Фридрих Герштеккер
Луговые разбойники
Уэстон молча кивнул головой и вышел из комнаты. Сняв седло, он внес его обратно, затем обошел вокруг дома, но вместо того чтобы войти в конюшню, где стояли лошади, тихонько перескочил через забор и скрылся в лесу.
Глава XI
Ассовум и Джонсон. Покушение
– Почему Уэстон так долго не идет? Куда он запропал там? – нетерпеливо говорил Коттон, большими шагами ходя по земляному полу хижины Джонсона. – Еще сегодня утром он должен был прийти и рассказать, что решили проклятые регуляторы. Нет сомнения, что собрание уже давно кончилось, так чего же он не идет, черт бы его побрал! Право, такая жизнь мне становится невыносимой. Каждый день, каждый час дрожать за собственную шкуру, быть готовым ежеминутно попасться в ловушку, а затем подвергнуться суду Линча с его приятными последствиями! Нет, пора кончать с такой жизнью!
– Покончить с ней мы всегда успеем, – нехотя отозвался Джонсон, развалившийся на соломе в углу хижины, – но меня дьявольски прельщает предприятие, предложенное Джонсом. Оно завершится не позже будущей недели. Подумайте, ведь это даст нам не менее семнадцати лошадей! Право, из-за такой знатной добычи стоит рискнуть кое-чем!
– Но как же мы справимся с таким громадным количеством лошадей? – спросил Коттон. – Особенно если к этому времени пригонит своих Уэстон. Нужно, чтобы все окрестные жители ослепли и оглохли, если вы хотите незаметно для них прогнать целый табун.
– Мы их поведем, конечно, не лесом! – отозвался Джонсон. – Уэстон уже сговорился с капитаном одного парохода, тот согласен принять на борт лошадей недалеко от форта Джибсона.
– Вот это великолепно! – возмутился его собеседник. – Да ведь этак мы сами отдадим себя в лапы регуляторов!
– Вы говорите глупости, почтеннейший! – захохотал Джонсон. – Регуляторы не решатся напасть на пароход, а где они возьмут для преследования другой? Ведь мимо форта пароходы не пропускают. Если же им и удастся достать какой-нибудь пароходишко, то мы, во всяком случае, раньше них доберемся до болот Миссисипи, а следовательно, и до острова. А затем поминай как звали!
– Хорошо, если все выйдет так, как вы говорите! – неуверенно произнес Коттон. – Но вот идет Уэстон. Послушаем, что он скажет!
В это время молодой человек перепрыгнул через забор и, войдя в хижину, плотно прикрыл дверь.
– Что случилось, Уэстон? – спросил тревожно Джонсон, приподнимаясь со своего ложа при виде бледности, покрывшей лицо авантюриста. – Говорите скорее! Неужели регуляторы…
– Нет, нет, – откликнулся тот, – их-то пока нам нечего бояться.
– Так в чем же дело? Чего вы перетрусили?
– Ассовум вернулся! – произнес Уэстон, в изнеможении опускаясь на стул.
– И больше ничего? – насмешливо спросил Джонсон, снова спокойно укладываясь на солому. – Если у вас нет более важных сообщений, то лучше совсем молчите, чем пугать людей всякими глупостями. Право, можно подумать, что за вами гонится отряд регуляторов! Ну, что произошло у них на собрании? Где Джонс?
– Джонс с Гарфильдом поехал в Литл-Джен на собрание тамошних регуляторов. От приехавших к Аткинсу Кука и Куртиса я узнал, что регуляторы сегодня не приняли никаких решительных мер, так что в этом отношении все идет прекрасно. Что же касается краснокожего, то именно вам-то, Джонсон, и не следует относиться к этому столь легкомысленно. Вы прекрасно знаете, что между вами существуют личные счеты и что индеец с особенным старанием отыскивает вас.
– Меня? – с беспокойством спросил Джонсон. – Каким образом он мог отыскать мои следы, когда Гарфильд, со всеми своими приятелями гнавшийся за мною, не мог ничего найти?
– А вы проходили сегодня по тропинке, которая идет от хижины к ферме Аткинса? – спросил Уэстон.
– Да, и всего с полчаса назад. Но зачем же вам понадобилось это знать?
– Сейчас я шел по той же тропинке. Огибая какое-то свалившееся дерево, я услыхал подозрительный шум. Сначала я подумал, что это медведь или какое-нибудь другое животное, но, к изумлению своему, увидал впереди себя индейца, нагнувшегося к земле и тщательно рассматривавшего дорогу. Избегнуть встречи было нельзя. Я пошел вперед, не думая скрываться от него. Тут я заметил, что индеец, находившийся всего шагах в пятнадцати от меня, прикладывал к ясным отпечаткам чьих-то ног рукоятку своего томагавка, очевидно сверяя с чем-то. Наконец, он поднялся с колен, сделал угрожающий жест в направлении этой хижины и скрылся в лесу.
– Чьи же это были следы? – быстро спросил Джонсон.
– Ваши, – отвечал авантюрист, – по уходе краснокожего я рассмотрел их и убедился, что это точные отпечатки ваших ног!
– Отчего же вы не проследили индейца дальше? – спросил Коттон, тогда как Джонсон, пораженный сообщением товарища, стиснув зубы, в волнении заходил по хижине.
– Да, куда он направился? – спросил он, останавливаясь перед Уэстоном.
– Сначала я подумал, что выслеживать его опасно! – отвечал тот. – Но все-таки решился, взобравшись на холм, узнать хотя бы направление, по которому он пошел. Вскоре я увидел, что за оврагом блеснул огонек. Очевидно, индеец разложил костер и расположился там на ночлег.
– А где это? – отрывисто спросил Джонсон.
– У подошвы холма, там, где последнею бурей вырвано много деревьев и повалено вдоль склонов.
– Значит, там, где мы недавно убили дикую кошку?
– Да, там. Я заметил, что Ассовум расположился под выдавшейся вперед скалой, где, очевидно, рассчитывает укрыться от дождя!
– Ну, ему не долго придется укрываться там! – злобно прошептал Джонсон. С этими словами он схватил винтовку и начал заряжать ее.
– Что это вы собираетесь делать? – удивился Коттон.
– Раз навсегда свести счеты с краснокожим дьяволом! – гневно произнес Джонсон.
– По-моему, это и неосторожно и бессмысленно! – возразил Коттон.
– Вы можете думать все, что вам заблагорассудится, но я не успокоюсь до тех пор, пока этот несчастный шпион не очутится на том свете!
– Во всяком случае, – попытался уговорить Джонсона Коттон, – не пускайте в дело винтовку! Выстрел ночью привлечет всеобщее внимание, а это нам повредит. Возьмите лучше стрелы, которые я обещался вам приготовить. Умеете стрелять из лука?
– Не хуже любого индейца! – с гордостью отвечал Джонсон.
– Ну-ка, попробуйте! – сказал Коттон. Он быстро взобрался по лестнице на чердак и принес прекрасный лук с несколькими стрелами. – Стреляйте вон в ту картофелину, что лежит на очаге!
Джонсон взял лук и отошел в противоположный угол хижины. Внимательно прицелившись, он спустил тетиву. Стрела, свистнув в воздухе, пронзила картофелину как раз в середине.
– Браво! – в один голос воскликнули сообщники.
– Постарайтесь так же удачно попасть в сердце краснокожего! – добавил Коттон.
– Я все-таки боюсь, что этим оружием можно только ранить человека, но не убить его, – в раздумье произнес Джонсон.
– Что вы плетете! – обиделся за свое оружие Коттон. – Достаточно ничтожной царапины, чтобы раненный в руку или хотя бы в палец через пять минут превратился в безжизненный труп!
– Неужели этот яд так смертоносен?
– Я уверен в этом, как в самом себе!
– Господа, прошу вас, пощадите этого краснокожего! – с жаром воскликнул Уэстон. – Зачем проливать кровь совершенно безвинного человека? Нет, как хотите, но я вам больше не товарищ: пролить кровь человека – для вас все равно что убить оленя или медведя!
– Что за глупости! – иронически произнес Джонсон, рассматривая стрелы, которые держал в руке. – Вы рассуждаете как баба. Какое вам дело до того, что я намерен делать? Индеец должен умереть и умрет, что бы вы там ни болтали!
– В таком случае это мое последнее свидание с вами! – решительно произнес Уэстон. – Пусть вы одни будете виновны в этом убийстве! Завтра же я возвращаюсь в Миссури. Я сговаривался с вами воровать лошадей, но становиться участником убийств не намерен. Прощайте!
С этими словами Уэстон встал и собрался выйти из хижины.
– Стойте! – закричал Джонсон, загораживая ему дорогу. При этом он, как бы нечаянно, направил концы отравленных стрел прямо ему в грудь. – Вы, кажется, собираетесь нас предать?
– Караул! – в ужасе закричал Уэстон, отступая перед страшным оружием. – Помогите!
– О, черт бы вас подрал! – с досадою воскликнул Коттон, отталкивая в сторону Уэстона и становясь между ними. – Чего разорались? Вас режут, что ли?
– Ага, я понимаю, чего он кричит! – догадался Джонсон. – Он струсил отравленных стрел! Полно, Уэстон, зачем вы хотите покинуть нас?
– Во-первых, меня давно уже ждет Аткинс, а во-вторых, я не хочу стать свидетелем нового убийства. Но с чего вы взяли, что я хочу вас предать? Я просто разрываю с вами всякие сношения, но не намерен нарушать своей клятвы. В этом отношении вы можете быть совершенно спокойны!
– Тогда пожалуйста, дорога свободна! – произнес Джонсон, отходя от двери. – Но не думайте, что в случае предательства вам удастся скрыться от моей мести. Прощайте!
Молодой человек поклонился, быстро вышел из хижины, перескочил через изгородь и скрылся в густых кустах, окружавших дом.
– Нам, пожалуй, не следовало его отпускать, – заметил Джонсон, запоздало раскаиваясь в своей слабости, – я не доверяю ему. Что будет, если он предаст нас?
– По-моему, нам нечего бояться его, – возразил Коттон, – он слишком даже честен для наших предприятий!
– Ну, да черт с ним, мне пора идти: ночь уже наступает. Как хотите, но я захвачу с собой и винтовку. Не подействует яд, прибегну к свинцу! Если мне удастся застрелить Ассовума из карабина и окрестные жители услышат выстрел, то пока они соберутся что-либо предпринять, я буду уже далеко.
– Делайте, как знаете; смотрите только не промахнитесь!
– О, не беспокойтесь! Только бы мне подойти к нему поближе, а уж там-то он от меня не увернется! А вы что намерены делать тем временем?
– Займусь приготовлением пунша, изрядная порция которого покажется вам довольно приятной после опасного похождения. Кончайте скорее с индейцем и немедленно возвращайтесь обратно!
– Да уж времени понапрасну терять не намерен! – ответил Джонсон, выходя из хижины и затворяя за собой дверь.
Ночь выдалась темной. Черное небо, покрытое низкими тучами, производило подавляющее впечатление. Поднявшийся ветер раскачивал вершины деревьев и с минуты на минуту грозил превратиться в настоящую бурю. Где-то в лесу завывали волки; филин, забравшись на густую ель, вторил этому зловещему завыванию. Все живое старалось укрыться, где могло.
Однако вышедший на свое страшное дело Джонсон остался доволен погодой. Чем сильнее завывала буря, чем непрогляднее была ночь, тем больше у него было шансов удачно выполнить задуманное. Сжимая винтовку, он внимательно вглядывался в окружающую тьму, не опасаясь, что шум его шагов может привлечь чье-нибудь внимание. Свист ветра, вой волков, шелест деревьев совершенно заглушали шаги, и Джонсон неслышно, точно тень, скользил меж стволов, больше не сомневаясь, что незаметно подберется к Ассовуму.
Вместо того чтобы идти кратчайшим путем, он решил спуститься в извилистое ущелье, так как в такую темень даже человек, с детства привыкший к лесу, не рискнул бы пробираться напрямик. Бандит, во избежание пореза концом отравленных стрел, обмотал их куском материи и подвигался вперед с величайшей осторожностью. Наконец он остановился, решив, что уже достиг своей цели.
В этом месте ущелье делало изгиб, а в нескольких шагах от поворота возвышалась скала, под уступом которой должен был находиться индеец. Джонсон, в полной уверенности, что его невозможно заметить, решил произвести разведку. Он стал неслышно карабкаться по древесным пням и камням, спрятав винтовку в такое место, откуда ее легко можно будет достать в нужный момент. Приняв все меры предосторожности, негодяй, как змея, полз к скале, под которой укрылась его жертва.
Вдруг облегченный вздох вырвался из его груди: прямо перед ним у костра растянулся на земле Ассовум, не подозревая о грозившей ему опасности. Подперев голову рукою, индеец задумчиво смотрел на огонь.
Джонсон судорожно стиснул лук, наложил на него стрелу и стал выискивать на теле лежавшего удобное место для прицела. Между Джонсоном и Ассовумом было не более десяти шагов. Однако такого места, рана в которое была бы смертельна, не находилось.
Индеец, завернутый с ног до головы в одеяло от дождя и росы, был защищен им как броней. Толстая шерстяная ткань покрывала его всего, за исключением лба и части правой руки.
Разбойник решил было стрелять в лоб, и, будь у него в руках винтовка, он, не долго задумываясь, пустил бы пулю, но теперь он боялся, что стрела, задев материю, потеряет силу и яд не попадет в рану. Он колебался. Могучая фигура индейца внушала ему какой-то суеверный ужас, даже оставаясь беззащитной. Джонсон боялся, что индеец, даже раненный, вскочит и пустится за ним в погоню, и тогда ему крышка. Ассовум был таким образом завернут в одеяло, что стоило Джонсону отползти шагов на шесть вправо, и перед ним была бы открытая грудь ненавистного врага. Тогда, конечно, стрела прекрасно выполнила бы свое предназначение.
Внезапно сверкнула молния и ярко озарила всю местность. Деревья сильно закачались под напором налетевшего ветра и зашумели вершинами. Вслед за тем снова все погрузилось во мрак.
Джонсон осторожно приподнялся и стал перемещаться правее. Но в эту минуту из-под его руки вырвался камень и скатился на дно ущелья. Разбойник так и замер на месте, припав к земле, чтобы не обнаружить своего присутствия. Прошло несколько минут. Он осторожно приподнял голову, желая узнать, услышал ли краснокожий неожиданный шум.
Падение камня действительно не ускользнуло от чуткого уха Ассовума. Он стал внимательно прислушиваться и, прикрываясь краем одеяла, окинул взглядом ближайшие окрестности, освещенные слабым светом костра. Однако он не заметил Джонсона, скрытого тенью мощного дуба.
Новая молния привела убийцу в неописуемый ужас, он заметил, что индеец прикрыл глаза рукою. Однако тотчас же краснокожий принял прежнюю позу, и Джонсон объяснил его жест инстинктивным желанием защитить глаза от яркого блеска. Подождав еще чуть-чуть, бандит отполз немного назад и остановился. Прямо перед ним лежал Ассовум, справа возвышалась скала, а вокруг была такая масса травы и кустов, что даже днем его невозможно было бы разглядеть.
Джонсон натянул лук и прицелился. Вдруг невольный крик ужаса вырвался из его груди: Ассовума не оказалось перед костром! Прежде чем разбойник успел опомниться от изумления, железная рука до боли сдавила ему плечо.
Джонсон так и присел на месте. Сердце его замерло от ужаса, когда он увидел свирепую физиономию своего врага с занесенным над его головою томагавком, блестящее лезвие которого отражало красноватый отблеск костра и казалось обагренным кровью.
Как громом пораженный ударом смертоносного оружия, рухнул негодяй на землю, не испустив ни звука.
Спустя несколько минут он очнулся, но горько было это пробуждение! Молния по-прежнему бороздила небо, удары грома не смолкали, деревья с треском ломались под напором бури, а он беспомощно валялся на земле, связанный по рукам и ногам, с заткнутым тряпкой ртом. Негодяй попался в западню, которую расставлял для другого.
Тщетно старался он освободить руки, тщетно со злобою бился в своих путах: он был связан умелой рукой, и все его усилия не привели ни к чему. Измучившись от бесполезных стараний освободиться, Джонсон с отчаянием снова опустился на землю и затих.
Весь ужас положения сразу стал ему ясен. Брошенный на произвол судьбы в таком безлюдном, глухом месте, да еще лишенный возможности позвать на помощь, он рисковал умереть с голоду или быть растерзанным волками, вой которых становился все ближе и ближе.
Джонсон глухо застонал, и в ответ ему послышался какой-то звук, как будто крик человека. Сначала он принял его за галлюцинацию, но крик повторился.
Кто бы мог кричать в этих местах? Конечно, не Ассовум, бесследно исчезнувший. Так кто же? Быть может, Аткинс или Коттон, не дождавшись его возвращения и обеспокоенные его долгим отсутствием, отправились к нему на помощь и зовут его? Теперь он уже прекрасно различил крик филина – их обычный условный сигнал. Да, несомненно, это был кто-нибудь из них. Наконец-то! Однако радость его сменилась вдруг еще большим отчаянием. Как же он подаст им ответный сигнал, если не в состоянии не только крикнуть, но и пошевелиться? Холодный пот выступил у него на лбу. А голоса становились все яснее и яснее. Он теперь отчетливо слышал свое имя.
Вскоре на краю ущелья показалась человеческая фигура. Джонсон хорошо мог различить контуры знакомой физиономии на светлом фоне песчаного грунта. Крик филина повторился еще три или четыре раза. Пленник извивался на месте, как ящерица, не имея возможности освободиться от пут. Шаги приблизились. Тот, кто искал его, перебрался через ущелье и обошел кругом то место, на котором он лежал, но не заметил его. Филин крикнул снова, и Джонсон видел, как человек наклонился к земле, вслушиваясь в малейший звук, доносившийся из чащи. Джонсон, с отчаянием в душе, попробовал пошелестить ногою в листве, упавшей на землю, или потрясти молоденькое деревце – все напрасно.
Но вот его избавитель прошел совсем близко. Это был Коттон. Джонсон явственно слышал его шаги, видел шляпу на голове. Огонь костра на минуту даже осветил его бледное лицо, он шел прямо на него. Еще двадцать шагов – и Коттон наткнулся бы на неподвижное тело своего приятеля! Но он остановился, начал прислушиваться и повторил сигнал. По временам он бросал тревожные взгляды в ущелье, где, по его мнению, должен был скрыться индеец. Послушав еще с минуту, он скрылся в чаще кустарников.
С Коттоном исчез последний шанс на спасение. Джонсон даже перестал обращать внимание на завывание хищных зверей. Он сделался равнодушным к смерти, или, лучше сказать, желал ее. Бросив взгляд, полный бессилия и злобы, на звездное теперь небо, он закрыл глаза. Это было последнее прощание Джонсона с жизнью и надеждами.
Глава XII
У Робертсов. Охота на индеек. Подруги
После обеда, когда все оставшиеся кушанья и опустевшие приборы убрали со стола, гости Робертсов вместе с хозяевами вышли на крыльцо и уселись перед входной дверью, беседуя о различных домашних делах.
Роусон, на правах жениха, уселся рядом с Мэриан, руку которой он держал в своей, между тем как Гарпер разговаривал с Эллен, а Баренс – с Робертсом.
Каких бы вопросов ни касался разговор, он в конце концов сводился все к одному и тому же – предстоящей свадьбе. Кто-то спросил у Гарпера, почему он не женился.
– То есть лишил себя возможности наслаждаться прелестями семейной жизни, так, что ли? – спросил тот с усмешкой.
– Разумеется! – кивнул Робертс.
– Видите ли, мне рассказывали в штате Теннесси одну историю, случившуюся там. Но так как я не могу ручаться за достоверность передаваемого факта, то думаю о ней умолчать.
– Отчего же? Рассказывайте! – воскликнул Баренс. – Здесь всего две девицы и обе готовятся стать женами. Им, пожалуй, будет очень полезно выслушать вашу историю!
– Ну, полагаю, их будущие мужья останутся не особенно довольны этой историей! – скептически сказал Гарпер.
– Вы так заинтересовали меня, мистер Гарпер, что я готова попросить девушек уйти на время, лишь бы услышать вашу историю! – заявила миссис Робертс.
– О, этого не потребуется! Моя история вполне прилична! Главное лицо в ней – рандольфский судья!
– Так, значит, это истинная история, а не выдумка?
– Конечно, истинная! Слушайте. Бедный судья заболел. Его начали пичкать разными снадобьями, но он слабел и слабел, и, наконец, наши врачи, или, вернее, наши шарлатаны, отчаялись в его спасении и отказались от мысли его вылечить. Тогда жена стала его уговаривать исповедаться в своих грехах, но судья отказался да так и умер без покаяния. Жена тотчас же собрала соседей, и на следующее утро было совершено погребение.
Дело происходило летом в изнуряющую жару. Одна из соседок, сжалившись над ее страданиями, стала ее утешать и расспрашивать о последних минутах покойного. «Ах, дорогая моя, – рассказала та со слезами на глазах, – если б вы видели, как он страдал! Он страшно мучился, бился в судорогах на постели и ужасно кричал. Тогда я, сжалившись над ним, осторожно положила левую руку на рот, а правой крепко зажала ноздри. И он тихо, как настоящий праведник, отошел в вечность. Как я была рада, что доставила ему спокойную смерть, избавив от ужасных страданий!..»
– О боже! Да ведь она задушила его! – воскликнула миссис Робертс, в ужасе вскакивая со стула.
– Вовсе нет, – улыбнулся Гарпер, – она только помогла ему умереть!
– Как можете вы передавать подобные кошмарные вещи с улыбкой на устах? – изумилась Мэриан.
– Что же тут такого? – пожал плечами Гарпер. – Я вижу тут лишь комическую сторону: по-моему, это один из видов супружеской нежности!
– Немудрено, что с такими взглядами на супружескую нежность вы и не женились!
Роусон во время этого разговора не проронил ни слова. Он сидел со скучающим видом около Мэриан и отмахивал от нее высушенным крылом индейки москитов, мириадами вившихся над двором.
– Сегодня, должно быть, будет гроза, – заметил Робертс, снимая куртку, – парит невероятно, пойду, посмотрю, сколько градусов, – сказал он, вставая со стула. – Знаете ли, Роусон, что это были за люди, ехавшие мимо нас на телеге, когда мы были у соленого озера? Это были мои бывшие соседи по Теннесси; я был искренне рад их встретить. Посмотрела бы ты Мэриан, как выросли их девочки, просто не узнать!
– Почему же они не заехали к нам? – спросила миссис Робертс. – Мы всегда рады повидаться со старыми друзьями. Мистер Роусон, вы не знакомы со Стефенсонами?
– Не помню, хотя мне достаточно раз увидеть человека, чтобы узнать его через сколько угодно времени. Быть может, я и знаю его, но не припоминаю!
– Стефенсон находился как раз в том месте Арканзаса, где было совершено убийство, породившее столько толков, – вставил хозяин, возвращаясь из комнаты, – он даже видел самого убийцу… Тридцать пять градусов жары! Вот так погодка!
– Не может быть! – неосторожно воскликнул Роусон.
– Посмотрите сами, если не верите! – повторил Робертс, подумавший, что восклицание Роусона относится к температуре воздуха.
– Я не понимаю только, – произнес, овладевая собою, Роусон, – как это он мог видеть…
– Что мог? Кто?
– Да Стефенсон, как он мог видеть убийцу, когда говорят, что старик сам лишил себя жизни? Ведь около него не нашли никаких следов!
– Это ерунда! – возразил Робертс, качая головой. – Стефенсон спрятался за деревом и видел, как мимо него за пять минут до злодеяния проехали два человека, из которых один оказался убитым. Он мне поклялся, что узнает другого даже в толпе. Как жаль, что мы не свернули тогда с дороги и не зашли к переселенцам! Старик Стефенсон – славный человек и, безусловно, понравился бы вам!
– А ваш приятель долго намерен прожить здесь? – с беспокойством спросил Роусон, делая вид, что спрашивает об этом из простого любопытства.
– Ну, нет! Он торопится добраться до места своего постоянного жительства. Хотя ему и понравилось в Фурш Лафаве, но ему наговорили столько ужасов про здешнее конокрадство, что он как можно скорее торопится уехать отсюда!
– И совершенно напрасно! – воскликнул Баренс. – Слава богу, мы скоро избавимся от этой напасти.
– О, конечно! – подхватил с улыбкой Роусон. – Хотя в рассказах о злодеяниях конокрадов много преувеличений!
– Смотрите, как разлаялись собаки! – с живостью воскликнул Робертс. – Что это значит? Поппи чуть не целый час обнюхивает воздух и носится по полю, как паровик!
– А, это он гоняется, вероятно, за дикими индейками, – заметила Мэриан, – мы с Эллен ходили гулять перед обедом и видели по ту сторону ручья целый выводок.
– И ты молчала?! – встрепенулся Робертс. – Уже неделя, как я не добыл ни одной птицы. Пойдемте-ка, Баренс!
– С удовольствием! – отвечал тот, отыскивая винтовку. – Сдается мне, собаки и в самом деле почуяли птиц!
– Идемте скорее, а не то они, испугавшись собак, разбегутся, и тогда не так-то легко будет их подстрелить!
Пройдя по пролегавшей около маисового поля тропке, охотники вскоре достигли леса. Разгоряченные отыскиванием дичи, собаки метались здесь из стороны в сторону. Однако охотники так и не смогли увидеть птиц, так как листва была очень густа, а осторожные создания запрятались так далеко на сучьях деревьев, что самый опытный глаз не мог бы отыскать их.
– Что за проклятые собаки! – досадливо воскликнул Баренс. – Из-за них нам не удастся ничего! Оставайтесь здесь, а я взберусь на холмик. Если вам удастся усмирить собак, индейки тотчас же выползут на свет божий: они никогда долго не сидят на одном месте.
Робертс послушался своего приятеля и стал понуждать собак лечь у своих ног. С четверть часа сидели охотники молча. Наконец, Баренс так искусно заклохтал по-индюшачьи, что сейчас же ему в ответ раздался настоящий крик индейки с дерева, под которым сидел Робертс. Собаки порывались было вскочить, но хозяин удержал их.
Баренс повторил крик. Собаки опять заволновались, но Робертс оставался неподвижным, дожидаясь, пока его приятель убьет первую индейку. Вдруг со всех сторон раздалось многочисленное клохтанье, и Баренс, схватив ружье, выстрелил.
В ту же минуту крупная индейка высунулась из-за листвы, и раздался второй выстрел. Обе птицы грузно упали на землю. Собаки бросились к ним.
Пока Баренс с Робертсом преследовали птиц, миссис Робертс и Гарпер безуспешно пытались поддерживать беседу с проповедником, все время молчавшим или отделывавшимся уклончивыми односложными ответами: сегодня Роусон был как-то странно молчалив и задумчив.
Тем временем девушки прогуливались по двору, вспоминая прежних друзей, детские игры, удовольствия, развлечения, – словом, все дорогое для них прошлое.
– Скажи, Мэриан, почему ты грустна? – участливо спросила молодая девушка свою подругу. – Ты, кажется, должна быть счастлива. Вот-вот твоя свадьба с любимым человеком, какие же тут могут быть мрачные мысли? Конечно, замужество – серьезный шаг… но… нет ли у тебя какого-нибудь тайного горя?
– О нет, нет! – поспешно отвечала молодая девушка, отворачиваясь в сторону. – Конечно, не следовало бы так волноваться… но, что это, два выстрела, не так ли? А-а! Верно, отец с Баренсом стреляют! Я и забыла, что они пошли поохотиться.
Тут Мэриан заметила, что у Эллен в глазах стоят слезы, сдерживаемые с трудом, и в порыве нежного участия воскликнула:
– Прости, милая Эллен, что я не обратила внимания на твои страдания. Я думала только о себе, не замечая, что ты с некоторых пор становишься все печальнее и печальнее. Скажи, что с тобою?
– Хорошо, – улыбаясь сквозь слезы, произнесла Эллен, – но с условием, что ты, в свою очередь, будешь со мной так же откровенна.
– О, для меня будет большим облегчением раскрыть перед тобой мою душу! Извини, кажется, матушка зовет меня!
С этими словами Мэриан убежала в дом, хотя прекрасно знала, что миссис Робертс и не думала звать ее. Девушка ощутила потребность остаться наедине со своим горем, со своею еще не зажившею раной. Она считала грехом думать теперь о том человеке, которого должна была забыть навсегда…
В это время вернулись охотники с дичью, и женщины занялись приготовлением ужина, после которого все отправились на покой.
На следующее утро стали рассуждать о предстоящей свадьбе и пиршестве. Миссис Робертс предложила немедля всем поехать в дом к зятю, где заранее следовало приготовить вкусный обед, а затем всем отправиться к судье. Роусон согласился на это и попросил лишь обождать его около часа, так как ему нужно было отлучиться.
