Ilona Becksvart
Мраморное сердце
7
В мастерской было практически пусто, и хотя тут было полно мешков и глыб с материалом, в основном с белым мрамором, они не занимали и десяти процентов от пространства. Кладбищенская тишина и давящая пустота с одной стороны вызывали у Джулиана дискомфорт, но с другой стороны он успокоился, здесь не было ни одной готовой скульптуры. На столах там и сям можно было обнаружить полусырые заготовки и части тел, и даже один почти законченный бюст, но всё это было просто заготовками творчества скульптора, не было в них ни капли жути. Ему было интересно понаблюдать за этим странным скульптором в процессе работы, как именно ему удаётся воплотить это состояние идеализма/деструктивизма в одинаковых пропорциях, как именно это происходит. По идее у него была возможность наблюдать за его работой, и любопытство даже шептало ему, что это не такая уж и плохая идея. Но первобытные страхи снова и снова сковывали его, напоминая о внутреннем мире скульптур с выставки, который превращался в полное ничто, исчезал в чёрной дыре добровольного принятия смерти всего.
Всё как-то автоматически шло к тому, что он будет позировать, и с каждой минутой этой подготовки он терял драгоценное время, если собирался отказать, иначе со стороны он будет как шлюховатая девица, которая соблазняет и уже позволяет начаться процессу, а потом в кусты, оставив разочарованного мужика с горящими трубами. Это непрофессионально и неэтично. К тому же ещё ведь существовал вопрос его повышения. Райан не планировал оставлять их наедине с художником, он уже принёс откуда-то складной скрипящий стул и наблюдал за тем, как Жан настраивает свет. Он походил сейчас на папика, который в силах своей немощности или древнего возраста не мог иметь сексуальную жизнь, и поэтому наблюдал за тем, как другие люди перед ним занимаются сексом.
Джулиан никогда не стеснялся своего тела и даже неоднократно участвовал в смелых ню фотосессиях (но не порнушных), да и вообще при любых обстоятельствах был первым, кто раздевается в жаркий солнечный день или на развязных вечеринках. Он любил своё тело и ценил его, он любил восхищённые взгляды и комплименты окружающих, и хотя он осознавал, что был тем ещё позёром, это не снизило ни на градус его желание демонстрировать своё полуобнажённое тело (а если уместно, то и обнажённое). И если учесть, что Райан был одним из немногих, перед кем он готов был из кожи вон лезть, чтобы тот видел, как он прекрасен и сексуален, и если прибавить к этому их длительную интимную связь, он понять не мог, почему ему было так тошно от одного только его вида. Все его органы чувств кричали о том, что Райан тут чужак, создание произведения искусства было слишком интимным процессом, особенно, если ты испытывал так много эмоций к личности художника, или вернее будет сказать, к его работам. Но разве он мог прогнать его или вежливо попросить выйти? Это была идея Райана, что он будет позировать Ланже. Он вообще не хотел этого и чётко дал это понять, но Райан настоял на этом проклятом позировании, и его присутствие тут было закономерным.
И вот он стоит обнажённый в этом холодном и пустом пространстве, где свет софитов падает лишь на него, и его нагота кажется такой проникающей, как будто на него смотрит весь мир. А ведь с его-то модельным опытом, обожанием позировать перед камерами и уверенностью в себе он должен был себя чувствовать на седьмом небе от счастья! И если сейчас отбросить все нелепые страхи, тот факт, что такой искусный и талантливый скульптор сейчас оценивает его, чтобы увековечить его красоту и его личность в очередном своём шедевре, ох, это же настоящий эстетический оргазм! Его скованность и неуверенность смущали его, надо было расслабиться и принять это положение, просто стать главным действующим лицом скульптора, который делал свои зарисовки и иногда хватался за фотоаппарат. После этого он долго игрался со светом, поправлял что-то, но Джулиан чувствовал, что его скованность мешала уловить идеальный ракурс.
– Джулиан, помни о том, о чём мы говорили за ужином, – ходил вокруг него Жан и поправлял решительно его конечности или наклонял его в ту или иную сторону, – ты не концентрируешься на тёмной стороне, ты не сломан, ты стремишься познать гармонию света и тьмы. Не надо этих скрюченных и болезненных поз, ты сейчас одновременно и божественное создание и извергнутое из рая порочное существо, ты вне пороков и вне добродетелей, ты – гармония, ты познал и жизнь и смерть. Думай о чём-то возвышенном, например, о небоскрёбах Нью-Йорка, стань на миг небоскрёбом, который возвышается над всем городом, он впитал в себя всё, что мог, он на пути к экзальтации. Отпусти свои страхи и не делай акцент на том, что ты разбит.
Легко сказать, думал Джулиан, но его любовь к современной архитектуре зацепилась за слова Ланже, и он реально начал отпускать все свои земные заботы, концентрируясь на том, что такое быть небоскрёбом. Он был бы совершенно новой высоткой, ещё не обжитой, сияющей в лучах восходящего солнца, отполированной до болезненного блеска. Такой высокий, такой сильный, такой неземной, вне времени, вне цивилизаций, просто столп света в мрачном и хаотичном городе. Кажется, после этого его попытки возвышения к чему-то светлому и неземному увенчались успехом, потому что Жан стал суетливым и полным энтузиазма, наверное, поймал нужный ракурс и пытался запечатлеть его максимально чётко в своих набросках. Он понятия не имел, куда делось его разбитое состояние и страхи, вероятно, они всё также были в нём заметны, но на тот момент Джулиан отпустил всё на свете. Это была странная медитация, он готов был стоять в одном и том же положении часами, днями, годами, блистать своей безупречной красотой современной и функциональной высотки, в гордом одиночестве. До тех пор пока не очнулся от своих небоскрёбных дум от чьих-то навязчивых прикосновений, неужели он уже должен принимать в себе жильцов? Там будут офисы, может быть, галереи? И только через несколько минут он полностью осознал себя вновь в этой реальности.
Его трогал Райан, чёрт, что он себе возомнил, ещё совокупиться предложит во время его позирования? Он был в небоскрёбной экзальтации, чтобы его отвлекали такие примитивные вещи, как желание совокупиться или даже обыкновенные прикосновения, всё физическое казалось невыносимым. Он еле сдержался, чтобы не прикрикнуть на этого назойливого человечка. Но в зале уже горел общий свет, Жана не было на месте, эй, сколько времени он тут стоял и пускал слюни?
Да, Райан просто тормошил его, так как Ланже на сегодня уже завершил работу, и такси уже вызвано, пора возвращаться домой. И снова эта неуместная неловкость своей наготы. Он поспешно оделся и сказал, что надо попрощаться с хозяином, но Райан уже сделал это за него, и ему сейчас не стоит мешать, он колдует с мрамором. Как странно, куда делось всё время, была глубокая ночь, на улице уже шлялись тусующиеся в пятницу молодые люди. Такси их действительно ждало, которое ещё сильнее акцентировало возвращение Джулиана в реальную жизнь.
На удивление, Райан разглядывал его без стеснения, он чувствовал себя какой-то недоразвитой картиной, именно таким взглядом Райан рассматривал картины, которым по его мнению, чего-то не хватало, последнего шажка для того чтобы стать шедевром. Это было невыносимо, он всегда считал, что Райан видит в нём создание перфектное, и этот взгляд был хуже, если бы он смотрел на него как на говно. Осознавать, что ты в шаге от божественной арт канонизации, но при этом остаться в серой массе посредственностей было просто ужасно.
– Что с тобой происходило в самом начале? – наконец-то спросил хоть что-то Райан своим невозмутимым тоном. – Ты был не собран, выглядел совершенно больным и разбитым, я никогда тебя таким не видел. Ты был слабым и пустым, ты меня неприятно удивил, ты же знаешь, как я отношусь к любого вида слабостям. Джулиан, ты же сильный, тебе не идёт быть сломанным. Хотя я поражён также диапазону твоих чувств и эмоций, что ты был способен показать в своей неподвижности. Но когда ты понял, что от тебя требуется, ты преобразился. Джулиан, ты был практически идеален, такими бы я хотел видеть статуи святых, если бы бог захотел бы заманить меня в сети своей веры. Таким не грех и помолиться.
Джулиану и самому было неприятно, что он позволил увидеть себя таким. Но Райан и не должен был там быть, по сути, это был личный процесс создания творчества, который принадлежал только ему и Жану Ланже. Это было хуже вуайеризма, настоящее варварство, разрушающее тайную завесу творческого процесса. Джулиан вдруг осознал, что ему нравился Жан Ланже, и он бы хотел с ним нормально сотрудничать, и волна отвращения у него шла теперь к Райану, причём настолько сильная, что он едва сдержал рвотный позыв. Блин, думал он, почему я вообще тратил на него своё время, почему всегда соглашался только на то, что говорит он? Почему он до сих пор имеет надо мной такую власть? Почему в момент, когда я смирился и даже получил удовольствие от сотрудничества с Ланже, чьи работы были воплощением адских кошмаров на протяжении стольких лет, Райан делает мне замечания, подглядывает за ним и давит, давит, давит?
Хотелось послать его, выбросить из едущей машины, унизить его эго, потому что он вдруг понял, что этого Райан у него не отнимет, он, как персонализация настоящего искусства никогда не будет принадлежать ему или прогибаться под его мнение. Никогда. Он так и не заговорил в такси, даже не ответил на вопросы Райана, потому что слов у него не было, и даже чувств, влияние Райана рассыпалось у него на глазах, и он сейчас наблюдал за медленным похоронным процессом собственных иллюзий и мечтаний. Он был выше того, чтобы столько лет находиться под влиянием этого сварливого стареющего гедониста, он был выше всех сейчас, потому что взирал на мир глазами стерильного небоскрёба. Иллюзии рабства разрушались.
8
На следующей неделе Райан снова был приглашён к Жану на обед перед тем, как Джулиан будет ему позировать. Он даже дал Джулиану выходной ради такой цели, встречи с Ланже обещали стать настоящим эстетическим праздником для него. Джулиан, который ходил всю неделю каким-то отрешённым и холодным, пытался возразить, что у него на пятницу планы, но так как подпись об его повышении до сих пор не была поставлена, опций у Джулиана не было. Да и Райану казалось, что Джулиан теперь уже не был так категорично настроен против позирования, кажется, этот процесс занимал его теперь не меньше его самого или даже художника. Но этот дух независимости от Джулиана делал его воистину сильным и непоколебимым, Райану даже нравилось это, кажется, он действительно созрел к своему повышению. Но арт процесс от Жана Ланже не принадлежал Джулиану, это был его заказ, и хотя об этом он даже ещё не говорил с Жаном, он знал, что купит эту скульптуру, сколько бы та ни стоила. Поэтому именно он будет контролировать весь процесс, от начала до конца.
Во время позирования Райан позволял себе делать замечания и высказывал просьбы, но Жан его как будто и не слышал, увлечённый процессом, к тому же Джулиан вновь слишком долго пытался выйти из своего разбитого состояния, чтобы самому образно превратиться в скульптуру. Боже мой, какой же он был прекрасный в эти моменты, просто не описать словами, сердце сжималось от тоски по прекрасному и чистому свету, и он знал, что стоит только подойти ближе, как иллюзия рассеется, и он увидит, что это всего лишь Джулиан, человечный и со всеми своими недостатками. Жизнь начала казаться ему чем-то безобразным – покраснение кожи, справление нужды, хлюпающие звуки, вросшие волоски, прыщавые задницы, растраханные дыры, потрескавшиеся губы, грязные ногти, толстые ляжки, хромые походки, вставные челюсти, какой кошмар, человек был настоящей свалкой. Он решил не подходить близко, чтобы не портить впечатление безупречности Джулиана. За что он так любит искусство, так это за то, что есть ещё убежище в этом мире, где ты не просто стремишься к идеальному и чистому, но и видишь это, впитываешь это в себя. Если бы люди были произведениями искусства, как скульптуры Жана Ланже, Земля бы давно стала пристанищем богов, и вся человечность превратилась бы в миф.
Когда они уже сидели со скульптором и трапезничали, Райан хотел расспросить его детальнее о том, как он добивается этой безупречной красоты своих скульптур. Пока он слышал лишь образные объяснения, и хотел иметь больше технических данных. Джулиан к тому времени их покинул, сказав, что вечером у него заказан столик в ресторане, явно романтический ужин с бойфрендом. Но Джулиан сейчас и не был тут нужен, он свою работу сделал, и теперь можно было глубже вникать в творческий процесс Жана Ланже.
– Всё дело в практичности и эластичности мрамора, – объяснял апатично Жан, болтая кубики льда в своём тумблере с виски. – Мрамор – невероятно удобный и податливый материал, обладающий всем необходим для того, чтобы не отвлекаться во время процесса лепки от назойливых нюансов, с которыми ты сталкиваешься во время работы с другими материалами. Я теперь работаю исключительно с мрамором, этим материалом богов, который способен не только сосредоточиться на самых мелких и выразительных деталях, но и наделить работу этим безупречным лоском, этой божественной чистотой, той высокопарностью, что люди нынешнего века давно уже утратили, ведомые самыми примитивными чувствами. С помощью мрамора я леплю собственное видение идеального человека, мрамор – моё орудие по гармонизации и творению целостности. Мрамор позволяет мне играть в бога. И я с тобой солидарен, не так легко восхищаться человеком после того, как найдёшь нить единения с моими творениями, познав мудрость целостности всего мира и его взаимодействия с человеческим духом. Райан, это – незабываемое чувство. Познать божественное начало и божественный конец, объединив их вместе и интегрировать в состояние гармоничной симметрии.
– Но тебя не пугает, что зарядив свои творения таким сильным и при этом личным опытом, люди могут неверно интерпретировать твои работы? – Райан бесцеремонно наполнял их пустые бокалы новой порцией виски.
– Ты знаешь, – ответил Жан спустя какое-то время, смакуя во рту глоток охлаждённого спиртного напитка, – я – тот ещё собственник в своём творчестве, никогда не считаюсь ни с чьим мнением. Но когда работа уже готова и не требует никаких коррекций, она уже неуязвима на любую критику, она как бы имеет иммунитет, и ничто не способно ни на йоту изменить её внутренний мир. Даже массовые негативные мнения отталкиваются от её безупречного мрамора, не загрязняя её ауру своим пессимизмом. Мои статуи в этом олицетворяют вечность. Вечности всё по барабану. Так что единственным моим условием является не работать на заказ. Заказчик всегда – я сам, и если покупатель заинтересован купить мои готовые работы, это возможно. Но никакие миллионы мира не заставят меня работать над чем-то, что я не до конца познал. Я не делаю полусырые или лишённые душ и целостности работы, какие бы мне ни предложили деньги. Иначе я стану клепать мусор ширпотреба, пускай и высочайшего качества. Но я не позволяю себе халтурить в своём творчестве, я слишком уважаю свой талант.
– Но как же Джулиан? – Райан пытался скрыть удивление противоречивых слов художника. – Ведь его ты согласился лепить? Разве это не заказ?
– Нет, – очень уж резко и категорично ответил на это Жан, поставив со стуком недопитый виски на слишком просторный для двоих стол. – Я сам выбрал его, он вдохновил меня именно тем, что распознал глубоко обратную сторону идеальности моих скульптур, он настолько хорошо их понял, что сам стал моей скульптурой. Мне и вкладывать почти ничего не надо, он просто излучает это состояние, когда находится рядом со мной или тем более моими скульптурами. И хотя он противится тому, что познал значимость смерти и её дополнение к жизни, он уже почти на пути к истине. К тому же у него нет проблем с самооценкой, у него есть все задатки бога, ему и копать не надо глубоко, чтобы вытащить наружу всю свою божественную суть. В какой-то момент он просто отключается и вдруг сам становится моей скульптурой, прямо бери и работай, даже настраиваться не надо. Это просто рай для художника найти идеальную для работы модель.
Райан на миг забылся. Жан прекрасно описал Джулиана, в нём был потенциал идеализма, он был сырой версией произведения искусства, потому что слишком живой и суетливый для состояния чистого перфекционизма. И в отрешённом состоянии издалека он воистину походил на скульптуры Ланже, воплощение превосходства, красота, тронутая божественной энергией. Райан вдруг затосковал по интимным встречам с Джулианом, собственнические качества начали пилить его, что он упустил такое прекрасное создание из своей жизни. Тогда он решил точно, что купит эту скульптуру, она вернёт ему вновь покой и удовлетворит эстетический голод, отлично вписавшись в его галерею, которую пора уже открывать. Но нет, разве кто-нибудь сможет испытать все те чувства, что ему открылись в божественном откровении последних дней, чтобы испытать те же эмоции? Над этим стоит подумать, сможет ли он поделиться с миром, пускай даже с самыми привередливыми эстетами, этой красотой. Он ни капли не сомневался, что получит шедевр, способный возвысить до состояния полного очищения.
9
Для Джулиана позирование Ланже уже становилось рутиной. Он ходил к нему два раза в неделю. Сначала он пытался успокоить свои страхи и концентрироваться на существовании небоскрёба внутри него, пока действительно им не становился, и тогда он прекращал чувствовать время и пространство. Они почти не разговаривали с Жаном, потому что во время позирования он был слишком увлечён своей ролью, а после работы Ланже всегда пребывал в экзальтированном состоянии и желал скорее продолжить свои труды. Он не всматривался в креативный процесс этого странного художника, понимая, что пока ещё рано делать выводы, какой получится его скульптура. Интересно, она точно так же ужаснёт его, как и те скульптуры, или, наоборот, в этом знакомом теле ему будет проще понять все глубины этих философских изысканий, что плетёт Жан? Может, эта скульптура поможет ему принять гармонию между жизнью и смертью? Но хотел ли он этого? Ещё недавно он готов был даже лишиться работы, только бы не иметь ничего общего с Ланже, но сейчас он уже подумывал о том, стоит ли купить эту скульптуру, и если он её приобретёт, где он её будет хранить? Его и так считали тем ещё нарциссом, чтобы держать ещё и свою обнажённую статую в полный рост (фотографий уже хватало на полках, они были везде, правда, не только с ним, но и его бойфрендом).
Он сейчас чувствовал себя значительно увереннее и сильнее, конечно, он до сих пор часто просыпался весь в слезах после кошмаров, которые вызывали воспоминания с соприкосновением со скульптурами, но днём он отбрасывал все страхи, всю неуверенность, построив ледяную стену, которая защищала его от негативных эмоций. Его борьба по удалению Райана из своей жизни была нелёгкой, да, что-то в нём как будто бы умерло в тот день, когда он первый раз позировал Ланже. Но глубина эстетического восторга Райана манила его, этот человек идеально видел этот мир, для Райана он был его шедевром, это было невероятно, он ждал этого момента столько лет, чтобы осознать, что действительно незаменим в жизни Райана. Это были приземлённые эмоции, несмотря на весь этот высокопарный пафос внутренней стороны, и Джулиан сейчас с корнями пытался выдрать из себя любовь к Райану, что он навязал на него с такой непоколебимой страстью и порочной непорочностью.
Он вдруг отчётливо понял, что односторонняя любовь гораздо проще, и хотя она не целостна, но она прямолинейна и не сталкивается ни с какими препонами. Когда чувства взаимны, двое начинают беспощадную игру, не зная даже приблизительного конца. И хотя он не мог себе вообразить, что Райан его любит сейчас так, как он этого желал, всё же это новое восхищение теперь делало их равными на более серьёзном уровне. Он снова стал для Райана значимым, в довольно странном контексте, но вся эта муть со скульптурами не дала ему ни дня чувства безопасности и простоты, он жаждал сейчас рутины и минимум философских раздумий, но понимал, что пока скульптура не будет готова, пощады не ждать.
Наконец-то он получил известие, что его официально повысили в фирме, эта неопределённость и бессмысленные ожидания тоже высосали у него все соки, сомнения появлялись, что они в это время ищут нового сотрудника на место Марка, и что он недостоин и напортачил всё перед Райаном. Ещё так не вовремя у Майкла начались танцевальные шоу на Бродвее, который уставал не меньше его, так что моральной поддержки было не так много, чтобы спокойно вынести этот бешеный ритм жизни. Он уже сходил несколько раз на это шоу и остался в восторге, у Майкла там была значительная роль, несмотря на то, что постановка кишела звёздами танца.
Насколько же терапевтически на него действовали вечерние прогулки с друзьями, далёкими от мира моды и офисных будней, где он просто мог быть собой. На выходных он начал долбаться. И не просто таблеточкой, а нормально долбаться, чтобы полностью забыться от этой сумасшедшей жизни и просто испытывать эмоции здесь и сейчас, такие реальные, позитивные и яркие. И хотя последствия потом были не самыми приятными (особенно когда приходилось в понедельник с утра пораньше пилить на работу), это того стоило, он наконец-то мог более или менее расслабиться, отключившись от всех переживаний.
На удивление, он держал язык за зубами насчёт своего позирования Жану Ланже, хотя многим его друзьям и знакомым было очень интересно, как прошла выставка, потому что сейчас имя Ланже обретало имя в нью-йоркской арт тусовке. Почему-то хотелось оберегать сотрудничество с Ланже на высочайшем уровне. Он никогда не отличался тем, что стремился защищать свою приватность, наоборот, он предпочитал жить напоказ. И хотя в последнее время его статус уже успокоил его, и он начал поддерживать солидный образ, всё же желание блистать и быть популярным в своей среде порой всплывало. Его бойфренд был более приватным, но поскольку именно Майкл из них двоих имел в своих кругах определённую славу, ему как раз-таки приходилось поддерживать социальные контакты и прокачивать свою публичную личность хоть на каком-то уровне.
Так что такой безобидный акт как позирование знаменитому скульптору Джулиан скрывать бы никогда в жизни не стал, если бы не вся эта обратная сторона процесса, которая высосала из него всю жизненную энергию. Это сделало его более замкнутым, полным каких-то непонятных тёмных секретов, которые он даже не хотел в себе держать. Но он и не знал, как избавиться от их влияния на свою жизнь, кому-то рассказать не прокатывало, даже сеансы со своим психотерапевтом не помогли ему после выставки в Париже понять истинную причину своих страхов, от того он и не смог избавиться от них. Сейчас ситуация была яснее, но совсем немного, результат всё равно был тот же, страхи никуда не делись, а их подсознательная глубина теперь давила ещё сильнее. Методов как от них избавиться он пока не знал, надеясь, что чудо свершится, когда он заглянет в себя, прочувствует свою собственную скульптуру и всё поймёт и отпустит. И очистится. И научится жить в этой гармонии. Он познает и жизнь и смерть, и дотянется до бескрайнего пространства, познав все тайны мироздания, не только физического мира, но и метафизического. Он очень на это надеялся.
День повышения был и днём банкета, это было неожиданно для него, потому что он планировал сам выставиться и устроить этот праздник для любимых коллег, но Райан снова решил всё по-своему. Не то чтобы он был против, но это было как-то нетипично для Райана, такие готовые сюрпризы, ещё и связанные с работой. Райан знал, как он ждёт этого момента, это будет его триумф, и хотя его начальник очень хорошо знал вкусы Джулиана, всё равно его желания при организации мероприятия ведь не были учтены. Но он изрядно сэкономил на этом, потому что один только заказ из элитного ресторана лишал его целой премии. Он не мог не шиковать при коллегах, тем более при таком событии, теперь он был директором по связям всей фирмы, вернее филиала в Нью-Йорке, но поскольку именно тут базировался главной офис, можно было считать, что и всей фирмы. Райан сделал для него сюрприз. Как миленько, но что-то в этом было нечисто, что-то произошло, он чуял это нутром, и это связано с его скульптурой. Но позже он это обязательно выяснит.
Утром он рассказал некоторым коллегам о том, что сегодня его повысили, как весть на хвосте сороки, да по сарафанному радио уже гудела во всех рабочих чатах и в стерильных кабинетах. Он не мог не улыбаться, ох, он действительно заслужил этого праздника! И хотя он понимал, что ответственности и работы станет больше, он был полностью готов к этому, он хотел этих трудностей, он был в полной боевой готовности порвать все каналы по коммуникациям своей любимой фирмы. Он совсем не устал принимать поздравления от коллег, а потом и друзей, и перечитывал официальную новость сто раз, где в колонках моды сообщалось, что новым директором по связям в фирме Райана Смита стал Джулиан Берг. С ним даже забегали сфотографироваться подружки-балаболки, сказав, что этот день надо запомнить, он – особенный, и боги сегодня благоволят всем его желаниям. Ах, если бы, думал он, погружаясь в сладостные мечты, но всё равно загадал навсегда пробудиться от кошмаров и страхов, вызванных скульптурами Жана Ланже.
Он сиял на своём торжестве, улыбка не сходила с его лица, он просто в один миг распустился, и заражал своим восторгом и других. Сдержанная трезвость никак не получалась с таким подходом, обычно их банкеты грешили этим помпезным аскетизмом (вроде бы противоположные понятия, но в их фирме весьма совместимые), но сегодня всё как-то было более домашним и расслабленным. Повышение в статусе, зарплате и обязанностях было именно тем, чего он так жаждал, примерно это он и высказал в своей эмоциональной речи (чуть не всплакнул, еле сдержался, ведь он выйдет плохо на фотографиях, во время речи его постоянно щёлкали и снимали). Конечно, пафосные воспоминания своего карьерного роста, как ему помогали конкретные коллеги, поддержка начальства, и всё это десятилетнее приключение были отличным компостом для того, чтобы принять своё постепенное взросление, которое ему дала эта фирма. Ему надарили подарочков, и когда его подруга Стелла наклонилась к нему, чтобы вручить от их отдела огромный букет коралловых пионов, символизирующий успех и достижение целей, то шепнула ему:
– Теперь ты сможешь повесить в своём кабинете, целую одну картину!
Дело в том, что в офисе давно уже циркулировали шутки по поводу их голых стен, и так вышло негласным правилом, что менять интерьер в кабинете могло только начальство, и чем выше у тебя статус, тем больше у тебя было предметов интерьера или арт объектов. Воистину, одну картину на стене он заслужил. Он явно выберет что-то из абстрактного экспрессионизма, этот хаотичный художественный стиль почему-то помогал ему сдерживать свой внутренний магазин в полном порядке и чистоте. Эта на первый взгляд бессмысленная и агрессивная хаотичность, наоборот, давала ему возможность концентрироваться и видеть общий узор, общий замысел (даже если художник его и не предполагал), через заросли пятен и красок он находил ключ к сути картины, к самому её сердцу.
Когда Райан встал, чтобы поздравить его лично, Джулиан уже был весь красный, а рот его болел от постоянных улыбок, как же он любил свой коллектив, даже если они через полчаса пойдут его обговаривать и завидовать его успехам, он всё равно любил их сейчас. Райан тоже был на удивление румяным и весёлым, кажется, он выпил сегодня непозволительное количество бокалов со своим любимым шампанским Дом Периньон.
– Этот день – чудесен, посмотрите за окном, какая благодать, а всё благодаря тому, что наш Джулиан вырос, и мы все приветствуем нового директора по коммуникациям! – дружные аплодисменты после этого. – Джулиан, ты не просто красивый, добрый и всеми любимый, но ещё и умный и амбициозный, что в этом офисе ценят не меньше, чем твоё прекрасное модельное тело и фантастическое лицо. Ты порвёшь связи нашей фирмы и возвысишь нас, что о нас станут говорить на каждом углу, люди начнут ценить шик, мы вновь повысим популярность элиты, и всё благодаря твоим стараниям! И с твоим чувством прекрасного и эстетическим вкусом, мы сделаем это так утончённо и ненавязчиво, Джулиан, ты воистину – произведение искусства, наш талисман, наше солнце! Спасибо тебе за то, что освещаешь путь нашей фирме и двигаешь её только вперёд, нам всем не терпится понаблюдать за твоими успехами! Ура! Поднимем бокалы за Джулиана!
После этих эмоциональных и фамильярных слов, все подняли очередной бокал с шампанским, которое в этот день лилось рекой (в отличие от закусок, коих было всего три вида). И Райан обнял Джулиана так крепко, что он просто не мог какое-то время дышать. И когда Райан отпускал его из своих объятий, то погладил его по щекам обеими руками и довольно буйно поцеловал его…в губы! Коллеги уставились на это проявление чувств от начальника, многие знали, что Джулиан был любимчиком, нянечкой и психологом Райана, но эта демонстрация поразила всех. Джулиан смаковал вкус его губ какое-то время, пытаясь выровнять дыхание.
Вау, а ведь сколько он в своих эротических фантазиях мечтал, что Райан проявит к нему чувства, и они начнут медленно совокупляться у изумлённых коллег на глазах. Ух, бойся своих желаний, подумал он, поспешно отгоняя навязчивые сексуальные образы. Блин, и такие приятные слова Райан адресовал ему, он редко позволял себе быть таким несдержанным, это было странно. И это прикосновение, и поцелуй, что Райан испытывал в этот момент? Был ли он так прекрасен в этот миг, как во время позирования Ланже? Был ли он в этот миг для Райана безупречной мраморной скульптурой? Может, к чёрту всю эту карьеру, бойфрендов, социальный статус, репутацию, и Райан его любит, и они созданы друг для друга? Нет, уже научен горьким опытом, мне оно не надо, пытался отогнать навязчивые мысли Джулиан, чьи щёки пылали, а горло было таким сухим, что даже глоток шампанского обжигал раскалённым огнём. И что он сам чувствовал в этот миг? Счастье? Безумие? Злорадство? Триумф? Ужас? Неловкость? Или всё вместе? Одно он точно понимал, этот день воистину войдёт в историю сплетен в этой фирме, и к добру али погибели, время покажет. Но ему было не привыкать оказываться в центре внимания, но в скандалы он пытался не впутываться. Да и вообще что тут такого-то? Его просто поздравил начальник, все они расслабились и выпили. Ох, этот поцелуй был таким горячим, таким целенаправленным, таким собственническим, кажется, он только что за один миг провёл свой самый лучший отпуск в любовном раю.