Геннадий Русланович Хоминский
«Черный тюльпан». Повесть о лётчике военно-транспортной авиации
– Что делать? Самостоятельно заниматься, что ещё делать, – сказал Анатолий Иванович. – Павел, он тоже учился не в московской школе, а математику выучил, раз в училище поступил.
– Ой, а ведь, верно, Павлик, может, ты с нашей Машей позанимаешься математикой? Ты, наверное, ещё не всё позабыл, – сказала Люба.
– Ну а чего же, постараюсь помочь. Моя мама работает учительницей в школе, правда, русский язык и литература, но по математике у меня была твёрдая пятёрка и в школе, и в училище.
– Отлично, у нашей Машки и по литературе тоже твёрдая тройка.
– Толя, не переживай, ещё впереди два года, подтянет, Паша поможет, – сказала Люба.
– Я про это «не переживай» слышу уже два года.
– Анатолий Иванович, я позанимаюсь с Машей, и она обязательно подтянется к выпускным.
– Мне что, тетрадки принести? – съязвила Маша.
– Нет, Маша, сегодня мы заниматься не будем, не тот день, а вот с завтрашнего дня и начнём. Ты когда в школу ходишь, с утра или с обеда? – спросил я тоном учителя, как обычно разговаривала моя мама с учениками.
– С утра, – ответил Анатолий Иванович, – а с обеда она балду гоняет.
– Папа, запарил уже, – сказала Маша и вышла из-за стола.
– Толя, прекрати её дёргать, у девочки и так мозги набекрень, – заступилась за дочь Люба, – Маша, сядь доешь.
Но Маша молча вышла из комнаты.
– Вот, блин, характер, – произнёс Анатолий Иванович.
– А ты чего хотел, вся в тебя, – ответила Люба.
Ужин закончили без Маши. Когда уже собрались расходиться, Анатолий Иванович сказал: «Всё, отгулы на десять дней, пока самолёт будет в ремонте. Паша, а ты позанимайся с Машей, пожалуйста».
– Обязательно, Анатолий Иванович. Люба, спасибо за ужин, спокойной ночи, – и я пошёл в свою комнату.
На другой день я проснулся поздно, спешить было некуда. Умылся и собрался готовить себе обед. В дверь постучали, я подошёл и открыл. У двери стояла Маша: «Дядя Паша, здравствуйте, извините меня за вчерашнее. Мама зовёт вас на обед, с вчера много осталось, нужно доедать, а потом со мной заниматься», – мило улыбнулась Маша.
– Хорошо, Маша, иди, сейчас спущусь.
Жили мы на разных этажах. Семейные и начальство жили на втором, самом теплом этаже. Офицеры без семей – на третьем, а на первом жили прапорщики и сверхсрочники. Анатолий Иванович с семьёй занимал две комнаты, находящиеся в конце коридора. Они располагались одна напротив другой. Эти комнаты были отделены от коридора фанерной стенкой, которую он, видимо, поставил сам. В перегородке была входная дверь. В результате получилась достаточно просторная двухкомнатная квартира со своим санузлом и небольшой прихожей. Кухня, где Люба готовила, была общая на весь этаж. А небольшой обеденный стол размещался в комнате, где спали Анатолий Иванович и Люба, он был отделен от спальной большим шкафом. Я постучался и вошёл в комнату. За столом сидели Маша и Люба, Анатолия Ивановича не было. Видимо поняв мой немой вопрос, Люба сказала, что Толю с утра вызвали в штаб, и предложила мне садиться за стол.
– Паша, что у вас случилось в полёте? – тревожно спросила Люба.
– Да так, мелочи, ничего особенного, не работала радиостанция, – смущаясь вопроса, ответил я.
– Паша, когда ничего особенного, то Толя не устраивает пьянку для всего экипажа и не считает это своим новым днём рождения, – ответила Люба, – я за двадцать лет хорошо изучила своего мужа.
– Люба, просто сломался насос, Валера его починил, и мы нормально долетели.
– Конечно, нормально, сели на ближайшую площадку, где только смогли, лишь бы не упасть, – со вздохом сказала Люба.
– Дядя Паша, а что, вы могли разбиться?
– Ну что ты, Машенька, твой отец очень опытный лётчик, да и экипаж тоже. Мы бы ни за что не разбились.
– Папа сказал, что это вы вели неисправный самолёт, правда?
– Маша, я пилотировал совершенно нормальный самолёт, были некоторые проблемы, но они мне не мешали. Анатолий Иванович слишком преувеличил мои заслуги.
За разговорами мы пообедали, и Маша пригласила меня в свою комнату. Я просмотрел её тетрадки по математике. Ничего страшного не было, мы с ней порешали задачки, и она под моим присмотром сделала домашнюю работу. Всё было не так уж плохо. Хотя их школьный математик явно не тянул. Я узнал, что математику у них преподаёт отставник, который не захотел уезжать с Севера. Вот и нашли ему работу. Начались наши ежедневные занятия по математике и литературе. Я, когда не было полётов, по полдня проводил с Машей. Она была очень усердная девочка, и вскоре мы догнали все темы. Девятый класс она закончила без троек и уехала на каникулы с Любой к её родителям.
Вернулись они к сентябрю, и Маша сразу прибежала ко мне: «Дядя Паша, здравствуйте, как я соскучилась по нашим занятиям, в деревне совершенно нечем было заняться», – с порога отчиталась Маша. Я немного смутился, так как тоже скучал за ней. Маша подросла, похорошела, загорела. У неё заметно округлилась грудь, и теперь это была уже не девочка-подросток. Это была очень привлекательная девушка. «У многих мальчишек в школе мозги снесёт», – подумал я. Снова начались наши занятия, хотя смысла в них уже особого не было. Она достаточно уверенно решала все задачи и примеры по математике, легко давала характеристики Базарову и Пьеру Безухову. Да и я как-то сблизился с семьёй Анатолия Ивановича. Часто, практически ежедневно, меня оставляли обедать и ужинать. Вечерами мы все вместе сидели и играли в лото, так как телевизоры на Новой земле ещё не показывали, а в клуб ходить часто не хотелось. Мы с Любой всё чаще поднимали вопрос о поступлении Маши в институт. Маша всё более склонялась к авиационному, но однажды она нам заявила, что хочет поступать не в институт, а в военное училище лётчиков. Мы все опешили. Первым пришёл в себя Анатолий Иванович.
– Ты что, Машка, белены объелась? Какое военное лётное училище, совсем девка с ума сошла.
– Машенька, девочка моя, – запричитала Люба, – хватит мне одного лётчика в семье, да девочек и не берут в военные училища.
– Берут, я точно узнавала, в порядке исключения.
– Это почему же ты решила, что ты исключение? – сурово спросил Анатолий Иванович.
– Потому что я дочь лётчика.
– Машка, выбрось эту дурь из головы! – прикрикнул Анатолий Иванович.
– Маша, на самом деле быть военным лётчиком очень непросто, – вмешался я в семейный диспут, – я начинал обучение на лётчика-истребителя и не смог отучиться, здоровья не хватило. Мы же с тобой решили: будешь поступать в авиационный институт, а это значительно сложнее, чем просто быть лётчиком.
– Вот-вот, Паша, образумь эту дуру, – Анатолий Иванович встал из-за стола и вышел из комнаты.
– Машенька, поступишь на аэродинамический факультет, будешь конструировать новые планеры, которые смогут летать быстрее и выше, чем существующие, рассчитывать крылья, чтобы самолёты могли взять больше груза, – я воодушевился своим рассказом и продолжал: – Это значительно сложнее и важнее, чем просто крутить штурвал самолёта.
– Дядя Паша, но ведь я хочу сама летать, как ты, как папа.
– Маша, никто не запрещает тебе летать, в Москве есть прекрасные аэроклубы, куда берут девушек без всяких исключений, было бы здоровье, желание и время.
– Дядя Паша, это ты серьёзно – про аэроклубы? – глаза у Маши разгорелись.
– Конечно, серьёзно, можем узнать адрес и написать туда письмо.
– А где мы узнаем адрес?
– В библиотеке есть здоровенная подшивка журнала «Авиация и космонавтика», нужно пролистать её, и наверняка найдём.
– Дядя Паша, завтра же идём в библиотеку.
На другой день мы с Машей пришли в библиотеку, я взял подшивку за последний год, и буквально через пятнадцать минут попалась статья про спортивную авиацию, про аэроклуб ДОСААФ12, где был и адрес этого клуба. Не откладывая в долгий ящик, мы прямо в библиотеке написали письмо в аэроклуб с вопросами по поступлению, затем зашли на почту и отправили это письмо. Домой пришли в приподнятом настроении, Маша вся светилась. Рассказали о нашей затее. Анатолий Иванович одобрил.
Через несколько дней был у нас очередной полёт. Лететь долго – три часа, ночь. Все подрёмывают, а мы разговариваем о том, о сём. Наконец Анатолий Иванович поднял тему, которая должна была непременно проговориться нами. Отношения между мной и Машей.
– Паша, я тебе очень благодарен за Машу, ты смог для неё стать настоящим другом, смог подтянуть её оценки в школе, направить её мозги в нужную сторону, я имею в виду институт. Но я тревожусь за другое. Последний год ты не сходишь с её языка. Дядя Паша то, дядя Паша это, дядя Паша так сказал, дядя Паша так сделал. Я подозреваю, она в тебя влюбилась.
– Да вы что, Анатолий Иванович! Она же ещё ребёнок, да и я не мальчик из её школы.
– А-а, Паша, плохо ты знаешь девчонок. Хотя – влюбилась и влюбилась, но я о другом. Ты, Паша, взрослый человек, и вся ответственность за Машкины поступки лежит на тебе. Не дай тебе Бог воспользоваться её влюблённостью. Узнаю, что ваши отношения переступят грань детской влюблённости девчонки, сам тебя из самолёта выкину. Ты меня понял, о чём я говорю?
– Анатолий Иванович, даю вам слово офицера, что этого не произойдёт. Я ей не позволю, чтобы наши отношения зашли так далеко.
– Я на тебя надеюсь, старлей. Окончит Машка институт – если ваши отношения сохранятся, буду рад принять тебя в нашу семью.
– Да вы что, Анатолий Иванович, Маше только восемнадцать, а мне уже скоро двадцать пять. Она в Москве найдёт себе парня, и всё у неё будет хорошо, а я так, временный идеал для девушки.
– Ну, это ты, Паша, напрасно. Любаша моложе меня на целых десять лет, и, как видишь, живём уже двадцать лет вместе.
Началась наша с Машей подготовка к выпускным экзаменам. Я сижу за её столом, проверяю её работу, а она стоит сзади и смотрит мне через плечо. Потом наклоняется ко мне и ложится на спину своей окрепшей грудью. Я отодвинулся, а она снова делает то же самое.
– Маша, стой нормально, мешаешь.
– Это чем же я мешаю, дядя Паша?
– Сама понимаешь.
– Дядя Паша, встань, пожалуйста.
Я недоуменно поднимаюсь, а Маша повернулась ко мне и плотно прижалась: «Дядя Паша, поцелуй меня». Я остолбенел и, чтобы не усугублять обстановку, чмокнул её в лоб.
– Дядя Паша, не так.
– А как?
– Как мужчина целует женщину.
– Ты что, Маша? Какая же ты женщина, ты ещё совсем маленькая девочка, если об этом просишь.
– Дядя Паша, не смейся надо мной. Я люблю тебя.
– Машенька, и я люблю тебя, как маленького шаловливого котёнка.
– Дядя Паша, прекрати, ты же понимаешь, о чём я говорю.
– Я-то, Машенька понимаю, а вот ты, наверное, нет. Ты молодая и очень красивая девушка, ты должна сейчас думать не обо мне, а о том, как сдать выпускные, а затем вступительные экзамены. И если ты будешь думать о всяких глупостях, то запросто можешь провалиться. И тогда тебя твой папа отправит в деревню, работать в колхоз.
– Зачем ты, дядя Паша, смеёшься надо мной? Это очень серьёзно.
– А раз серьёзно, то и давай разговаривать серьёзно. Ты мне, Машенька, тоже очень нравишься. Такую замечательную девушку я ещё никогда в своей жизни не встречал. Но тебе в первую очередь нужно выучиться и приобрести специальность, устроиться на хорошую работу, а потом уже думать о любви.
– Я это всё понимаю, но я не смогу без тебя, дядя Паша.
– Сможешь, Машенька, ты же умница, ты всё сможешь.
– Дядя Паша, дай мне слово, что пока я буду учиться, ты не женишься на другой женщине, а потом я приеду сюда, и мы с тобой поженимся.
– Милый и глупый ребёнок.
Выпускные экзамены Маша сдала просто великолепно. По случаю чего был устроен торжественный ужин для всего экипажа. После этого началась подготовка к поездке в Москву. С Машей поедут Анатолий Иванович и Люба. И вот вещи все собраны, мы всем экипажем вышли проводить Машу и командира с женой. Маша подбежала ко мне: «До свидания, дядя Паша, я тебя очень люблю, я буду тебе писать», – и поцеловала меня в губы, после чего, смущённая, помахала всем рукой и побежала к машине, где её ждали родители.
Анатолий Иванович с Любой вернулись через месяц вдвоём. Маша осталась в Москве. Она сдала вступительные экзамены на одни пятёрки, что было очень приятно и для меня. Они помогли дочке устроиться в общежитие, и она осталась в институте, где проводились дополнительные занятия по основным предметам для поступивших студентов. Примерно через месяц мне пришло письмо из Москвы от Маши. Я не ожидал и даже разволновался, открывая его. Маша писала, как здорово жить в Москве, что она никогда не была в большом городе. Её очень поразило московское метро. Театры, концерты, кино, выставки, галереи. Ей очень понравился институт, учиться очень интересно. Очень хорошие ребята на курсе. Что она съездила в аэроклуб и написала заявление, и теперь нужно пройти медкомиссию и с октября начнутся занятия. Что она очень скучает по мне, своим родителям и по всему Рогачёву. Письмо заканчивалось «Целую, Маша». Ко мне в комнату зашла Люба и спросила, что Маша мне написала. Я ей показал письмо, так как ничего личного там практически не было. Люба сказала, что примерно то же самое написала и им. Через несколько дней я написал ответ, где подробно описал, как приходит наша лётная жизнь, что ей нужно в первую очередь учиться в институте, а потом уже заниматься в аэроклубе.
Была тёмная полярная ночь, мы летели уже очень долго и порядочно устали. Ночь назвать тёмной можно было с определённой натяжкой – над нами полыхали зелёные полосы северного сияния. Подобное сияние было достаточно часто в верхних широтах. Когда в полнейшей тиши на небе разыгрывается грандиозное зрелище, загораются и гаснут фосфоресцирующие зелёные полосы через всё небо, от горизонта и до горизонта. Хотя, если честно, я всегда думал, что северное сияние должно выглядеть по-другому – так, как его изображают на картинах. Но, как мне пояснили старожилы Севера, такое сияние – явление не очень частое. Однажды мне довелось увидеть и его. Я шёл по улице, был достаточно сильный мороз, лёгкий ветерок, и вдруг небо разверзлось потоком красок всех цветов радуги. Несмотря на то, что была полнейшая тишина, в моей голове звучал целый органный хорал. Цвета переливались и внезапно гасли, потом вспыхивали в другой части неба. Цвет менялся от синего до красного. Было такое ощущение, что меня придавило к земле, я смотрел и испытывал какой-то первобытный ужас. Как мал человек перед лицом космоса, перед лицом стихии! На улице застыли ещё несколько случайных прохожих. Внезапно всё прекратилось, так же, как и началось. И город погрузился во тьму полярной ночи. А сейчас мы сидели с командиром и зачарованно смотрели на небо. К нам подобрался Славик, наш бортрадист. Правда, ему было уже далеко за сорок, но он всё равно был Славик: «Паша, передали радиограмму из штаба, тебя срочно вызывают в Архангельск, в штаб армии». Вернувшись на базу, я быстренько собрался и на первом попутном борту вылетел в Архангельск. Несмотря на зиму, там не было непроглядной полярной ночи, а были дневные сумерки. Я подошёл к уже знакомому зданию и вошёл в бюро пропусков, где мне выписали пропуск в 306 кабинет к майору Трофимовой. Я помнил то далёкое время – прошло уже три года, как Марья Николаевна Трофимова мне здорово помогла. Вхожу в её кабинет; всё без перемен.
– Товарищ майор, старший лейтенант Колокольников по вашему приказанию прибыл.
– Проходите, присаживайтесь, – она внимательно посмотрела на меня, – Вы у меня уже были, что-то лицо ваше мне знакомо?
– Так точно, – и я вкратце рассказал о своём визите в штаб.
– Очень хорошо, я помню. Вызвали вас, Павел, вот для чего. Сейчас Советский Союз оказывает братский интернациональный долг, ведя боевые действия в Демократической Республике Афганистан. Для поддержки боевых действий сформирован полк транспортной авиации, – она замолчала и внимательно посмотрела на меня, – этот полк нуждается в хороших командирах экипажей Ан-12. Есть предложение отправить вас туда. Вы молоды, перспективны, стоите в плане на подготовку вас командиром. Вы не женаты, да и к Северу ещё не прикипели.
– Товарищ майор, я офицер и буду служить там, где необходимо Родине, – пробубнил я.
– Я это знаю, но мне бы хотелось, чтобы ваше решение переехать в Афганистан было осознанным и взвешенным. Я ещё раз повторю – идут боевые действия в районе Кабула. Летать придётся в Кабул, туда, где стреляют. Насколько готовы вы расстаться со своими друзьями, с установившимся бытом, со своим экипажем, наконец?
Она замолчала и выжидательно смотрела на меня. Затем подошла к боковому столику и налила два стакана чая, один поставила возле меня на стол.
– Павел, мы можем направить в Ташкент любого другого перспективного пилота, поверьте, у нас таких много, но у большинства встают проблемы – жена, дети, прикипел к Северу и другой жизни не представляет. Не хочется ломать человека. Но самое главное – пойми, там идёт война, там тебя могут убить.
– Я это хорошо осознаю. Я, как вы говорите, молодой, перспективный, ни жены, ни детей. Мне проще собраться и уехать на новое место. У меня, в случае чего, не останется ни детей-сирот, ни вдовы. За всех сказать не могу, но любой член нашего экипажа также поехал бы в Афганистан, правда у каждого возникли бы проблемы. У меня их нет. Переехать могу в любое время. А что до того, что война и могу погибнуть – извините, я это знал, когда решил стать военным лётчиком.
– Очень хорошо, Павел, я вас услышала. Теперь с вами хочет пообщаться генерал, – она подняла трубку, набрала номер и сказала: – товарищ генерал, старший лейтенант Колокольников у меня. Да. Слушаюсь.
Она поднялась из-за стола: «Пойдёмте».
В кабинете генерала Батурина беседа практически слово в слово повторилась. В завершение генерал сказал: «Старший лейтенант, возвращайтесь в свою часть, собирайте вещи и через неделю должны быть у майора Трофимовой, готовый отправиться к новому месту службы, – затем подошёл ко мне, крепко пожал руку. – Удачи, Павел».
Сборы были недолги. Закатил отвальную, собрал весь экипаж. Все дружно пожелали мне счастливой дороги, синего неба и чтобы количество взлётов всегда равнялось количеству посадок. Так прошли три года моей службы на Крайнем Севере. Как приехал с одним чемоданом, так с одним чемоданом и уехал.
– Командир, подлетаем, сейчас увидим Ташкент, – прервал мои воспоминания Сергей.
– Отлично, Виталя, пробуй связаться с землёй.
– Не слышат, – через несколько секунд доложил Виталий.
– В зону аэропорта без связи залетать нельзя. Серёга, где ещё сможем сесть?
– Есть рядом аэродром – Ташкент восточный, но он тоже под управлением АДЦ13 Ташкент, соваться тоже опасно. Ещё есть полоса под городом Чирчик, в тридцати километрах, но, боюсь, её нам найти будет непросто.
– Экипаж, летим в Чирчик, Серёга – ищи, Виталя, вызывай постоянно Ташкент южный.
– Чирчик так Чирчик, – весело сказал Алексей, – я там бывал на базаре. Серый, командуй, куда поворачивать.
– Командир, Подход нас видит на локаторе и постоянно вызывает, но не слышит, – крикнул Виталий.
– Серёга, пролетим над Ташкентом, может, поймут, что к чему. Лёха, на ответчике 7700.
– Есть, командир, – ответил Алексей.
– Командир, они поняли, что у нас не работает радиосвязь, и предлагают садиться в Восточном! – прокричал Виталий.
– Лёха, пролетим над ВПП, высота триста, помашешь крыльями, что, дескать, вас поняли.
– Есть, командир, – радостно ответил Алексей.
Я видел, что он сильно устал, пилотируя самолёт вручную. Пролетели над ВПП, помахали крыльями и пошли курсом на Ташкент восточный.
Глава 10
«Хоть бы ноябрьские праздники провести дома, детей уже не видел несколько недель», – тихо ворчит Алексей. Он сидит прямо на бетонке, облокотившись спиной о колесо шасси. Ночное небо над Кандагаром было усыпано звёздами. Нигде я не видел такого звёздного неба, как в Афганистане. Я ходил вокруг самолёта, разминая затёкшие ноги, и немного нервничал. Что-то затянулась загрузка. Ящики с грузом 200 стояли штабелем у грузового люка, но никто ими не занимался. Заправщик давно уже укатил на свою площадку. Было тихо, только миллионы цикад оглашали всё своими голосами. Я заглянул в грузовую кабину. На полу, подложив под себя чехол от двигателя, посапывал наш новый бортстрелок Нурлан, заменивший демобилизовавшегося Еркена. Комнату отдыха оккупировал Максим и храпел так, что, наверное, на весь аэродром слышно. Я прошёл к кабине пилотов, чтобы вызвать по связи дежурного по аэродрому. Сергей с Виталиком заняли наши с Алексеем места в кабине и дрыхли. Не стал их будить. Вернулся на бетонку. Постоял, потянулся. Устали все. Это уже третий полёт без перерыва. Вторую ночь на ногах – или, лучше сказать, на задницах. Летней духоты не было. Всё-таки ноябрь. Была какая-то утренняя свежесть. Спать не хотелось, и я решил прогуляться пешком до здания аэропорта. Пошёл, но, пройдя сотню шагов, остановился. Что там делать? Попытаться ускорить загрузку – очень хотелось вылететь по темноте, но, похоже, всё равно не успеть. Посмотрел на небо. Оно уже не было бездонно-чёрным. В нём появилась некая серость, предвестник скорого рассвета. А, будь как будет. И я побрёл снова к самолёту. На нём не было ни единого огонька, но силуэт хорошо просматривался на фоне уже сереющих гор. Лёха задремал. Я подумал, где бы примоститься, но тут услышал звук мотора, обернулся. К нам катил ГАЗ-66. Ну наконец-то. Вылезли солдаты из санитарного батальона и начали затаскивать ящики в салон. Вспугнутый ими Нурлан вышел наружу. «Ты чехол сверни и на место положи», – крикнул ему проснувшийся Максим. Он тоже вышел на бетонку. Нурлан зашёл вовнутрь. Из машины вылезли три солдата в парадной форме – сопровождающие. Подошёл дежурный аэропорта, передал портфель с документами. Я перебросил его Алексею. Погрузка быстро закончилась, и я крикнул: «Все по местам». Дежурный сказал, что вертолёты поднимать не будет – ещё темно, и все душманы спят. «Ладно, не впервой. Будь здоров», – ответил я и последним зашёл в самолёт. Максим закрыл грузовой люк, и мы все расселись по своим местам.
Виталий доложил, что разрешение на взлёт получено, и мы все начали готовиться к вылету. Через 15 минут мы вырулили на ВПП и сходу начали взлёт. Я поглядел в боковую форточку – на земле ничего не было видно. Всё было нормально. Убрали шасси, убрали механизацию. Двигатели ревели на взлётном. Всё хорошо. Внезапно сбоку полыхнула яркая вспышка и раздался взрыв. Самолёт тряхнуло, но всё оставалось по-прежнему, взлёт продолжался. «Нурик, что это было?» – крикнул я в переговорник. «Ничего не понял, командир, ракеты не было, это точно», – ответил Нурлан. «Макс, проверь». Максим бодро защёлкал выключателями. «Всё нормально, командир», – ответил через несколько секунд Максим. Я потянул РУДы назад, потом вперёд. Двигатели работали нормально. Повращал штурвалом, понажимал педали. Всё работает, как обычно. «НЛО14», – произнёс Алексей. «Взлёт продолжаем», – сказал я в переговорник. Оглянулся за спину – Виталик сидел на своём месте; заглянул вниз, в штурманскую кабину, – Сергей был на месте, но они как бы прислушивались и принюхивались. Алексей тоже был весь собран. Внезапно я почувствовал, что с самолётом что-то не то, но что именно – не мог понять. То ли какой-то посторонний запах появился в кабине, то ли посторонний звук. По приборам всё было ровно. Вдруг открывается дверь в грузовой отсек, и кто-то громко кричит: «Мужики, огонь на крыле!» Максим срывается с места и выскакивает вслед за бойцом. Я быстренько ещё раз пробежал глазами все приборы – всё нормально. Входит Максим. «Командир, из третьего летят искры», – крикнул Максим с порога.
– А огонь?
– Огня не видно.
– Продолжаем взлёт, – сказал я и немного убрал тягу двигателей. Продолжали набор высоты, только теперь не так резво. И вдруг я почувствовал, что самолёт начал крениться вправо. Я выровнял. И тут Максим обрадованно крикнул: «Есть, командир. Масло. Давление падает, температура растёт в обоих двигателях». Все как-то повеселели: нет ничего хуже неизвестности, теперь всё становилось понятно. У нас проблемы, но на душе стало спокойнее. Было ясно, чего ожидать и что делать. Я вывел третий на малый газ. Но температура масла продолжала расти, и скоро стрелка войдёт в красный сектор. Давление было почти на нуле. «Третий винт на флюгирование, двигатель выключить», – отдал я команду. Максим защёлкал выключателями, потом так смущённо говорит: «Двигатель не выключается. На флюгирование не переходит. Нет управления». Это уже интересно. Нужно пойти самому посмотреть на двигатель. Сделать это можно только из грузовой кабины.
– Командир, четвёртый сбросил обороты, температура на максимуме! – взволнованно крикнул Максим.
– Второму взять управление.
– Есть. Второй управление принял.
– Первый управление отдал, – доложили мы звукозаписывающему устройству.
Я отстегнул ремни и пробрался к выходу. Дверь в грузовой отсек была открыта. Я видел, что трое солдат сидели тесной группкой и перепуганно смотрели на меня. «Не дрейфьте, бойцы, и не такое бывало», – бодро крикнул я им. Они испуганно улыбнулись. Я подошёл к иллюминатору и посмотрел в него. Было уже светло, но солнце ещё не встало. Из-под капота шла струя чёрного дыма, в выхлопную трубу летели искры. Я присоединил свой шлемофон к разъёму связи.
– Меня слышно?
– Слышно, – ответил Алексей.
– Прекрати набор высоты и уменьшай скорость до минимума.
– Понял.
Я почувствовал, как скорость начала уменьшаться. Струя дыма пошла более сильная, а сверху двигателя на консоль начали пробиваться языки пламени.
– Макс, горит третий.
– По приборам пожара нет.
– Пожаротушение в ручной, включай первую ступень.
– Есть.
С двигателем ничего не произошло. Огонь не уменьшился, дым также валит густой и чёрный.
– Командир, система не сработала.
– Вижу.
– Макс, быстренько перекачай всё топливо на левую сторону.
– Уже сделал. Осталось килограмм сто. Может, сбросить?
– Нельзя, Макс, здесь открытый огонь, взорвёмся. Включай вручную вторую ступень пожаротушения.
– Командир, двигатель должен быть отключён, а он не отключается.
– Жми, Макс.
– Есть.
Я глядел на двигатель. Раздался хлопок и двигатель окутало туманом. Через пару секунд туман рассеялся. Дым продолжал валить, но огня я не увидел. Хотя, конечно, дыма без огня не бывает.
– Командир, пожар четвёртого, сработала первая ступень, на табло ничего не изменилось, горит «Пожар», – в шлемофоне раздался голос Максима.
Ну вот этого нам только и не хватало для полного счастья. Горят два правых двигателя. Это уже не смешно.
– Макс, вырубай четвёртый.
– Уже пробовал, не управляется.
Здесь мне делать было больше нечего. Четвёртый двигатель не видно. Я посадил бойцов у иллюминатора и сказал, что, если увидят огонь, пусть быстренько бегут и скажут мне. Вернулся в кабину, умостился на своё место. Алексей кивнул мне на штурвал, мол, бери управление. Я махнул головой – не надо, лети сам, а я подумаю, что делать. Нагнулся к Сергею.
– Сколько лететь до Ташкента?
– Если с такой скоростью, то часа полтора.
Точно. Забыл. Я быстро глянул на указатель скорости. Мы летели на самой минимально возможной. «Лёха, потихоньку разгоняйся», – сказал я. Легко сказать – разгоняйся, если третий и четвёртый двигатель не работают, а флюгирование не включается. Это как цепь с ядром на одной ноге. Правда, скорость немного возросла, но левые двигатели работали на полную мощность. Сергей посмотрел на указатель скорости, что-то посчитал.
– Пожалуй, за час долетим.
– Где ещё можем сесть?
– Если не возвращаться в Термез, то Душанбе и Ленинабад.
– Понятно. Летим на свой аэродром. Ленинабад держи запасным.
Очень не хотелось садиться там, где нас не ждут. Проблема с гостиницей, проблема с ремонтом. А куда девать груз 200? А пограничный контроль? Короче, тянем до последнего в Ташкент. Максим сбегал, ещё раз глянул на двигатель: «Дымит, зараза, но огня не видно».
– Мой отец говорил – что сгорит, то не сгниёт, – сказал своё Алексей.
– Ну ты, братан, обнадёжил, – вставил Виталий.
– Командир, нужно где-то садиться, на одной стороне не долетим, левые двигатели работают на максимуме, долго не протянут.
– Экипаж, летим в Ташкент, – ответил я.
– Командир, не долетим.
– Не долетим, так пешком дойдём, – вновь сострил Алексей.
Вскоре все угомонились, молчим, и каждый молит про себя, чтобы долететь и сесть. На меня напало какое-то оцепенение. Алексей пилотирует, Максим всё щёлкает у себя тумблерами. Виталий не переставая слушает эфир. Нурлан, наверное, спит в своей будке. Сергей склонился над картой и что-то шепчет одними губами. Короче, каждый чем-то занят. Это чтобы время быстрее пролетело. Незаметно я отключился.
Тишину прерывает голос Сергея: «Через 5 минут начинаем снижаться. Аэродром посадки Ташкент южный». Все встрепенулись.
– Управление передать первому.
– Есть.
– Первый управление принял.
– Второй управление передал.
Самолёт несколько раз качнулся из стороны в сторону, пока я подбирал положение руля и элеронов. Алексей разминал затёкшие от долгого напряжения руки. Не очень просто держать самолёт, который летит на одной стороне, а другой тормозит. Я перевёл левые на малый газ и начал потихоньку снижаться. Снижаемся, снижаемся, и тут вскрикивает Виталий: «Нам не дают посадку!»
– Как не дают?
– Диспетчер сказал, что аэропорт закрыт.
– Что за хрень? Включи громкую и переключи на меня.
В громкоговорителе послышался шум эфира.
– Ташкент вышка, я 037. Прошу посадку.
– 037, аэродром закрыт. Посадку запрещаю.
– Вышка, это борт 037, спецрейс из ДРА. Лечу с грузом 200. На борту аварийная ситуация, пожар двух двигателей, прошу срочную посадку, заход по прямой.
Несколько секунд была тишина.
– 037, говорит РП15. Посадка запрещена, уходите на запасной.
– РП, прошу связь с военным сектором, это 037.
Прошло несколько секунд.
– 037, это диспетчер военного сектора, переходите на нашу частоту.
– 037, понял.
Виталик пощёлкал тумблерами. В громкоговорителе раздался голос.
– 037, Паша, это ты? Это Фёдор. Что у вас случилось?
– Федя, горим и падаем, а очень не хотелось бы.
– Паша, ничего не могу поделать. Ожидаем литер. С минуты на минуту. На вышке полно кагебешников. Паша, продержись минут 15, и сядешь.
– Федя, не могу. Конец связи.
– Виталий, включай рабочую.
– Включил.
– Борт 037, ответь Ташкент подход.
– 037 на связи.
– Приказываю освободить зону. Курс 320, высота 1200. Как приняли?
– Подход, принял, но выполнить не могу. Конец связи.
– Виталий, выключи эту хрень.
– Есть, командир.
– Внимание, экипаж, садимся.
Закипела предпосадочная суета. Сергей читал карту. Вдруг Алексей говорит: «Вижу справа борт, похоже, ИЛ-62. Это и есть, наверное, литер. Командир, мы сближаемся».
– Экипаж, продолжаем посадку.
– Командир, борт изменил направление, идём параллельными курсами. Расстояние менее полукилометра.
