Искандер Лин
Проект «Цербер»: Выводок
Глава 12. Близкие люди
За 3 месяца до сигнала «Лавина».
После перевода на «восьмидесятку» Демченко смог с головой уйти в службу и больше никогда не скатывался до запоев, отвлекаясь от тяжёлых воспоминаний на решение насущных задач. Тот пыл, с которым он принялся переворачивать жизнь гарнизона с ног на голову исходил от страха, привезённого с войны. Ощущение уязвимости к внезапной атаке заставляло офицера методично и неотступно превращать вверенных ему военнослужащих в наиболее подготовленное подразделение во всём военном округе. Демченко удачно попал в резонанс с происходившими на секретном объекте организационными изменениями и в итоге, благодаря им, все гарнизонные войска «восьмидесятки» стали соответствовать его представлениям о службе. Со временем изолированность от внешнего мира, обеспеченность всем необходимым, улучшение боеготовности вверенных ему войск сняли с психики Николая защитные шоры в виде задач, которые требовали срочного решения. Он всё чаще стал вспоминать сражение, которое изменило его жизнь на до и после. Переписку с некоторыми офицерами, старыми однополчанами по сводной бригаде, он начал ещё во времена командования полком на объекте. Но теперь Николай захотел узнать, что случилось со всеми остальными людьми, героизм которых он лично наблюдал на разбитом вокзале города Могучий. Почему-то именно сейчас, когда он считал, что ни в чем не нуждается и многого достиг, на самом деле, он чувствовал себя одиноким и подавленным. Ему очень не хватало живого разговора, которого на «восьмидесятке» он не мог ни с кем начать, да и никто бы не смог такой разговор поддержать. Полковник, окружённый множеством военных, нуждался в живом общении с человеком войны, но военнослужащие не были воинами. Боль и страх, прощания с жизнью, бессонные ночи под звуки выстрелов стали пережитым адом. Но именно осознание общей принадлежности к этому аду могло бы послужить лекарством для повстречавшихся обугленных человеческих душ. Демченко хотел быть ближе к тем, кто прошёл вместе с ним ужас боёв в Могучем.
В переписке с однополчанами Николай Алексеевич узнал, что большая часть уцелевшей сводной бригады оказалась наголову разбита обыкновенностью гражданской жизни. Мало кому из них повезло встроиться в механизм мирного общества и работать где-то на заводах или в строительных бригадах, или в транспортных компаниях. Чаще бойцы оказывались настолько дезориентированы пережитым на фронте, что оно откликалось в них попойками, нервными срывами, бессмысленными драками. Немало однополчан побывало за решеткой после возвращения с войны, ещё больше имело проблемы с алкоголем, наркотиками. Часть бойцов свела счёты с жизнью. Всем им, как и самому Николаю, окружающий мир казался неправильным, несправедливым, лживым. И лишь единицы, такие как Демченко, смогли это принять. Во всяком случае, он считал, что принял это. Узнав такие подробности, Николай не смог остаться в стороне и предложил своим товарищам объединиться, создать «Общество ветеранов боёв за Могучий». Оказалось, что подобная организация существовала уже несколько лет. Ходят на её собрания немногие. Финансирование ветеранского союза было почти полностью частным, за счёт самих бойцов, а вернее их скудных доходов. Ветеранская пенсия такое потянуть бы не смогла. Государство помогало лишь с арендой помещения. То есть денег почти не было. Демченко стал отправлять ветеранскому союзу значительную часть своего солидного жалованья, уладив бумажные вопросы с финансовым кабинетом «восьмидесятки». Его деньги сразу поступали на благотворительный счёт в день выплаты зарплаты. Николай Алексеевич не встретил никаких укоров со стороны супруги: она с уважением относилась к его решениям, да и семья их действительно была хорошо обеспечена, даже по меркам самой «восьмидесятки». Дела у ветеранского союза стали куда лучше, но Демченко такие результаты казались недостаточными, он думал, что там как-то неверно распоряжаются средствами. В конечном счёте, полковник через своих товарищей начал оказывать помощь конкретным людям. Курсы реабилитации, операции, оплата протезов – Николай Алексеевич делал для своих бывших солдат то, что ему казалось важным. Он чувствовал на себе ответственность за них, даже после окончания войны. Осознание этого пришло к нему совсем недавно.
Свой очередной отпуск Демченко проводил с семьёй в закрытом от большинства сотрудников «восьмидесятки» крыле санатория в Подгорске. Ему нравилось посещать русскую парную в одиночестве. Жар расслаблял, и можно было подумать о чём-то отвлечённом, оставив жену и двух дочек отдыхать у бассейна. Вот и в этот раз он млел под жаром от каменки, вспоминая, как приятно после парной прыгнуть в холодную воду. Дверь открылась с лёгким скрипом, в парилку вошёл рыжий мужчина с короткой стрижкой, его худое тело было крайне бледным – очень светлая кожа, такая, что быстро сгорает под летним солнцем до ожогов с волдырями. Мужчина сел на свободную лавку на том же уровне, что и Демченко, надел войлочную шапку, чтобы не перегревать голову. «Поддадим?» – спросил он у Николая неожиданно низким голосом.
Демченко кивнул.
Вода, коснувшаяся поверхности раскалённых камней, зашипела. Первые минуты, пока облако пара расплывалось под потолком, ноздри обжигало горячим воздухом. Спустя немного времени этот эффект пропал и вошедший произнёс:
– Хорошая банька, Николай Алексеевич, правда?
– Ага. А вы кем будете?
Демченко не думал, что кто-то вообще сможет нарушить его уединение, так как в этой части санатория могли находиться только представители руководства «Объекта 80». Николай был уверен, что в соседних домиках никого не было, и он с семьёй на закрытой территории один, других постояльцев нет.
– Прокофьев Сергей, ФББ. Мы с вами вместе на объекте трудимся, только я вас вижу, а вы меня нет. Вы уж простите, мне по долгу службы ваши письма смотреть приходится. Я ведь тоже в ветеранском обществе состою. Тоже в Могучем побывал…
– Да? И где конкретно?
– Перед штурмом меня в промзону закинули: информатор там должен был появиться. Но всё как-то не плану пошло, и увязли мы там: завербованных нами боевиков убили, скорее всего, а мы в коллекторах пережидали облаву, потом с армейскими частями из города выехали, еле уцелели.
– Вот те раз. Не думал, что ФББ в те дни в город посылали.
– Было, было…
Мужчины, перейдя на «ты», говорили, вспоминая бардак и хаос той войны. Демченко никогда не жаловал контрразведку, но этот человек оказался близок ему: в глазах отблёскивало пекло ночных горящих руин, ужас городских боёв. Сергей рассказывал то, что немного дополняло пережитое Николаем, делало более понятным, показывало с новой стороны. За время разговора вошедший уже раскраснелся, как варёный рак. Демченко казалось, что, если его собеседника сейчас хлестнуть веником, с того попросту слезет кожа. «Эфбэбэшник» ещё раз плеснул воду на разогретые камни и спросил:
– А ты не хочешь по-настоящему помочь ребятам?
– Это как?
– Так, чтобы сразу многим. Я предлагаю вариант, как раздобыть хорошую материальную помощь пострадавшим. Нужно поучаствовать в операции по дезинформированию. Сейчас в подземной части освобождают площади от существ из тупиковых веток – неудачных образцов. Понимаешь, вокруг «Объекта 80» всегда крутились иностранные разведки, и периодически они пытаются выйти на контакт с сотрудниками комплекса. Я хочу закинуть им конкретную «дезу»: передать какого-нибудь заморыша, который их больше запутает, чем что-либо прояснит. Как тебе такое? Готов поучаствовать?
– Ну, не против, но не понимаю, откуда возьмутся деньги на помощь ветеранам, если это операция ведомства.
– Не совсем, – сказал Сергей и сделал небольшую паузу, затем продолжил тише, чем говорил до этого. – Это моя операция. Посвящать в неё остальной состав объекта считаю опасным: я подозреваю, что среди них есть крот. Пока особо себя не проявляет, боится быть обнаруженным. Но такую возможность передать данные не упустит, а отдавать с объекта что-то живучее я не хочу, не буду рисковать. Или же он просто сорвёт нам западню, и контакт заглохнет.
– А нас тут не… – решил уточнить Демченко, кивнув на стены, раз уж пошли такие разговоры.
– Нет. Я позаботился о том, чтобы запись зациклилась. На фоне вашей привычки проводить время в парной в одиночку, никто и не подумает, что тут был кто-то ещё. Так вот… Действовать будем автономно. Твоя задача – организовать передачу на внешнем КПП, вывод с внутреннего периметра беру на себя. За это отдам вам в качестве вознаграждения часть суммы, которую нам заплатят за «слив данных». Потом в рапорте я занижу цену, по которой проходила сделка и эти деньги никто не будет искать. В конечном счёте всё должно пройти как по маслу: иностранная разведка съест «дезу», мы с тобой представимся большими молодцами в глазах ФББ, а ветераны получат необходимую помощь в значительном объёме. Согласен?
– Хм… – хоть у Николая и возникли подозрения, что новый знакомый может быть нечист на руку, он подумал: «А почему бы и нет?»
Глава 13. Горечь утраты
За 2 месяца до сигнала «Лавина»
Макс, как обычно, гулял по вечернему академгородку. Свежий воздух и оранжевые лучи закатного солнца прогоняли усталость после рабочей недели. Привычные виды однообразных домиков позволяли не напрягать зрение для разглядывания чего-то нового. Именно в таком состоянии в сознание можно было впустить воспоминания: прошлое казалось Максиму утраченной счастливой порой.
***
Они решили какое-то время постоять на мосту. Он обнимал её сзади, сложив кисти в замок на девичьем животе, прижимал любимую к себе. Ему было приятно в этот момент смотреть на мир сквозь выбившиеся кудри светлых огненных волос. Они говорили негромко, не желая разрушать приятную тишину. Набережная обезлюдела, им удалось застать редкий момент, в котором были только они, мерный плеск воды и сгущающиеся сумерки. Душевную близость сладкой парочки было ни к чему пытаться облекать в слова: объятья красноречивее.
– Почему мы мало фотографируемся? – спросила вдруг Ксюша.
– Не знаю. Ты хочешь фотографию? – улыбаясь, спросил Макс.
– Да, фотографий нет! Как так? Мы ещё не сделали ни одного фото в этом году! Достанешь телефон?
– У меня нет настроения лезть в карман, для этого придётся отпустить тебя.
– Ой, выкрутился! Как всегда, выкрутился!
– А твой что? Он ведь в сумочке.
– Ну… это же в неё лезть надо!
Они оба рассмеялись.
– Милая, где бы ты хотела жить, если бы у нас было много денег?
– У Средиземного моря. Чтобы можно было ходить на него хоть каждый день. У нас был бы свой маленький винный погреб, свежие фрукты из собственного сада, яхта, на которой бы мы катались…
– Но ты бы обгорала на солнце каждый день. Ты ведь быстро краснеешь летом.
– Ну это ведь мечта-а-а-а-а… А ты? Где бы ты хотел жить?
– Ну, мне больше по душе мягкий климат. Где-нибудь, где красивые горы и не так душно летом, как здесь.
– Швейцария?
– Да, вполне.
– Эх, я бы тоже пожила в Швейцарии. Если не будешь отговариваться от фотографий, то я даже готова пожить там с тобой!
Снова засмеялись.
***
Вспоминая это, Максим невольно улыбнулся. На сердце в такие моменты было одновременно трогательно, тепло и тоскливо. Такое сложное, комплексное противоречивое чувство отнимало силы, но позволяло на время отстраниться от душевной раны, давало возможность сосредоточиться на настоящем. Почувствовав, что прогулку пора заканчивать, Максим направился в свой коттедж.
Его соседи увлечённо состязались в аркаде по восточным единоборствам, подсоединив к телевизору в гостиной игровую консоль.
– Макс, пиво в «холодосе»! Захвати чипсов сюда! Уже скоро твой раунд будет! – крикнул вошедшему соседу Вова.
«А! Точно!» – во время прогулки Максим совсем забыл, что у них с Володей и Гришей на сегодняшний вечер был намечен матч по видеоигре и просмотр нового сезона комедийного сериала. Предыдущие недели вымотали друзей переработками, поэтому первые свободные выходные приятели хотели отметить, как небольшой праздник.
Принеся пиво и снеки, Макс сел на диван рядом с соседями по дому. Играть у него большого энтузиазма не было, поэтому парень решил просто молчаливо понаблюдать за их цифровым чемпионатом. Минут через тридцать, когда такое развлечение всем надоело, они включили сериал. Максим почувствовал, что немного захмелел. Тяжёлые мысли вернулись сами собой, но теперь они мучили сознание не скопом, а как будто по очереди, неспешно, давая прочувствовать каждую из них. И перед самым моментом прояснения, озарения, когда решение проблемы назревало в голове, мысль исчезала, будто её и не было вовсе.
– Макс, что-то ты сегодня сам по себе. Что такой грустный? – поинтересовался Григорий.
– Да так, от пива размяк…
– Не-не, ты явно о чём-то думаешь всё это время! О чём? – подхватил Вова.
– Э… Ребят, вы когда-нибудь задумывались о том, что… – Максим всё ещё не мог решить, заводить ли разговор на эту тему. – Задумывались о том, на той ли вы стороне?
– Что за стороны? – улыбаясь, спросил Гриша.
– Он про Цербер… Я правильно понял, ты про него?
– Да, про него. И вообще про всю «восьмидесятку».
– Ну, я считаю, что мы участники очередной гонки вооружений, – начал Владимир. – Периодически такое происходит в истории. Это времена технологического подъёма, потому что конкуренция всех подстёгивает. Да, сами соперники могут использовать нечестные методы и вообще вести себя, как законченные мудаки, но прогресс, который возникает, даёт блага большинству…
– Макс, мы ведь на благо Родины всё это здесь делаем. Какая ещё сторона?
– Ребят, но там же люди умирают, – немного заплетающимся языком произнёс Максим.
– То есть ты хочешь сказать, что испытуемые – нормальные люди?
– Да, не, он прав в том, что…
Миронов почувствовал лёгкое головокружение. На душе внезапно стало спокойно. Разгорающийся спор был ему уже абсолютно не важен, тем более что его соседи стали бурно обсуждать ценность жизни, перебивая друг друга, доказывая что-то друг другу. Максим впал в состояние, подобное засыпанию: он находился на тонкой границе между обычным восприятием окружающей действительности и тем, чтобы закрыть глаза и захрапеть. Усталость и алкоголь его окончательно расклеили. Но больше всего Максиму нравилось то, что он может разложить свои мысли по полочкам. Ускользающие, прыгающие туда-сюда, перетекающие из одной в другую мысли. Ничто ему не мешало: ни свет, ни громкий разговор. Он стал пытаться найти понимание самого себя, забившись в укромный тёмный угол сознания, где его сложно потревожить.
«Зачем я решил им что-то объяснить? Они не в состоянии понять, каково это».
Он ощущал свою вину в том, что случилось, но и не только свою. Максима угнетала несправедливость того порядка, той системы, что законно отправила добрую и милую девушку на растерзание монстров. Он думал: «Как вообще подобное стало возможным?» Как он, молодой заинтересованный исследователь, пришёл к тому, что стал частью кровавого конвейера? Сейчас он думал о самом себе, как о копошащемся в мертвечине опарыше с микроскопом. Ему хотелось призвать к ответу того, кто стоит за ужасными испытаниями в «Цербере». И это было невозможно. Сама система, его страна одобрила и узаконила смерти испытуемых. И это было тяжело: чувствовать жажду мести, злость за отнятую жизнь дорогого человека и осознавать, что всё безнадёжно.
Макс поднялся в свою комнату. Этот вечер нужно было прекратить, сон – лучший выход из размышлений, свернувших куда-то не туда и упёршихся в больное место. Рядом с кроватью на тумбочке стояла фотография в рамке. Максим как-то нашёл её случайно, но теперь она стала его символом собственной человечности. Она позволяла увидеть Ксюшу другой, счастливой и живой. Перед тем, как рухнуть на койку и заснуть, Максим решил записать самую верную, как он считал мысль этого вечера. Он вывел красным фломастером: «Я отомщу». И прежде, чем отключиться, ему показалось, что девушка на фотографии улыбнулась в ответ, сквозь время.
Глава 14. Логово ужаса
За 36 лет до сигнала «Лавина»
В сонной утренней тайге несколько раз глухо ухнуло. Над макушками просвистели снаряды и, достигнув земли, взорвались, подкинув вверх корни, комья грязи и мха. Разнесённый у основания ствол сосны накренился и упал, придавив собой лучника из «лесного воинства». Это было начало артиллерийской подготовки перед атакой на лагерь партизан. Олег считал залпы миномётчиков, стрелявших где-то неподалёку. Он со своими однополчанами с позднего вечера находился на позиции в наспех выкопанном окопе. Бессонная промозглая ночь, проведённая в напряжённом ожидании прорыва окружённого противника, закончилась с предрассветными сумерками, когда поступил приказ приблизиться к лагерю. Теперь два полка «лесной дивизии» отделяло от главного лагеря повстанцев не более трёхсот метров. Песнь птиц, извещавшая лес о начале нового дня, бодрила солдат. Казалось, что совсем скоро всё закончится: главарей восстания возьмут в плен или уничтожат, а сырость тайги сменится тёплым нутром бронетранспортёра и, в конечном счёте, мягкой скрипучей койкой в сухой и чистой казарме.
Сзади возник и стал нарастать шум мотора: между деревьями осторожно крался внедорожник медицинской службы. Внезапно командир взвода дал команду идти вперёд. Выбираясь из укрытия, Олег отметил, что свиста снарядов больше нет: обстрел закончился. «Тра-та-та-та!» – раздалось справа и чуть впереди в зарослях. Лес быстро наполнился громкими, бьющими по ушам хлопками автоматных выстрелов, которые заглушались раскатистыми надрывами коротких пулемётных очередей. Впереди виднелась крупная сопка с глыбами, хаотично выпирающими из земли сквозь дёрн. «Двое партизан впереди, спускаются вниз!» – громко оповестил всех Ватруха. «Взвод, за укрытия! Огонь по склону!» – рявкнул на это взводный. Олег спрятался за стволом ближайшего дерева. Выглянув, он заметил какое-то движение в указанном Ватрухой направлении. Одеяние повстанцев неплохо их маскировало в лесу, так что сколько партизан бежали по сопке, петляя между глыбами, Путилов не понял. Он, вместе с сослуживцами, начал стрелять в сторону противника. Высадив магазин, Олег потянулся в разгрузку за следующим. Он присмотрелся к сопке: трупов не было и живых врагов тоже не видно. Повстанцы куда-то подевались. Постреляв по глыбам, за которыми могли скрываться мятежники, солдат услышал команду взводного: «Отставить! Медленно вперёд!»
За «высотой» взрывались гранаты. Оттуда доносились крики людей: еле различимые команды офицеров и безумные вопли яростных воинов дикой тайги. Взвод Олега подходил всё ближе к лагерю партизан, ещё немного и повстанцы будут уничтожены атакой с тыла. Слева между деревьями стало видно солдат второго взвода, отправленного на обход неприятельских укреплений. Но внезапно в той стороне прозвучала какая-то команда и подразделение, наоборот, углубилось в чащу. За спиной треснули сучья, и раздался крик: «Мляя!»
Командир взвода – младший лейтенант Лабутин – угодил в яму-ловушку. Бойцы поспешили к нему на помощь: кто-то помогал ему выбраться, а Олег, Семён и Ватруха не спускали глаз с сопки и леса впереди: держали оборону. Яма оказалась широкой, не как обычно под одну ногу, а на тело взрослого человека, упавшего плашмя. Не глубокая, но набитая острыми кольями. Лабутину повезло, он свалился на её край. При падении командир попытался сместиться в сторону, но не вышло. Спасением стал бронежилет: бронепластины не дали пострадать туловищу, остановив падение, примяв заострённые концы под грудью и животом лейтенанта. Везение было бы полным, если не распоротое бедро и пробитая колом щека: голова дёрнулась по инерции вперёд, ниже, в тот момент, когда Лабутин приземлился бронежилетом на концы палок. Когда солдаты достали офицера из ямы, оказалось, что его лицо сильно изуродовано: остриём не просто повредило щёку, но и проткнуло язык, а также сковырнуло часть десны, сломав два зуба. Ошалевший Лабутин мычал, сплёвывал кровь, был дезориентирован из-за шока.
«Так, взводного к санитарам, срочно! Башка, Дрозд ведите…» – начал отдавать приказания заместитель командира, сержант Жора Рывцов, но тут же ему в голень прилетела стрела. Теперь уже двоих раненых необходимо было доставить до санинструктора, но, не отступая, создать брешь в облаве на лагерь солдаты не могли.
Семён немедля выпалил:
– Так, парни, мы с Олегом, Довгалем, Соколом и Пятюней остаёмся здесь, будем стоять в заслоне, а вы пятеро давайте быстрее их несите к медслужбе. Серая «буханка» не так далеко позади осталась! Я, как командир первого отделения, принимаю командование на себя. Ватруха, идёшь с ними, будешь за старшего!
– Есть! Есть! – негромко отозвались молодые солдаты из пополнения.
– Пацаны, не лезьте только на «высоту»! Там и без нас управятся, – сказал остающимся сослуживцам Ватруха и двинулся обратно в сторону окопов, охраняя эвакуацию Лабутина и Рывцова и, проверяя землю впереди на наличие ловушек.
Пятеро бойцов, включая Олега, рассредоточились, укрывшись за стволами деревьев, наблюдая за холмом. Звуки пальбы стали звучать реже, взрывы прекратились. Отдельная перестрелка происходила где-то в стороне. За автоматными хлопками иногда громыхали выстрелы охотничьих ружей – повстанцы с огнестрелом всё ещё оказывали сопротивление и сдаваться не собирались. Олег заметил за глыбами какое-то движение. «На одиннадцать часов!» – крикнул он товарищам. Услышав это, человек, одетый в шкуры животных, остановился на склоне, на миг замер и затем отскочил обратно за камень. Землю, где он только что стоял, моментально изрыло фонтанчиками от пуль.
Путилов обратился к другу, стоявшему за укрытием метрах в пяти от него:
– Семён, там ход какой-то! Зуб даю, он из какого-то лаза выпрыгнул и обратно нырнул! Давай ближе подступим и гранатами их закидаем!
– Но тогда не всю сопку видно будет. Нам самим-то в тыл не зайдут?
– Ну, а так мы пропустить можем: за камнями будет укрываться, и провороним. Или стрелу опять в нас запустит!
– Там бой закончен, с вершины никто не сунется, – поддержал идею атаки Довгаль.
– И накроем их всех! Никто из этих гадов, что Жору подстрелили, не сбежит! – напирал на товарища Олег.
– Ну… давайте вы двое до этого камня сбегайте, гранаты покидайте. А я с молодыми чуть ближе к сопке подойду и прикрою вас.
Путилов и Довгаль осторожно, короткими перебежками стали подбираться к склону. У первых глыб остановились перевести дыхание, осторожно обошли их. Олег чувствовал, как поджилки трясутся от страха: «А вдруг тут мразь какая затаилась и со спины накинется?» Солдаты аккуратно проходили возле трупов, смотря по сторонам. На телах убитых повстанцев зияли жуткие раны, но всё равно бойцы оставались начеку. Обогнув очередную глыбу, Путилов увидел нору, в которую мог бы пролезть взрослый человек.
«За камнем», – сказал он товарищу и обошёл лаз, забравшись чуть выше него по склону. Довгаль достал гранату и готов был закинуть её в тёмную дыру, по краю которой торчали обрубки тонких корней. Олег подготовил две своих «лимонки», выдернув у каждой чеку, сжимал их спусковые рычаги. По его кивку оба бойца почти одновременно швырнули «подарочки» в нору. Довгаль отпрыгнул в сторону, Олег отступил чуть выше.
«Ба-бах!» – три взрыва слились в единый грохот. Олег полетел куда-то вниз. Сразу стало темно. Олег падал, бился боками о твёрдое и холодное, пока не рухнул на стылое дно пещеры. Первые секунды он не мог сделать вдох – мучительное состояние, напомнившее ему падение с дерева в детстве. Сипло прокашлявшись, жадно упиваясь спёртым воздухом, наполненным запахом копоти, Путилов перевернулся со спины на живот. Он делал это так неуклюже, что со стороны был похож на сонного жука. Протерев глаза от песка, Олег огляделся. Он был в небольшой камере пещеры, посреди кучи грунта, осыпавшегося вместе с ним. Где-то сверху, в стороне, находилась дыра, из которой поступал дневной свет и доносился обеспокоенный голос Довгаля: «Олег! Олег! Ты живой?»
– Да! Помялся немного, но жив!
– Олег, тут не спуститься! Мы какую-нибудь верёвку найдём и вытащим тебя! Держись!
– Понял!
Путилов чувствовал, что падение с одного каменного уступа на другой, которые он разглядел, задрав голову, теперь отдаются в его спине и боках тупой болью. Он был уверен, что и ноги, и руки покроются синяками, не говоря о туловище. Кожа на ладонях и лице ныла от ссадин. «Повезло, что черепушка не треснула», – подумал Олег и для верности ощупал голову. Никаких жутких ран он на ней не обнаружил – немного кожу ободрал только. Глаза постепенно привыкли к темноте, и теперь Путилов увидел рядом с собой ещё и обломки жердей, брёвен. Несколько деревянных подпорок ещё остались нетронутыми взрывом и находились по контуру пещеры. Чуть впереди виднелся узкий ход, в котором играл свет от какого-то небольшого пламени. Олег прислушался – в той стороне кто-то шоркал ногами и негромко бубнил себе что-то под нос. Путилов бросился искать в обвалившемся грунте свой автомат. Не сразу, но руки нашарили в грязи холодный металл ствола. Переведя рычаг автоматической винтовки на одиночные выстрелы, Олег направился в сторону прохода, стараясь ступать как можно тише. Тоннель, созданный слепыми силами природы, имел бугристое мокрое дно. Над головой свисали совсем крохотные сталактиты. На стенках иногда попадались пятна лишайника. Источник света был где-то за поворотом, шепчущий человек тоже. Олег почувствовал, как его начинает охватывать тревога. Пугала не близость схватки с повстанцем, – Путилов был уверен, что именно его он встретит за поворотом, – а сам звук голоса, слабые всполохи огня, грубая текстура стенок пещеры, вид высолов над головой, запах сырости и плесени. Хотелось прекратить всё и сразу. Не видеть и не чувствовать. Понимая, что даже стоять на месте становится сложно, Олег шагнул навстречу врагу.
Посреди небольшого подземного зала стоял человек в шкурах. Одеяние из оленьего меха покрывало тело мужчины с головы до пят, лицо скрывалось плотно прижатыми ладонями. На стенах пещеры были закреплены три факела, из огня которых струился тёмный дымок. Даже при их дрожащем пламени было видно, что грудь человека в шкурах была запятнана кровью. Алые струйки текли по тыльным сторонам его ладоней. Шёпот на непонятном языке отскакивал от кривых стен, создавая зловещее эхо. На другой стороне пещеры, на своде светились какие-то точки, будто их проставили фосфорной краской. Олег медленно вошёл в подземную «залу», двигаясь вдоль ряда сталактитов, которые продолжали стенку хода на стыке с пещерой.
Нервно, не скрывая злости и страха, Олег крикнул: «Сдавайся! Подними руки!»
Бормочущий на неизвестном языке человек никак не отреагировал, он продолжал свой монолог, шоркая ногами и покачиваясь из стороны в сторону. Олегу показалось, что сквозь пальцы этого мужчины потекла свежая кровь, что хрустнула кость.
«Да пошёл ты!» – плюнул боец и нажал на спусковой крючок. Выстрел грохнул, прокатился по тёмному своду, безжалостно врезав по барабанным перепонкам. Сразу после вспышки, вылетевшая из ствола автомата пуля настигла повстанца и снесла ему верхнюю часть черепной коробки. Человек рухнул замертво. Наступила оглушительная тишина.
Олег остановился. Тревога исчезла. Возник ступор. Парень был ошеломлён. Ещё никогда ему не доводилось убивать человека вот так вблизи. Видеть, как падает бездыханное тело, как живое становится мёртвым из-за его действий, из-за простого движения пальцем. Он уже участвовал в нескольких боях, но там это всегда происходило по-другому. И даже сегодня он убивал лишь в горячке боя, по команде, как и все рядом с ним. А здесь всё произошло не так. Он сам, а не кто-то за него решил лишить жизни этого мужчину. Может, защищая себя, а может, и нет. Скоро оторопь прошла. Неприятные ощущения, восприятие пространства вокруг вернулись с новой силой. Теперь стало казаться, что свод хочет упасть на голову. Пальцы сами перевели режим огня на автоматический. Пространство вокруг хотело его сдавить, накинувшись со всех сторон. «Где-то же здесь должен быть выход!» – плохо владея собственными мыслями, Путилов просто пошёл вперёд, желая поскорее выбраться из проклятого подземного зала. Сильный удар слева свалил его с ног.
«Ценр йыагара! Ааа!» – взявшийся из ниоткуда противник занёс палку для второго удара. Олег увидел над собой фигуру в медвежьей шкуре. Лицо, обезображенное гримасой ненависти, было вымазано белой и чёрной краской. Этот узор внушал любому взглянувшему страх перед звериной сущностью безумного воителя. Голову повстанца венчала шапка из нацепленных на нити костей. А сверху к ней крепился рог. Олег вспомнил жуткий силуэт, лес, темноту, отрезанную голову новобранца. А сейчас этот потрошитель кинулся к нему, чтобы добить. Путилов резко притянул к себе автомат за рукоятку, оставшуюся в правой ладони, даже после падения. Левая рука, пылая от боли, повисла плетью. Он нажал на спуск, не думая прицеливаться: времени не было, даже десятых долей секунды. Прогрохотала очередь. Несколько пуль попали в мятежника и перебили ему ноги, сломав кости, порвав мышцы, разодрав сухожилия голеней в лоскуты. Человек в зверином облачении упал, не издав ни звука. Лишь мельком бросив взгляд на изуродованные кровоточащие ноги, однорогий пополз к Олегу, издавая то ли рык, то ли хрип. Путилов попытался перехватить автомат и ударить бешеного воителя прикладом: стрелять было нечем, а быстро перезарядить оружие стало попросту невозможно. Подползший повстанец схватил автоматическую винтовку за ствол и вырвал из руки Олега. Отбросив оружие, словно мусор, в сторону, дикарь сделал последний рывок и навалился на Путилова, придавив его к каменному днищу пещеры своим весом. В нос ударил кислый, прелый запах немытого тела и пропитанной грязью шерсти. Повстанец вцепился руками в горло солдата и стал душить. Олег попытался оказать сопротивление, но тщетно: хватка была мёртвой. Глаза душителя, налитые кровью, а в них чёрный зрачок, пульсирующий от удовольствия созерцания расправы. Сквозь зубы лесной воитель издавал нечеловеческие завывания. Путилов отчаянно пытался вдохнуть воздух, но это было невозможно. Казалось, что сейчас его глотка выскользнет в ротовую полость – так сильно её сдавило. За несколько мгновений до предсмертной агонии Олег вспомнил про штык-нож на поясе. Ловко и быстро вытащив его из ножен у правого бедра солдат ударил лезвием своего противника так сильно, как мог. Сталь с хлюпаньем вонзилась в горло дикаря. Из прорези вылетела алая струя тёплой крови. Человек в шкурах быстро ослабил хватку, но не убрал руки. Олег попытался сделать ещё один удар, но не до конца извлёк лезвие и вонзил его почти в тот же раневой канал. Тело повстанца дрогнуло и обмякло. Олег убрал с шеи ладони мертвеца и сделал вдох. Самый сладкий вдох в его жизни. Тут же солдат зашёлся кашлем. Передавленная шея болела, с каждым вздохом в глотке образовывалась слизь, заставляя Путилова отплёвываться, лёжа на боку. Отдышавшись, придя в себя, Олег встал, опираясь рукой о грубую стену подземелья. Пространство вокруг вибрировало. «Видно, ударился головой, сотрясение…» – подумал солдат. Воздух, наполненный копотью факелов, затекал в ноздри, проникал в грудь и сжимал в страхе колотившееся сердце. Олег заметил яркие пятна на другом конце пещеры. Казалось, что пламя у факела, закреплённого в той стороне, колебалось сильнее. «Может, там выход?» – решил Путилов. Подойдя ближе, он разглядел в ярких пятнах необычного вида лишайник: наросты были ярко-оранжевыми. Рядом был ход, ведущий в темноту. Узкий подземный коридор освещался только ярким лишайником, облепившим его каменное нутро. Над ходом висел череп животного. От выбеленной кости во все стороны расходился странный узор, напоминавший тот, что был на лице убитого Олегом повстанца. Линии и краски пустились в пляс по стене. Олег закрыл глаза, ощущая неприятное помутнение в голове. Беспочвенный страх, ощущение, что свод пещеры рухнет, исчезли. Тревоги больше не было. В груди стало непривычно много места, захотелось дышать глубже и выдыхать с шумом. «Череп», – Олег поднял веки. Кость мерцала непонятным свечением, похожим на туман. Путилов считал, что слышит его запах, ощущает языком поверхность сырой пустой глазницы. Ему казалось, что мёртвый зверь насмехается над ним, готовясь поразить и пленить его всей тьмой, таящейся в пещере. Эта раздражающая мысль заставила Олега издать вопль: «Ааааааа!» – оскалившись, неистово взвыл Путилов. В его ушах возникло гудение и будто бы тысячи цепких лап охватили его туловище и повалили на спину.
