимым фельдмаршалом.
Юлиана пошла проводить их со свечою по темным коридорам дворца.
Анна Леопольдовна осталась одна.
Страх, отчаяние и сомнение охватили ее душу.
Ей хотелось бежать за ними, за этими храбрецами, вернуть их, сказать, что их замысел ведет к плахе, что она не хочет их гибели. Нет! Нет!
И не помня себя, охваченная ужасом, она рванулась вперед. Но две сильные, черные руки неожиданно посадили ее обратно. Анна вскрикнула и широко раскрыла глаза. Перед нею стоял арап.
Принцесса с недоумением и страхом взглянула на него.
– Что с тобою, Абас? – спросила она в волнении. – Ты весь дрожишь. Ты взволнован? Ты боишься, что смелый замысел не удастся? Да?
– Нет, не боюсь, принцесса! – прозвучал твердый ответ. – Я дрожу от радостного волнения. Мой враг, которого я проклинаю всеми силами души, должен пасть. Я лелеял надежду на его гибель все мои молодые годы… Я ненавижу Бирона, ненавижу всем своим существом… Сколько зла он наделал, сколько людей разорил, сколько семейств сделал несчастными, сколько погубил!.. И не сосчитать его жертв!.. И мою жизнь погубил этот жесточайший человек… Он вычеркнул мое имя из списка живых, заставил скрываться под этой темной кожей! Но вот час расплаты настал! Я умоляю вас, принцесса, отпустить меня следом за этими храбрецами, чтобы и я мог разделить с ними все опасности…
– Кто вы? – произнесла Анна Леопольдовна, изумленная плавною речью всегда молчаливого арапа, и устремила пристальный взор на него.
– О, принцесса, теперь, в этот роковой час, когда решается ваша судьба, когда решается судьба всей России, не стоит заниматься мною… – ответил уклончиво арап.
– Нет, нет, я желаю знать: кто вы? – настойчиво произнесла Анна.
– Кто я? Пока просто придворный арап, простой слуга, – ответил черный человек. – Но…
– Но?..
– Но с первой вестью о гибели Бирона перестану быть простым арапом…
– Я не понимаю вас, Абас, – сказала принцесса. – Не волнуйте меня больше напрасно и скажите: кто вы?
– Я тот, которого семь лет назад принцесса Христина Леопольдовна спасла от пыток и казни и который тогда же поклялся отдать на служение ей все свои силы, всю свою жизнь. Больше я пока сказать не в состоянии, принцесса. Но умоляю вас разрешить мне теперь идти за этими храбрецами, идти на жизнь или на смерть.
И, не ожидая ответа принцессы, арап, как безумный, кинулся из комнаты мимо появившейся на пороге Юлианы.
Глава XV
Мучители. Избавитель. Оживший мертвец
Темная ноябрьская ночь подкралась незаметно и своим черным крылом накрыла и шумный город, теперь разом затихший, и широкие, занесенные снегом аллеи Летнего сада, накрыла собою и дворец государя-регента, и маленькую гардеробную, где сидел скованный Андрюша.
Юный пленник не мог двигаться в своих тяжелых кандалах. Он сидел много часов на деревянном табурете, стоявшем в углу комнаты. Невеселые думы толпились в его голове. Более четырех дней находился здесь юный паж цесаревны. Ежедневно, каждый полдень, входил к нему рыжий Берг, приносил скудную еду и всячески издевался над ним. Принца Петра больше не видел Андрюша, но каждый раз, когда Берг приходил к нему, этот ненавистный слуга Бирона не упускал случая пугнуть мальчика:
– Погоди! Вот получишь!.. Его светлость, молодой принц, в отлучке, а как только вернется, то и примется за тебя…
Но эти угрозы мало действовали на Андрюшу. Его отец умер на дыбе, его «крестненький» перенес те же мучения, так неужели же ему, молодому и сильному, бояться их? О, он с радостью умрет ради горячо любимой цесаревны! Лишь бы ее светлый образ не покидал его в последние минуты. И, умирая, он не откроет своего имени, как этого ни добивается его тюремщик, изменник Берг, который никак не может припомнить, где он видел эти черные искры детских глаз, это смелое гордое лицо мальчика. Он неоднократно обращался к своему пленнику с вопросами, но пленник не обмолвился ни одним звуком на этот счет. Не скажет юный пленник своему тюремщику и цели своего появления в Летнем саду. Сознаться во всем – значило бы замешать в это дело имя цесаревны, ласковой родной цесаревны, его светлого солнышка. Нет! Тысячу раз нет! Он, ее паж, не способен на это. Пусть они мучают его, пусть терзают, – он не скажет ни слова своим мучителям… Но что же они медлят, однако? Почему не приходят пытать его?.. Почему не тащат на дыбу, в застенок, на лютые муки?.. Утром Берг принес ему еду и сказал с торжествующей злобой:
– Дождался, голубчик!.. Сегодня, как только уедут все на вечер к князьям Черкасовым, его светлость и пожалует к тебе… Дожил ты у нас до светлого праздника! Будешь помнить, как оскорблять его светлость и скрывать свое имя, негодный мальчишка!
И Берг наградил своего пленника таким грозным взглядом, что невольная дрожь ужаса пробежала по телу последнего.
«Сегодня! – произнес мысленно мальчик. – Наконец-то!.. Что же ждет его?.. Но что бы ни было, сегодня должны кончиться его мучения, кончиться, хотя бы даже смертью. Да и лучше смерть, нежели это мучительное бесконечное прозябание здесь, в этой комнате, и полное неведение о том, получит ли он когда-нибудь свободу… Но что же они медлят, его мучители?»
И Андрюша в сотый раз устремил глаза на дверь, ожидая, что вот-вот войдут его палачи и приступят к пытке.
«Уж скорее бы, скорее! – мыслил несчастный мальчик, – пускай пытки и смерть, но лишь бы она наступила скоро, сейчас, сию минуту!..»
Но умереть он все-таки не хотел. Он был еще слишком молод, чтобы желать умереть в эти годы, и невольные мечты и надежда на спасение появились в его голове: авось снова неожиданно явится сюда эта смелая, горбатая девочка и попытается спасти его? Она добрая, очень добра к нему, Андрюше, и кто знает – может быть…
Шаги за дверью прервали мечты пажа.
Идет кто-то… Это она, она, наверное, она, ласковая, черноглазая девочка, так сочувственно отнесшаяся к нему!
И сладкая надежда охватила сердце мальчика.
Шаги приблизились. Дверь распахнулась, но не горбатая девочка, а принц Петр, в сопровождении Берга, несшего фонарь в руке, переступил порог гардеробной.
Сердце упало в груди Андрюши. Его мысленный взор уже отличал горбатенькую фигурку своей недавней спасительницы, и вот, вместо нее, перед ним, Андрюшей, его палачи.
– Ну, что, насиделся, узник? Будешь помнить, как грозить мне, светлейшему наследнику курляндского герцогства? – насмешливо проговорил принц Петр. – Вперед, надеюсь, будешь умнее… Теперь слушай, я не так зол, как это говорят обо мне, и охотно дарую тебе свободу, если ты честно расскажешь, зачем пришел к нам в сад в то утро и кто ты такой… Говори без утайки. Можешь верить, что я освобожу тебя. Принц Петр сдержит данное слово.
– Я не скажу вам, кто я и зачем я пришел в ваш сад, – произнес Андрюша твердым голосом. – Открыть вам правды я не могу, не смею, а лгать не хочу. Я никогда не лгал в моей коротенькой жизни, и никакие обещания не заставят меня прибегнуть ко лжи.
Говоря это, мальчик выпрямился во весь свой стройный рост.
От его небольшой фигурки повеяло смелостью и благородством. Но ни смелость, ни благородство не могли повлиять на темную, черствую душу принца Петра. Он видел в своем юном пленнике только упрямство и желание досадить ему – будущему герцогу.
Побагровев от гнева и сжимая кулаки, он подступил к Андрюше.
– Так ты не скажешь, чего от тебя требуют?! – прошипел он, наклоняясь к самому лицу пажа.
– Нет! Клянусь, вы не узнаете от меня ни полслова! – твердо отвечал мальчик.
– Посмотрим! – грозно произнес Петр и, обратившись к своему спутнику, сказал с жестокой насмешливостью: – А ну-ка, Берг, пощупай этого молодца!
Последний только и ждал этого момента. Он поставил фонарь на пол и, запустив руку за пазуху, вынул оттуда пук веревок и небольшую плетку, заканчивающуюся металлическим крючком. Каждый удар такой плетки вырывал клочьями тело наказуемого. Потом он быстро приблизился к Андрюше, легким движением снял с него кандалы, сорвал одежду и закрутил несчастному руки на спине так сильно, что грудь мальчика надулась пузырем, а плечи сблизились так за спиною, что грозили выйти из своих суставов. И по этому, напряженному донельзя телу, должна была пройти ужасная плетка с ее крючком!
– Ну, что? Согласишься ты теперь назвать твое имя? Согласишься сказать все, что я от тебя требую? – шипящим, исполненным затаенного злорадства голосом произнес принц Петр.
Он весь отдался сладкому чувству мщения, отдался настолько, что не слышал, как за дверью раздался странный шорох, а вслед за тем чей-то возглас, задавленный, придушенный…
Но принцу Петру не до этого. Все его мысли и чувства сводились к одному: во что бы то ни стало исторгнуть признание из груди упрямца, стоявшего передним в бесстрашном ожидании пытки.
– Так ты не скажешь? Нет?
Андрюша поднял голову. Его лицо из бледного стало багрово-красным. Страшное напряжение груди и плеч мучительно давало себя чувствовать. Его голова горела. Звон заполнял уши. Все суставы нестерпимо ныли. А тут еще перед глазами эта ужасная плетка в руках рыжего курляндца. Он взглянул на нее, потом перевел глаза на своих мучителей.
– Убейте меня! Я не скажу вам ни слова! – произнес он, собрав последние силы.
Принц Петр в бешенстве топнул ногою, потом сделал знак Бергу. Последний весь извился змеею, подпрыгнул и, очутившись перед Андрюшей, поднял плетку.
Но он не успел нанести удара: дверь, поддавшаяся под напором чьих-то сильных рук, сорвалась с петель, и в комнату вбежал высокий черный человек с кинжалом в руке. Сзади него толпились солдаты с ружьями наготове.
Быстрым взором арап окинул комнату, остановил его на Андрюше и с криком боли, ужаса и муки бросился к нему. Перерезать ударом кинжала веревки, стянувшие руки и плечи несчастного мальчика, было делом одной минуты.
Что-то страшное было во всклокоченных волосах арапа, в его дико блуждающих глазах, в искривленном бешенством лице.
Принц Петр и Берг в ужасе отскочили назад. Арап, указывая на них солдатам повелительным жестом, произнес громовым голосом:
– Взять их, связать и убрать отсюда! Солдаты немедленно исполнили приказание.
– Что вы делаете? Как вы смеете так обращаться со мною, наследным принцем курляндским! – отбиваясь всеми силами, кричал молодой Бирон.
– Ладно, молчи, волчонок, если хочешь остаться цел! – прикрикнул на него здоровый капрал, и наследный принц Курляндский был связан и вынесен на руках. За ним следом выволокли и курляндца Берга, скрученного по примеру принца.
Арап Абас и Андрюша Долинский остались одни. Ошеломленный неожиданностью мальчик не мог произнести ни слова. Но, когда охватившее его изумление рассеялось, он подошел к черному арапу и проговорил взволнованным голосом:
– Благодарю тебя всем сердцем. Ты спас меня от пытки и, может быть, от смерти, добрый человек. Мне нечем отблагодарить тебя, но Бог и цесаревна Елизавета воздадут тебе сторицей.
– Мне не надо людской награды, дитя! – послышался тихий, печальный голос. – Я не мог поступить иначе! Сердце мое сказало, что ты в опасности, и я поспешил сюда.
– Разве ты знаешь меня? – произнес Андрюша.
– Не только знаю, но и живу тобою… Восемь лет я слежу за тобою, как может только человек следить за единственным, оставшимся ему в жизни сокровищем… Ты помнишь склоненную перед тобой, замерзшим на дороге малюткой, фигуру черного человека? Это был я! А потом, когда ты лежал больной, на волосок от смерти, помнишь, к твоей постели подошел черный человек и дал тебе спасительную микстуру, сохранившую твою жизнь?.. Это был опять я… Я следил за каждым твоим шагом, я старался знать всегда, где ты и что ты делаешь… Ради тебя я затаил в себе гордость и стал черным слугою, забыл себя самого, чтобы хоть издали следить за тобою. Веришь ли ты мне?
– Я верю тебе! – произнес Андрюша, – я не могу тебе не верить – столько благородства и силы в твоей речи. Но кто же ты и что заставило тебя поступить так?
Черный человек взглянул ярко загоревшимися глазами в лицо юного пажа. Неизъяснимую любовь и нежность прочел мальчик в этом красноречивом взоре…
Дрожь пробежала по телу Андрюши. Какое-то отдаленное, как сон, воспоминание толкнулось в его сердце… Эти нежные, ласковые глаза напоминали ему что-то забытое, светлое, родное… Этот голос звучал в его ушах когда-то давно, давно, в дни его младенчества…
Не смея верить себе, не смея догадываться, Андрюша, весь трепеща, приблизился к арапу и, бледный как смерть, прошептал чуть слышно:
– Во имя Бога, скажи, кто ты?
– Андрюша! Милый! Родной мой! – послышались тихие, нежные звуки родного, близкого голоса.
Паж цесаревны вздрогнул с головы до ног. Глаза его широко раскрылись. Безумная радость загорелась в них.
– Отец! – раздирающим душу криком муки и счастья вырвалось из груди Андрюши, и он упал в широко раскрытые ему объятья.
– Андрюша! Сынок мой ненаглядный… дорогой!.. – прозвучал сдавленный голос Юрия Долинского.
