Сегодня обе собаки были с ними. Они не только не убегали вперёд и не бегали вокруг, но шли слева и справа, вышагивая, словно солдаты караульной службы. Людей они как будто старались потеснее прижать друг к другу так, что Стефан, в конце концов, положил руку на талию Ларни и притянул её к себе. Так они и шагали в ногу, насколько позволяла дорога, точнее полное её отсутствие.
– Что это с ними? – спросила девушка шёпотом, указывая глазами на хвостатых проводников.
– Не знаю! – ответил охотник также шёпотом, хоть и не понимал, зачем это делает. – Может быть, близко этот самый Гераклов путь?
Однако ничего не указывало на наличие каких-либо ворот, туннелей, дверей, пещер или хоть чего-нибудь похожего на проход в другой мир и куда бы то ни было. Рядом, опять же таки, не было не только ничего похожего на мрачный Стикс, но и вообще на какую-либо реку.
Местность, по которой они шли, что-то долго не менялась – кругом была всё та же холмистая равнина, может быть чуть более пологая, чем там, где на них напала саранча. Лес маячил на горизонте слева и справа, но собаки туда не сворачивали.
"Идеальное место для сражения", – подумал почему-то Стефан, который о военном деле имел весьма поверхностное представление и никогда им не интересовался.
"Сглазил", – подумал он снова, когда что-то, (он так и не понял что), раздвинулось перед ними словно занавес, и на пологих холмах встало, будто выросшее из-под земли, демоническое войско.
Их было так много, что они напоминали крупу, ровным слоем покрывающую скатерть. Лук будто сам прыгнул в руку, и Стефан пожалел, что демонический меч сейчас зачехлён, и его быстро не вытащить.
Впрочем, было ясно, что до рукопашной дело явно не дойдёт – на них были нацелены сотни тысяч, а может быть и миллионы стрел. Стефан скосил глаза на Ларни, она стояла на одном колене и целилась во врагов из своего карабина, переводя прицел то на одного, то на другого демона.
"Сколько мы успеем выстрелить? Раза два или три. Значит, жить нам осталось секунд десять – пятнадцать", – пронеслось в голове у Стефана и, он натянул тетиву.
– Ну, ну, ну! Давайте не будем этого делать! – раздался вдруг знакомый голос.
Стефан и Ларни, разом обернулись. Позади них, в двух шагах, стоял сам Повелитель Тьмы. У него не было никакого оружия, не было даже втяжных когтей, как у Сато, но всё это ему было не нужно. Похожий на Инци, как брат-близнец, он излучал могучую, неукротимую силу. И вдруг Стефан понял, что Инци излучал такую же, но то была сила добра, и потому её не замечали, считая чем-то само собой разумеющимся, а сила, которая пульсирующими волнами сейчас исходила от Властелина Ада, говорила о смерти и разрушении, о страданиях и страшном, неизбывном горе. И была та сила, ой – ой, как заметна!
Стефан опустил лук. Он понимал, что попытайся он натянуть тетиву, отец Сато тут же прихлопнет их, как двух мошек одной мухобойкой. Если бы Ларни попробовала пошевелить пальцем на спуске, случилось бы то же самое. Но Ларни не пыталась. Она во все глаза глядела на Князя Тьмы, так и застыв с прижатым к плечу прикладом карабина.
И тут Стефан почувствовал, как волосы у него на затылке поднимаются дыбом. Между двумя парами синих глаз словно зажглись лучи, соединившие их, как натянутые струны или две дороги, проложенные по идеально прямой линии!
Это длилось недолго. Князь Тьмы вдруг отвёл взгляд и тряхнул головой, будто пытаясь избавиться от наваждения. Странно, но он был, как будто смущён и это отразилось на его лице. Такое же точно выражение появилось у Ларни. При этом они стали так похожи, как бывают, похожи иногда отец и дочь.
Маранта не часто говорила про отца Ларни, но когда разговор случайно касался этой темы, всегда упоминала, что это был большой вождь, спаситель людей, прекрасный воин и очень хороший человек. (Несколько раз она сказала даже – "великолепный любовник", но Стефан тогда не понимал, что она имела в виду.) По крайней мере, ни разу не прозвучало, что отец Ларни был демон, а тем более повелитель демонов. Но эти двое словно состояли в родстве, хоть, видимо, сами не желали признавать этого. Ларни была больше похожа на Повелителя Ада, чем даже сама Сато. И это пугало…
– Прежде всего, мне хотелось бы извиниться, – заявил глава демонов, одаряя парочку улыбкой достойной акулы. – Мои подчинённые взяли на себя слишком много и будут наказаны за то, что причинили беспокойство гостям, которые вправе рассчитывать на моё покровительство. Можете продолжать своё путешествие, а когда достигнете цели, поступить по своему усмотрению – либо оставаться у меня в гостях столько, сколько вам будет угодно, либо покинуть мои владения, увы, навсегда.
– Тогда зачем всё это? – спросила Ларни, указывая на войско демонов.
– Для обеспечения вашей безопасности конечно! – воскликнул "радушный хозяин". – Отсюда и до самого "Гераклового прохода" лежит область заселённая разными не слишком приветливыми существами. Нда, одни василиски чего стоят… Поверьте, я не шучу! Так вот, чтобы вас не съели хищные овцы-сартаки, не затоптали кентавры и не заговорили до смерти сфинксы, мы поступим так!
При этих словах он сделал царственный жест, и войско демонов расступилось, открыв дорогу шириной в пятьдесят шагов, которая визуально сужалась, постепенно превращаясь в узкую ленту, нить, волос, чтобы исчезнуть из вида, где-то у линии горизонта.
– "Гераклов проход" там! – махнул рукой Князь Тьмы. – Но прежде, чем мы расстанемся, я прошу вас выполнить одну мою маленькую просьбу – скажите, где моя дочь?
Ларни и Стефан поглядели друг на друга. Сато не связывала их никакими обязательствами по сохранению тайны, к тому же она ухитрилась уйти так, что они не могли сказать ничего определённого. Поэтому они без ненужного лукавства выложили всё, что знали, опустив только то, что касалось, их личной жизни. Главный демон внимательно всё выслушал, помолчал, походил взад-вперёд и, наконец, сказал:
– Вы не лжёте. Это похвально и отвратительно одновременно. Один из вас, – его взгляд остановился на Стефане, – вообще не умеет лгать. Ужасно! Как можно быть таким незащищённым? Другой, – он перевёл взгляд на Ларни, – слишком давно не практиковался в искусстве лжи. Этак, сударыня, можно потерять форму, и в один прекрасный момент сесть в калошу, тогда, как можно было бы преспокойно стоять на ногах… Но это я так, к слову. Ваша правда мне сейчас полезна, хоть и неприятна. Я мало что узнал, но есть пища для размышлений. Значит Сато теперь в компании семи озабоченных троллей и одного ручного ифрита, а ещё, с ней эта девчонка – лепрекон, которая даст фору любой прожжённой ведьме? Дочка развлекается! Пускай, это её дело. Но ведь её при этом нет в Аду! Представляете? Я – нет, не представляю. Этого не может быть в принципе, но это так! Ладно, не будем строить гипотезы на пустом месте. За то, что вы были со мной откровенны, я не прикажу изрубить вас в мелкий фарш и выкинуть в канаву. Даже наоборот – готов выслушать любое ваше желание и выполнить его по мере моих скромных сил.
– Пусть эти собаки дойдут с нами до самого выхода из Ада! – выпалила Ларни и глаза её сверкнули. – А ещё обещайте не преследовать ни их, ни Сато, ни Кейни!
– Да можешь их хоть совсем себе забрать, если получится вывести! Пускай тебе послужат, пока Сато не появится и не заявит на них свои права. Мне они всё равно ничего не скажут, хоть шкуру с них снимай. Что же до моих отношений с дочкой, то ничего обещать не могу. Она давно уже демоница самостоятельная и очень уж своевольная, даже слишком… Ха! Чтобы её преследовать, надо ещё знать, куда эта чертовка делась! Насчёт девчонки-лепрекона так и быть обещаю быть снисходительным. В конце концов, она мне ничем пока не повредила, да и врядли сможет. А теперь мы расстанемся. Идите и передайте от меня привет тому, кого вы называете – Инци. (Вот уж придумали имечко!) Я не прощаюсь, мы ещё встретимся, но заранее примите мои извинения – я при этом буду не во плоти. Не всегда и не везде, знаете ли, бывает удобно таскать с собой собственную плоть, так что не удивляйтесь. Всё, всех благ и до свидания!
Едва он произнёс последние слова, люди, сами не зная как, повернулись к нему спиной, и словно загипнотизированные пошли по оставленной для них тропе, не оборачиваясь и не разговаривая между собой. Рядом с ними на полусогнутых лапах, поджав хвосты и прижав уши, трусили, растерявшие всю свою уверенность, собаки.
Лишь только когда путники прошли пару сотен шагов, Стефан, словно опомнившись, обернулся. Князь Тьмы всё ещё стоял на вершине холма, с которого они только что спустились. Он задумчиво смотрел им вслед, скрестив руки на груди, и даже с такого расстояния можно было увидеть, какие поразительно синие у него глаза. Но не это потрясло молодого охотника, когда он увидел фигуру Повелителя теней, казавшуюся больше своего собственного роста на фоне темнеющего неба, а то, что вокруг головы у него разгоралось сияние! Но оно не было багровым и бесформенным, как у Сато в минуты гнева. Сияние это имело форму ровного круга кроваво-золотого цвета. По краям этот круг светился совершенно ослепительно, будто был раскалён до пресловутого белого каления, но это свечение не доходило до верха, так что казалось, что на голове Владыки Ада растут огромные огненные рога.
Они шли, по большей части, молча. Хозяин крытого фургона, как впрочем, и остальной торговый люд, собравшийся в караване, не обнаружил никакого интереса ни к учению Инци, ни к рассказам о его жизни. Руфус шепнул, весьма раздосадованной этим обстоятельством Маре, что не стоит навязывать людям то, что они слышать не хотят, а то можно добиться прямо противоположного ожидаемому результата.
Сам Руфус в последнее время что-то хандрил, и чаще всего лежал на дне фургона, безучастно глядя в брезентовый потолок. Тяжёлое ранение не прошло для него даром, а это путешествие вовсе не способствовало быстрому выздоровлению.
По всему, поэтому сама Мара пребывала в скверном расположении духа. Большую часть времени она хмуро шагала, держась за борт фургона, изнывая от скуки и тревожась за своего спутника. Во время остановок готовила еду, делала перевязки Руфусу, стирала, если позволяло время, а потом снова шагала, не обращая внимание на красоты природы и глядя только на дорожную пыль, которую поднимали её собственные босые ноги. Сапоги она по-прежнему, берегла.
Однажды ночью, когда Руфус заявил, что ему удобнее оставаться в фургоне, Мара расположилась на ночлег одна возле догорающего костра. День выдался не из лёгких, и девушка устала, так что проблем с бессонницей не было. Но только она начала проваливаться в глубокий, наполненный тенями и неясными образами, сон, как вдруг её кто-то обнял. Мара мгновенно проснулась, но не сразу поняла, в чём дело. Она опомнилась только тогда, когда мужские руки принялись мять ей грудь, а в губы стали тыкаться жёсткие усы, противно щекотавшие нос.
Девушка дёрнулась, чтобы вырваться, но не тут-то было – руки, привыкшие, по-видимому, к тяжёлой работе, держали крепко. Её попытку закричать пресекла грубая, широкая ладонь, накрывшая рот. Мара поняла, что ей не справиться с насильником, а тяжёлый удар кулаком по рёбрам показал ей, что церемониться с ней не будут.
Тогда она расслабилась, как бы перестав оказывать сопротивление, а сама выпростала в сторону руку, выхватила из костра пылающую головню и, что было силы, всадила её подонку в бок!
Жуткий вопль разорвал ночную тишину и переполошил весь лагерь! Большое, грузное тело, внезапно обретшее лёгкость, сорвалось со своей несостоявшейся жертвы и, продолжая орать, скрылось в кустах. Прибежавшие на шум люди, узнав, в чём дело, повели себя странно – значительная их часть осудила и обругала… девушку, как нарушительницу их драгоценного сна! Один так и сказал ей:
– Могла бы, и дать мужику, от тебя-то, поди, не убудет, а ему радость, да мы сейчас бы спали!
С тех пор она не ложилась, да и вообще не ходила без оружия. Кто той ночью хотел воспользоваться её видимой беззащитностью, выяснилось сразу – один из погонщиков скота, шедшего вместе с караваном, на следующий день всё вздрагивал, хватаясь за бок, и поглядывал в сторону девушки злыми, налитыми кровью глазами, а во время дневной стоянки откровенно показал Маре кулак. Тогда недавняя ученица воительницы Ханны достала из-за пояса один из четырёх узких, как шило кинжальчиков и с десяти шагов пригвоздила к борту телеги слепня, в двух ладонях от головы мерзавца-погонщика. Тот так и остался с открытым ртом, глупо хлопая глазами.
– Браво! Вот это удар! – послышалось рядом.
Мара обернулась и увидела молодого купца по имени Верентий. Она и прежде видела этого парня, выгодно отличавшегося от своих бородатых собратьев по ремеслу. Он был ей ровесник, может быть на год, на два постарше. Приветливый, улыбчивый, открытый, раскованный, но не нахал.
Встреться они при других обстоятельствах, Мара с удовольствием покрутила бы перед ним хвостом, а потом оставила бы с носом, как любила это делать с парнями, когда жила в форте Альмери. Но теперь ей было настолько не до таких игр, что она совершенно не замечала ни восторженных взглядов, ни мелких знаков внимания со стороны молодого человека.
Вот и сейчас он сбегал за её кинжальчиком, вручил ей его с несколько театральным поклоном и ещё раз выразил своё восхищение мастерским броском девушки. Мара сухо поблагодарила его и вернулась к оставленной работе. Но Верентий не ушёл.
– Ты этому у Ханны научилась? – спросил он девушку.
– У Ханны, – отозвалась Мара, не замечая его смущения.
– Ты это… если нужно что, только скажи… – снова заговорил Верентий, заикаясь чуть ли не на каждом слове, что делало его речь совершенно нелепой.
Девушка подарила ему тяжёлый, подозрительный взгляд, без улыбки, и парень поспешил ретироваться. Они столкнулись ещё раз у ручья, куда Мара отправилась за водой, а вот, что там делал Верентий, осталось загадкой.
Ручей бежал по дну небольшого овражка с весьма крутыми, осыпающимися стенками, и добраться до него было непросто. Мара, набравшая аж целых четыре канистры, осторожно спускалась по зыбкой, ненадёжной тропинке к весело журчащей внизу воде, как вдруг земля у неё под ногами поехала и целый пласт, вместе со стоящей на нём девушкой, устремился вниз.
Мара поняла, что сейчас полетит кубарем и попыталась сгруппироваться, как учила Ханна, чтобы сломать поменьше костей. На мгновение земля и небо поменялись местами, девушка зажмурилась, ожидая удар и… ничего не произошло!
Она опасливо приоткрыла глаза и прямо перед собой увидела лицо Верентия. Ей показалось даже, что парень собирается её поцеловать, но этого не произошло. Он просто смотрел на неё встревоженно и с восхищением. И тут она сообразила, что лежит у него на руках! Мара дёрнулась было, чтобы освободиться, но Верентий уже и сам поставил её на ноги, соблюдая при этом такую осторожность, будто имел дело с драгоценной вазой.
– Испугалась? – спросил он с непритворной заботой.
– Н-не успела! – пролепетала девушка, шокированная не столько грозившей ей опасностью, сколько неожиданным от неё спасением. – Ты что… налету меня поймал?
Верентий кивнул и невольным жестом ощупал левую руку. Подвиг не прошёл ему даром – растянутая мышца начинала болеть.
– Дай-ка я помассирую, – услышала Мара свой голос.
Этому искусству её научила Альмери, которая была не только хорошей хозяйкой, давшей своё имя крупному поселению-крепости, но и опытной, умелой знахаркой. Верентий принялся было отнекиваться, но потом сообразил, что делает глупость и, с едва скрываемой радостью, принял помощь из ловких девичьих рук.
Обратно возвращались, уже непринуждённо болтая. При этом две канистры, несмотря на больную руку, тащил парень. Он бы взял все четыре, но Мара, слышать об этом не хотела. По дороге выяснилось, что Верентий – сын младшего офицера стражи по имени Ганс, служившего старому королю Лоргину и погибшего одним из первых во время нашествия на королевство армии монстров.
Его мать, бедная прачка, которая даже не была официально за отцом замужем, тем не менее, очень его любила и страшно переживала, когда он погиб. В лагерь Золаса они с матерью попали вместе с остальными беженцами после жуткой резни в столице, когда маленькому Вернтию было шесть лет. Поселившись на новом месте, они зажили скромно, но неплохо. Мать занималась прежним ремеслом, а он…
– Я с детства мечтал стать солдатом, – рассказывал Верентий. – Но мама была так против! Она даже слушать не хотела, когда я с ней об этом заговаривал, даже к Ханне в обучение не пустила, хоть я и доказывал, что для купца воинское искусство никогда не бывает лишним. Так что единственное, что мне удалось из таких наук усвоить, это кулачный бой. Правда, его я освоил неплохо – считаюсь в Золас-граде одним из лучших. А так хочется чего-нибудь настоящего! Я даже меч себе купил, тайком от мамы. Он у меня там, под тюками лежит, в полотно завёрнутый.
– Хочешь, научу кидать нож? – снова услышала Мара свой голос раньше, чем подумала, стоит ли это говорить.
Конечно, Верентий с радостью согласился. Тогда они нашли подходящее дерево с толстой, рыхлой корой и начали обучение. Первоначально поясной нож Верентия упорно попадал по стволу плашмя, либо рукоятью. Мара терпеливо раз за разом объясняла ему, как надо стоять, как размахиваться, в какой момент отпускать кончик клинка, зажатый в щепотке между большим, указательным и средним пальцем, но всё было тщетно.
Верентий ругался сквозь зубы, пробовал кинуть нож со всей силы или постараться закрутить его в полёте волчком, (авось хотя бы случайно повернётся так, что подлетит к дереву кончиком и наконец, воткнётся!). Дело кончилось тем, что нож отлетел рикошетом ему между ног и парень едва не стал девочкой.
С досады Верентий готов был всё бросить и даже не хотел забирать злосчастный нож, угодивший при этом в муравейник, но Мара настояла:
– Пробуй ещё!
И он попробовал. И вдруг понял! Во время очередного броска нож сошёл с руки сам, будто живой, пролетел, сделавшись на долю секунды невидимкой, и вошёл на четверть клинка в толстую кору дерева. Ещё не веря в то, что всё получилось, Верентий стал разглядывать работу своих рук и тут услышал от Мары:
– Не на что тут любоваться, немедленно повтори то, что сделал, а то забудешь!
И он повторил. И опять получилось! Получилось и в третий, и в четвёртый раз. Потом ещё были промахи и попадания, но самое главное было то, что он понял, как это делается!
– Ну вот, теперь ты умеешь главное, – заключила Мара. – Тренируйся каждый день, оттачивай своё мастерство и научишься попадать ножом куда захочешь, да ещё и с расстояния втрое больше этого.
– Вот спасибо тебе огромное! Если бы так же и мечом…
– Тут я тебе плохая помощница. Не то что б совсем не умела, но меч это не моя сильная сторона. Лучше тебе найти учителя из опытных там, куда мы едем. Кстати, надо торопиться, а то караван без нас уйдёт!
Остаток пути они почти пробежали. Караван не ушёл, но все лошади были запряжены, костры погашены, а вещи собраны. Верентий помог Маре погрузить канистры в фургон и собрался уходить, но замялся и уставился в землю.
– Послушай, – сказал он, наконец, – может быть мы завтра…
– Я возьму лук и стрелы, и мы поучимся стрелять! – перебила его Мара.
– Отлично! Тогда в то же время, как и сегодня!
– Договорились!
Вдруг Верентий легонько приобнял девушку за талию, притянул к себе, быстро прижал к её губам свои и исчез, скрылся среди возов и фургонов, будто был не человек, а некий дух без плоти, не встречающий препятствий. Мара стояла не в силах двинуться. Если бы в неё попала молния, эффект был бы примерно таким же.
Гнев, на долю секунды вспыхнувший в мозгу, тут же сгорел, не оставив после себя даже пепла. Она вдруг почувствовала, что всё её существо заполняет непонятная, неведомая доселе сладкая истома. Впервые в жизни ей было так хорошо… и стыдно одновременно! Девушка даже оглянулась вокруг, опасаясь, не увидел ли кто их поцелуй, и вдруг поняла, что Руфус смотрит на неё поверх борта фургона.
Сердце её упало, но тут же подскочило вновь и забилось радостно и счастливо! Мальчик улыбался! Впервые с того момента, как они тронулись в путь. Нет, впервые с тех пор, как открыл глаза в больнице! Он улыбался доброй и приветливой улыбкой, он был рад за неё и желал ей счастья!
Мара вдруг почувствовала, как мир, который совсем недавно был угрюмым и серым, вдруг наполнился красками, и засиял, засверкал, словно залитый солнцем весенний сад!