Ilona Becksvart
Мраморное сердце
Ланже как будто прочитал его мысли, даже решив избежать предисловия и лишив торжественности такого пафосного момента. – Ребята, мне нужна ваша помощь, мои скульптуры готовы к выставлению в твоей галерее, Райан, но им не хватает жизненного вдохновения, и я бы хотел, чтобы ты, Джулиан, помог подтолкнуть их из тенистой стороны анти-жизни к зелёным лугам жизни. Райан, если ты готов, ты тоже можешь помочь, но мне кажется, что у тебя недостаёт опыта делиться своим жизненным светом с моими творениями.
Райан уж точно не собирался участвовать в этом оккультном ритуале чёрной магии, потому что он был уверен, что обычным воображением тут не обойдёшься. Он всегда был наблюдателем, он вёл процесс и получал результаты, но движения всегда исходили от Жана или Джулиана, поэтому он и тут умывал руки, но он в любом случае собирался посмотреть на этот спектакль, как бы Жан ни организовал его.
Жан тем временем продолжал объяснять свои желания, уже обратившись к Джулиану. – Думаю, ты на всю жизнь запомнил не только свою первую встречу с моими скульптурами в Париже (как жаль, что я тебя в тот момент не видел), но и тот случай в морге. Именно он вдохновил меня на серию этих работ, как я уже вам и говорил, поэтому отчасти и вы – творцы этих скульптур, и вы оба причастны и ответственны сейчас за то, как мы их презентуем миру. Поскольку я впервые работал с мёртвой стороной физической жизни, мне было не так легко прощупать их дуальную гармонию между жизнью и анти-жизнью, и вот они застряли в анти-жизни, и всё, что от тебя требуется, так это освятить их и на жизненный путь. Помани их к себе, стань их учителем и источником света, иначе тьма их окончательно поглотит, и ничто не сможет пробудить их мертвенность.
Жан смотрел Джулиану в глаза, который сосредоточенно пытался скрыть свою суетливую нервозность, ведь она так раздражала Райана, но поскольку тот так и не ответил, Ланже уже выдал более подробно, что от него требуется. – Метод с органами сработал безупречно, даже когда ты держал чужое сердце в руках, когда я лепил его мраморную копию, так что тебе просто предстоит сделать то же самое. Даже проще. В этих тазах сложены человеческие органы и образцы тканей, они совсем свежие и в хорошем состоянии, но у нас немного времени, прежде чем тут начнёт вонять. Ты просто будешь ходить с конкретным органом, костью или мышечной тканью и будешь ими касаться этих же мраморных мест моих скульптур. Но не бесцельно, а с мыслями о том, что ты как творец освящаешь эти места и придаёшь им искорку жизни. Не мне тебе объяснять, короче, ты сам прекрасно знаешь, что такое делиться своим жизненным энергетическим запасом. Думаю, ты меня понял. – Ланже помолчал немного, явно удивлённый таким длительным молчанием любившего потрещать Джулиана, но потом выдал и последнее своё условие. – Но ты знаешь, что с твоей стороны требуется жертва, чтобы начать инициацию. Ты явно хорошо помнишь, как из тебя истекала жизненная энергия в виде крови и прочих телесных жидкостей. Это было платой. Так что и сейчас ты должен заплатить. Или это может сделать Райан.
Джулиан посмотрел с надеждой на Райана, но тот стоял невозмутимо и всем своим видом показывал, что не собирается играть с ними в чёрную магию. Осознав, что он остался без союзника, Джулиан робко спросил, ведь он никогда не любил проявление физической боли. – А срезанный ноготь подойдёт?
– Категорически нет, – сразу же ответил Ланже. – Как и срезанные волосы или выдавленные прыщи. Ты должен почувствовать эту жертву физически, чтобы она имела значение. Самым простым вариантом будет тебе порезать руку, неужели ты в юном возрасте был лишён опыта селфхарма? Это несложно.
Джулиан на самом деле никогда не вредил физически своему телу, Райан это знал, но даже если у него бы и имелся когда-то давно подобный опыт, это всё равно не подготовило бы его к этому моменту. Он помолчал немного и ответил решительно. – Я слишком люблю своё тело, чтобы причинять ему боль. Мне никогда не было нужно заглушать душевные муки этим бессмысленным занятием. Но я понимаю необходимость жертвы, всё в порядке, я готов к этому. Давай сюда свой нож, а то мне уже становится дурно от разложения органов в этих зловещих тазах смерти!
И Джулиан остался верен своему слову, ножик с рукояткой из слоновой кости в его руках орудовал без колебаний или страха, и уже с первого разреза на запястье левой руки ему удалось задеть так глубоко, что кровь хлынула довольно сильно. Он сморщился от неприятных ощущений, но и это не ослабило его решительности. Райан завороженно наблюдал за этим, зрелище было одновременно отталкивающим и соблазнительным, но сейчас ему казалось, что Джулиан воистину был творцом этого полуразложившегося морга на окраине рая.
Со стороны казалось, что Джулиан и в этом профессионал, как будто он занимается подобными чёрными делами ежедневно, его уверенность и сосредоточенность не знали ни капли сомнения. Время как будто остановилось, они оба сейчас с Жаном понимали, что творец сейчас Джулиан, он исправляет недостатки Ланже, из-за которых скульптуры были обречены на вечную смерть, не впитав всего необходимого опыта, чтобы излучать гармонию. У них на глазах застыла магия, и мертвенность скульптур начинала сдаваться.
Джулиан брал орган из тазов с нечистотами (Райан не мог иначе воспринимать органы мёртвых людей) и направлялся с ними к скульптурам. Он водил конкретным органом по внутренностям скульптуры, пока его собственная кровь окропляла и безупречный мрамор, и слизистые внутренности мертвецов. Он несколько раз заклеивал свою рану, потому что не хотел потерять слишком много крови. Но как только его крови оставалось мало на мраморе или на органах, он снимал повязку и вновь освящал их своей жизненной силой. Джулиан смотрел только на то, что делал, его взгляд был сосредоточен на работе, которая казалась для него рутинной и практически конвейерной. Когда, по его мнению, было достаточно медитировать с одним органом, он швырял его назад в таз и приступал к следующему. Его траектория тоже была продумана, он двигался от самой сильно раскрытой скульптуры, у которой виднелись практически все внутренности до тех, у кого только недоставало лишь конкретных кусочков. Он ни разу не отвлёкся от важности своей миссии, ни разу не заговорил, и даже ни разу не кинул взгляд в их с Жаном сторону. Он отработал добросовестно от начала до конца.
Когда он закончил, магическая атмосфера медленно испарялась, только сейчас Райану не казалось, что он попал на заброшенное кладбище обители блаженных, сейчас он узнавал тот живительный блеск скульптур Ланже, они были завершёнными. Это было великолепно, завершённость их образов, несмотря на телесные недостатки, была неописуемой. Боже мой, Джулиан сейчас был творцом, он дорос до того, чтобы оживлять эти невоодушевлённые объекты высокого искусства, он сейчас олицетворял вечную красоту, от которой прямо кровоточили глаза, потому что это было не по зубам простым смертным. И только связывающая их с Джулианом нить смогла позволить Райану не только наблюдать за этим, но и пережить этот опыт. Кажется, даже Жан остолбенел, за несколько часов весь его пустой мрамор превратился в сады наслаждений.
После того, как Джулиану позволили принять душ и переодеться, Райан долго не мог вернуться в реальность, его заворожило то, что сумел сотворить Джулиан, в котором было так много жизни, что он был способен животворить даже мраморные скульптуры. Какое всё-таки сокровище он отыскал, теперь у него не осталось сомнений, что они на верном пути, и красота Джулиана и их покорение вечности неизбежны. Ясности стало ещё больше, загадка гармонии практически решалась у него на глазах.
33
После странного случая в галерее Жана Ланже, Джулиан воистину какое-то время ощущал себя творцом, и это новое чувство было великолепным. Он понимал необходимость этой грязи – гнилые органы, агония скульптур, кровавые жертвы, жажда вкусить хотя бы частичку жизненной энергии в лапах смерти, всё это было необходимой обратной стороной, чтобы понять жизнь. Джулиан уже не боялся принимать образно смерть, она не была ужасной, но без маячившей рядом жизни, она была бесконечным гниением, разрушающем и ведущем в бездну пустоты. Это противоречило концепции жизни, поэтому он не колебался принять вызов Жана, чтобы вдохнуть луч света в мраморные разлагающиеся тела, потому что их принятие смерти убивало гармонию, что он носил в себе, побывав на обеих сторонах. Он был в трансе, когда работал в качестве бога и исправлял недостаток фантазии Ланже, это была большая жертва, но его связь с мраморным Джулианом давала ему возможность гармонизировать каждую скульптуру, которые на тот момент ничем не отличались от мешков со строительным мусором.
После этого странного опыта он почувствовал себя гораздо увереннее, как будто у него теперь была полноценная власть над мраморным Джулианом, они были на равных теперь все, его жертва теперь сгладила всю его нерешительность и подтолкнула его к тому, чтобы не бояться брать слишком много. Он знал, что теперь слияние с мраморной копией будет другого уровня, он способен будет погрузиться в те дебри, что его пугали или сковывали, сейчас же он был открыт принять всё. Только так можно дойти до конца.
А в своей обыденной реальности Джулиан не знал покоя, доказывая то, что он достоин своего нового поста, он просто даже не давал себе повода усомниться в своих способностях. Он целенаправленно двигался вперёд без устали и без сожалений старых ошибок (а ошибка становилась старой сразу после того, как он её совершал), он изначально уже себя запрограммировал на успешный финал, и другие варианты просто даже не рассматривал. Он часто обращался за помощью, это было правдой, но на работе старался не показывать свою беспомощность, консультации всегда исходили от тех, с кем он не работал на данный момент. Он понимал и то, что Райан сейчас не был лучшим советчиком, его методы в некоторых вопросах устарели, а сам он доказывал современный подход нового поколения, который необходим для управления таким крупным бизнесом. Параллельно у него шла заочная учёба, где он узнавал теорию, которую сразу и практиковал, и несколько преподавателей оказались такими толковыми, что он у них брал консультации по поводу своей работы. Его энтузиазм был велик, ему действительно было интересно узнавать что-то новое, связанное с его работой и то, что могло ему пригодиться для покорения новых вершин. Его острый ум, быстрое усвоение материала и умение моментально пользоваться приобретённым знаниями были его гарантией успеха, хотя не всегда всё шло гладко, но всё было решаемо, ни разу он не запорол что-то до такой степени, что это сочтут аргументом против его повышения. Но останавливаться было нельзя ни на секунду. Потому что если он сейчас сдастся, второй такой возможности может не быть, по крайней мере, в ближайшее время точно.
Усталость иногда была такой, что он засыпал в туалете или в такси, он пополнял искусственно свой энергический запас только тогда, когда иначе не мог выжить, потому что ни одна таблетка не могла избавить его от затуманенности мышления, да и восстанавливаться после их приёма было всё тяжелее. Он давно уже забыл, почему начал эту беспощадную карьерную гонку, и стоила ли она вообще всех этих усилий, но это же были только полгода, от того он убедил себя, что эти шесть месяцев возможно выжить в любом темпе. Ему нравилось, как скептицизм начальства постепенно сменялся уважением, ему нравилось, когда окружение замечало его успехи, ему хотелось кричать о том, как он велик всему миру, потому что хотел вдохновлять людей на такие же подвиги
Пускай, он был позёром и нарциссом, это была его натура, но он ведь также умел быть сострадательным и чувствовать эмпатию, желание хвастаться своими успехами было лишь одним из проявлений его яркой жизни. Он не привык быть в тени и прятать своё мнение в самых сокровенных уголках своей души, признание и уважение не давали ему зазнаться, и не сносили ему крышу, наоборот, только подстёгивали его двигаться вперёд. Он заслужил всё то, что имел сейчас только благодаря собственному труду и амбициям, а также поддержке и вдохновению Райана, если бы не Райан, сомнительно, что его жизнь пестрила бы настолько яркими красками и событиями. Райан стал не только его карьерными возможностями, способностью любить и путём в высокий мир искусства, Райан стал его персональным идолом, и он жил все эти годы под его кулуарной святостью. И сейчас он был приближён к этой святости, избранный ученик, символ чистоты и вечной красоты, его недостающая половинка.
После того, как он обещал чаще появляться в галерее Райана, на собственную семью времени стало ещё меньше, но он его находил в своём плотном графике, потому что любил Майкла, который был его гарантией нормальной жизни, его человечной стороны. Он был особенно романтичен с ним, потому что ему не хватало обычных плотских нежностей, общих шуток, бытовых радостей, мечтаний об их будущем. Он чувствовал себя в такой безопасности рядом с ним, окружённый уютом и заботой, и это быстро восстанавливало его жизненный тонус, его глубоко успокаивали мысли о том, что у него всегда будет это убежище, что бы ни происходило в его жизни, это была безопасная гавань, в которую всегда можно вернуться. Майкл, дом, собака, любимые вещи, ремонтный проект, все эти простые вещи давали ему чувство покоя, такого человечного и примитивного, это сглаживало его бешеную энергетическую рабочую волну и регулярные тусовки в высшем обществе. Тут он мог быть просто собой, расслабленным и не думающим ни о чём глобальном. Его семья была неким аналогом сна, необходимым для адекватного существования и помогающим восстановить силы, но ведь сон ему нужен в очень дозированных количествах, а то глядишь, впадёшь в кататонию, и проспишь половину жизни.
Вопрос секса его мало волновал, вернее даже будет сказать, что он не позиционировал секс с Райаном как измену Майклу, потому что секс с Райаном был не земного уровня, чтобы его сравнивать. Это как если бы попросить глубоко верующего человека сделать выбор в пользу веры или в пользу семьи, и, не колеблясь, тот выберет веру. Так и здесь, божественная искра, что пылала между ними, не способна была конкурировать ни с одним земным любовным опытом. Он любил и желал Майкла постоянно, он был его любимым человеком, самым родным и необходимым, но Райан стоял на пьедестале, где даже императоры казались жалкими, Райан был его недостающим звеном гармоничного существования, а скульптура была символом их небесного союза. Им не нужна была семья, официальный статус, да даже проживание вместе, они были выше этих понятий. Ему сполна хватало всего этого в отношениях с Майклом, поэтому их сексуальный контакт с Райаном не считался даже изменами, они просто скрепляли вместе ещё крепче свои души, свои разумы, свои тела, ещё ближе к общей цели.
Мир его сейчас концентрировался на конкретных заданиях, хотя третьим глазом он подмечал всё, что происходило в глобальном мире и в более узком кругу. Ему нравилось быть в курсе событий всего, ему нравилось быть вовлечённым в мир своих друзей, своих коллег, своих членов семьи, да даже конкурентов или врагов, это тоже было его дверью в нормальность, он жил так полноценно, он всюду пускал свои корни, ведь это был его мир! Никто не мог лишить его этого наслаждения динамичной жизни, ведь именно в движении и была жизнь, зачем нужно было останавливаться, когда ты способен сам создавать иллюзии своего мира на таком высочайшем уровне? Да, он понимал, что изолирует себя от того, что ему неприятно, вся тупость, необразованность, инвалидность, жестокость, бедность, войны, болезни, всё это было далёким фоном этого мира, не влияющим на его восприятие. Раньше он больше переживал из-за мировых проблем, жалел больных, сочувствовал бедным странам, даже участвовал в некоторых благотворительных кампаниях, но после того, как сторона анти-жизни в скульптурах Ланже указала ему на гармонию двух крайностей, его мнение к несчастьям мира сего изменилось. Он понимал, что каждый человек сам в ответе за уровень своего счастья, за уровень своего вовлечения в жизнь и развитие мира, и пока человек не изменит отношение к себе, все эти гадости мира никуда не уйдут. Конечно, не всем так повезло, не у каждого в жизни появлялся такой человек как Райан Смит, и не каждому скульптуры Жана Ланже были способны донести свою бессмертную мудрость. Но в целом уровень счастья на этой планете зависел исключительно от каждого человека, увы, не все готовы быть счастливыми.
Он всегда знал, что чем больше делаешь и чем меньше свободного времени у тебя, тем больше ты успеваешь. Это касалось абсолютно всего, от того в его философии не было погрешностей, он уделял своё время не только безжалостной погоне за желанным рабочим местом и волшебному миру Райана, но и социальной жизни, так что был частым гостем на разных светских мероприятиях. Открытие элитного ресторана, фуршет в музее искусства, приезд фэшн иконы из Парижа, балетные премьеры, концерты под открытым небом, ужины у арт дилеров и меценатов, даже этого ему хватало сполна. Он чувствовал, что его тело было роботом, оно давало сбой только тогда, когда он сам начинал в это верить, а так оно функционировало и функционировало, потому что оно было запрограммировано на подобное существование. Он хотел успеть всё, к тому же эта сторона жизни ему помогала расслабиться и отвлечься от рабочих вопросов.
Но он чуял, что в подсознании он так себя вёл в последнее время, чтобы максимально избавить себя от искушения не поддаться чарам скульптуры, чтобы забросить свою человеческую жизнь, и поддаться соблазнам познать вечность здесь и сейчас. Он боялся, что вечность вырвет его из этой динамичной нормальности, от того он и пытался жить, жить и жить, познавая жизнь во всех её аспектах и оттенках. Он был переполнен жизнью, зная, что этого от него требует скульптура, это была плата за то, чтобы прикоснуться и слиться с её анти-жизнью, которая гармонизировала его до предела. Без своей активной реальной жизни он не мог заряжать с такой лёгкостью своё мраморное отражение. Это даже как бы не обсуждалось, он просто знал, что должен это делать, это была плата за взаимное сотрудничество, и его устраивала эта сделка и не вызывала никаких сомнений, он принимал это как одну из своих обязанностей.
Но вот в галерее с Райаном время шло совсем по-другому. Иногда он приходил чуть раньше, когда ещё последние посетители рассматривали выставленные там произведения искусства, и было так непривычно, что кто-то кроме них с Райаном разглядывает его скульптуру. Он чувствовал, что она не открывается им, никто из них не зацепил тонкие струны её души, чтобы она обнажила весь свой гармоничный опыт жизни и смерти. Его поражал её невозмутимый покой, хотя она была пропитана опытом крайностей, пик жизни и смерти смешались вместе, в конце концов, неважно, родился кто-то или умер, всё одинаково имело значение, всё одинаково было незначительно. Эго его красоты уже не имело значения, когда люди, разбирающиеся в искусстве хвалили прекрасное телосложение, манеры и лицо его скульптуры, он носил этот отпечаток красоты и в себе, но только рядом с этой скульптурой, он мог гармонизироваться и сбросить свою человеческую личину. И даже стоя воровато в полупустом зале, он как будто бы был чужим здесь, не открываясь до конца мрамору, потому что это был слишком интимный процесс, требующий полного погружения.
Наедине с Райаном было так легко, так изысканно, так правильно. Он не просто был собой, он из себя вытягивал всё самое лучшее и был этим улучшенным вариантом себя, слияние со скульптурой делало его совершенным не иллюзорно, а на самом деле. Его преображение было завершённым и плавным, и ему казалось, что он взирает на мир из обители богов, прямо не касаясь дел этого мира, но всевидящий, всезнающий, и при этом безразличный к этим мелочам. И только тот, кто созрел принять его благословение или проклятье (которое тоже работало в итоге как благословение, опыт нужен всякий), он давал возможности раскрыть свой потенциал. Его ничто не раздражало, ничто не отвлекало, ничто не пугало, ничто не тревожило, и что удивительно, при этом он с Райаном мог беседовать на совершенно приземлённые темы, он как бы оставался в человеческом теле, но разумом был уже выше уровнем. Райан в окружении двух Джулианов расцветал сам, глаза его горели творческим огнём, он бурлил энергией и знаниями, он был охвачен страстью покорить вечность, и это была наивысшая цель всего его существования. Это была и цель Джулиана, вместе они ступили на этот путь, и вместе они переживут катарсис. Что будет дальше, не имело значения, они преобразятся, даже если потеряют человеческие тела.
Когда Джулиан оказывался после стольких часов в выставочном зале под холодным дождём ветреного Нью-Йорка, мысли об осуществлении их с Райном мечты уже слегка приземлялись. Он не готов был лишиться тела ради высшей цели, он знал, что есть другой метод, как преобразиться, и отказывался верить в то, что последняя жертва будет воистину последней. Заряженный своей земной и материальной жизнью, он выходил оттуда совсем другим, более собранным, более спокойным, он был заряжен на какое-то время на жизнь вне суеты, вне спешки, но потом природа брала своё. Он снова становился сгустком нескончаемой энергии, потому что знал, что ему надо успевать жить, его жизнь нужна его мраморному идеалу, который вёл его судьбу в вечность. И как бы Райана не раздражала его сумбурная и бешеная энергетика в этой жизни, они оба понимали, насколько она является ключевой в том, чтобы гармония между ним и мраморным Джулианом была стопроцентной. Он был таким всегда, но только сейчас он осознал, почему он был рождён с переизбытком энергии и наполеоновскими амбициями, чтобы однажды позировать своему мраморному идеалу для обретения смысла жизни.
Но всё уже шло к тому, что он получит долгожданное повышение, он работал блестяще, и не только быстро и качественно, но ещё демонстрировал нестандартные решения проблем. Тем самым он доказал, что свежая кровь иногда необходима в самых верхушках фирмы, чтобы смягчить закостенелость и консерватизм правления. Конечно, ему не делали поблажек, испытание воистину было сложным, но его оптимизм и вера в себя заставляли многих им восхищаться. Но генеральный директор его не щадил, ведь сейчас шла борьба за то, достоин ли он стать его правой рукой, тот не хотел себе неопытного юнца с амбициозным гонором, а на деле пустым. Так что всё было оправдано.
Поскольку он общался с Райаном, который до сих пор участвовал во всех этих собраниях фирмы (глобальных или креативных), то он знал и то, что он на хорошем счету, испытание он пройдёт, в этом он может даже не сомневаться. Многое зависело от Райана, и Райан давно уже позволил ему играть в больших боссов в своей фирме, по сути, он мог даже так не вылезать из шкуры, чтобы доказать, как он хорош, но он никогда не умел жить вполсилы. Он не любил халтуру или недоделанную работу, он не любил скидывать на других то, что считаешь сложным, он терял гораздо больше энергии именно тогда, когда забрасывал проект или выполнял что-то некачественно. Не то чтобы его пилила совесть потом, нет, но чувство неудовлетворения, как будто он живёт только в половину жизни, не покидало его. Он не привык к полутонам и к тусклым оттенкам, он жил ярко и лучше уж было впадать в крайности, чем проживать опасливо, как будто он брал в аренду свою собственную жизнь. Потому он так и старался, потому что по-другому жить не умел и не хотел. А то, что он получит уже на днях подтверждение своего повышения, в очередной раз доказывало, что он на верном пути. Он не удивлялся и не испытывал какие-то гиперэмоции по этому поводу, это было заслуженным следующим этапом его жизни.
Он заранее никогда ничего не праздновал, но поскольку он был уверен в том, что его повысят, то уже организовал в честь этого на работе банкет. А через неделю всё было готово к свадьбе в штате Иллинойс. У него всё в жизни в последнее время происходило быстро, два важных события станут символом нового этапа, и именно в нём он уже планировал сосредоточиться на том, чтобы слиться ещё глубже с мраморным Джулианом, чтобы получить обещанную награду. Он понимал, что где-то его мышление развития в материальном мире было несколько шаблонным и стереотипным, но и что с того, у каждого свои критерии, как развиваться. Кто-то вот посвящает себя семье, кто-то забивает на всё, но прокачивает карьеру, кто-то весь в творчестве и забивает на быт, но большая часть людей просто выживает, болтаясь между всеми этими понятиями, и лишь изредка получая вспышки живительной энергии, наполняющих их существование смыслом. Он же был тем, кто успевал всё.
Ему было мало одной цели, ему нужно было всё и сразу. Но не поднесённое на блюдечке с золотой каёмочкой, а заслуженное потом и кровью, победы имели значение только в том случае, если он преодолевал весь путь самостоятельно. Раньше он гораздо больше времени проводил в некоем раскачивании, отдых и бессмысленное веселье были для него нормой. Хотя и сейчас он тоже умудрялся тусоваться с размахом и находил методы, как расслабить и тело и дух, но всё же сейчас он не тратил своё драгоценное время на то, что не приносило никаких плодов. Сейчас он грамотно распоряжался своим временем, и после покорения одной цели, уже ставил другую. Он уже видел, как и что он будет делать, когда станет заместителем генерального директора, чтобы занять его пост. Да, не сразу, с таким спешить не стоило, нужно почувствовать себя стабильно и уверенно так высоко, чтобы не облажаться, и когда осознание придёт, я созрел, тогда и стоит осуществлять план. Он был полон сил завершить последний этап своей жизни, чтобы в очищенном состоянии ступить на тропу преображения.