Иман Кальби
Она моя…
– Тафддалю, я умми (араб. – пожалуйста, мать), – учтиво обратился к ней Васель, встав и вежливо указав на кресло, подспудно пожав руку сопровождавшему ее парню.
– Ооо, я сиди (араб. – мой господин), – начала причитать женщина. Она говорила настолько горько и искренне, что пробирала дрожь. Обычно арабки немного переигрывали. Эта не играла. Боль была написана на ее морщинистом, утратившем жизненную силу лице.
– Я пришла просить о помощи, я сиди.
– Поделись своей проблемой, умм…?
– Умм Джаафар (прим. – в арабском мире характерно обращение к пожилым, когда вместо имени говорится «мать кого – то», «отец кого – то». Форма аналогична обращению в русском языке «Иванович», «Петровна»). Мы хоть родом и с побережья, но всю жизнь прожили Хомре, я сиди. Жили мирно и спокойно. Муж был офицером в отставке, сражался за Вашего деда в последней войне с Израилем. Был в отставке, открыл небольшой цех по ремонту машин. На жизнь хватало. Хотели, вон, устроить сына в армию. Мы жили смешанно. В обычном доме. Куллю маа баад (араб. – все вместе). Там были и мусульмане, и христиане, и мы, люди побережья… И никаких между нами проблем не было… Но месяц назад моего мужа убили… Убили оппозиционеры. Они все готовы вырезать нас…. Убийца моего мужа – механик, работавший в его мастерской, не из наших. Соседки доносили мне, что он связался с оппозиционерами из старого города, говорили, что замышляет недоброе против нас, но муж не верил. Говорил мне, что он его друг, будет и дальше работать с ним бок о бок, что Сирия это не Ирак…, что будет и дальше кушать с ним за одним столом, деля хлеб… Он часто занимал у мужа деньги, не возвращал месяцами, но тот ему прощал. Между нами не было недомолвок. Мы все жили мирно. Одной ночью муж уехал по делам на своей машине, но так и не вернулся, – женщина подавляла слезы, все повышая и повышая тон своего разговора, но это ей давалось все тяжелее, – но так и не вернулся… – повторила она, разразившись рыданиями, – мы нашли его изуродованное тело у автомастерской… Пуля во лбу и много – много ножевых ранений. Мастерскую сожгли дотла. В тот же день, когда мы организовывали похороны, на моего сына Джафара – она схватила руку сидевшего рядом мальчика и потрясла ею, показывая, что, мол, речь идет именно о нем, – напали пятеро мужчин. «Мы разрежем тебя на куски, если ты не уберешься к себе в деревню к морю. Ты последуешь за своим отцом в могилу», – сказали они ему. Мы похоронили мужа и сразу уехали сюда, на побережье у нас никого уже нет. К родственникам в Дамаск, мы поселились в конце квартала Меззе. Там только наши, есть несколько сослуживцев моего отца, они обещали помочь, но у них самих ситуация не лучше. Весь район в плакатах с фотографиями погибших ребят из района, наших ребят, с побережья. Что ни день, район обстреливают из минометов. Они думают, что мы все живем богато, потому что наш односельчанин президент. Они думают, что мы можем говорить с президентом, когда только пожелаем… Но посмотрите на нас, я сиди! Я едва могу позволить снять комнату под крышей! Мы едим хлеб и воду, да еще и сына вот – вот должны призвать в армию. Он не трус, не думайте, он мечтает пойти воевать за родину, но у меня больше никого нет….
Она хрипела от душащих ее рыданий, таких, что, казалось, они сотрясают всю комнату. Молчаливый кардинал Айман бесстрастно стоял в углу. Васель сидел, нахмурив брови, смотря в пол. На Владу, казалось, никто не обращал совершенно никакого внимания. Женщина ее словно даже не заметила.
– Умм Джафар, – обратился к ней Васель, наконец, посмотрев ей прямо в глаза, – утри свои слезы. Никто не заберет твоего единственного сына. Если он хочет помогать стране, пусть выбирает – либо берет оружие и становится на одном из контрольных пунктов в самом районе. Я знаю, что их там очень много. Будет проверять машины, только сначала пройдет подготовку у нас, чтобы знать, как стрелять, как себя вести, если понадобится реагировать быстро. Либо вот такой вариант. Я слышал, что в местную школу нужен охранник. Это тоже благородное дело. Детей нужно охранять. И старики с этим справляться уже не могут… Он будет получать зарплату и вы больше не станете испытывать нужду.
Она вскинула руки к небесам, показывая, как счастлива слышать слова Васеля, вскочила и упала ему в ноги. Васель молниеносно поднял ее с колен, усадив обратно.
– В вашем квартале есть несколько небольших квартир, закрепленных за женами мучеников. Твой муж был мучеником. Ты будешь вселена в одну из них. Тебе не придется за нее платить…
Женщина навзрыд плакала, теперь от радости…
– Шукран, устази, шукран, алла яхмикум… (араб. – спасибо, господин. Да защитит вас Аллах).
– Ум Джаафар, ты знаешь, в какую группировку входил тот хомрец из автомастерской? Ты сказала, из старого города…
Женщина задумалась…
– Они сначала были из старого города, как мне рассказали. С этим парнем, Каримом Дибом. Но потом, когда они начали грабить христиан и пугать нас, людей побережья, он выгнал их.
Лицо Васеля стало как никогда напряженным. Диб? Влада слышала это имя. Она знала, о ком речь…
– Диб – единственный нормальный из всех них… – продолжала женщина.
Васель резко подскочил с места. Его лицо побагровело.
– Среди них нет нормальных людей! Руху, фавран,халас. (Уходите, быстро, закончили).
Испуганная женщина схватила растерянного сына и быстро выскочила из комнаты. Айман подорвался за ней – то ли проводить, то ли подальше от очередной вспышки гнева Васеля. А тот в это время с яростью ударил по столу.
Влада не знала, кто дернул ее тогда за язык. Она вообще говорила в последнее время много лишнего…
– Я слышала о Дибе…
Васель медленно перевел на нее свой яростный взгляд.
– И что же ты о нем слышала? – его ноздри раскрывались… Акцент стал как никогда сильно проявляться…
– Его называют сердцем свободной армии. Он не простой оппозиционер. Племянник одного из сподвижников твоего деда… Он командует батальоном в старом городе, к тому же, он раньше был военным, лейтенантом, по – моему. В смысле, воевал в сирийской армии.
Она говорила, а ее душа уходила в пятки… Если бы взгляд убивал, она бы была уже мертва. Никогда не видела Васеля таким. Казалось, она произносила какие – то крамольные вещи, хотя на самом деле рассказывала то, что писали в прессе, что знали все. Этот молодой оппозиционер был крайне популярен в соцсетях, пиарился западными странами, арабскими каналами как лучшая альтернатива режиму… Она просто говорила, что знает, о чем говорили все…
– Это к нему ты ехала в Хомр? Перед ним хотела светить сосками без лифчика? Может, ты его хочешь? – зачем – то вдруг спросил Васель, прожигая глазами ее.
Влада лишь фыркнула, отвернувшись от него… Почему он говорил с ней так? Почему вел себя так сейчас, в этом поганом доме? Он ведь делал правильные вещи. Она видела, как он заботится о своих людях и их семьях, но откуда эта злость в ее сторону? Что она делала неправильного… Что за маниакальная ревность?
Вернулся Айман.
– Хамо тоже ждет.
Васель, немного остывший, кивком головы показал – заводи.
Двери открылись и в комнату зашел высокий худой мужчина с короткими седыми волосами. Его лицо было морщинистым, но складывалось впечатление, что эти морщины являются следами не печали и грузов, а улыбок и смеха…Вот только его общий вид был какой -то подавленный, словно всего за несколько часов в его жизни произошло что – то ужасное.
Васель встал и протянул ему руку.
– Здравствуй, Хамо.
– Здравствуйте, господин Васель. – ответил тот угрюмым голосом.
– Впервые вижу тебя таким печальным, друг.
Он повернулся к Айману и тихо попросил организовать кофе.
– Не вижу повода для радости, господин.
– Почему же? Слышал, у тебя претензии к одному из моих бойцов.
– Да, к Иссаму Хури. И думаю, вы знаете почему.
Васель внимательно посмотрел на Хамо, словно наблюдая за его поведением.
– Я знаю, что он полюбил одну из твоих дочек.
– Он украл у меня младшую дочь. Ей всего 20 лет.
– 20 лет? Это хороший возраст. Слышал, она красавица. Иссам счастливчик, если смог жениться по любви.
– Жениться?! Никто ни на ком не женился! – Вспылил, наконец, старик, – Я не дам согласия на этот брак никогда! Столько благородных христианских семей просили руки моей дочери, столько хороших парней, а она выбрала этого…
– Кого?! – резко перебил его Васель. – В чем твоя претензия, Хамо? Он христианин, твоей дочери не надо менять веру, радуйся и этому. А еще радуйся тому, что она его любит.
Тот потупил взор. – Не это меня печалит, господин Васель.
– В чем же дело? Слышал, что только ты противишься их свадьбе. Иссам готов играть ее хоть сегодня. Его родители приняли ее… она живет в их доме…
– И не в этом дело… – обреченно, потупив взор, продолжал свою линию Хамо.
– Что же тебя тревожит?
– Простите меня, но поймите как отца…Иссам….Иссам боец в Вашем подразделении…Каждую ночь он берет оружие и уезжает в неизвестном направлении…А она остается дома и ждет его…И не у окна она его ждет, потому что боится выйти из дома, боится подойти к окну. Все в Джерамане знают, что она – кхкх – он закашялся – жена хияля.
– От тебя ли мне слышать такие слова, Хамо? От тебя, человека, возглавившего народное ополчение на районе? – сурово спросил его Васель.
Хамо не поднимал на него глаза.
– Это твоя жизнь, я уважаю тебя и не стану встревать. Но и наказывать Иссама тоже не стану. Он выбрал себе женщину, и она его выбрала. Ни ты, ни я не вправе ее забрать у него. Ты, конечно, как отец можешь это сделать, но подумай, кому от этого будет легче? Кому будет потом нужна такая порченая невеста? Могу лишь сказать, что не буду отправлять его под пули, хотя не знаю, правильно ли это. Возможно, твоя дочь, в отличие от тебя, не хотела бы видеть рядом с собой труса, предпочитающего ночью прятаться под юбкой у жены, а не защищать родину со своими братьями…
Хамо несколько минут сидел молча, не нарушал молчания и Васель. Потом старик кивнул, показав тем самым, что принял решение Васеля, хотя было понятно, что душа его так и не нашла успокоения, встал и вышел за дверь.
Влада сидела в задумчивом состоянии. Она пересеклась с ним глазами, но тут же их отвела. В тот миг онв поняла, что так давно в их отношениях гложет ее, хотя все и казалось идеальным…
Глава 23
– Хватит на сегодня. – сказал Айману Васель. – Закончили.
– Там еще куча бумаг для твоего сведения… – тихо сказал Айман, – отправить их в квартиру на Мальки или к тебе домой в Яафур?
Васель явно хотел быстрее отделаться от назойливого помощника,
– Конечно, на Мальки, дурацкий вопрос! –Васель был на грани того, чтобы снова разораться, – выйди и закрой за собой дверь. Свободен на сегодня,
Айман бросил в сторону Влады очередной острый взгляд и молча выполнил приказ. Они оба с ним поняли, что он и так прекрасно знал, куда что надо отправить. Это было специально сказано для нее, чтобы она поняла, что не в гостях у Васеля, а всего лишь в его холостяцкой квартире, что есть его настоящий «дом», как положено, в элитном пригороде, большой и красивый особняк с бассейном, причитающийся ему по статусу. И Влады там нет и не будет. На самом деле, она догадывалась о его доме, потому что слышала, что он живет в том же поселке, что и Амани с мужем. Просто не думала в том ключе, в котором заставил ее мыслить Айман, что ее туда не звали, что то место – для своих, для людей его круга…
Васель развернулся лицом к девушке, сидя в кресле и скрестив руки на груди.
– Ну и? Теперь ты довольна? – спросил он высокомерно.
– Более чем, – сухо ответила она, хотя к горлу подступал комок обиды. – Распорядись отвезти меня домой.
Он вскинул бровь.
– В моих услугах ты больше не нуждаешься?
– Зачем ты так с мной, Васель? – сказала она, едва подавляя слезы.
Он ничего не ответил. Просто подошел к екй в упор, стремительно поднял за талию – еще секунда и она оказалась полулежа на столе. Васель нагнулся агрессивно – страстно поцеловал ее в губы.
– Ты возбуждаешь меня тут, в этом чертовом кабинете, где до тебя не было ни одной красивой женской задницы … Положил ее голову на стол, начав блуждать руками по телу.
– Ты хотела попасть сюда, чтобы покрасоваться перед всеми этими мужиками? Чтобы они хотели тебя? – он страстно, но все так же озлобленно, шептал ей на ухо, – Отвечай мне!
– Нет, Васель, – его агрессивность пугала ее, – пожалуйста, пусти…
Ей было больно. Не от его резких действий. Даже не от его тона, которым он, как ушатом холодной воды, то и дело обливал ее все эти два часа. Больно было от того открытия, которое так сильно кольнуло ее…
– Признайся, тебя возбудила эта история, – словно змей – искуситель пытался распалить ее он, расставляя ее ноги и стягивая белье.
– Нет, Васель, нисколько, – она уже весьма активно пыталась выбраться из его захвата. – А знаешь, почему? Потому что этих ребят связывает не похоть, а любовь! Любовь, слышишь? Ты сам сейчас говорил, что они любят друг друга! Это приличные люди. В их жизни есть понятие чести, семьи, брака, детей… А что у нас, Васель? Все эти солдаты, включая Аймана, смотрят на меня и думают, что я кто? Шлюха? А что ты чувствуешь ко мне, Васель? Что угодно, только не любовь. Страсть, похоть, ревность, собственничество. Я для тебя предмет острых ощущений, но ты никогда не посмотришь на меня как на равную себе… Даже твоя забота обо мне – это тоже развлечение…
Она говорила это обреченно спокойно. Скорее даже не для него, он и так все это прекрасно понимал, для себя… Она изначально вошла в его жизнь недостойно равной ему, а теперь вдруг поняла, что хотела бы большего… Смешной и жалкой – вот кем она была в своих же собственных глазах. А еще было еще кое- что. Обычно, девушка, начинающая активную половую жизнь, задумывается о концтрацепции, но Владе это было не нужно. Она прекрасно знала, что бездетна. Этот страшный диагноз ей поставили еще в пятнадцать лет. Какой -то незначительный врожденный гормональный дисбаланс, который вроде бы и не должен сказываться на обычной жизни, но вот для того, чтобы забеременеть самостоятельно, шансов быть не могло. Так сказал доктор. И ни тогда, ни до последнего ее это не смущало. Она попросту не думала о детях, о семье. А сейчас, глядя на мужчину, который стал так много для нее значить, поняла, что хотела бы большего, хотела бы, пусть и не сейчас, но когда – нибудь, видеть в своих детях его продолжение, его черты, такие любимые и желанные. Наверное, это заложено в нас природой, именно так самки выбирают себе самца для продолжения потомства. Вот только она не была самкой, она не могла стать Его самкой, той, кто продолжит его род, кто выносит ему его будущее, сохранит его генетический код. Потомство и продолжение рода – это то, что составляет суть и смысл жизни любого достойного арабского мужчины. Это будущее ему дать она не могла, поэтому у них и не могло быть никакого другого будущего. И он это понимал, ведь прекрасно знал о ее диагнозе – когда он собирал информацию о ней, ему сообщили и это, иначе тема с предохранением неизбежно бы встала между ними. Вряд ли он бы хотел ее стремительного залета. Она думала о всем этом, и сердце разрывалось на куски.
В душе она надеялась, что он ее разубедит, начнет опровергать ее пессимистичные мысли. Ожидала ответа на свою пламенную речь. Конечно, была надежда, что он, наконец, скажет заветные слова, что любит, что она не права, но он молчал, молчал, сводя ее с ума этим долбанным многозначительным молчанием…Только не спуская с нее своего тяжелого взгляда теперь темно – синих глаз.
Остальное произошло молниеносно. Он быстро расстегнул ширинку джинсов, вытащил свой член и резко вошел в нее, начав двигаться быстрыми толчками.
– Все это чушь! – шептал он ей на ухо, – Иссам взял в жены эту девчонку, потому что хотел делать с ней то, что с тобой делаю я сейчас, только для этого мне не надо на тебе жениться…Ты и так моя…. Вот что важно, Влада. Где бы ты ни была, что бы ни произошло, сколько бы километров нас ни разделяло, ты останешься моей… Ты была рождена моей, для меня… Иначе бы нам не было так хорошо вместе…И все остальное не имеет никакого значения…
Он сжимал ее соски и делал так, чтобы она отвечала на его движения. И ее тело отвечало. Но душа надрывно рыдала. Он прошелся по ней молотком. Сейчас. В этот момент. Есть вещи, казалось бы, совершенно незначительные, очевидные, банальные для окружающих, но когда их слышишь ты, все внутри переворачивается. Он был прав – она – для него, но Он – не для нее… Он никогда не был ее. Не был и не будет. При всех ее достоинствах, при всей его одержимости ею, при всем желании она никогда не сможет войти на равных в его жизнь… Его пара – женщина из его окружения, из семьи, «мин бейт», из дома, как говорят арабы. А она? Пришедшая из ниоткуда русская журналистка, у которой даже семьи – то нет – ни семьи, ни детей, ни кола – ни двора – вот так про нее скажут через десять лет, когда она станет не так молода и не так свежа собой, когда кроме внешности и возраста нужно будет предъявить этому миру что -то еще… Она та, кто продала свою честь за пять гребанных страниц на бумаге… Она всегда будет для него приложением, не чем – то целостным… Она всегда будет с этим клеймом. Поэтому у нее и не будет ни его телефона, ни ключей от его квартиры. Она не равная, я вещь. Она не Амани, которую брали замуж с оркестром и фейерверками. Она просто милая игрушка, у которой по определению нет ни чести, ни достоинства… Ее место – быть трахнутой на столе в его холостяцкой квартире, на работе или в машине для остроты ощущений, но не на супружеском ложе в его официальном доме…
Он зажал ей горло, убыстряя свой ход. В ее глазах потемнело.
– Скажи, что ты моя, Влада, – полурычал он, смотря на нее каким – то нездоровым взглядом, с искаженным гримасой греховного удовольствия лицом.
– Я твоя, Васель… К сожалению, я твоя, – обреченно признала она, не в состоянии больше сдерживать своих слез, которые катились теперь к ее ушам по горящим щекам.
Он кончил, извергая животные стоны, а потом обессиленно упал на нее.
Влада не шевелилась. Словно ее уже там не было…
– Прости… – прошептал он через пять минут обреченного молчания. Все еще лежа на ней, распластанной на его внушительном столе… – Не знаю, что нашло на меня, Влада…Детка, – его рука начала было гладить волосы девушки, но она оттолкнула его, наконец, освободившись из физического плена.
Утерла слезы, поправила одежду, собрала волосы.
– Я хочу домой, Васель…
– Влада, – подорвался он к ней, пытаясь прижать к своей груди. – Извини, прошу…Я не хотел сделать тебе больно… Что – то нашло на меня…Но эти твои разговоры о самостоятельности и карьере… Эти взгляды моих салаг, даже Айман пялится на тебя… эти твои восторженные разговоры о Дибе…Ты не замечаешь, что провоцируешь меня?
– Почему – то тебя раньше не смущало, что твои охранники смотрят на меня… – холодно ответила она, направляясь к выходу.
Васель в очередной раз за сегодняшний день вздохнул, молча проследовав за ней.
По пути на выход едва ли не каждый мужчина действительно провожал ее похотливым взглядом, который невозможно было скрыть даже страхом и раболепием перед Васелем.… Она знала, что его это жутко выводит из себя, но ей было все равно. По – глухому больно…
Они молча сели в машину и тронулись с места. Он выбрал какой – то странный маршрут, отнюдь не тот, каким они добрались сюда. Петляя между дворами, въехали на узенькую улочку со старыми домами. Он внезапно замедлил скорость, а через несколько домов и вовсе притормозил.
– Посмотри, видишь этот дом? – спросил он у нее.
Влада подняла глаза и увидела скромненький, запущенный домик в колониальном стиле. О красивой архитектуре свидетельствовали только арочные формы окон, да и то все, как правило, старые и рассохшиеся. Этот дом не был обременен изысками. Его отличала простота и даже некоторая скромность…Васель, как завороженный, смотрел на него – и в его красивых выразительных глазах можно было разглядеть тень какой – то притупленной печали, придающей глазам особое сказочное свечение. На фоне этой странной улицы, какой – то потерявшейся во времени, он вдруг показался Владе очень похожим на своего отца. Конечно, она видела его только на фотографиях и картинах, но сходство было слишком сильное, чтобы его не уловить.
– В этом доме жила семья моей матери, – вдруг произнес он.
Она затаила дыхание, не осмеливаясь нарушать то состояние, в котором он находился.
– Я знаю, что отец, когда ухлестывал за ней, приезжал сюда каждый вечер на своих спортивных автомобилях в сопровождении охраны. Он просто стоял, облокотившись о капот машины, и смотрел на окна в ее комнате. Ее отец, мой дед, не выпускал ее из дома. Она была христианкой, местная. Он не желал союза с семьей с побережья.
Наконец, Васель оторвал свой взгляд от дома и перевел его на девушку.
– А потом они подорвались и уехали. Мать мне говорила, что таковым было решение ее отца. Они перебрались на Кипр – к дальним родственникам. Мой любезный дядя Авад же в порыве злости как – то открыл мне правду, что это семья президента заплатила им солидные деньги, чтобы они убрались из Сирии. Отец ничего не знал. Говорят, он сильно страдал. Приезжал в этот дом и часами тут сидел. Один, в темноте. Среди остатков наспех собранных вещей. Думаю, он и предположить не мог, что в своем животе она увезла и меня… что женщина может вот так, добровольно, лишить своего будущего ребенка отца… – несколько минут они сидели молча. Васель не сводил глаз с этого дома.
– В детстве я был на него очень обижен. На всех на них. Кроме деда. Он действительно был искренним со мной. А они…. Помню, дядюшка сказал мне, что моя мать продажная, и за деньги бросила отца. Тогда мне было всего 10 лет, я всему верил на слово. Я не спал три дня. Не мог ни есть, ни играть. Раздражал свет солнца, пение птиц, запах цветов в саду. Тяжело знать о том, что твоя мать такая. Ужасно. С годами, взрослея и многое понимая о том, как построена система в этой стране, я понял, что он, возможно, был прав… Думаю, отцу матери заплатили. Возможно, и ей самой…В общем, вот такой любви я плод…
– Возможно, твоя мать была против этого. Ее увезли против воли, – попыталась возразить Влада.
– Возможно. Возможно, ты права. – тихо ответил он, но тут же резко перевел тему – Знаешь, я сам предложил Иссаму убежать с этой девчонкой.
Девушка подняла на Васеля удивленный взгляд.
– Наверное, это комплекс. Не знаю. Мне не захотелось, чтобы история повторилась. Здесь, в этой поганой Джерамане, испорченной наплывом иракских беженцев и переселенцев с охваченных революцией районов Сирии. Он честно пришел ко мне и все рассказал, я вызвал девушку, поговорил с ней, с его семьей. Сказал, что поддержу. Я хотел, чтобы они могли любить друг друга. Я захотел сломать этот порочный круг чинности и благородства, мнимых чести и достоинства, которыми они все в этой стране прикрывают свои несвятые душонки. Ты думаешь, что ты другая? Что ты не из этого мира и что ты не заслуживаешь быть его частью? Кус ухт (араб. – мат) этот мир, Влада. Если ты думаешь, что выглядишь в чьих – то глазах недостойной, испорченной женщиной, то уж точно не в моих. Я сам дитя порока. Рожденный вне брака, бастард с продажными родственниками, с одной стороны, и презирающими меня, с другой. Задумайся, каждый из них в тот или иной период предали меня. Возможно, отец не знал, единственный…Но он погиб, и я никогда не смогу у него спросить. Дед и бабка знали обо мне… Но пока был жив отец, я их не интересовал. Мать? Она сначала продалась за деньги, чтобы лишить меня отца, а потом продалась за деньги, чтобы избавиться от меня самого. Они безропотно отдали меня в семью Али. Я думал сначала, что им угрожали и запугивали, даже думал, что их убили из – за меня. Сильно переживал по этому поводу, до безумия… Но и я рано или поздно превратился из запуганного мальчишки в мужчину с влиянием. Я заплатил немало денег, чтобы узнать что – либо о моей кипрской семье. Представь себе, все они живы – здоровы. Мать снова замужем, да еще и с двумя детьми, на три года младше меня. То есть не долго она страдала за сыном…
Что же до тебя, то я видел твою чистоту, если в тебе и есть что – то порочное, так это то, что открыл я. Не пытайся что – то доказать этому миру, живи так, как нравится тебе. И добро пожаловать в мою реальность, детка…
Влада продолжала молчать, обескураженная его словами.
– С тобой все по – новому, Влада. Я знаю, ты ждешь от меня громких слов, вы се, женщины, ждете их всегда…Понимаешь, ты действительно особенная для меня, но в то же время, я пока не готов сформулировать, что я чувствую к тебе…Должен разобраться в себе… Страсть – да, несомненно…Желание быть рядом, осязать тебя, слышать твой голос – да… Говорить с тобой – да… Но мне пока слишком тяжело делить с тобой не только свои радости, но и горести, проблемы… Смешно все это звучит, и сложно….Но как есть… Влада, я боюсь приближать тебя настолько близко. Не из – за себя, а потому, что боюсь за тебя, я говорил тебе об этом…
Она слушала его…Обреченно и спокойно. И в душе уже смирилась со всем этим. Самым обидным было то, что он так и не произнес заветные три слова «я тебя люблю», хотя она так была готова их услышать, так была готова сказать ему их в ответ… И в то же время, понимала его… Принимала его правду…
***
Только выйдя на улицу и вдохнув свежего воздуха, Влада поняла, как зверски устала за день. Единственное, что хотелось – вырубиться, хотя бы на несколько часов. Васель не стал спрашивать ее мнения – машина снова понеслась по улицам Дамаска к его квартире на Мальки. А она была слишком уставшей, чтобы спорить с ним. С одной стороны, ей хотелось побыть одной, с другой, понимала, что оказавшись наедине со своими мыслями, еще больше закопается в себе.
Он не стал к ней приставать, понимающе кивнул, когда она сказала, что хотела бы немного поспать. Сама не заметила, как отрубилась. Когда снова разомкнула глаза, на улице была почти темень. Васель, судя по всему, отдыхал в гостиной – она слышала, как работает телевизор на заднем плане, а он оживленно с кем – то говорит по телефону на диалекте, характерном для клана его семьи, для людей с побережья.
Влада вышла в гостиную, потягиваясь. Нежный взгляд мужчины сразу встретил ее теплом… Сон подействовал на ее настроение исцеляюще. Зачем она все усложняет? Он ведь правда сейчас здесь, с ней. Почему не может жить моментом… Это так характерно для девушек… Даром мы смеемся над сказкой «о рыбаке и рыбке» или «о спящей красавице». Никогда ни одна мачеха не смирится с красотой Белоснежки, а старуха не будет вечно довольствоваться статусом столбовой дворянки. Им всегда будет мало того, что у них есть. Все мы вечно ищем, жаждем и требуем невозможного у вселенной, мужчин или самих себя…
– Кейфик (араб. – как ты?)? – спросил он, быстро закончив свой разговор по мобильному и подойдя к девушке, припав лбом ко лбу. – Кунт таабана ктир (араб. – была очень уставшей).
– Тамам (араб – все ок). Много я спала?
– Часа два, два с половиной…
– Да уж, ужас…
– А ты слишком впечатлительная, хабибти. Нельзя быть такой… – он опять откинулся на диван и руками стал привлекать ее к себе. – Тааль (араб – или сюда).
Она устроилась в уюте его рук. По телевизору шел какой – то новый сериал Нетфликс.
– Почему ты называешь меня хабибти? – не выдержала Влада…
– Потому что ты моя хабибти. Перестань задавать глупые вопросы…
Девушка прижалась к нему сильнее, но так и не поняла, вкладывает ли он в это слово тот смысл, который хотела услышать она…
