Ilona Becksvart
Мраморное сердце
34
Райана всё беспокоила тенденция топтаться на месте, вроде бы вот ты поймал свою мысль, но она не спешила проявляться полностью, ты как будто видел только её тень, ты понимал её очертания, но вглубь не мог заглянуть. И при этом динамичность жизни была бешеной, это странное двусмысленное состояние не давало ему покоя, то ли он развивается слишком быстро с Джулианом, то ли они затянули с последним шагом? Вокруг все замечали его изменения, он стал более чувствительным и интуитивным, и многие это связывали с тем, что он встретил свою любовь. Эти слухи не влияли на него, но его слегка расстраивало, что его поведение могли интерпретировать как банальную влюблённость. Те чувства, от которых он захлёбывался пеной безумия, сливаясь с гармонией Джулианов, они были куда возвышеннее, куда темнее чем то, что люди привыкли подразумевать под тривиальной влюблённостью.
Его новый выставочный зал открывался как раз после свадьбы Джулиана, всё было готово к открытию, остались только последние штрихи, и его снедало нетерпение, как изысканная арт публика в этот раз примет его собрание работ молодых художников? В этот раз он не выставлял признанные работы, а откапывал новые имена и давал возможность талантливым молодым художникам зацепиться в жестоком мире арт рынка. И как только ажиотаж сползёт, и ему снова понадобится реклама, они с Жаном Ланже готовы будут выставить его самые скандальные и грандиозные работы – гротескные гниющие тела из мрамора. Райан ставил на эту выставку очень много. Он знал, что ему очень повезло, что его галерея уже изначально имела большой спрос, благодаря связям, деньгам и хорошему вкусу. Но чтобы нормально функционировать на постоянной основе, придётся удивлять публику и не давать ей заскучать, так что он осознал, что как только он отошёл от дел в одной фирме, так его засасывала новая, это был его азарт, его возможность навязать людям восхищение конкретными художниками и их работами. И здесь он был творцом, и картины под его патронажем доходили до самых сердец светской публики, любители современного искусства скоро станут восхищаться его вкусом, и он будет иметь власть решать, что именно будет в моде в современном искусстве. Конечно, не он один, но он всегда мечтал попасть в этот кружок избранных (например, он имел членство в гильдии моды и имел слово в создании новых трендов), чтобы образовывать арт мир.
Было удивительно, с какой лёгкостью и упорством они брали с Джулианом новые вершины, они всегда умели чётко формулировать свои цели, которые переделывали в более детальные планы и следовали им без всех этих бессмысленных плаваний по течению. И самое приятное было то, что они именно этого и хотели, они себя знали очень хорошо, от того и могли строить свою жизнь по своему желанию. Важность его миссии была до сих пор для него святой, мир искусства всё-таки был тесно связан с его высшей целью. И хотя сейчас его уже мало волновало мнение других людей и то, как они развиваются, тут уже скорее играла его роль творца. Это как сидеть в пещере Али-Бабы с самыми большими и красивыми драгоценными камнями, но лишь ты один видишь эту неземную красоту, и какой тогда от неё смысл? Но то, что они переживали с Джулианом и их конечная цель, это уже было другим делом, это был другой уровень, другое измерение, и этот процесс был до мучения интимным. Этот рай был создан на двоих, и туда даже был заказан путь самому Ланже, который, в принципе, и подтолкнул их в объятья этого гармоничного единения через мраморную скульптуру. Им уже не нужно было искать идеал, они уже нашли его, осталось только сохранить способность жить с этим идеалом навсегда.
На последнем собрании перед принятием решения, повышать ли Джулиана, Райан блистал не только своей сияющей энергией, но и речью. Все знали, как Райан относится к Джулиану, и всегда относился, но на работе давно уже не циркулировали слухи о том, что этот наглый Джулиан всё себе насосал. Да и кто будет при самом Райане распускать эти грязные сплетни? Райан прекрасно знал, что был бы первым, кто спустил бы этого наглеца с небес на землю, если бы Джулиан не тянул эту должность. Он тянул, все это понимали, придраться было практически не к чему, осталось только поздравить его официально и сменить ему кабинет. Только генеральный директор имел свои сомнения, слишком уж коротким был испытательный срок, чтобы получить сразу это место. И вообще-то он не говорил, что ему нужен заместитель, но ведь акционеры решали такие дела, каких должностей не хватает в их фирме. Да, он как не кто другой видел, куда смотрит Джулиан на самом деле, и с покровительством Райана всё было в этом мире возможно, даже стать генеральным директором такого крупного дома мод в 35 лет.
Во время официального собрания и на банкете, Райан старался держаться слегка отстранённо, но был вежлив и радушен. Это был праздник Джулиана, все хотели поздравить его, все хотели быть рядом, все думали втираться ему в доверие, нечего ему было вмешиваться в этот карьерный восторг, он уже пережил все свои самые яркие моменты в этой фирме. Джулиан был на удивление хаотичным, энергетические вспышки прямо с ног валили, он был переполнен спутавшимися клубками чувств, которые не мог чётко сформулировать, и они переплетались между собой и создавали цепные реакции, заряжая его ещё большей хаотичностью. Райан ненавидел, когда Джулиан был в таком состоянии, яркие события накладывались в его жизни одно на другое и не давали ему времени и сил принять их и перестроиться.
Как же Джулиану сейчас было необходимо оказаться рядом с мраморным идеалом, тот мигом бы выровнял его суетливый переизбыток энергии, и Райан бы просто смотрел бы на Джулиана и не замечал бы ничего вокруг. Боже мой, как же избавиться от этих крайностей, Джулиан так быстро загрязнялся жизнью из-за своих нервотрёпок, жизнь его менялась стремительно быстро. Но Райана это не волновало, Джулиан был обязан упорядочить свою жизнь, потому что в такие моменты он был слишком далёк от идеала, и это откровение глубоко ранило Райана, ему казалось, что он выбрал неверного человека для осуществления своей цели. Но он знал, что именно Джулиан был символом преображения, потому видеть его таким приземлённым, таким обыденным, таким человечным было особенно сложно, он идеализировал его и подгонял под свои стандарты, и то, что он видел сейчас, полностью противоречило этому. Ему хотелось уйти из этого бесполезного цирка, что он и сделал. И он был уверен, что Джулиан понял причину его раннего ухода.
Свадьба была тем ещё кошмаром в его понимании, хотя только для него одного, потому что всё на самом деле было по-человечески безупречно, прямо не придраться. Каждая мелочь была продумана до фанатизма, каждый гость был пешкой в сценарии Джулиана, каждое слово цепляло, казалось даже, что каждый шелест ветра был спланирован им заранее! Свадьба была настолько искусственной, что люди даже начинали верить, что это всё происходит на самом деле. Красота, шик и дороговизна ослепляли. Конечно, декорации и наряды были выше всяких похвал, ведь они принадлежали его фирме, а в его одежде даже простые люди преображались, и снова чувство божественного начала в себе заставляло его взирать на этот праздник с поста творца. И всё крутилось вокруг самой прекрасной пары на свете, именно так все думали здесь, хотя тут было полно зажратых скептиков, но по сценарию Джулиана каждый должен был молиться на эту свадьбу и завидовать, что у них никогда не было и не будет подобного опыта. И влюблённость между Майклом и Джулианом, казалось, прямо взята из романтической мелодрамы, от которой плачут поголовно все домохозяйки.
Райан пытался пробиться сквозь сценарии Джулиана и узреть в нём тот голый творческий дух, что вдохновляет его на высокие мысли, но под слоем радужной паутины и спутанных клубков, с которыми уже озорно играли котята, было не пробраться к самому главному. Боже мой, как можно под такой идеальной внешней красотой быть настолько хаотичным и негармоничным? Это разрушало его целостность, его показная жизнь и материальная безупречность были лишь игрой, но его было не обмануть. И проблема была в том, что Джулиан воистину испытывал шквал эмоций, и хотя при общении с ним не была практически заметна его нервозность и непоседливость, Райан знал, что каждая из этих эмоций – настоящая и яркая. Джулиан сейчас пылал такой жизнью, что она, казалось, уже сама себя не может вынести, он перебарщивал с этим, он рушил сам себя, и от этих мыслей Райана бросало в дрожь, Джулиан был настолько осквернён разрушительной стороной жизни, что он боялся, что это непоправимо.
Конечно, он взял себя в руки, он не планировал устраивать сцены или искать повод ускользнуть раньше времени и не дождаться неофициальной части. Он даже пытался себя заставить наслаждаться этой изысканной сервировкой, этим интуитивным выбором блюд, этим сказочным освещением и этой белизной нарядов. Это всё трогало его израненную душу эстета, но из-за перемен в Джулиане вся еда казалась безвкусной, а украшения унылыми, и даже живой оркестр с безупречным звуком вызывал только головную боль, как будто это был харш нойз в подпольном клубе. Ему казалось, что он попал в зачарованный сад, где каждый человек продолжал делать вид (или даже верить), что он живой, хотя на самом деле они все были скульптурами Ланже, разной степени гниения. Мертвецы, которые не осознали свою смерть, бессмысленное существование вне жизни и вне смерти, и это было печально. Но всем было весело, всем было интересно, все радовались за Джулиана и Майкла, и он не удивится, если Вог признает эту свадьбу лучшей среди однополых пар.
Он наблюдал также за Майклом, который нервничал более искренне, да и было заметно, что ему не так тут и уютно, слишком много официальности, слишком много этикета, слишком много прикованных взглядов, а ведь это был их с Джулианом праздник, и эта нелогичность заставляла Майкла прятаться в свой кокон. Райан никогда не ревновал Джулиана к Майклу, и даже сейчас он смотрел на них, влюблённых и воркующих голубков со светлым будущим и морем возможностей, и не мог ощутить ничего кроме бренности момента. Насколько это всё было временным, материальным, банальным и предсказуемым. Эта свадьба была символом нормальности Джулиана, он доказывал себе, что его человечная сторона не менее важна в этой жизни. И в этот момент Райану казалось, что для Джулиана нет ничего важнее, чем смаковать своё счастье в этом тривиальном акте высших целей в глазах материалистов, это была ода восхваления самому себе и своей физической жизни. Джулиан сейчас был соткан из плоти и крови, настолько он это хорошо сейчас осознал, и вся его мраморная субтильность идеализма куда-то испарилась, оставив только внешнюю оболочку, наполненную лишь звуками циркулирующей крови и запахами свежего мяса. Где его обещанная награда? В какой момент врата вечности захлопнулись перед его носом, оставив после себя лишь приторный душок вечерних духов и шелест шёлковых лент?
Когда у них появилась возможность более или менее поговорить с Джулианом без свидетелей (а не просто обменяться стандартными репликами вежливости), эмоции в Райане уже не кипели в котле адского пламени, но разочарование, что Джулиан в такой, казалось бы, великий день стал закоренелым материалистом, до сих пор не покинуло его. Джулиан сиял этой своей приземлённой радостью, и хотя усталость ощущалась уже даже в его поведении, искорки суетливого счастья боролись внутри него с разрушительным электрическим зарядом. С ним даже сидеть рядом было тяжело, это было именно то, чего Джулиан больше всего боялся, он сам в себе создавал дисгармонию, которую он так кропотливо и методично в себе убивал в тандеме с мраморной скульптурой (и под присмотром Райана). Куда подевалось его покорение жизни и анти-жизни, где его уверенность, что жизнь и смерть равны? Он сейчас был просто жалкой внешней копией чего-то реального, оставив в себе только то, что можно было сохранить на поверхности. Джулиан сейчас потерял своё дно, не было в нём никакой глубины, потому что он даже не был трёхмерным, всё важное отскакивало от него и ни на что не влияло. Это было ужасно.
– Джулиан, – вздохнул Райан, сил кричать не было, – что случилось с твоей красотой?
Джулиан первым делом потрогал свою причёску, провёл рукой по лицу, поправил безупречно сидящий костюм, потом взял зеркало и проверил, не просвечиваются ли синяки под глазами под толстым слоем грима. Нет, внешность его была неотразима, даже живительный блеск в глазах сейчас был доказательством того, насколько он был безукоризненным в этой материальной жизни. Жизнь выиграла, Джулиан выбрал свою сторону, потеряв не только свою индивидуальность, но и право излучать гармонию. Поняв, что его внешность неотразима, он кокетливо поднял свою руку и прикрыл ею ладонь Райана. – Мне кажется, что моя красота сегодня вне конкуренции, я никогда себя не чувствовал таким красивым и желанным. Райан, жизнь прекрасна, у меня есть всё в этой жизни!
– Кроме души, – ответил резко Райан, сбросив с себя его костлявую руку, пропитанную автозагаром.
– Ой, да брось ты, – махнул театрально рукой Джулиан, сев на ближайший стул в стиле модерн, – ты когда-нибудь вообще можешь расслабиться, прекратить грузиться и просто наслаждаться моментом?
– Джулиан, я никогда ещё не видел тебя таким пустым, – сказал правду Райан, схватив в нервном возбуждении очередной бокал с шампанским. – Я тебя видел практически во всех жизненных ситуациях, в том числе и на твоих праздниках, где ты веселишься до упаду, наслаждаешься своей красотой и избранностью, даришь всем по лучику любви и пытаешься впитать в себя целый мир и при этом не лопнуть. Даже во время твоих убойных вечеринок, твой жизненный огонь не был пустой и приземлённой фантазией, ты всегда видел и чувствовал всё так глубоко, что аура твоей собственной жизни обрастала не только крыльями и радугами, но и божественным лучом творения. Сейчас у тебя даже ауры нет, ты просто симпатичное пугало в моей одежде и с самовлюблённой одержимостью иллюзий материалиста.
Кажется, Джулиан его услышал, он прямо дёрнулся как от удара током, слова ранили его не только своей прямотой, но и своей искренностью, никто не любит слышать правду, если она рушит наше собственное мнение о нашей избранности и безупречности. – Я просто играю, Райан, это – свадьба, я не собираюсь тут устраивать философский кружок любителей блеснуть своими метафизическими опытами, это – мой праздник, и это тебе не какое-то бракосочетание для райской книги судеб, это просто такой материальный символ нашей с Майклом любви. Вот и всё. Зря ты ищешь во всём смысл, иногда просто приходится впадать в бессмысленность, потому что она и создаёт часть нашей материальной жизни, вместе с рутиной.
– И что в это время делает твоя душа, твоя жажда покорить вечность, твоё слияние с голой гармонией? – спросил серьёзно Райан. – Ты же понимаешь даже своим сейчас пустым мозгом, что временного суицида не бывает? Суицид, это такое понятие, которое подразумевает конец жизни, иначе это назовут попыткой суицида.
– Райан, я не изменился! – в глазах Джулиана уже виднелись слёзы, его голос звучал высоко и резко. – Я всё также в процессе познания вечности, это – просто внешняя оболочка, мой смысл жизни совпадает с твоим, ты это прекрасно знаешь! Мне всё равно на всю эту мишуру, это просто чёртовы традиции, и улыбаюсь я, потому что это – моя роль, я – грёбанный жених, и мне на самом деле посрать на весь этот белоснежный рай!
– О нет, – ответил уже мягче Райан, – это и есть – твоя жизнь, это и есть – твои идеалы, это и есть – твоя жажда покорить вечность; в самых банальных актах ты лишь раскрываешь свою натуру, пустую и холодную. Даже все твои горящие эмоции всего лишь показывают твою неспособность стабилизировать свой внутренний мир, он у тебя такой хаотичный, что в тебе никогда не сможет ужиться гармония. Это – твой уровень, это – твой пик экзальтации, самая роскошная гомосексуальная свадьба в США, самый красивый жених, самый успешный сотрудник моей фирмы, не разорвись от переизбытка эмоций, ведь они и составляют смысл твоей жизни.
Джулиан примолк, явно обдумывая, что ответить на обвинения Райана, но его лёгкость испарилась, ему уже даже было трудно играть роль самого счастливого и успешного в мире жениха (или уже супруга), но Райан увидел в этом надежду. Человек, который реально довольствуется миром материализма, он постоянно счастлив, ему больше ничего и не надо, но Джулиану было некомфортно осознавать, насколько приземлённость рушила то великое, что он взрастил в себе благодаря своей скульптуре. – Может быть, я просто – хороший актёр, – пытался снова оправдать свою пустоту Джулиан. – Мне не нужно сейчас раскрывать свою душу перед всеми этими зажратыми материалистами, Райан, нас окружают люди, которым посрать на те ценности, о которых ты сейчас говоришь. И это – элита, избранные псевдоличности, перед которыми ты заискиваешь в своей галерее, думая, что их там что-то торкнуло в твоих картинах, а на деле они просто приходят туда поболтать, блеснуть знаниями, которые почерпнули из интернета за час до визита и будут дрочить на то, что великие критики обозвали шедеврами. Райан, этот мир совсем не идеален, и я с радостью сбегаю в наш мир, что мы с тобой создали, потому что меня самого тошнит от того мира, в котором мы вынуждены существовать. Думаешь, я не мечтаю покорить вечность? Думаешь, я желаю всю жизнь прожить в этом псевдоцирке, где всем посрать на всё на свете, кроме как материальных развлечений, бессмысленных и пустых?
– Открой глаза, посмотри какая гниль вокруг, всё вокруг искусственно, и если ты думаешь, что я не замечаю всего этого мусора, то ты глубоко ошибаешься. Я играю, я постоянно подстраиваюсь, потому что только так ты можешь что-то иметь. Быть собой на сто процентов мы не можем в этом мире, этот мир лишён индивидуальности и глубины, здесь всё на поверхности или подвержено безумию, гниению, разрушению! И знаешь, что самое важное? Не критиковать, не прятаться, не жаловаться, что наш мир – это огромная клоака, а гордо существовать в этой клоаке как царь, потому что всё это – лишь декорации. Я не собираюсь ломаться или прятаться от настоящего мира, чтобы созерцать вечность, потому что я никогда и не смогу её остановить, если не буду погружен во весь этот живой опыт! Райан, ты сам знаешь, насколько моей скульптуре важно, чтобы я был пропитан всем этим мирским говном, думаешь, я не хочу ей поскорее всё это скинуть?
– Ты используешь скульптуру только для того, чтобы очиститься от дерьма, которого ты успеешь нахвататься в этом загрязнённом мире? – не верил своим ушам Райан. И хотя Джулиан пытался донести до него совершенно иную мысль, Райан сейчас был в обвинительном настроении, потому что его разочарование, что Джулиан может быть небезупречен затуманивало его разум.
– Что ты несёшь? – взорвался теперь и Джулиан, голос его дрожал, руки тоже, его взъерошенный вид при всём этом искусственном параде вызывал у Райана прямо отторжение, перед ним сейчас сидел человек, типичный представитель homo sapiens, с гнилой душонкой или отсутствием оной. – Ты же знаешь, насколько я ценю эти сеансы наедине со скульптурой, только они раскрывают меня по-настоящему, и я могу сбросить всю эту театральную среду клоаки, боже мой, Райан, даже то, что сейчас происходит, я горжусь этим! Это – часть моего опыта, я впитываю в себя жизнь во всех её проявлениях, чтобы оживить нашу чёртову скульптуру! В обмен на то, чтобы получить хотя бы те крупицы гармонии, которые постепенно ведут меня к вечности…
Лучше бы Джулиан всё это время молчал, все его оправдания казались такими наигранными, такими бессмысленными, сегодняшний день был настоящим испытанием для него, вера в Джулиана поколебалась настолько, что он не был уверен, не потерял ли он сам смысл жизни. И чтобы добить Джулиана и сделать и тому ещё хреновее, он напоследок сказал, прежде чем покинуть этот застывший брачный сад фейковых наслаждений. – Посмотри на себя, ты уже десять лет как гниёшь, и процесс только ускоряется. Смой весь этот вечерний грим, сними с себя этот элегантный костюм, и что от тебя останется? Ты думаешь, что твоя красота вечна? Да ты уже сейчас видишь, насколько ты не безупречен, и то, что тебе временно смогла дать скульптура, когда ты с ней на самом деле сливался, ты давно уже растратил это на свои показушные свадьбы и кич рабочими трофеями. Я всегда восхищался твоей красотой, я никогда не скрывал этого, я видел тебя идеальным, а в гармонии с мрамором, так и вовсе божественным, но сейчас всё, что я вижу, так это стареющего мужчину, который считает, что природа наградила его не только идеальной красотой, но и вечной молодостью. Нет, Джулиан, не наградила, и мои мечты сохранить твою красоту вечной ты разрушил в один миг, показав мне свои истинные приоритеты.
После этого он резко встал и направился в сторону белой цветочной арки, которая использовалась как вход на территорию любви и красоты (тьфу ты, Райана тошнило от этого наигранного пафоса). Джулиан пошёл за ним, было видно, что он на грани истерики, и Райан был доволен, он именно эти эмоции и хотел вызвать в Джулиане. Он понятия не имел, захочет ли он когда-нибудь его снова видеть, но он хотел этих сожалений в нём, он хотел, чтобы Джулиан, наконец-то понял, что не всё вечно. А если уж Джулиан воистину созреет выбрать вечность и сохранить свою красоту, он знает, что нужно делать. В этом он не сомневался.
– Да что тебе вообще от меня надо? – кричал Джулиан, жестикулируя как ненормальный, тем самым подчеркнув свою несдержанную суетливость, которой Райану прямо не хватало, чтобы убить его идеалы. – Что ты себе возомнил? Хватит играть в богов, Райан, мир не крутится только вокруг тебя! Да, я старею, и ты тоже, все мы на пути к нашему гниению, я признаю это, но и ты признай! И мы не можем изменить это, не можем! Смирись уже с этим!
Джулиан продолжал в том же духе, только Райану уже было до фени, он садился в одно из дежуривших рядом такси и направлялся в аэропорт (на частном самолёте, организованном для гостей из Чикаго ему уже не удастся улететь, но он больше не мог оставаться тут ни на миг). Некоторые гости наблюдали за этой неловкой сценой, и Райану стало теперь ещё и стыдно за Джулиана за то, что на собственной свадьбе, ах, на самом главном событии в мире моды и шоу-бизнеса, тот сам довёл себя до этого состояния. Стыд и срам. Как же Джулиана бомбило, ведь слова Райана попали прямо в точку, старение и увядание красоты были не только самым главным его страхом, но и самого Джулиана. Но он знал, что с этим не нужно мириться, и если Джулиан всё-таки поймёт это окончательно, Райан спасёт не только красоту Джулиана, но и его душу. Что бы сейчас Джулиан ни говорил, они оба знали, что вместе способны пробудить божественную искру, исходящую от слияния Джулианов. Теперь не осталось никаких колебаний, никаких сожалений, Райан знал, что надо делать.