Фридрих Герштеккер
Луговые разбойники
Глава XIV
Бегство
– Где твой муж? – тихо спросил методист, наклоняясь к индианке.
Та ничего не отвечала, все еще как громом пораженная своим неожиданным открытием.
– Где Ассовум? – настойчиво переспросил Роусон, хватая ее за руку.
Точно от укуса ядовитой змеи, вздрогнула Алапага и отпрыгнула назад. Она не могла больше сдерживаться и закричала, вне себя от негодования:
– Не смей прикасаться ко мне! Ты – жалкий лжец, а не служитель великого Бога. Сам сатана забрался в твое сердце и говорит твоими устами. От твоего нечестивого дыхания вянут цветы и птицы прекращают свое пение. Оставь же меня, сатана!
– Скажешь ты, где Ассовум? – со злостью прошипел Роусон. – Мне некогда ждать! Говори!
– О, зачем здесь нет его! – с тоской воскликнула индианка. – Он сумел бы наказать тебя по заслугам! Пусть Великий Дух приведет его сейчас же, тогда Ассовум отомстит за такое обращение со своей женой. Берегись встречи с ним! Только едва ли ты ее избегнешь! Как только он возвратится…
– А когда он хотел вернуться? – спросил Роусон, хватаясь за револьвер.
– Он вернется очень скоро! – радостно воскликнула индианка. – Беда тебе, если ты встретишь его!
– Где он теперь?
– Ага, презренный трус, дрожишь! Ты боишься этой встречи!
– Где он в настоящее время, говори! – проговорил Роусон, все еще опасаясь близкого соседства с индейцем.
– Мой муж пошел за своим молодым белым другом, убившим оскорбившего тебя человека! – с презрением отвечала неосторожная Алапага. – Что, опять задрожал, несчастный лжец!
– Ага! – радостно воскликнул Роусон, сверкнув глазами. – Значит, Ассовум отправился за своим другом! Значит, ты в моих руках!
– Прочь! – закричала Алапага, отпрянув от проповедника. – Не подходи!
– Ну, не так сердито! Теперь даже краснокожий не может помешать мне. Я позабочусь о том, чтобы ты нас не выдала.
– Бог моего народа, Маниту, поможет мне отделаться от тебя! – воскликнула Алапага, вырываясь из его рук и выхватывая томагавк. – Я убью подлого человека!
С этими словами индианка бросилась на Роусона. Тот, изумленный такой переменой в своей кроткой ученице, с ужасом отпрянул назад, но все-таки не избежал бы смерти, если бы нога индианки не скользнула, попав на кучу сырых листьев. Падая на землю, Алапага попала прямо в руки своего врага…
– Что там так долго возится Роусон? – нетерпеливо спрашивал между тем Коттон у своего спутника. – Ведь если он будет так громко ругаться с индианкой, то его услышат охотники, которых теперь, думаю, немало в лесу!
– Он должен скоро вернуться, – ответил Уэстон, утомленный трудной работой, – грести и тащить лошадей, проявлявших сильное беспокойство в холодной воде.
Оба стали внимательно прислушиваться. Вдруг среди ночной тиши резко раздался крик индианки.
– О, черт бы побрал этого Роусона! – разразился Коттон. – Если Алапаге удастся удрать от него, то через несколько часов за нами ринется в погоню весь округ!
– Но все-таки я не думаю, что он решится прикончить ее, – сказал Уэстон, несколько встревоженный наступившей после крика тишиной. – Мистер Коттон, как вы думаете, неужели он отважится на убийство?
– Перестаньте молоть чушь! – сердито сказал Коттон. – Неужели вам хочется самому сунуть голову в петлю, приготовленную регуляторами?! Роусон прекрасно знает, что ему следует делать. Однако довольно распускать слюни из-за убийства какой-то индианки! Вон наконец место, куда хотел прийти Роусон.
Через минуту раздался условный сигнал, и к лодке подошел по воде сам Роусон.
– Вот вам и ужин! – сказал он, бросая в лодку кусок жареной оленины.
– Что вы сделали с индианкой? – с тревогой спросил Уэстон.
– Не беспокойтесь, она теперь в надежном месте, а до остального вам нет никакого дела! Давайте сюда поводья лошадей, а сами держитесь за руль. Течение здесь быстрое, и надо быть готовым ко всему. Нет ли только у вас какой-нибудь тряпицы? – спросил Роусон, передавая опять поводья Уэстону.
– Что это у вас с плечом? – спросил Коттон, увидя кровь на рубашке Роусона.
– О, это пустяки, – хладнокровно отвечал тот. – Индианка ткнула меня своим томагавком, я вырвался и… ну, да остальное уже несущественно.
В это время лодки приближались к тому месту реки, где к ней вплотную подходили отроги гор, сплошь покрытые густыми лесами из сосен, елей, лиственниц и орешника.
– Сейчас мы приедем к месту, где я должен покинуть вас. Осторожнее! Не забрызгайте меня водой! Прощайте, друзья мои, не забудьте место, где вам самим нужно высадиться!
Роусон выскочил из лодки и скрылся в лесу, а Коттон и Уэстон продолжали свое путешествие, затрудненное сильным в этом месте течением реки и постоянными водоворотами. Только благодаря опытности и уменью Коттона удалось удачно справиться с лодками и лошадьми. Наконец, они достигли указанного Роусоном места.
– Ну, теперь лошади могут топать ногами сколько угодно. Скоро им придется проскакать изрядное расстояние. Подержите-ка, Уэстон, поводья, я только опрокину одну лодку и спрячу в кустах, а другую пущу вниз по течению!.. Теперь в путь! – сказал Коттон, выходя на берег. – Нам следует поторопиться!
– А вы не собьетесь с дороги?
– Нам бы только выбраться из густых зарослей тростника повыше в горы, а там-то пойдет уже ровная дорога, по которой я неоднократно ездил. Ну, садитесь-ка верхом, да и в путь!
Уэстон набросил на спину одной из лошадей бизонью шкуру, подтянул ее подпругой, сел верхом и последовал за товарищем, ведя, как и тот, двух лошадей в поводу. Какое-то время слышался только треск ломаемого лошадьми тростника. Наконец затих и этот треск, и водворилась полная тишина.
Через час после того, как четверо конокрадов расстались у реки, причем Джонсон поскакал дальше, а другие поплыли в лодках, к тому же месту подскакал Гарфильд с товарищами, освещая дорогу смоляными факелами.
– Они проезжали здесь! – воскликнул Гарфильд. – Вот их следы! Эти наглецы отважились ехать по большой дороге. Чудесно! Скоро мы догоним их и заставим дорого заплатить за причиненное беспокойство.
– Не думаю, – вмешался Кук, – чтобы они стали поджидать нас. Ясность самих следов указывает на то, что разбойники скакали во весь опор. Нам нужно гнать что есть мочи, если мы хотим догнать их.
– Я согласен загнать своих лошадей, лишь бы схватить проклятых конокрадов и повесить их немедля!
– Конечно, надо раз и навсегда избавить наш округ от этих подлых разбойников!
– Нет ли на реке где-нибудь поблизости опасных мест? – спросил Гарфильд, подъезжая к реке.
– Не беспокойтесь, – отвечал Куртис. – Реку я здесь знаю, как землю собственной фермы. Поезжайте следом за мной.
Он поехал вперед и скоро спустился к самой воде. Всадники, один за другим, длинной цепью тянулись за ним.
– Есть ли тут следы? – спросил Гарфильд.
– Совершенно ясные, – ответил Куртис. – Но бандиты и не могли выбрать другого места для переправы. На том берегу мы тоже найдем следы.
Выбравшись на другой берег, Куртис предложил спутникам бросить факелы, теперь, по его мнению, уже больше не нужные, из опасения, чтобы конокрады не заметили преследователей по свету. Все последовали этому совету. Гарфильд, осветив еще раз дорогу и заметив на ней ясные отпечатки лошадиных копыт, бросил и свой факел со словами:
– Теперь я не думаю, чтобы мы могли сбиться с пути: потерять столь четкие следы невозможно!
– Конечно, – отозвался Куртис. – Теперь рассветает рано, и более твердого грунта, на котором не так заметны следы, мы достигнем тогда, когда будет уже совершенно светло.
– Вперед! – закричал Гарфильд, дав шпоры лошади. – Первому, кто заметит бандитов, обещаю в награду бочонок виски.
Громкое «ура!» встретило это предложение, и всадники с удвоенной энергией понеслись по следам Джонсона.
Глава XV
Покинутая хижина
Под вечер того же дня, в который произошли столь знаменательные события, через реку Арканзас переезжал большой паром, с двумя гребцами гигантами неграми, направляясь из Питсбурга на другой, южный берег реки. На пароме, кроме гребцов, находился только один белый человек с лошадью. Расплатившись с неграми, он пустил свою лошадь на берег, предоставив ей полную свободу, которой она тотчас же и воспользовалась, принявшись щипать свежую, сочную траву, росшую на берегу.
– А что, масса, – спросил белого всадника один из негров-перевозчиков, родом с берегов Конго, имевший, благодаря сильно выдавшимся скулам, толстым губам и приплюснутому носу, довольно свирепый вид, – ведь здесь нет поблизости никакого жилья. Где же вы остановитесь?
С этими словами он стал тщательно укладывать в свой кожаный кошель плату за перевоз.
– На семь миль в окружности, – продолжал он, – нет ни одного домика, где бы вы могли провести ночь. А ведь скоро, пожалуй, и дождь соберется.
– Я это прекрасно знаю, – отвечал всадник. – Но ведь недалеко отсюда должна находиться хижина, в которой жил фермер, переселившийся из Иллинойса. Разве он там уже не живет?
– О, масса, эта хижина давно пустует! – отвечал негр. – Его жена и двое детей померли, а сам он уехал оттуда.
– Но хижина-то, значит, стоит по-прежнему?
– Так-то так, но, масса…
– Что ж, крыша обрушилась, что ли?
– Нет, масса, и крыша цела, но только… там, говорят, происходят дела… которые…
– Дела? Что вы этим хотите сказать? Какие дела?
– Говорят, что жена фермера, похороненная в саду… говорят, она…
– Говорят, что она приходит в дом? Так, что ли? – спросил незнакомец.
– Да, да! – боязливо зашептали оба негра, многозначительно покачивая головами, причем взоры их выражали самый непритворный страх.
– Что за дураки рассказывают подобные небылицы? – изумился всадник, готовясь сесть на лошадь. – Ведь до сих пор, кажется, никто не видал этого привидения!
Негры отрицательно замотали головами, давая тем понять, что были свидетели появления ужасной женщины. Старший из них даже сообщил предположение окрестных жителей, что фермер, должно быть, сам убил свою жену, а затем и обоих детей, чтобы те не могли рассказать об убийстве. Потом, говорил негр, фермер уехал на пароходе, продав землю одному из жителей Питсбурга. После извлечения из могилы оказалось, что труп женщины сплошь покрыт ранами, а на другой день пропали трупы детей…
Рассказав столько ужасных вещей, негр испугался темноты и надвигавшегося с берега тумана, в котором ему, вероятно, померещилась убитая женщина; без оглядки он вскочил обратно на паром и, не дожидаясь ответа путешественника, с помощью товарища живо погнал паром обратно.
Браун, а это был он, некоторое время смотрел вслед удалявшемуся парому, скоро исчезнувшему в тумане, сел на лошадь и направился к скалистому подъему, ведущему от берега реки к гористой части Арканзаса.
Достигнув конца подъема, Браун замедлил ход лошади, давая ей возможность передохнуть. Перед молодым человеком открывался довольно печальный вид: вся равнина была усеяна сплошным слоем песка и только в одном месте зеленел небольшой участок зелени, остаток поля, некогда возделываемого ирокезами – прежними обитателями этих мест, которые вынуждены были уступить свои владения белым пришельцам с востока.
Возле поля виднелась неказистая хижина, о которой наговорил так много страшного негр-перевозчик. Браун поехал прямо к этому жилищу, так как наступила темнота.
Хижина, к которой он приблизился, ничем не отличалась от многих подобных же построек, столь часто встречающихся в Северной Америке. Это был скорее временно построенный барак или сарай. Забор, окружавший сад, частью сгнил, частью был сожжен. Рядом с хижиной стояло другое полуразвалившееся здание, вероятно, кухня или кладовая. Все ясно говорило, что жилище давно покинуто.
Картина печального запустения неприятно подействовала на Брауна, и он уже подумывал, не провести ли ночь на свежем воздухе под открытым небом. Вдруг налетел порыв западного ветра, обдавший путника туманом, холодным и пронизывающим до костей, как зимний дождь. Колебаться не приходилось. Браун скрепя сердце спешился и стал устраивать для своего верного скакуна навес, затем вытащил торбу с маисом и, всыпав в валявшееся на дворе корыто, подставил лошади.
Позаботившись о лошади, Браун вошел в хижину и был приятно изумлен, найдя в камине оставленные кем-то недавно побывавшим здесь горячие еще угли и золу. Живо собрав охапку хвороста, он кинул его в камин, и скоро в нем запылал приятный огонек.
Браун сходил за своим плащом и седлом, которые и разложил перед камином, намереваясь здесь устроить себе постель на ночь. Поужинав куском дичи и маисовой лепешкой, молодой человек с наслаждением растянулся на своем жестком ложе, как будто это была самая мягкая и покойная кровать.
Греясь перед ярко пылавшим огнем камина и наслаждаясь ощущением покоя после долгой езды, Браун предался невеселым размышлениям, в которых главное место занимала, конечно, Мэриан. Мало-помалу грезы стали расплываться, мысли туманились, и он заснул, шепча имя любимой девушки.
Браун проснулся около полуночи от порывов холодного ветра, врывавшегося в каминную трубу, так как огонь уже погас. Он перенес постель в противоположный угол, собираясь проспать еще несколько часов. Но едва он успел улечься в темноте, как снаружи раздались чьи-то голоса. Браун не верил, конечно, рассказам негров, но все-таки приготовился к всевозможным случайностям, зарядив ружье и вынув нож. Затаив дыхание, он минуту-другую прислушивался, но все было тихо.
Вдруг дверь в хижину распахнулась, и кто-то произнес:
– Черт бы побрал эту проклятую развалюху, я никак не мог найти ее в темноте! Что за убийственная, однако, погода! Вот самое подходящее время для наших предприятий.
– Да, – отозвался другой голос, – благодаря этому дождю наши следы окончательно исчезнут.
– Тем не менее этот чертов дождь промочил меня до нитки. Не развести ли огонь?
– Это будет трудно сделать за неимением сухого хвороста и топора. Днем, уходя отсюда, я оставил под золою горячие угли, а теперь они так же сыры, как и земля. Однако нам нельзя долго оставаться здесь, я должен к утру быть на своей ферме.
– А вы не думаете, что было бы лучше привести наших лошадей сюда? – спросил опять тот же голос.
– Нет, мне бы не хотелось оставлять здесь лошадиных следов!
Браун, несмотря на подозрительные слова о дожде, как о благоприятной погоде для каких-то «предприятий», хотел выйти из своего убежища, но последние слова заставили его изменить решение. У него зародилось подозрение, не конокрады ли это, против которых выступили регуляторы.
Это предположение не замедлило подтвердиться дальнейшим разговором незнакомцев. Браун приготовил нож, так как знал, что если бандиты обнаружат его, ни в каком случае не станут церемониться.
– Когда вы собираетесь вернуться? – спросил тем временем один из незнакомцев другого.
– А право, не могу сказать точно. Вероятно, недели через три! Я отправляюсь довольно далеко.
– Не забудьте сделать то, о чем я вас просил, когда будете у маленького ручейка, протекающего около моего дома. Если регуляторы найдут около моей фермы следы, они будут производить тщательный обыск, а это крайне неприятно будет и вам и мне.
– А мне-то почему?
– Ну, если они что-нибудь найдут, тогда прощай наши лошади, а следовательно, и ваши барыши, да заодно, пожалуй, и наши головы!
– А, ну то-то, я было подумал о чем-то другом. Полно, не бойтесь! Все предосторожности будут, конечно, соблюдены. Когда я отведу в нужное место лошадей, вернусь, и тогда мы сочтемся. Хотя вы должны оказать полное доверие незнакомцу, который придет к вам от меня за лошадьми, однако денег ему не давайте, я лучше после сам их получу.
– Хорошо. А что, этот человек знает дорогу, по которой ему придется идти к моему дому?
– Конечно. Он же мне и указал ее!
– Но как же я узнаю, что это именно тот человек, которого вы ко мне прислали?
– Когда он подойдет к вам, то спросит: «Далеко отсюда до Фурш Лафава?», а вы ему отвечайте: «Очень близко, мой дом стоит на берегу реки». Затем он спросит: «Хороши ли окрестные пастбища?» Наконец, когда он попросит у вас дать стакан воды, вы можете больше не сомневаться, что это и есть тот самый человек.
– Вот и прекрасно! Лишние предосторожности не помешают. Ведь у меня могут в это время быть не только соседи, но и моя воспитанница, которая не должна ничего знать. О наших тайнах знает лишь моя жена, да и то я нахожу это опасным. Итак, прощайте, дружище, спокойной ночи. Мне пора. Как это вы рискуете оставаться в доме, про который рассказывают…
– О, это детские сказки, не больше!..
– Но что с вами? Чего вы насторожились?
– Мне послышался топот лошади.
– Этого не может быть! Наши лошади привязаны дальше чем за четверть мили отсюда. Ну, теперь, кажется, дождь перестал, идем!
В хижине опять воцарилась мертвая тишина. Браун, лежа на своей постели, ломал голову над вопросом, что это были за люди и какие они обсуждали дела. Наконец он решил получше воспользоваться оставшимся временем, накрылся с головой одеялом и заснул. Ему опять приснилась Мэриан. Она, казалось, избегала объятий своего жениха, а тот прилагал все усилия, чтобы поймать ее. Наконец он схватил молодую девушку, которая, придя от этого в ужас, кричала о помощи среди темной ночи и бури.
Браун, полуочнувшийся от этого страшного сна, сбросил с себя одеяло и встал. Он все еще недоумевал, действительно ли он слышал крик, или это ему приснилось.
Начинало рассветать.
Браун вышел из хижины, оседлал лошадь и немедленно тронулся в путь.
Первые признаки утра, бодрящий предрассветный ветерок и быстрота езды вернули всаднику прежнее приятное расположение духа.
Вдруг из-за поворота тропинки Браун лицом к лицу столкнулся с каким-то человеком.
– Ассовум! – воскликнул он, узнав в этом человеке своего друга краснокожего. – Как я рад тебя видеть! Куда идешь?
– Я уже пришел! – ответил индеец, пожимая руку Брауну.
– Так, значит, ты шел мне навстречу? Что же случилось?
– О! Очень много! Разве брат мой ничего не слыхал?
– Нет, нет, говори скорее!
– Неужели ты не знаешь ничего?
– Клянусь тебе, ничего! – весело воскликнул Браун. – Ведь я находился по ту сторону Арканзаса, откуда же мне знать, что здесь случилось?
– Но ведь это случилось до твоего отъезда!
– А, так ты говоришь о моей ссоре с Гитзкотом?
– Гитзкот убит! – строго произнес Ассовум, пристально глядя в глаза Брауну.
– Неужели? – искренне удивился тот. – Это ужасно!
– Еще ужаснее то, – подхватил индеец, – что виновником убийства считают моего белого друга. Конечно, никто не думает обвинять тебя за это, находя, что ты был вправе убить регулятора после его угроз…
– Ассовум! – решительно возразил молодой человек. – Ассовум, клянусь честью, я не виновен в этом! С тех пор как я расстался с Гитзкотом у Робертсов, я больше его не встречал! Неужели и ты считаешь меня убийцей?
Индеец только улыбнулся на эти слова возмущенного молодого человека.
– Ассовум, – сказал он, – не имел бы своим другом убийцу и грабителя!
– Что? Так, значит, меня еще и в грабеже обвиняют?
– Да, некоторые злые люди говорят так. Но Гарпер и Робертс не допускают и мысли об этом.
– Дай бог, чтобы все разъяснилось! – воскликнул Браун.
– Я сейчас осмотрю твою ногу, – сказал индеец, вытаскивая томагавк.
– Это зачем? – удивился Браун. – А, ты измерил следы убийцы?
– Да, – ответил краснокожий, прикладывая рукоятку томагавка к подошве сапога Брауна. – Так и есть! – радостно воскликнул он. – Твоя подошва на три четверти дюйма длиннее!
– Но не забудь, Ассовум, – сказал Браун, – что во время отъезда на мне были мокасины, а не эти сапоги. Там, на месте убийства, значит, были только следы сапог?
– Да, да, – отвечал Ассовум; лоб его наморщился от раздумья, и он некоторое время молча стоял около своего белого друга, что-то соображая.
– Ну ладно, – сказал он. – Теперь тебе пора возвращаться домой. Твой дядя от пережитого волнения захворал. Брату моему нужно поскорее оправдаться от возводимого на него обвинения.
– Так идем скорее, дорогой Ассовум! – отозвался Браун.
Индеец молча кивнул и пошел обратно по той же дороге, откуда шел навстречу молодому человеку. Брауну чуть не рысью пришлось ехать, чтобы не отстать от быстро шагавшего Ассовума, который на ходу рассказал своему спутнику все подробности находки и убийства Гитзкота.
Краснокожий сообщил еще, что утром того же дня встретил какого-то всадника на высокой лошади, но не мог разглядеть его лица, скрытого под полями сомбреро.
– Вероятно, это был один из тех людей, – сказал Браун, – разговор которых я слышал в хижине.
По дороге путники завернули на ферму Сингера, чтобы захватить у него лодку, так как река сильно вздулась и бурлила, и вброд через нее переправиться было бы затруднительно. Фермер с готовностью предложил им свою лодку, обещая на следующий день прислать лошадь Брауна со своим сыном прямо на ферму Гарпера, куда направились молодой человек с индейцем.
– Будьте поосторожнее, – предупреждал фермер, – река сегодня очень неспокойна, а моя ореховая скорлупка легко может перевернуться.
– О, вам на этот счет нечего беспокоиться: я сам недурной пловец, а Ассовум лучше всех здесь в окрестностях умеет управляться с лодкой.
– Ну хорошо, а лошадь вашу я завтра пришлю к мистеру Гарперу. Вас также зовут Гарпером?
– Нет, я – Браун.
– Браун? – удивился фермер. – Надеюсь, не тот Браун, который, как говорят…
– Про которого рассказывают, что он убийца Гитзкота, хотите вы сказать? – спросил Браун. – Да, это я! Но это говорили за время моего отсутствия. Теперь я возвратился, и сумею доказать свою невиновность.
– О, я из без того готов вам поверить, видя ваше открытое и честное лицо! – отозвался фермер.
– Ассовум, нам пора! – сказал Браун, прощаясь с фермером.
– Я готов! – отозвался стоявший у дверей индеец.
Путники дошли до берега и уселись в лодку. Ассовум сел за руль, а Браун на весла. Вскоре легкая лодка, управляемая ловкой рукой краснокожего, скрылась за поворотом реки. К концу дня путники достигли более широкого и безопасного места реки, благополучно миновав все опасные места. Браун бросил весла, а Ассовум продолжал править. Начало темнеть.
Вдруг Ассовум заметил на берегу реки какой-то огонь, мелькавший между кустами.
– Странно, – сказал Браун, также заметивший этот огонь. – Кто это мог его развести здесь? Нет ли тут поблизости какого-нибудь дома?
– Есть, – отозвался индеец, – заброшенная хижина, в которой Алапага должна была заночевать. В ней мы и остановимся.
Через минуту лодка была привязана к ветвям нависшей над водой ивы, и оба путника выскочили на берег.
