Геннадий Русланович Хоминский
«Черный тюльпан». Повесть о лётчике военно-транспортной авиации
Глава 13
Последние полгода выдались очень напряжёнными. Летали много, даже очень много. Уставали страшно, но делать было нечего. Этот полёт из Баграма должен быть, по нашим расчётам, последним в этом году. Впереди отдых и новогодние праздники. И вот наконец-то шасси застучали по бетонным плитам Ташкентской ВПП. Что-то полёт получился очень тяжёлым, давненько так нас не доставали. Мало того, что это был третий полёт подряд, так всё шло косяком. Во-первых, забыл положить новую зубную щётку в свой лётный чемоданчик. Беда невелика, но жутко не люблю нечищеные зубы. И когда утром умывался из канистры прямо возле шасси, то зубы почистить не смог. Ерунда, мне не целоваться, но настроение испортилось. Пообедать не успели, так как столовка была закрыта на спецобработку. Нужно было задержаться на пару часиков, получить сухпай и как-то перекусить, но подвезли раненых – ждать было нельзя, нужно срочно лететь. И ведь было какое-то нехорошее предчувствие перед взлётом. Началось с того, что не запустился третий двигатель. Пришлось Максиму тащить стремянку и лезть под капот вместе с баграмским инженером по эксплуатации. Что-то они там подкачали, подкрутили, и двигатель запустился. А дальше пошло всё наперекосяк. На рулении Алексей прозевал поворот и чуть не скатился с рулёжной дорожки. Пришлось резко тормозить, да так, что в кабину заскочил сопровождавший раненых военврач и обматерил нас. На исполнительном старте карту прочитали, всё нормально, но табло «К взлёту не готов» продолжало мигать. Разобрались. В запарке Максим не выключил тумблер закольцовки гидросистемы. Потом оказалось, что не готов один вертолёт из прикрытия. Стояли, ждали на исполнительном полчаса. А самолёт был загружен ранеными, и с ними только один военврач. Он нас попросил везти поаккуратнее, так как среди них было несколько тяжёлых. Короче, к взлёту нервы у всех были уже подкручены. Только взлетели, сразу по нам пустили «Стингер». Один вертолёт промешкал с тепловыми ловушками, и «Стингер» угодил ему в двигатель. Вертолёт, оставляя за собой дымный след, быстренько направился в сторону аэропорта и благополучно сел. Мы продолжали взлёт с одним вертолётом прикрытия. Но, к счастью, «Стингеры» больше не вылетали. Однако через несколько минут с горы по нам ударил зенитный пулемёт. Он бил прямо в лоб. Я видел вспышки выстрелов, видел следы трассеров, которые, к счастью, уходили мимо нас. Серик, наш новый бортовой стрелок, взамен погибшего Нурлана, не видел пулемёта и не мог стрелять по нему. Хорошо, что его заметил вертолёт и начал обстреливать ту гору. Но тоже не попадал. И тут несколько бронебоек от пулемёта попали нам в фюзеляж. Было ощущение, что по корпусу ударили тяжёлым молотом. Удара было три или четыре. Но вскоре выстрелы смолкли – это их добил вертолёт. Мы все притихли и внимательно смотрели на приборы. Но ничего неправильного в их показаниях не было. Мы продолжали взлёт. Максим проверял все системы – всё было в порядке; затем пошёл в грузовой отсек к раненым. Вернулся через пару минут. Тоже ничего не увидел. Ну и ладно, летим дальше. Настроение было гадким. Как-то всё получилось неправильно. Проморгали «Стингер» и чуть не потеряли вертолёт. Попали под огонь пулемёта, хотя прекрасно знал, что он там может быть. Нужно было пораньше начинать делать разворот, тогда бы они нас не достали? Но я загляделся на дымящийся вертолёт и упустил момент начала разворота. Да ещё неизвестность, куда попали пули, тоже настроения не добавляла. А тут ещё заходит военврач и говорит, что два бойца померли, а он ничем не смог им помочь. Летели на минимально возможной высоте, так как грузовая кабина практически не герметична. И тут начались непонятки. В кабине становилось всё теплей и теплей. Я просунул руку под панель – оттуда дул горячий воздух. Сказал Максиму, чтобы он выключил отопление, но он ничего не мог с этим поделать. Кран отопления не управлялся. Странно. И вентилятор почему-то не включался. Видимо, снаряд всё-таки что-то нам повредил. Мы все по очереди начали раздеваться. Первым стянул с себя комбинезон Сергей, ему в своём отсеке было жарче всех. Затем Алексей, затем я. И только Виталий с Максимом стойко переносили жару. Внезапно заревела сирена. Я глянул на панель – моргала лампочка давления в гидросистеме. Естественно, выключился автопилот. Я подхватил штурвал и начал выравнивать накренившийся самолёт. Штурвал был очень тяжёлый, и я крикнул Алексею, чтобы помогал. Выровняли. Летим дальше. Держим штурвал в четыре руки.
Так и долетели до Ташкента, так и сели. Несмотря на то, что через неделю наступит Новый год, признаков зимы в Ташкенте не видно. Снега нигде нет, рулёжки чистые, трава зелёная. Зарулили на спецстоянку. Нас ждало несколько санитарных машин. Начали разгружать раненых, укладывать их в санитарки и увозить в госпиталь. Подошёл военврач и говорит, что пятеро не долетели. Пока мы одевали на себя снятые комбинезоны, машины с ранеными и военврачом уехали. Я выхожу из самолёта и, о чёрт, под крылом стоят пять носилок с мёртвыми. И никого больше нет. Я заскочил снова в кабину и начал вызывать военного коменданта, чтобы разобраться с трупами. Но тут в разговор вмешался дежурный по штабу и сказал, что меня срочно вызывает к себе командир части, чтобы я всё оставил на Алексея, а сам мухой летел в штаб. Но быстро не получалось – до штаба топать километра три. Начал вызывать дежурную машину. Пока дежурка ехала, на связь вышел военный комендант. Доложили ему об оставленных трупах. Он начал разбираться с медиками. Вскоре подъехал дежурный уазик, и мы, оставив Виталика и Максима караулить покойников, залезли в уазик и поехали к штабу.
Забежал в кабинет к Ивану Вениаминовичу и обомлел. За столом сидит моя мама, и они с командиром пьют чай с вареньем и пирожками, которые лежат в тарелке.
– Товарищ полковник, майор Колокольников по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал я, а сам смотрю на маму и глазам своим не верю. В последнем письме не было никакого намёка, что она собирается ко мне в гости.
– Павел, не на плацу – так орать. К тебе мама приехала, а ты даже не удосужился организовать встречу. Ну да ладно, мы с Верой Николаевной, покуда ты летал, чаи гоняли. Пирожки у вас, Вера Николаевна, знатные.
– Товарищ полковник, у нас там…
– Павел, всё знаю, потом разберёмся. Тягач я уже отправил, самолёт отбуксируем к ремонтной базе. И санитарка из госпиталя уже выехала, а военврачу я хвоста накручу.
– Павлик, какой ты взрослый стал, мне аж страшно. И голос такой – не как дома, и выправка, – проговорила мама, подошла и прижалась ко мне. – От тебя так сильно пахнет потом, ты, наверное, устал?
– Нет, мамочка, с чего бы мне уставать? Целый день в кресле.
– Павел, бери дежурку и езжайте с мамой в гостиницу, я уже звонил, чтобы ей приготовили номер. Отдыхайте, когда нужен будешь – вызову. Всё.
Я взял мамину сумку с вещами, сумку с припасами, мы сели в машину и поехали в гостиницу. Я привёл её в свою комнату, усадил на кровать, а сам пошёл в душ и переодеться. Выхожу из душа, а за столом сидят Алексей и Сергей и лопают мамины пирожки.
– А вы что тут делаете? Мне-то хоть оставьте.
– Командир, пирожков целая сумка, хватит и тебе, – с набитым ртом ответил Сергей.
– Павлик, не переживай, пирожков на всех хватит. Я много напекла, а закончатся, так я ещё спеку. Ведь Лёша и Серёжа – твои друзья?
– Мамуля, друзья, и я их хорошо знаю, поэтому и переживаю за пирожки. Так, Лёха, кончай лопать, иди зови остальных и найди ещё чайник, а то одного будет мало. Серёга, приведи сюда Серика, он тоже голодный, от пирожков не откажется.
– Пузырь прихватить? – забеспокоился Алексей. – Ведь мама приехала, а это в нашей жизни праздник.
– Ну, раз пошла такая пьянка – тащи.
Алексей с Сергеем быстренько ушли. Мы с мамой остались одни.
– Павлик, а тебя твои друзья любят и уважают, сразу видно. Сколько их у тебя?
– Мамуля, я командир, и меня любить не нужно. А уважают? Да, наверное, уважают.
– Тебя командиром зовут?
– Да, мамуля, я их командир, командир экипажа, и летаем мы вместе после того, как я попал в Ташкент.
– И сколько вас летает вместе, сынок?
– Мамуля, экипаж нашего самолёта шесть человек, включая меня.
– Пригласи их всех к себе, я хочу на них посмотреть, а заодно и покушают. Вы ведь не обедали.
– Уже позвал, скоро придут, и никаких пирожков нам не хватит.
– А у меня ещё сало есть и яблочки.
– Молодец, мамочка. Алексей принесёт ещё еды, и славно посидим. Ты лучше расскажи, как ты решилась ко мне прилететь, да ещё без предупреждения?
– А что, Павлик? В школе начались каникулы, я взяла отпуск и прилетела. Меня начальник районо на машине довёз до станции, там на поезде до города, а дальше самолётом. Билеты все он заранее мне заказал. Денег хватило, мне ещё Тамара дала на дорогу. Спасибо ей. С ней вместе мы пирожков настряпали. Думали, думали, что тебе привезти, вот и надумали пирожков разных наделать.
Дверь раскрылась, и весь мой экипаж ввалился ко мне в комнату. Принесли два чайника, стаканы, у Алексея была бутылка водки и пакет с разной снедью, которой его всегда снабжала Лариса. Даже Серик принёс завёрнутый в газету большой кусок копчёной конины, которую ему недавно прислали из дома. У Максима карманы куртки оттягивали ещё две бутылки. Но, думаю, ничего страшного. Самолёт встанет на ремонт, это пару недель. Так что можно расслабиться, тем более такой повод. Мама приехала. Началось славное застолье. Я познакомил маму с каждым своим другом. Ей все ребята очень понравились, особенно, мне кажется, Алексей. Он выглядел среди нас самым взрослым, и как бы умудрённым жизненным опытом. Пили чай, заедали пирожками. Пили водку, закусывали кониной и салом. Все хвалили мою маму, а той это очень нравилось – было видно по ней. Ближе к вечеру в комнату постучала и зашла дежурная по гостинице. Мы её тоже усадили за стол. Она сказала, что комната для моей мамы готова, на что мама возразила: «Я приехала не в комнате сидеть, а повидаться с сыном. Если можно, и Павлик не против, я поживу вместе с ним». Дежурная согласилась, только сказала, что нужно будет вечером, когда закончим ужинать, стол вынести в коридор, а кровать принести сюда. Виталий сказал, что это не вопрос, всё сделаем. И мы продолжили наш ужин. Мама расспрашивала каждого, кто он, откуда, как ему живётся. Особенно опечалилась, когда Сергей рассказал, что его жена с мальчиком и девочкой не захотела переезжать к нему от своих родителей и подала на развод. Он ей всё подписал и уже два года не видел ни её, ни детей.
– Дети, негоже жить в одиночестве, нужно вам всем обзаводиться семьями. Годы ваши летят, а потом может быть уже поздно.
– Мамуля, я знаю, что ты всех, кто моложе тебя, называешь детьми. Это очень приятно. Но на самом деле мы все давно уже не дети, мы солдаты. И наша служба не способствует обзаведению семьями. Вот только Лёха у нас исключение. Но таких жён, как его Лариса, больше, наверное, нет. Он семейный человек, но семью свою видит не часто. И только благодаря его Ларисе, которая его понимает и любит, он остался семейным человеком.
– Командир, есть предложение: завтра все ко мне. Лариса будет очень рада познакомиться с вами, Вера Николаевна. Вопрос с Васильевым я сам улажу, Серику оформим увольнительную на трое суток, – сказал Алексей.
– А вы, Лёша, где живёте?
– Мамочка, он живёт как помещик – в своём доме в пригороде Ташкента.
– Кстати, Вера Николаевна и Павел. Нечего вам околачиваться в гостинице, доживёте остаток отпуска у меня, места на всех хватит.
– Спасибо, Лёша. Я не знаю, удобно ли это; как Павлик скажет, так и сделаем.
– Мамуля, это отличный вариант. У Алексея чудная семья, большой дом, участок.
На том и порешили. Все начали расходиться спать, очень устали, двое суток без сна, да ещё этот крайний полёт все нервы вымотал. Если бы не приезд мамы, все давно бы дрыхли без задних ног. Сергей сгрёб всю посуду и пошёл на кухню мыть. Серик, положив голову на подоконник, спал. Виталий с Максимом вытащили лишнюю мебель в коридор и притащили вторую кровать. Затем забрали к себе Серика, распрощались и разошлись по своим комнатам. Мы остались с мамой одни. Я вышел на улицу проветриться, а мама стала собираться ко сну. Несмотря на то, что до Нового года была ровно неделя, на улице была чудная погода. Ветра не было, совсем не холодно. Воздух свежий и чистый. Звёзды на небе. Благодать. После выпитого мне было на душе спокойно и как-то умиротворённо. Постоял минут десять – на крыльце больше никого не было – и вернулся в комнату. Мама лежала в постели и смотрела на меня. Я тоже разделся, выключил свет и лёг.
– Мамочка, расскажи мне про себя: как ты живёшь, как твоё здоровье, как нашла меня?
– Павлик, нашла очень просто. Вышла с самолёта в аэропорт. Подошла к милиционеру и спросила, где здесь служат военные лётчики. Сказала, что прилетела к сыну, майору Колокольникову, может, он знает. Милиционер проводил меня до проходной в военную часть. Там стоял солдатик. Я сказала, что прилетела к сыну, он вызвал офицера; рассказала тому, что ищу тебя. Он позвонил куда-то, пришёл другой офицер и забрал меня в штаб, а там сидел Иван Вениаминович, который тебя знает. Очень вежливый и обходительный человек. Напоил меня чаем. Пока мы ждали тебя, обо всём расспросил. Культурный, не часто такого встретишь. Тебе, Павлик, очень повезло с командиром.
– Да, мамуля, мне, наверное, везёт на хороших людей. Я вообще думаю, что хороших людей очень много. Только они почему-то стесняются быть всегда хорошими. А как твоё здоровье?
– Да что здоровье, нормальное. Только вот желудок сильно меня беспокоит. Была в больнице, выписали мне лекарства, пью. Вроде помогает. Да ещё спина иногда даёт о себе знать. Ты лучше о себе, Павлик, расскажи.
– Да что рассказывать. Летаем, всё нормально. Бывает тяжело, но ведь мы солдаты, должны стойко переносить все тяготы и лишения военной службы – так записано в уставе. А вообще, мамуля, о военной службе рассказывать много нельзя. Но ещё будет время, обязательно поговорим. Ты лучше про себя расскажи.
Рассказывая о своей жизни и о жизни в посёлке, мама сказала, что 1 сентября её приглашали в школу, как самую уважаемую учительницу в районе, которая проработала более 25 лет в нашей школе. Ей сделал предложение начальник районного отдела народного образования, чтобы она согласилась поработать ещё несколько лет. «Выглядите вы отлично, здоровье тоже хорошее. Вера Николаевна, у нас сложилась тяжёлая ситуация, и в этом году у нас нет преподавателя по русскому языку и литературе», – уговаривали её. Короче, мама согласилась поработать ещё.
– Мне ведь, Павлик, скучно одной дома сидеть, особенно зимой. А так я при деле, с ребятами, с людьми, – словно оправдывалась она.
– Мама, если есть силы и позволяет здоровье, конечно, работай. И тебе веселее, и польза школе немалая, – согласился я, – расскажи, как прошла первая линейка. Ведь ты была на ней?
– Павлик, всё было отлично, как всегда. Выступил директор, представил меня – хотя что меня представлять, кто меня не знает? Родители, которые привели своих первоклашек, почти все учились у меня. Цветами завалили, еле половину или даже меньше до дому донесла. Знаешь, кто мне помог цветы донести? – и посмотрела на меня.
Меня как током стукнуло: неужели Люда? Но виду не подал: «Кто же?»
– Людмила, соседка наша. Она дочку Машеньку приводила в первый класс. Такая милая девчушка, правда, с короткой стрижкой, но зато с большущим белым бантом. И как только Людмила умудрилась его завязать?
Я вспомнил, как провожал глазами Люду в школу, в первый класс. Заглядывал через свою калитку, как она идёт, тоже с короткой стрижкой и белым бантом. В груди защемило, какая-то тоска, что ли. Да, тоска по детству, которое ушло и никогда больше не вернётся.
– Мама, расскажи, как Людмила, как живёт?
– Да живёт как-то. Устроилась работать в магазин продавщицей, пить вроде перестала. Мужиков около неё не видно. Может, образумилась? Тяжело ей одной дочку поднимать. Но женщина она ещё не старая, может, и сыщет своё счастье где, – мама глубоко вздохнула и смахнула с глаз слёзы.
– Про меня не спрашивала?
– Ну как же, спросила, как служишь, где, женился или нет. Я ей всё рассказала. Что служишь в Ташкенте. Про Афганистан говорить не стала – незачем. Что тебе уже за 30 лет, а всё живёшь бобылём.
– Мамочка, я не живу, а служу и летаю. И мне одному легче. Переживаю только за тебя, а так ещё пришлось бы за кого-то. Всё нормально, мамуля, всему своё время.
На том мы и заснули.
Утром проснулся поздно, часов в десять. Маминой кровати уже не было, а стоял, как обычно, стол. Ничего себе, я даже не услышал. Мамы в комнате тоже не было. Я быстренько встал, умылся, оделся и вышел в коридор. Слышу на кухне голоса. Захожу, а там уже человек десять слушают мою маму, как та рассказывает о жизни в посёлке. За разговорами она уже нажарила полную сковороду картошки с капустой и салом. И не зря, так как там же крутились Виталий и Максим.
– А вот и командир проснулся. Кушать подано.
– Ну вы, мужики, даёте – я даже не слышал, как кровать вынесли.
– Всё нормально, командир, отсыпайся после трудов праведных. Полковник Васильев где-то здесь уже ходил.
– Иван Вениаминович сказал, как только картошечка будет готова, его позвать, он в кабинете у коменданта, – сказала мама.
– Ну тогда пойдёмте завтракать. Макс, сгоняй за полковником, и ребят не забудь позвать.
Мы расселись за столом, посреди стояла большая сковорода и ещё шкворчала от жара. Макс зашёл и говорит, что Лёха с Серёгой ещё дрыхнут и просыпаться не хотят.
– Ладно, начнём без них, проснутся, придут, – сказал я.
– Как это дрыхнут, как без них? – сказал Алексей, заходя в комнату.
Следом за ним показался и Сергей.
Иван Вениаминович рассказал, что самолёт посмотрели техники: пробит бак с гидравлической жидкостью, перебит какой-то кабель и трубопровод. Короче, работы на полмесяца.
– Так что всем отгулы на две недели, за исключением Макса. Ты у самолёта, – сказал Иван Вениаминович. – Я слышал, Лёха вас забирает к себе. Хорошая идея. Вечером загляну, а то вы тут без меня мамин отпуск уже отметили?
Вскоре к гостинице подъехал командирский уазик, и мы с мамой и Алексеем поехали к нему домой. Проезжали по Ташкенту – маме город очень понравился; остановились на Алайском базаре. Хотел угостить маму пловом, но она отказалась, сказав, что рис её желудку противопоказан. На базаре купили гранаты, дыню и виноград – не ехать же в гости с пустыми руками, хотя Алексей говорил, что дома у него всего полно. Подъехали к дому; нас вышла встречать Лариса, мальчишек видно не было. Алексей с Ларисой освободили одну из комнат, которую занимали пацаны, и отдали её нам с мамой. Мальчишек переселили в зал. Они появились только под вечер, когда Алексей занимался разведением огня в мангале. На ужин предполагался шашлык, который Лариса поставила мариновать ещё с утра. Через некоторое время во двор ввалилась шумная компания во главе с Иваном Вениаминовичем. Были все, включая и нашего стрелка Серика. Они принесли с собой сумку с водкой и ящик Жигулёвского. Серик тащил большую сумку с различными овощами, которые мама с Ларисой принялись разбирать, мыть и чистить. Несмотря на то, что на улице было достаточно тепло, хотя уже заканчивался декабрь, стол накрывали на веранде, так как вечером обязательно будет прохладно. Через час всё было готово. Пиво стояло на столе, водка также. Стояли чашки с нарезанными помидорами и огурцами. Фрукты и виноград просто положили на скатерть, так как чашек для них не хватало. Посреди стола стояла большая кастрюля с варенной в мундире картошкой. Шашлык Алексей обещал подать минут через десять. Все расселись, налили по первой и выпили за мамино здоровье, за то, что нашла в себе смелость и приехала к нам в гости. Пока закусывали, Алексей притащил целую охапку шампуров с мясом, издающим такой запах, что у всех перехватило дыхание. На шашлык накинулись, как будто не ели целую вечность. Даже налить по второй было некогда. Но ничего, вскоре опомнились и продолжили трапезу, как и полагается, чинно и благородно. Иван Вениаминович встал: «Предлагаю выпить за славный экипаж майора Колокольникова, за его маму, которая проделала неблизкий путь, чтобы оказаться с нами за одним столом. За Ларису, без которой ничего этого не было бы. Но всё-таки в первую очередь за тебя, Паша, за твоё мастерство, которое не один раз спасало тебя и твой экипаж. Ура!»
Выпили третий тост за тех, кого нет с нами; выпили за женщин, за тех, кто в небе, и за много ещё чего правильного. Вскоре обязательные тосты были завершены. Мама пересела ближе к Ларисе, к ним присоединился Иван Вениаминович, и они о чем-то тихо беседовали. Лёхины мальчишки, поев шашлыков, ушли в зал смотреть телевизор.
Мама сказала: «Смотрю я на вас – все молодые ребята, офицеры, видные, а женат только один Лёша. И, главное, сколько вокруг красивых девушек. Ну что же вам нужно, что не женитесь?»
– Мамуля, я тебе уже несколько раз объяснял, что военная служба и семейная жизнь несовместимы. Ну куда я приведу молодую жену? В общежитие, а сам в полёты дня на три-четыре. А она будет одна сидеть в четырёх стенах, затоскует и убежит к своей маме. Или, чего доброго, найдётся друг, который будет её развлекать.
– Вера Николаевна, не переживайте, выйдет Павел на пенсию, тогда и жену найдёт, верно, Макс? – сказал Иван Вениаминович.
– Так точно, товарищ полковник, отбоя от женщин не будет, – лихо подтвердил Максим, – уж я-то знаю.
– Какая пенсия, ему только тридцать лет.
– Вера Николаевна, пенсия придёт – и заметить не успеете. В армии нужно отслужить двадцать пять лет, и на пенсию. Считайте. Четыре года училище, год в Мелитополе. Уже пять. Три года на Севере, а там идёт год за два. Это уже получается одиннадцать. Пять лет у нас. Тоже год за два. Осталось всего четыре года. Если будет у нас служить, то тоже год за два. То есть осталось отслужить ещё два года. И будет вашему Павлу тридцать три года. Возраст Христа. И явится к вам в деревню молодой подполковник, пенсионер, лётчик. Да невесты в очередь выстроятся, – резюмировал Иван Вениаминович, – уж Макс-то знает.
– Так точно, товарищ полковник. На свадьбу всем экипажем приедем.
– И я приеду, если пригласите, – сказал Серик.
– Конечно, Серик, ведь мы экипаж. Как говорится, один за всех и все за одного, – сказал Алексей.
– Я думаю, так долго ждать не будем, – хитро сказала Лариса и посмотрела на меня, – есть одна прекрасная женщина в санчасти.
– Это ты про Оленьку? – спросил Иван Вениаминович. – Хорошая девушка. Приехала к нам за женихом, а он погиб в Афганистане – наш, лётчик. Осталась одна, поступила к нам в медчасть. Потом появился один засранец, командировочный. Девушке мозги закрутил, да и укатил домой, к жене. А Оля с мальчиком осталась одна. Она мне как дочь, так что, Павел, никаких шуток с ней не потерплю.
– Да не до шуток Павлику. Я Олю хорошо знаю – когда ещё Лёша в госпитале после той катастрофы лежал, я с ней познакомилась, и сейчас общаемся. Павлик ей нравится, я знаю.
Я зарделся, как красна девица, и говорю: «Давайте вопрос с моей женитьбой отложим до утра, уже поздно». Все замолчали, каждый думал о своём.
Виталик взял гитару, несколько минут просто перебирал струны, а затем возникли неторопливые аккорды, и он запел: «Задремал под ольхой есаул молоденький». Ему начал подпевать Алексей, затем подключился Серёга. Песня получилась на славу. Мама с Ларисой перестали разговаривать и сидели слушали. «Он во сне видит дом, мамку да сестру». Песня закончилась. Алексей с Сергеем о чём-то переговорили с Виталием, и раздались аккорды новой песни. У меня пошли по телу мурашки. «В Афганистане, в «чёрном тюльпане», с водкой в стакане мы молча плывём над землёй». Все притихли, мама тоже замолчала и внимательно слушала. «Чёрная птица через границу к русским зарницам несёт ребятишек домой». Аккорды становились всё жёстче и жёстче. Голоса звучали всё твёрже и громче. Пели все. У Ивана Вениаминовича по щеке текла слеза. Слёзы были в глазах Ларисы. Слёзы душили Алексея, да и всех нас. «Но надо добраться, надо собраться, если сломаться, то можно нарваться и тут». Я внезапно вспомнил наш вчерашний полёт. Бронебойные пули могли попасть в кабину и убить меня или кого-то из ребят, могли попасть в двигатель, и всё могло быть очень плохо. «И мы идём, от гнева стиснув зубы, сухие водкой смачивая губы». Мама поднесла ко рту платок и еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. «Опять нести на родину героев, которым в двадцать лет могилы роют». Затих последний аккорд. Все замолчали, затем молча налили водки в стаканы и так же молча выпили.
– Деточки мои, неужели эта песня про вас, Боже, как это страшно, – только и смогла вымолвить мама.
– Про них, Вера Николаевна, про Пашу, про Лёху, про Серёгу, про Витальку и Макса, про Серика и про всех тех, кто делает эту тяжёлую работу. Про тех, кто не смог вернуться из полёта, и про тех, кто не смог вернуться из боя, – сухим голосом сказал Иван Вениаминович.
– Я несколько раз слышала эту песню по радио, но не могла подумать, что это про тебя, Павлик. Очень жёсткая песня, написал её талантливый поэт, который сам, наверное, был на этой войне. Как страшно.
– Ну вы нашли, о чём петь. Только расстройство одно от вашей песни, есть ведь другие хорошие песни, – сказала Лариса.
Все замолчали. Мама, чтобы разрядить обстановку, спросила, что такое «чёрный тюльпан» и что такое «Стингер».
– «Чёрный тюльпан» – это наш самолёт, который на взлёте выпускает тепловые ловушки; если на него смотреть снизу, то он чёрный с алыми трассами ловушек, похож на тюльпан, – пояснил Сергей.
– Мамочка Верочка, «Стингер» – это такая ракета, которой духи хотят завалить наш самолёт, – ответил Серик, – но пока я сижу в задней кабине и вижу «Стингер», я его к самолёту не подпущу.
– Это Серик, наш бортовой стрелок, и он защищает наш тыл, – пояснил Максим.
– Да какой там «Стингер»! Вы, Вера Николаевна, посмотрите на Лёху. Его оглоблей не перешибёшь, не то что «Стингером», – со смехом сказал Иван Вениаминович.
Все рассмеялись, похлопали Алексея по плечам. Напряжение было снято, снова все начали разговаривать, шутить, есть остывшие уже шашлыки и пить пиво. Только мама сидела, замкнувшись в себе, и горестно вздыхала. Через несколько минут она сказала, что устала, и Лариса проводила её в комнату. Мы посидели ещё и разошлись спать уже за полночь. Я тихонько вошёл в нашу комнату, мама спала или делала вид, что спит. Я разделся и тоже лёг.
Проснулся утром рано. Но, несмотря на это, мамы в комнате уже не было. Я оделся и пошёл на кухню. За столом уже сидели Сергей, Виталик, Максим и Серик. Им нужно было возвращаться в гостиницу, а Серику – в казарму. Максиму нужно было идти на ремонтную базу и проконтролировать, как ремонтируется наш самолёт. Мама с Ларисой накрыли стол и разогревали на сковороде остывшее мясо. Скоро пришёл и Алексей с мальчишками. Я посидел, посидел, да и пошёл на улицу умываться. Утро было морозное. Вода подёрнулась ледком. Я разбил его и умылся прямо из бочки, стоявшей во дворе. Мимо прошли ребята на автобусную остановку, пожелав мне хорошенько отдохнуть. Вернулся на кухню. Мама о чём-то шепталась с Ларисой и Алексеем. При моём появлении они замолчали, и я понял, что речь шла обо мне. Опять, наверное, обсуждают мои перспективы на женитьбу, подумал я.
– Павлик, мы с Ларисой и Лёшей хотим в церковь съездить, ты поедешь с нами? – спросила мама.
– Мамочка, да что же я там буду делать? Я и в церкви то никогда не был.
– Как, сынок, что будешь делать? Попросишь у Бога, чтобы вам удача была в вашей тяжёлой службе, что бы он охранял вас от всяких духов и «Стингеров». Зачем люди в церковь ходят? У Бога попросить прощения, попросить здоровья, душу раскрыть перед ним. Сразу легче человеку становится. Душа очищается.
– Мама, я офицер Советской армии, майор, командир боевого самолёта, коммунист, наконец, а ты меня хочешь привести в церковь.
– Вера Николаевна, не нужно Павла уговаривать, не пойдёт он, да и зачем ему проблемы с политотделом, – сказал Алексей, – поедемте сами, пусть он дома отдохнёт, ему это нужнее.
– Хорошо, пусть будет по-вашему, – вздохнула мама.
Они встали и пошли из дома на улицу, где их уже ожидал сосед на «Москвиче», с которым Алексей договорился съездить в город.
Я побродил по двору, убрал мусор возле мангала, на котором вчера жарили шашлыки. На веранде убрал со стола оставшуюся с вчера посуду, отнёс на кухню и помыл. Собрал пустые бутылки. Подогрел себе оставшееся мясо, позавтракал. Делать было нечего. «Нужно было с ними поехать – в церковь, конечно, не ходить, просто погулять по городу», – запоздало подумал я. Я люблю бывать в Ташкенте. Очень приятный город, чистый; даже сейчас, когда на календаре зима, в городе полно зелени. Затем вспомнил все детали нашего крайнего полёта. Сколько раз говорил себе – нельзя отвлекаться ни на что при взлёте и посадке. А тут опять отвлёкся на подбитый вертолёт, и чуть самого не подбили. Нужно быть собраннее, тогда шансов благополучно вернуться домой и вернуть всех своих ребят значительно больше. В следующий раз на взлёте нужно попробовать немного изменить технологию взлёта. Шасси убрать сразу же после отрыва. И не задирать нос в облака в попытке быстрее набрать высоту, а наоборот, уменьшить вертикальную почти до нуля и максимально разогнаться на полном газу. И после этого убрать всю механизацию полностью. Самолёт, ясное дело, начнёт проседать, но у меня будет запас по скорости, смогу парировать. И когда закрылки полностью уйдут – штурвал на себя и спиралью с креном до сорока пяти градусов набирать высоту, не приближаясь к горам. Вертикальную постараться держать до тридцати метров, пока скорость не начнёт падать до минимальной, но я уже буду высоко и прямо над аэродромом. Я взял тетрадку, ручку и записал все процедуры. Надо бы показать это Ивану Вениаминовичу, но, боюсь, не разрешит. Сначала сам попробую – будет его ответ. Нет, говорить не стоит. Вот когда попробую сам, тогда и расскажу. За этими рассуждениями я не заметил, как подошло время обеда. Уехавшие в церковь до сих пор не вернулись. Наверное, решили побродить по Ташкенту. Может, на базар заехали – значит, чего-нибудь привезут вкусненького. Это бы хорошо, не нужно будет морочиться с обедом. Зашёл в зал, там мальчишки смотрели телевизор. Я присоединился к ним, но смотрел невнимательно и даже не понял, что показывали. Мысли были в моем самолёте. Вскоре приехали мама и Алексей с Ларисой. Как я угадал: они притащили полную сумку разной еды с базара и целую кастрюлю плова. Алексей ещё занёс бумажный мешок, в котором развозят почту. В мешке лежали наши шлемофоны.
