Дарья Вознесенская
Коэффициент магии
Глава 10
Вспышка полыхнула настолько близко от меня, что я невольно от-шатнулась, забыв о защитном стекле.
Что-то среднее между шаровой молнией и огненной струей ударилось в бронированную стену и рассыпалось на множество твердых осколков.
Арсенский восхищенно присвистнул:
– И как он это называет?
Паола, наша провожатая, рассмеялась:
– Не поверите, «файербол». Ну никакой фантазии.
Я улыбнулась. Фантазии у «брата Марио» было хоть отбавляй. И хорошо, что Комитету почти удалось направить эту фантазию в нужное русло.
Рим притягивал к себе не только туристов, но и «макеров», названных так по аналогии с хакерами. Множество естественных источников этого города пусть и находились в частном и государственном ведении, но будто пропитывали сам город своей энергией, благодаря чему маги великолепно чувствовали себя и творили максимально свободно, ну а в гениальных их головах зарождались и воплощались самые гениальные идеи.
Те, кто проходил до конца университетские курсы и комиссии, по большей части, следовали магическим нормам и правилам. Мы знали, что создать из ничего сгусток огня и швырнуть его в противника невозможно; что исцеление от смертельного заболевания наложением рук недоказуемо; а левитация так и осталась мечтой фантастов. Но, порой такие знания ставили собственные границы и мешали двигаться дальше. И тогда вперед выходили другие маги: дерзкие, готовые попрать все законы, создающие свой собственный магический мир, ограниченный только их фантазиями.
Иногда у них получалось. И Комитету оставалось только восхищенно топтаться в сторонке и осторожно отслеживать, чтобы этими фантазиями не пользовались с дурными намерениями. Кого-то при этом удавалось переманить с краткосрочными заданиями, кто-то категорически отказывался проводить исследования для пользы сообщества. Третьи поступали в наше полное распоряжения – ради идеи или в благодарность за помощь, вроде этого толстенького, невзрачного с виду итальянца, который обладал коэффициентом три с половиной. Пусть и без дара, зато у него было желание, способности и достаточное нахальство, чтобы творить волшебство из тех книг, которыми я зачитывалась в дет-стве.
– Чтобы сделать рывок вперед, мы должны воспользоваться всеми возможностями, интуитивными открытиями, гениальными догадками. Нам нужно семеро, так будет правильно, – я закусила губу и посмотрела на спутников. – Я – жизнь. Марио – сила. Ты – ум, Паола – чувства. Кайла с её способностью видеть будущее – судьба. Митчел – речь.
Осталась смерть? Какой дар и способности могут олицетворять её?
– Воин, перевертыш, вершитель… Не знаю, не уверена – нам нужен кто-то достаточно сильный и готовый выступать судьей каждый раз, когда наши попытки выстроить схему будут достигать нового уровня. У вас есть кто-то подходящий в центральном отделении?
Девушка вздохнула.
– У нас есть кто-то подходящий на окраине города. Но сможете ли вы его уговорить? Пока что он отказывался от всех предложений.
– Рычаги давления?
– Их нет. Высокий коэффициент, сирота, двадцать лет и все производные юношеского максимализма. Он собирает механизмы на стыке магии и механики, и называет себя «Винчи». Его дар – судья.
– Ого, – я запнулась, – ни разу их не встречала.
– Я даже не слышал, – Максим посмотрел на меня, – Чем характерен этот дар?
– Силой слова. Если он умеет его применять, то его вердикты – хорошо хоть в разумных пределах – становятся отправной точкой для дальнейших действий.
– В смысле, он может убить, произнеся заклинание?
– Ну, не так жестко, но мысль ты понял верно. Паола, он идеально подходит, хотя я могу понять, почему не хочет пользоваться своим даром ради сообщества. Быть судьей – огромная ответственность, и в этом возрасте сложно взять её на себя добровольно. Я бы попробовала поговорить. Если нет… привлечем кого-то другого.
* * *
– Нет.
Смешливый, вихрастый, заляпанный какой-то краской и мазутом паренек, который так напомнил мне моих студентов, насмешливо глянул из-под бейсболки и уселся возле своего странного механизма с бесконечным числом трубок, нашлепок и заклепок. В романах Жюль Верна так описывались бытовые приборы; но вот что стояло перед нами, я не понимала.
Мы с Максимом переглянулись и снова попробовали объяснить, по-чему нам нужна именно его помощь и насколько важна наша миссия. Даже попробовали завлечь экспериментальными механизмами и принципами работы. «Винчи» лишь пожал плечами:
Это, конечно, все очень интересно и круто, но…Вы ничем не отличаетесь друг от друга – Комитет и ваши враги. То же желание власти и неспособность замечать нужды простых людей. И мне это не нравится. Я найду себе интересное занятие при любом раскладе, потому не вижу смысла вставать на какую-то определенную сторону.
– Тебе все равно, что ты будешь за убийц?
– А ты не убивала? Вот совсем никого? – он с любопытством посмотрел на меня, и я опустила голову. Крыть тут было нечем. Вздохнула и попыталась подавить раздражение и чувство вины.
– Да, в Комитете не белые пушистые зайчики. Мы делаем все, чтобы сообщество существовало… в целом. Сохранило магию. Определенную независимость от людей. И этих самых людей сохранило тоже, ведь среди них наши друзья, родители, супруги и дети. Да, и мы иногда действуем не самыми честными способами. Но… Мы отличаемся.
– И чем же?
– Те, кто развязал войну…Они идут к цели любым путем. Не оглядываясь на последствия. А мы будем отвечать за каждую ошибку. Может даже ценой жизни.
Парень вздохнул и отвернулся.
А потом вдруг пнул ни в чем не повинный агрегат, встал, обтер испачканные руки о свой строительный комбинезон и кивнул, не глядя на нас.
– Я могу попробовать.
– Спасибо.
– Но если мной будут помыкать – уйду.
– Конечно.
– И вообще мне просто интересно, что вы там собираетесь делать.
– Ага.
– Издеваетесь? – он сурово на меня посмотрел, а я улыбнулась и едва справилась с желанием стянуть с Винчи бейсболку и щелкнуть его по носу. Наверное, если бы у меня был мой младший брат, он был бы таким.
Подавила острое чувство тоски и сказала:
– Ничуть. Ведь мы попробуем делать то, что никто никогда не делал в Комитете.
– И что же?
– Стать преступниками.
* * *
Город в канун Рождества лихорадило.
Закрылись музеи и госучреждения, фирмы и кафе, мелкие лавочки и бары. Люди гуляли по улицам, пьяные от вина и ощущения праздника, обменивались звонкими поцелуями и объятиями, рассматривали рождественские презепе – сценки, посвященные рождению Христа в хлеву. Их в обилии выставляли на площадях, в витринах и постаментах; играли на сколоченных сценах, и, пусть сюжет не был нов, публика неизменно смотрела представление от начала до конца. Работали только церкви – ни в один другой день года они не пользовались такой популярностью. Собор Святого Петра, по площади которого проходила незримая граница между двумя государствами – Италией и Ватиканом – , открывался только в половину восьмого вечера, для рождественской мессы.
Здесь было пока довольно тихо.
А вот в бесконечных коридорах, задних постройках и подземных помещениях кипела работа.
Мы, практически, не спали с прошлого вечера, когда вернулись в отделение вместе с Винчи. В самой большой комнате установили огромную площадку, проекторы, компьютеры, несколько диванов – на них все по очереди и дремали – коробки и ящики, полные порой весьма ценных вещей и механизмом,на ценность которых никто не обращал внимания, фотографий и маленьких фигурок, напоминающих всех участников действия. Мы спорили, обсуждали, выдвигали предположения, реконструировали в лицах и куклах множество событий, прроизошедших за последний год, соединяли несоединимое, ругались, швырялись мелкими предметами, от переизбытка чувств, а потом снова и снова пробовали построить то же самое, что собирались построить наши враги.
Да, не понимая окончательно цели и что мы делаем.
Не зная назначения.
Основываясь на собственных дарах и магической интуиции.
Семеро лучших – точнее, самых подходящих – постоянных и временных члена Комитета, при помощи психологов, создавших и меняющих на ходу психологические портреты тех, за кем мы пока не могли угнаться, мыслили как преступники. Заставляли себя хотеть того же, что и они. Любыми средствами. Некоторые части уже исправно работали; некоторые моменты были нам понятны – вроде использования амулетов и талисманов семи планет, старинных календарей, механизмов, усиливающих магическую силу. Сейчас шла самая важная работа, и счет был на недели, возможно, на дни; мы приближались к чему-то грандиозному, но были все еще далеко.
Слишком далеко.
И пока просто выполняли приоритетные задачи, хотя огромное пространство напоминало мне не работающий механизм, а захламленную кладовку, полную суетящихся людей.
Я вдруг почувствовала, что мы не успеваем.
Для паники и неприятного зуда вроде бы не было никаких причин. Комитет, правительство Ватикана и Италии держало, казалось бы, все под контролем. Магические сети, рамки, охрана. Но события все ускорялись и спирали времени, о которых мы так много говорили с Арсенским, будто начинали сжиматься с тем, чтобы перевести нас на другой уровень. Гнетущее ощущение становилось тем сильнее, чем выше был настрой взбудораженного ожидания чуда снаружи. Половина восьмого. Базилику Святого Петра открыли для купивших билеты, а площадь перед ней все больше наполнялась людьми, которые огибали вертеп и рождественскую ель и пристраивались поближе к собору, который никогда не мог вместить всех желающих.
Я краем глаза слежу за происходящим по мониторам, подключенным к камерам на площади. Но и без этого чувствую людскую массу, бывшую, конечно, не у нас над головой, но в непосредственной близости. Каменные стены и сводчатые потолки Комитета сами по себе накопители энергии – христианские архитекторы знали, что делали – и тем сильнее воспринимается контраст, между той темнотой, которую я чувствую и тем, что происходит снаружи.
Месса начинается точно по расписанию, в девять тридцать вечера. Автор либретто, церемониймейстер Святого Престола монсеньор Гвидо Марини незримо дирижирует всем процессом.
Сотрудники Комитета, кажется, не обращают особого внимания на происходящее. Только Кайла время от времени застывает, смотрит невидящим взглядом в стену, передергивается и возвращается к работе.
В базилике заканчивают вступительные ритуалы. Певчий зачитывает «Календу» на латыни и хор поет: «Господь сказал мне: ты мой Сын, я создал тебя сегодня».
В ушах начинает звенеть.
Я сжимаюсь и Максим с удивлением поворачивается ко мне.
– Что такое?
– Не знаю. В том то и дело, что не знаю. Надеюсь, это просто связано с общим напряжением. Если бы я могла выделить хоть что-то более понятное из собственных эмоций, я бы сделала это, но так… Просто не знаю. Вся полиция города и члены Комитета, созванные со всей Европы, на постах. Патрулируют улицы и не только улицы, слушают, вынюхивают: малейший всплеск агрессии или магии будет ими замечен. Охрана папы усилена в несколько раз, хоть сомнительно, что кто-то из Святого престола станет мишенью; терактов тоже не будет, это аналитики предсказывают пока точно. Пока ни единого тревожного звонка, кроме как у меня в голове…
Я резко замолкаю и подхожу к застывшей с расширенными глазами Кайле:
– Когда?
– Я не вижу, – с отчаянием шепчет девушка, приходя в себя. – Смерть. Но когда, где… Все это может быть лишь отголосками будущего, а может моими собственными страхами – я ведь тоже человек и эта история на меня влияет…Недоказуемо.
– Недоказуемо.
Слишком мало данных и слишком мало времени. Сколько оппозиция готовила то, что сейчас начинает вырываться наружу? Возможно, долгие годы. Мы же занимаемся этим несколько месяцев и пока имеем лишь разрозненные данные.
Папа Франциск произносит свою первую формулу на латыни, и начинается диалог понтифика с верующими: "In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti – Amen – Pax vobis – Et cum spiritu tuo" – "Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа – Аминь – Мир с вами – И с духом твоим».
Он признает, что грешен. Верующие совершают акт покаяния.
Работа под Ватиканом продолжается.
Сотрудники даже смеются, продолжая работать, обмениваются пон-чиками и кофе, а у меня кусок в горло не лезет.
Внутри меня зарождается вибрация. Не та вибрация, что волнами расходится от многотысячной толпы. Совсем другое. Будто кто-то поместил внутри меня маленький прибор, который сейчас начало потряхивать и взвинчивать, и вот он уже передает колебания сосудам, мышцам, связкам, наполняет мои пальцы электрическими разрядами, сердце болью, сжимает мой желудок и отдается стуком в висках.
Максим обеспокоено смотрит на меня. Его эмоции расплескиваются по пространству. Он уже слишком хорошо на меня настроен, и пусть сам не чувствует того, что понимаю я, но он чувствует меня. Растирает мне плечи, приносит одеяло, а потом просто обнимает.
Но это не помогает.
Куратор, что крутится здесь поблизости, обеспокоен не меньше. Он постоянно переговаривается с магическими патрулями – там лучшие из следователей, они почувствует, если где будет твориться преступление! – но раз за разом слышит в рациях «Чисто». «Чисто». «У нас все в порядке»
– У нас не в порядке! – хочу закричать я, но ничего не говорю. У меня нет ни направления, ни расстояния. Ничего.
Звучит проповедь понтифика. «Рождество – это праздник, который превращает силу страха в силу любви», – подчеркивает глава Католической церкви.
«Просим Тебя, Господи – Господи, выслушай нас».
Наша команда сортирует, спорит, раскладывает, скрепляет отдель-ные детали механизма.
Я сижу в углу и стараюсь изо всех сил понять, что происходит.
В нос неожиданно врывается запах крови; я ощущаю во рту привкус железа.
Вскидываюсь.
Нет, не здесь. Я не понимаю что и где, но не здесь. Но запах, нарастающая боль хотя бы задают мне направление.
Встаю с места и бегу по слабо освещенным коридорам. За мной, не задавая вопросов, из комнаты выбегают Максим и куратор.
Меня пронзает сильная боль.
Почему я так чувствительная к происходящему? Потому что полностью погрузилась в это дело? Такого не было никогда….
Не время для вопросов.
Мы выскакиваем из неприметного входа с края Ватикана – улицы полны людей, так и не вместившихся на площадь. Пробираемся сквозь них и бежим по более свободным переулкам, огибая жилые дома и музеи.
«Orate, fratres, ut meum ac vestrum sacrificium acceptabile fiat apud Deum Patrem omnipotentem» – «Молитесь, братья, чтоб моя и ваша жертва стала угодной Богу Отцу всемогущему».
«Пусть Господь примет жертву из твоих рук, на честь и славу своего Имени, а также для блага нашего и всей его святой Церкви».
Боль буквально раздирает меня изнутри. Именно боль ведет меня – я бегу туда, где она с каждым метром становится все сильнее, все тягостней.
«Отче наш» – поет хор и диакон объявляет "Передайте друг другу знак мира».
Священнослужители и верующие пожимают друг другу руки со словами «Мир», и легко обнимают друг друга.
Волна всеобщего ликования заглушает на мгновение боль, но та тут же разгорается с новой силой.
Мы пробираемся к реке, стараясь избегать широких улиц, полных гуляющей публики.
Дыхание перехватывает, а в глазах темнеет. Я чувствую, как внутренний огонь распространяется по венам, готовый снести все преграды, разорвать в клочья не только мои мысли и чувства, но и мою кожу. Меня распирает, как воздушный шарик; кажется, если поднести ко мне иголку, я лопну.
Зато я понимаю, что нам нужно – оплот защитников и инквизиции, место, где веками копилась боль и прах, место, которое в то же время дало возможность жить тысячам укрывавшимся за его стенами.
Замок Святого Ангела.
«Господи, я не достоин, чтоб Ты пришел ко мне, но скажи лишь сло-во и исцелится душа моя».
Я слышу короткие приказы в рацию, вижу, как к нам на подмогу устремляются еще маги, продолжаю бежать, теперь уже вдоль стен, прикрывающий от города небольшой парк и сам замок.
Верующие причащаются под аккомпанемент хора, исполняющего псаломы.
«Радуйся, истинное Тело».
Ворота замка уже торопливо открывают.
«Ite, missa est – Deo gratias» – «Идите, жертва совершена – Бла-годарность Богу», – звучит голос Папы.
Мы практически влетаем в зал, и я медленно оседаю, закрывая себе рот руками, когда вижу, что мы нашли.
Внутри меня раздается щелчок и все, что копилось, вырывается наружу, волнами затапливая помещение, отражаясь от стен, вымывая из меня не только ожидание, но и душу, свет, надежду, оставляя лишь бес-конечную боль.
Я оседаю на пол. Но упасть мне не дают. Максим резко дергает меня на себя, прижимает мою голову к своей груди и держит, размазывает меня по себе, передает все тепло, на которое способен.
– Твою ж мать, почему…почему это место не охранялось? – шипит мужчина, и я слышу убитый голос куратора.
– Охранялось. Ими и охранялось…
Я крепче вжимаюсь в Максима и закрываю уши руками.
Только не кричи, Влада.
Только не кричи.
А многотысячная толпа радостно ревет, когда Папа заканчивает мессу и выходит к верующим.
Глава 11
– Зачем? Я не понимаю…
Отец устало потер лицо и снова подошел ко мне, присел рядом, подпирая меня слева.
Справа будто навечно устроился Арсенский, а вокруг – все остальные члены нашей команды, еще какие-то люди, знакомые и не знакомые. Все вполголоса переговаривались, постоянно зачитывая новую и новую информацию.
Отчеты патологоанатомов. Отчеты судмедэкспертов. Отчеты магической полиции. Отчеты патрулей. Ватикана. ОВРА – аналога ФБР в Италии. Предположения магов-аналитиков. Следопытов. И много много фотографий и трехмерных голограмм с места преступления.
Все это доходило до меня будто бы сквозь вату. И дело не в почти бессонных двух сутках и совершенно истощенном магическим взрывом организме.
Я механически отвечала на вопросы, бесстрастно описывала все свои ощущения, четко выполняла действия, которые положено было делать – протоколы, встречи, сдача анализов, снятие магического слепка. Меня водили, со мной говорили, заставляли есть и пить, сделали несколько уколов, поглаживали и обнимали – будто я была куклой, а не живым существом – но я почти ничего не чувствовала. Все время я только и видела ту картину, которая предстала передо мной в замке Святого Ангела.
Говорящую о нашей беспомощности перед лицом много большей силы.
Говорящую о моем бездействии.
Говорящую о том, что Комитет оказался практически бесполезен, когда начало происходить что-то действительно серьезное.
Пятеро мертвых магов. Лучшие из лучших, подготовленные, настороженные и… не заметившие, что к ним подобрался убийца. Они дежурили в Замке и на его периметре, они и стали жертвами ритуала, последствия которого я увидела.
Пятеро обнаженных и обескровленных мужчин, лежащих на роскошном полу библиотеки замка. По одному в каждом углу и один – в центре. Я когда-то была здесь. С шестого и седьмого уровня открывается невероятный вид на Тибр и сам Рим. Вид, которым уже не смогут насладиться мои коллеги.
Их руки и ноги разведены; глаза открыты и смотрели в потолок. На них не было ни малейшего повреждения, кроме тех порезов, что позволили вытечь, фактически, всей крови, которая не разлилась безобразными лужами, а разошлась по заранее обозначенным желобкам, которых там быть не должно.
И помещение, наполненное светом старинных факелов, неизвестно откуда взявшихся тут.
Еще одно «неизвестно»…
В свете этих факелов лица умерших выглядят совершенно умиротворенными. Даже довольными.
Они умерли примерно за полчаса до того времени, что мы нашли их. Именно в тот момент, когда я почувствовала кровь. И полчаса еще лежали в компании своих убийц, которые делали…
Что делали? Не понимал никто. Ни всплесков магии, ни разрушений, ни взрывов. Будто все это было ради создания жуткой картинки. Из любви к искусству. Возникало ощущение, что они сами пришли и легли таким образом. Будто именно так и было нужно.
Почему именно они?
«Не повезло», – сказали аналитики.
– Почему именно там?
Я не заметила, что прошептала этот вопрос вслух.
– Потому что именно там нашелся тайный ход, о котором никто не знал. Его не было в архивах. Его не нашли маги в свое время – мы не искали специально, вы представляете, сколько исторических строений в Риме, возможно ли досконально обследовать все?! Не знаю, воспользовались ли преступники им для того, чтобы проникнуть в здание, или же просто сбежали через него…
– Куда он ведет? – Максим. Во мне не осталось ни капли интереса.
– За пределы крепостной стены.
– Ну откуда кто-то мог знать об этом ходе! – зло топнула ногой Паола, прислушивающаяся к нашему разговору.
– Не понимаю, – отец вздохнул – Может везение. А может… На них работают специалисты по истории и архитектуры лучше, чем на нас.
Я вздрогнула и на секунду почувствовала вспышку злости.
Я понимала, о чем это говорило.
– Нарисовал. Это невероятно! – вдруг довольно громко сказал Винчи. Парень выглядел совсем не так, как в тот момент, что мы привели его. Осунувшийся, серьезный, в чистой футболке и джинсах. Удивительно, что происходящее не отвратило его от желания помочь, наоборот, подстегнуло.
Все вокруг подались вперед.
На вырванном из альбома листе было несколько непонятных кружков, звезд, линий, надписей, которые что-то мне напоминали, но я никак не могла понять что. Мысли ворочались с огромным трудом, будто это вовсе не были мысли, а тяжеленные валуны, которые я пыталась перекатить вручную.
Но и остальные пока молчали и переглядывались в недоумении.
– Да вы что? Не узнаете?! – итальянская экспрессивность пробилась и сквозь чудаковатость Винчи, – Великий Царь Соломон! Первый в истории планшет!
Недоумение возросло – слово «планшет», «история» и это мерзостное убийство никак не вязалось друг с другом.
Но я, наконец, поняла, о чем речь. Протянула руку, всмотрелась еще раз и почувствовала, как перехватывает дыхание.
– Арс Алмадель, – прошептала я потрясено, – Ориентированный по сторонам света… Утерянный способ управлять миром…
Мои пальцы прошлись по линиям:
– Адонаи, Хеломи, Пайн. Хелион, Хелои, Хели. Йод, Ход, Агла. Тетраграмматон, Шадай, Йах… Как думаешь они… Успели прочитать воззвание? Получить то, что они хотели?
– Они…ох. Похоже, да. – отец стиснул зубы.
– И сработало? – влез Винчи.
– Возможно, – я стиснула голову, которая начала болеть, руками. Это было похоже на отсиженную конечность – у обездвиженной раньше части тела возвращалась чувствительность. И я не была уверена, что меня это радует. – Они сделали… – я попыталась найти аналогию. – Механизм почти закончен.
– Механизм? – сглотнул Митч.
Я согласно мотнула головой и осторожно прислушалась к ощущениям. Не глубоко. Глубоко пока нельзя, и так уже начало внутренне потряхивать.
– Ну да, тот, что мы собираем тоже. И как у любого механизма у него должно быть нечто, запускающее его…
– Стартер? – лицо Максима мрачнело все больше, и он прижимал меня к себе все крепче.
– Да. Он прямо перед нами. Этот ритуал запустил машину.
– Но как же… Разве так можно?! Использование Арс Алмаделя… это же было традиционно призыв ангелов, не черный, светлый ритуал, а они убили. – Винчи начал снова заводиться.
– Не все так просто с твоим царем Соломоном, – к пареньку подошел Марио и положил тому руку на плечо. – А что касается ангелов… Может потому все это произошло именно в этом замке.
– Но ведь его создали там, поскольку тогдашнему Папе привиделся архангел Михаил, который вложил меч в ножны – это означало конец бедствию, конец мировой чуме! А эти пытаются сделать… начало?
– Мировой чумы? Возможно. Как раз в том месте, где был провозглашен конец, это будет энергетически правильно, – отец посмотрел на меня, но я отвела взгляд, успев заметить усталость, страх и беспокойство в его глазах. – Включайте Арс Алмадель в нашу схему, – он кивнул на забитую разными вещами поверхность, – Ищите в Риме… Нет, давайте так, во всей Италии – преступники вряд ли уедут сейчас отсюда – пространства и здания, отвечающие нескольким требованиям – они должны быть ориентированы по сторонам света. Достаточно большие помещения, возможно, там будут залы, алтари. Отслеживайте и анализируйте перемещения всех магов по Европе. Возможно, вы наметите точку сбора нескольких из них, не входящих в нашу группу. Психологам… добавляем в портрет к возможным профессиям историка и архитектора. Как то он же должен был узнать про этот ход… А ты, Влада, – он прищурился, – Идешь сейчас в гостиницу – тебе надо сменить обстановку – и отдыхаешь там до вечера.
– Но…
– Это приказ. Максим?
– Я понял. Пошли, – меня осторожно подняли и повели. Пошла бы я сама? Не знаю. Волнами накатывала то слабость, то дрожь. Признаки крайней степени усталости.
И зарождающейся истерики.
Меня укутали и через несколько коридоров и помещений вывели из боковой двери закрытого музея. На улицах было ветрено и безлюдно; редкие прохожие, вроде нас, уставшие возвращались к себе домой после ночных гуляний.
Двадцать пятого декабря в Риме почти никто не работал – отсиживались дома или посещали церкви.
Я передернулась и всхлипнула.
Максим прижал меня к себе еще сильнее:
– Пройдемся или такси?
– Пройдемся. Здесь не далеко.
И хорошо что в противоположную сторону от замка.
Мы медленно шли по улицам, думая каждый о своем. Холодный воздух выбивал последние слои ваты, которыми было опутано мое сознание. Я со все более возрастающим ужасом осознавала, что произошло и происходит сейчас. Потому резко остановилась:
– Мы должны вернуться!
– Влада…
– Время! Его почти не осталось.
Максим встряхнул меня:
– У нас пока нет новых данных, а со старыми команда справится и без нас. Врачи обеспокоены твоим состоянием, целители тоже. Черт возьми, да я вообще не понимаю, как ты держишься на ногах! Магическое истощение это не шутки, тем более на фоне стресса и физического истощения – обычно в таком состоянии несколько дней проводят в постели, и ты сейчас пойдешь и ляжешь спасть. Понятно?
– Спать, пока где-то убивают людей или магов? – прошипела я зло.
– А что, твоя смерть или обмороки как то им помогут? – мужчина был в бешенстве.
Он схватил меня за руку и практически дотащил до нашего отеля, отрывисто что-то бросил портье, обратившемуся к чете Павловски с улыбкой, и заволок в номер.
– Влада, – придержал он меня за плечи, когда я попыталась отстраниться и спрятаться в кресле в углу, – Меня пугает твое состояние. Я много чувствую и понимаю – ты натянута как струна, хоть тебе и кажется противоположное. Сбрось это. Плачь, ори на меня, психуй – только не ломайся. Хоть все здесь разнеси – я уже давно поставил артефакты прикрытия…
Он прижал меня к себе, согревая своим телом, окутывая нежностью, теплом мыслей и чувств. Я осторожно приоткрылась, запойно поглощая его эмоции и почувствовала, что внутренняя дрожь усилилась.
– Я не смогла им помочь… – прокаркала я.
– Не смогла. Никто бы не смог.
– Я должна была! Ведь чувствовала что-то и…
– И будут еще жертвы, Влада.
– Я ни на что не способна… Это как в Паликателе.
– Да, как там.
Дернулась как от пощечины, но Максим не дал отстраниться.
– Так же как там ты не смогла ничего сделать, потому что это ни в человеческих, ни в магических силах! Это. Просто. Невозможно. И не потому что ты что-то сделала не так, что ты недостаточно постаралась!
– Но я должна была…
– Нет! И ты всегда делаешь все от тебя зависящее, рискуешь больше, чем это возможно, но ты не всемогуща! Никто не всемогущ…
Он прижал меня к себе еще крепче и я почувствовала, как слезы заструились по моим щекам. Что он там сказал? Орать и плакать?
Я выла и рыдала. Все больше оседая на пол, втискиваясь Максиму под пальто, лихорадочно вгрызаясь ногтями в свои ладони. Он бормотал что-то утешающее, гладил меня по голове, снимал шарфы, кофты, укачивая, как маленького ребенка, помогал пережить эту бурю, пришедшую на смену апатии, целовал мокрое лицо и прижимал к себе так, будто не собирался отпускать до конца жизни.
И не возражал, когда я прижалась к его губам своими.
Мы целовались лихорадочно. Страстно. Зло.
Срывали друг с друга остатки одежды и любили друг друга прямо на полу, среди вороха тряпок, быстро и жестко, как животные, которые хотели почувствовать, что они живы.
А потом медленно и нежно, на кровати, шепча какие-то глупости, наслаждаясь даже легчайшими прикосновениями. С каждым движением Максима я чувствовала, как в мое сердце возвращается уверенность и надежда, как мой огонь перестает метаться, словно зверь в клетке, а наполняет меня силой, каждую клеточку моего тела; как моя душа раскрывается навстречу мужчине, а мысли становятся все яснее.
И с последовавшей кульминацией я почувствовала, что снова становлюсь собой.
– А теперь спи, – прошептал довольный мужчина и подмял меня под свой бок.
– Что, задание главы выполнено и лечение прошло успешно? – спросила я сварливо, поерзав и устроившись поудобнее.
– Заткнись, Влада, – голос Арсенского звучал миролюбиво, – Мы сделали то, что давно хотели оба, просто…
– Просто боялись?
– Да.
– А сейчас?
– Сейчас меня страшит больше то, что я не успею сделать всего, что хочу. Потому спи, девочка. Нам предстоит сложная ночь.
И он даже сам не знал, насколько был прав.
