Галина Точилова
Записки блокадницы
– Посмотреть, не поколол ли иголками корму, – так как там моря не было, а кругом рос сосняк.
Все посмеялись, а на самом деле приехали спросить, что делать с пистолетом. Он обещал решить этот вопрос. Но вскоре крестного перевели в Ленинград во Фрунзенское училище и назначили директором подсобного хозяйства, которое находилось в Мозино под Гатчиной. Он вызвал тетю Аню, и она уже в январе уехала туда. Вот в училище крестный и сдал этот злополучный пистолет.
Через месяц получаю письмо и фото: Николай – офицер польской армии и служит офицером в тамошних войсках. Осваивает уже известный ему язык и просит сохранить то, что оставил. И к маме обращается, чтобы меня туда к нему отпустила, и мы там поженимся. Ну уж нет! Такие заморочки, ребусы и кроссворды мне не нужны.
Наша хозяйка Татьяна позавидовала мне и попросила помочь ей тоже с кем-то завести переписку. Написали, послали. Получил и ответил хохол Апанас, 1913 года рождения. Пишет о себе – он с Украины, немцы сожгли его хату вместе с семьей, остался один сын, который служит с ним в одной части. И он после Победы не знает, куда приткнуться. А у Тани муж погиб на фронте, и, как бы шутя, она его пригласила. Про себя мы обозначили его как дед Апанас. Пригласив его к себе, она подумала – когда еще Победа, и очень ошиблась.
И вот всеобщая радость – 9 мая, Победа! И очень скоро смотрю в окно, лето, на улице теплынь, и идет сержант в годах, весь в медалях, а сзади парень на тележке везет вещи. Останавливается возле наших ворот. Кто такой? И сердце екнуло. Тетя Аня встречает его и мне кричит:
– Ищи Татьяну!
А я знаю – она у своей подружки Олимпиады. Прибегаю, а они там веселятся, ухахатываются до слез, до мокрых штанов. Я с порога ей:
– Так, веселишься! А там дед Апанас с вещами приехал.
Обе с открытыми ртами без слов некоторое время пребывали. Очнулись, пошли. Дед Апанас оказался мужиком хватким, живо в райком и военкомат смотался, встал на учет, ему быстро работу хорошую подобрали, прописку сделали, Надюшку в пионерлагерь отправил, Лидушку в детский садик устроил, что было нелегко.
Татьяна сначала как бы придавлена была такими быстротечными событиями, потом свыклась. Как дальше события развивались, мне уже было недосуг выяснять, так как экзамены были на носу, и их по новой программе предстояло сдавать. Это были пробные экзамены на аттестат зрелости, и еще появилось новшество – после школы можно сразу в университет поступать, минуя институт. Сдавать надо было все предметы, и те, что в младших классах проходили и уже забыли. Затор у всех был с рисованием и чистописанием.
В Москве открылись коммерческие магазины, где без карточек и талонов можно было купить всякие продукты. А нам, десятиклассникам, давали каждый день в поддержку хлеб белый и черный по 100 граммов. Всем классом решили – его не есть, а продавать задорого на рынке и деньги к выпускному копить. Решено – сделано. Лида Рожина всю коммерцию взяла на себя. В такое еще голодное время мы в коммерческом накупили всякой всячины, плюс директора фабрик, чьи доченьки у нас учились, из подсобных хозяйств подбросили нам мяса и овощей.
И вечер у нас был шикарный! Ансамбль из военного училища, все учителя и родители. Три дня гуляли, всех накормили и напоили. Потом распрощались со школой, я отгул на заводе взяла и начала готовиться к экзаменам в университет. Решила осуществить наказ Григория Наумыча и стать математиком. Но Лидия Ивановна, учитель русского и литературы, не согласилась со мной и за ручку отвела меня сдавать экзамены на филфак.
Сдала, рада была. А на заводе наш инженер спросил:
– Как дела?
– Полный порядок, – радостно сообщила.
А он мою радость остудил вопросом:
– Почему в Москву? А как же ты вернешься в Ленинград?
Вызов прислать некому, все родственники, оставшиеся там, умерли. Еду срочно в Москву за документами. Высылаю в Ленинград на третий поток. Там набор только на биологический, географический и философский, на филфак уже места нет. Из этих трех ничего не знала и стремлений не имела. Выбираю географический, хотя предмет вообще не знаю. Получаю вызов, забираю Людмилу, которой уже три года, и отправляюсь в путь-дорогу. А она в вызове не указана, везу ее контрабандой, как нарушителя.
В вагоне, где мы разместились, ехали моряки, веселились. Проверок было много. Я ребятам рассказала, какого пассажира тайком везу, и они все взяли на себя. Им заранее сообщали, когда контроль идет. Людмилу усаживали в уголок, заставляли мешками и чемоданами, рюкзаками, давали ей кусочек сахару, чтобы молчала и не вылезала, пока не позовут.
Много проверок выдержали, все шло хорошо. И вот уже в конце, подъезжая к Ленинграду, опять проверка, контроль еще проверяет документы, и вдруг, раздвигая чемоданы, вылезает Людмила:
– И долго я буду тут сидеть?! Я писать хочу.
Немая сцена длилась минуту, а показалась вечностью. Потом грохнули смехом, и спасибо морякам – они контроль взяли на себя, и все обошлось.
В Павловском Посаде я была знакома со Славиком Тихоновым, там он учился в другой школе и по пути после уроков заходил за Юркой Максимовым, и они все вместе шли в свое Пеньково. Я с ними до железной дороги доходила, так и познакомились. А еще у нас училась Женя Балашова, а у нее брат в Москве артист был, в кинофильме «Семья Оппенгейм» играл заглавную роль. Так он нас на «Мосфильм» водил и с Москвой знакомил.
А еще в Москве мамина закадычная подруга жила – Катя. Мы с ее дочкой Валентиной дружили еще с Ленинграда. Я к ним в Москву на каникулы ездила. Отчим ее в ЦК работал, а Валька в музыкальном училище училась в классе у Лемешева, окончив, почему-то не пела, а топ-моделью была. У нее была подруга Зоя, и они все старались за иностранцев замуж выйти и терлись в каком-то бомонде, а я была не их круга и старалась в стороне держаться. Но все равно с их семьей у нас связь сохранялась, и много разных историй было, но это уже другое.
4.3.2. Истории времен Павловского Посада
Хочу немного рассказать о тете Кате, для этого сначала вернемся опять в Ленинград. В те давние времена у них своя троица была – Катя, Зина и Елена. Катя встретила красавца-юнкера, от которого родила дочь Валентину, а юнкер куда-то смылся. Потом она с москвичом Ильей слюбилась и в Москву с ним укатилась.
Он в ЦК работал, день и ночь в работе был, она дома оставалась одна, хранительницей семейного очага. Пофлиртовать или интрижку завести не прочь была, а доченька уже подросла и от мамы не отставала. По этой части у них конфликты случались, когда в одного и того же обе влюблялись. Друг у друга кавалеров отбивали и меж собой иногда враждовали.
Когда мы в Посаде очутились, то у Кати с Еленой дружеские отношения восстановились, время от времени они ездили друг к другу. И мы с Валентиной приятельствовали и иногда на каникулах друг у друга гостили. У Кати в свое время от Ильи дочка Женя родилась, была ровесницей нашему Олегу. Они между собой тоже дружили. Вот так мы и жили.
Ближе к осени тетя Катя у нас гостила, и пошли мы трое за грибами в лес. Зашли по пути к леснику – насчет дров договориться. Лесник в годах был, высокий, красивый, стройный, седой и с бородой. Катерина в него сразу влюбилась, шуры-муры завела, к себе в город на время увезла. В ванне его купала, от лесной глуши отмывала, в цивилизацию внедряла.
В общем, любовь была, пока Валька в студента МГИМО не влюбилась. Когда он приходил, а Вальки дома не было, тетя Катя его к себе приручила. С лесником покончила, на молодого переключилась. Немного о Кате скажу. Она молодость свою сохранила, привлекательна была, слыла классной портнихой, обшивала только бомонд. Так что в высших кругах пребывала.
Мы с Валькой на каникулах раз учудили – нарядились в костюмы дяди Ильюши и пошли Зойку, Валькину подругу, разыгрывать. На улице к курящим подходили и огоньку просили. Они недоверчиво глядели на то, как мы закурить хотели. Мы совсем забыли, что время военное и все под подозрением. Мы здорово рисковали, но обошлось и нас не арестовали.
Пошли к Зойке, звоним. Папаша ее открывает, чтобы он Вальку не узнал, я в разговор вступаю:
– Привет, папашка! – говорю. – Позови дочурку свою.
Он сразу бросился в крик:
– Хулиганы, такие-рассякие! А ну, вон пошли!
Я его в обе щечки чмок. И грозно говорю:
– А ну, не ори.
Зойка шум услыхала, на крик прибежала и растерялась. Нас не узнает и как себя вести не знает. И поэтому не говорит, а только икает. А у Вали слабость была, которая от смеха всегда случалась – по ногам конфуз начинал струиться, под ногами сулил в лужу обратиться. И поэтому, когда мы из дома выходили, она с меня слово брала, чтобы я ее не смешила. Это трудно было обещать, так как она очень смешливая была: палец покажи – и ха-ха. Я как могла старалась, но тут не тот случай оказался.
Обстановка сама по себе такая сложилась, что из их семейного ужаса в юмор превратилась. Я кепку сняла, себя обозначила, и паника улеглась. Папашка плюнул в нашу сторону и ушел. Тем розыгрыш и закончился. А костюм, что на Вальке был, потом уже у нее дома тайком от тети Кати высушили на батарее, отгладили и повесили.
Вскоре Зойка замуж вышла за пожилого канадца и уехала к нему. Валька влюбилась в старика-художника, топ-моделью стала, долго на подиуме блистала. Потом тетя Катя старика у Вальки отбила, а затем, когда тетя Катя умерла, художник к Валентине опять вернулся. Что было далее, не знаю. Уехав в Ленинград, связь с ними потеряла.
Еще одну историю хочу рассказать. Парад Победы на Красной площади был торжественный и незабываемый. Дяде Илье разрешили детей на трибуны взять, но не старше 16 лет. Мы с Валькой, к нашему огорчению, отпали, а Олег с Женькой были на параде. И потом он у них на всю жизнь в памяти остался как самая важная, самая главная веха жизни. Это так, они этим гордились.
5. Ленинград, 1945–1948
5.1. Возвращение
Приехали, выходим на платформу, здравствуй, родной город! Несколько моряков вызвались нас до дому проводить и вещи дотащить. Спасибо великое им, как нельзя кстати это, а то я не знаю, как бы справилась. И вот я дома после долгих скитаний, до слез рада. Комнаты наши заняты, а у тети Ани с крестным свободна – бронь была.
Крестного перевели в Ленинград во Фрунзенское училище и назначили директором подсобного хозяйства, которое находилось в Мозино под Гатчиной, и домик там жилой имелся. Он вызвал тетю Аню. Там они жили и руководили курсантами, которые на каникулах возделывали огороды. Сами себя кормили, так как в Ленинграде было еще голодно. Так что я отвезла Людмилку к ним, а сама частенько наведывалась за овощами. Я быстро познакомилась с курсантами, и они мне всегда все самое лучшее выбирали, с радостью провожали на станцию и на поезд грузили. Так что я свою лепту в котел Сердюковых вносила овощами.
И вот я опять в Ленинграде, все поет и ликует, еду на «Баварию» к Сердюковым. Они предлагают временно, пока мама не приедет, пожить у них. Я соглашаюсь. У дяди Пети еле-еле душа в теле, после ранения на Ладоге у него вырвано полбока. Заживает плохо, он все время лежит. Это он шоферил на Дороге жизни. Тетя Маруся уже замучилась со всеми, детей трое. Галина, моя ровесница, учится на медсестру в медучилище, остальные еще малые.
Пристроив Людмилку, я приступила к подготовке к экзаменам. Мне объявили, что никаких перезачетов не будет, так как программа от московской отличается, надо все сдавать по новой. Восемь экзаменов, из них четыре я на филфак не сдавала, стало быть, и не готовилась. Это математика, физика, химия и география. Книг никаких нет, прописки еще не имеется и в библиотеку вход запрещен. Призадумалась, ужаснулась! Но рада очень, что я дома, в своем родном городе Ленинграде, стены помогут!
Но все же, не надеясь на русский авось и небось, беру науку на абордаж. Иду писать сочинение, по «Войне и миру» досталось, нормально. Устно литературу сдала с трудом, повезло. Первый вопрос знала отлично, отвечала на него с толком, с чувством и заняла много времени. На половину второго вопроса тоже бойко ответила, и тут слышу:
– Хватит, давайте зачетку, пять.
Ох! По третьему вопросу вообще ничего не знала.
Следующий экзамен – математика, иду по нахалке, не готовясь вообще. Беру билет – три вопроса: алгебра, геометрия, тригонометрия и к ним задачи. Все решила быстро и почему-то легко. Вышла отвечать, глянули на задачи, нашли оригинальность в решении – на вопросы отвечать не надо, пять. Дальше физика, кое-как на четверку. Опять задача вывезла. Препод говорит, что обычная ошибка – не приводят в единую систему единиц, а я это четко знала. Химию еле-еле на троечку сдала, выплыла. Из-за окисей и закисей и кислот до сих пор во рту жжение. Историю и немецкий тоже с горем пополам на четверки.
Осталась география, тут я вообще ни гу-гу, как Недоросль – зачем ее знать, куда надо на любом транспорте довезут. Смешалась с толпой абитуриентов, жду, слушаю: кто выходит, говорит, к кому лучше идти. «К бороде не ходите, к тетечке лучше». Дождалась, пошла к ней. У нее пять человек сидят. Беру билет, а кругом карты всякие развешаны. И что я уразумела: надо читать карты. Радио я всегда слушала, газеты читала, так что смогу кое-что рассказать. Хожу, карты читаю, на бумажку записываю. Вдруг борода заходит и женщине говорит:
– Давайте я вам помогу и троих возьму.
Та соглашается, и он троих забирает, и меня в их числе за картами нашел. В общем, выкладывала все, что знала и по картам прочитала.
– Так, – говорит борода угрожающе. – А теперь надо к одной карте встать спиной. Я буду спрашивать, а вам надо поворачиваться к карте и быстро показывать, где это находится.
Замордовал меня совсем, особенно узнав, что я на геофак поступаю. Я завертелась до того, что не могла Кузбасс найти. Шумел, срамил, ну, думаю, все – провал. Взял экзаменационный лист, смотрю – ставит четверку. Оказалось, он геоморфолог; и весь год, как встретит меня на кафедре, интересовался:
– Где Кузбасс?
– Там, где уголь добывают, – храбро отвечала я.
Вот так я очутилась на геофаке. С Эльвиной и Ниной мы создали свой союз и дружбу пронесли через всю жизнь. Нина умерла в 1995 году, не перенесла перестройку. А мы с Эльвиной до сих пор в дружбе, даже считаем себя сестрами.
Навещая крестного, я встретила Вовку Соколова, с которым училась в одном классе в Сиве в эвакуации. Он поступил во Фрунзенское училище. Мы с ним приятельствовали, а потом и наш геофак с курсантами подружился, мы друг друга добытыми сведениями по геодезии, гидрологии и картографии выручали. И праздники вместе встречали, так что пересекались и дружили – ходили вместе на каток, на лыжные прогулки.
Вовка с родителями также вернулся в Ленинград. Они жили на Васильевском острове, и, когда у меня занятия были на других кафедрах, я к ним заходила. Меня встречали очень приветливо, по-доброму. Я Вовке помогала с математикой, а он мне с чертежами. Он учился в техникуме при заводе Козицкого, где телевизоры делали. Вот так мы и общались.
Однажды, когда его отец был в командировке, он мне говорит:
– Домой тебя на мотоцикле отвезу.
И я сдуру согласилась. Так как Вовка прав не имел, то вез меня по дворам, закоулкам, по рытвинам и ухабам. Всю задницу я себе отбила. И все же на милицию напоролись. Я высмотрела, куда мотоцикл забрали, с лейтенантиком договорилась, что нам его без штрафа отдаст. И вот, когда в участке народу понабралось, суматоха образовалась, я Вовку оттуда выдернула, и мы сбежали. Мотоцикл нам лейтенант отдал, и мы покатили дальше. А обратно Вовка без приключений вернулся, но данные кое-какие в милиции успели записать, отца его к ответу призвали, и я приезжала Вовку от родительского гнева спасать. Но вот пока учились – дружили, а потом я замуж вышла и уехала. А его родители рассчитывали на меня, своей невесткой хотели видеть, это дядя Федя крестному жаловался, с которым они вместе работали.
5.2. Праздники
Продолжение праздников из детства
Вот так у меня в памяти с детства осталось.
И после войны все возобновилось.
Я тогда с ветвью Кузьмичей нашего рода познакомилась,
А сама из ветви Трофимовичей была.
Я уже в университете училась,
С Тимошей познакомилась,
Уже женихались, быть вместе старались.
У Анатолия и Петра жены деревенские были
И Тимошу уму-разуму учили.
Зачем он хочет, такой бравый и красивый,
В жены нищету брать.
Они ему могут богатую сосватать.
И вот в одну из маевок
Выпили изрядно, а я с пьяными ходить не хотела.
И пошла я одна, раздетая, на Мойку салют смотреть,
А бабы Тимошу подзадорили, что я, мол, с их мужьями ушла.
А он сгоряча пистолет взял и пошел нас искать,
Чтобы свою правду отстоять.
Дядя Яша на баб рассердился и стал их ругать,
Что они – две дуры – не могли понять,
Что могло произойти, что Тима на фронте был,
А таких «шальными детьми войны» считали.
А их мужья тыловиками были, и их крысами называли.
И вот я стою, на салют смотрю.
И вдруг мне на плечи френч ложится,
Меня укрывает, от холода спасает.
Оглянулась – Анатолий подошел, за руку взял
И от греха подальше потащил.
Сущность своих интриганок знал и нас спасал.
На Невском в «Кавказском» ресторане посидели,
А потом я домой поехала.
А он, как ни в чем не бывало, вернулся.
И на вопрос – где я – незнайкой прикинулся.
Так конфликт потушил, а бабам пригрозил.
В последующие дни меня у дверей факультета встречал,
В ресторан или музей приглашал,
А я решила от него нашим «союзом» отбиться,
А он тройку сразу принял и всех пригласил.
Вместо Эльвины чаще Флавик ходил,
Чем Анатолия в недоумение приводил.
А Флавик меня потом выручал,
Когда меня кто-то ждет у входа – предупреждал.
И разговорами отвлекал,
А я другим ходом сбегала.
Встречи не желала, а им мои слова не помогали,
Дескать, честь офицерскую задевали.
Печальный случай помог преследования прекратить.
Дело в том, что Анатолий хранителем трофеев был
И себя, конечно, не забыл —
Жену в меха и золото одел
И совсем забыл про Особый отдел,
Который все видит, знает и запоминает.
Но также хитрый лис
Заранее все богатства: меха, золото, картины и хрусталь —
У Фрузы с Василием спрятал.
Поэтому ему срок меньше дали.
И вот прошли года, Тима отслужил, и мы вернулись в Ленинград.
Фруза сказала, что перед смертью Толя просил все разделить на троих —
Его дочери, Фрузе и мне.
Я сразу от всего отказалась,
Остальные все поумирали,
И совершенно чужому человеку
Это богатство досталось.
5.3. Моменты 1947 года
9 мая 1947 года я тоже была у дяди Яши. Пришли еще Петр Соколов и Женька Тяжев, которому было поручено за мной присматривать, чтобы налево ни-ни.
На площади было гулянье, танцы под оркестр, знакомые и незнакомые друг с другом танцевали. И вот мы с Петром решили от Женьки скрыться, и это удалось.
Петр пригласил к нему в Академию связи, где он учился, на праздник. Поехали, там столы были накрыты, закуски хорошие, а 1947 год еще голодный был.
Его друзья и преподаватели встретили нас радушно, а когда Петр куда-то отлучился, они мне рассказали, что он никак не хотел знакомить их со своей женой (они думали, что со мной). А, кстати, его жена Нина в это время в роддоме была, где родила сына.
Мне пели дифирамбы, хвалили, удивлялись, какую драгоценность Петр от них скрывал. А Нинка у него деревня деревней была, согрешил как-то по пьянке, а честь офицера обязывала, так и женился.
И вот после застолья танцы начались, а меня не приглашали – Петьку боялись. Тогда я им рассказала, что они заблуждаются – я ему не жена, а кузина. После этого я была нарасхват. Потом их куратор принес четыре билета в Кировский дворец культуры на бал. И мы, две пары, отправились туда.
Бал был хороший, и танцы до упаду. Джаз Эдди Розмера играл, Юрий Хочинский пел. А я как Золушка была – за временем следила, а то мосты разведут и я на улице останусь. Бал кончался вовремя, а под занавес Юрий Хочинский спел песню «Тоска по Родине». Собрал вокруг себя большую аудиторию слушателей. Он с такой душой пел, что стояла тишина и у всех слезы из глаз катились. А было много офицеров, и никто слезы не смахивал и не стеснялся их.
Под этим впечатлением и очарованием и про время забыли, стояли как околдованные песней. Когда очухались, мосты уже развели, даже позднее, чем обычно. И я в одном платье в ночной прохладе, туфли на высоком каблуке, уставшая. Знаю, что мама беспокоится. Петька говорит:
– Пошли ко мне.
Они жили в коммуналке, где больше женщин, чем мужчин. Положение пиковое, делать нечего.
– Пошли.
При входе я должна была тихо, как мышь, проскользнуть. Вошли, огляделись – никого нет, все спят. Я у входа разулась, чтобы каблуками не цокать, и мы прошмыгнули в их комнатку, если, конечно, это щелевое помещение, отгороженное фанерной полустенкой от кухни, можно было так назвать.
Железная солдатская кровать, стол, два стула и ящик, на попа поставленный, вместо шкафа. Это жилье капитана Советской армии, через два года оканчивающего академию. Куда малыша принесут?! Наша убогая квартира на Огородникова показалась царской по сравнению с этим жильем.
Мне сразу расхотелось за офицера выходить замуж, но, вспомнив, что Тимоша – не какой-нибудь армейский офицер, он в элитных летных войсках, где служат сыновья всех правителей с Василием Сталиным во главе, я вернулась к прежнему мнению.
Ну ладно, к повествованию. Спать негде и некогда – скоро рассвет. Хочу в туалет, натерпелась за целый день, с этим делом в городе напряженка. Петька говорит:
– Я выйду, а ты в горшок писай.
Ох! Весь бал, все померкло от такого неудобства. Делать нечего! Стараюсь не греметь, шорох не создавать, а то через фанеру все слышно. Потом посидела под одеялом, погрелась, и пора в путь домой, пока соседи не проснулись, а то Петрухе несдобровать. Да и нельзя радость от рождения сына растоптать. Ну, в общем, все обошлось.
Еще хочется одну деталь вспомнить. Соколовых два брата было – Саша и Петр. Саша моей маме ровесник, он за ней ухлестывал и всякие знаки внимания оказывал. Мама уклонялась, но все равно ей приятно было, что такой красивый за ней ухаживал, а был женат на ее троюродной сестре. А Петр на семь лет меня старше, он мной увлекался, а я старалась от него подальше быть. Не всегда это удавалось, но я повода никогда не давала.
Единственно дурочку сваляла – показала, где находится наш геофак, и они частенько меня у входа ждали. Спасибо, Флавик меня спасал, следил, чтобы Тиме верность хранила. Он Эльвининым и. о. был и этим дорожил, а с Тимой подружился.
А эти Петька и Толя – женатики напористые были и почему-то Тиме хотели насолить. И я уже не помню, как от них отвертелась. Они мне не нужны были, так как у меня и холостые молодые имелись для времяпрепровождения. Пончик – моя подруга Нина – иногда их на себя брала, а Эльтоше было не до нас – она в Сергея влюбилась. Вот такие дела!