По широкой, прозрачной реке, осененной густыми деревьями, скользил челнок. Стояла тишь, лишь олень, пришедший к воде напиться, испугавшись человека, бросился обратно в чащу, ломая на пути засохшие ветки.
На носу челнока лежал связанный бесчувственный Роусон.
Вскоре челнок повернул, пересек реку поперек и врезался носом в песок небольшой, усеянной камнями отмели. Методист очнулся, но снова готов был лишиться чувств, увидев место, где он совершил преступление, а перед собою грозное лицо мужа убитой им жертвы. Он понял теперь, что его ожидает ужасная казнь и что спасения ждать неоткуда. Ассовум выпрыгнул на берег и привязал челнок, притянув его к самому берегу, бережно поднял своего связанного пленника.
– Что ты хочешь со мной делать? – прохрипел обессилевший Роусон.
Краснокожий не удостоил его ответом.
– Да говори же, дьявол! – с энергией отчаяния настаивал несчастный методист.
Ассовум, все так же молча, направился со своей ношей в хижину, где было совершено убийство. И без того измученный страхом, Роусон не мог без содрогания взглянуть на место гнусного преступления. Индеец выволок его на середину хижины и положил на землю. Он все еще не произносил ни слова, а мрачная, зловещая тишина нарушалась лишь прерывистым дыханием методиста.
Роусон, желая скорее убедиться, какая участь ждет его, приподнялся на локтях и обвел хижину взглядом.
Около него на корточках сидел Ассовум, внимательно следивший за своим пленником, но, по-видимому, погруженный в глубокое раздумье. В глазах его светилось чувство полной удовлетворенности и даже торжества. Он, точно ягуар, сторожил свою добычу.
Наконец индеец встал, отвязал от пояса ремень и прикрутил методиста к центральному столбу. Напрасно Роусон сулил ему золотые горы, напрасно обещал открыть какие-то сказочные сокровища и поделиться сокровенными тайнами, Ассовум оставался неумолим, не соглашаясь даже прекратить его мучения ударом томагавка.
Индеец на минуту вышел, и вскоре он вернулся с большой охапкой сухих ветвей, листьев и хвороста.
Теперь Роусон, знакомый с обычаем индейцев Дальнего Запада, понял, какую казнь готовит ему краснокожий. Судорожно забился он на земле, стараясь освободиться от пут. Бессильная злоба и ужас исторгли из уст проповедника жуткий крик, но индеец и не думал унимать его, хотя легко мог сделать это, заткнув ему рот какой-нибудь тряпицей.
Напротив, стоны пленника звучали в ушах Ассовума как самая приятная музыка. Теперь только он мог вполне удовлетвориться мщением и с каким-то дьявольским наслаждением упивался стонами своей жертвы.
Затем краснокожий зажег огонь, и через несколько минут яркое пламя большими языками стало лизать стены хижины, окружив ее каким-то грозным сверкающим кругом. Вопли ужаса несчастного Роусона раздавались все сильнее и сильнее среди лесной чащи, но Ассовум по-прежнему спокойно относился к ним и только старательно поддерживал огонь, скоро окончательно охвативший всю хижину и находившегося в ней Роусона.
Когда жар стал нестерпимым, индеец вышел из хижины и, размахивая томагавком, запел победную торжествующую песнь, все время держась около входа. Отчаянные вопли Роусона, доносившиеся из хижины, сливались с треском пылавшего строения и песнью дикаря в дикую душераздирающую какофонию.
Густыми клубами поднимался дым среди весело зеленевших древесных крон, но, теряясь в них и не находя выхода вверх, медленно расплывался по лесу.
Вопли Роусона стали еще пронзительнее, но победная песнь краснокожего заглушала их и звучала все громче и громче. Такой хаос диких звуков напугал даже лесных обитателей, и белка, притаившаяся в ветвях, почувствовала ужас и стала искать себе более спокойного пристанища.
Наконец, громкий треск возвестил о падении кровли; искры взлетели снопом, облако дыма закружилось над пламенеющим костром; раздался еще один отчаянный вопль и замер в воздухе…
Мщение совершилось.
В этот момент солнце исчезло за горизонтом, окрашивая багровым отблеском отдаленные вершины гор. День сменился ночью, но Ассовум все еще бродил вокруг догоравших остатков хижины. Размахивая томагавком, он повторял дикий и однообразный напев, который выражал всю душевную радость, испытываемую дикарем при сознании о достойном возмездии за смерть возлюбленной Алапаги.
Пока Ассовум упивался долгожданной местью, в доме Робертсов царили мир и тишина. Успокоенная миссис Робертс хлопотала по хозяйству, угощая прибывших вместе с ее мужем и дочерью Баренса и Гарпера.
Против обыкновения, последние не старались перещеголять друг друга рассказыванием различных необыкновенных историй и приключений, а наперерыв старались успокоить и утешить взволнованную, еще не оправившуюся от волнений предыдущих дней Мэриан. Однако счастливый исход всей истории, полная свобода, полученная благодаря стараниям и отваге ее дорогого Брауна, сделали свое дело лучше всяких искусственных мер. Мэриан чувствовала себя все лучше и лучше, только по временам с нетерпением поглядывала на дорогу, дожидаясь приезда любимого, с которым ее не разлучало теперь данное другому обещание.
– Как вы думаете, чем окончится суд? – спросил Гарпер. – Пожалуй, регуляторы вздернут на веревку не одного молодца из шайки!
– Конечно! – отозвался Робертс. – Да и поделом! Впрочем, Браун собирался тотчас же после окончания суда приехать ко мне и рассказать все, как было, а кстати, и навестить наших дам! – прибавил старик, лукаво посмотрев на зардевшуюся при упоминании о Брауне дочь.
– Ба, да это не он ли и скачет? – произнес Гарпер, высовываясь в окошко. – Так и есть – он! Ишь, как несется!
Действительно, спустя некоторое время к ферме подскакал на взмыленной лошади командир регуляторов и, соскочив с лошади, вошел в дом, дружески здороваясь с находившимися там.
– Мистер Робертс, у меня к вам очень серьезное дело! – сразу начал Браун. – Раньше я не считал ни нужным, ни возможным говорить об этом, но теперь пользуюсь первой подходящей минутой, чтобы сказать вам то, что считаю необходимым! Мистер Робертс, я давно люблю вашу дочь и прошу у вас ее руки!
– Отчего же вы раньше ничего не говорили, если давно ее любите? – степенно осведомился Робертс. – Поверьте, я очень рад вашему предложению и думаю, что дочь тоже не опечалится. Я давно замечал вашу взаимную симпатию. Очень рад, повторяю, но что бы вам сказать об этом пораньше?
Браун, взволнованный торжественной минутой, с чувством пожал протянутую ему руку.
– К чему повели бы слова? – откровенно сказал он. – Я опоздал и не имел права ни становиться другому поперек дороги, ни жаловаться!
– А в то время этот прохвост, этот негодяй… чуть было не стал мужем моей чудной Мэриан!
– Не вспоминайте больше о нем, он понес уже заслуженное наказание! – возразил Браун. – Мне довольно вашего согласия на мой брак с Мэриан, а все остальное я готов навсегда забыть!
– Да, вот вы теперь спрашиваете моего согласия, а когда дело шло с Роусоном, у меня никто не потрудился спросить! – с укоризной сказал старик, искоса взглянув на жену.
– Робертс, как тебе не стыдно! – только и могла сказать хозяйка, чувствовавшая, конечно, свою неправоту.
– Ну, ладно, ладно! Следует теперь узнать, что скажет Мэриан! – ответил Робертс, покачав головою. – Какого она мнения относительно тех планов, которые вы строите о своей и ее будущности? Как ни толкуй, а все-таки это ближе всех касается ее!
– Батюшка! – воскликнула молодая девушка, обвивая шею отца руками и скрывая у него на плече свое зардевшееся личико.
– А, вот оно что! – весело произнес старик. – Здесь, значит, дует благоприятный ветер. Мне на самом деле кажется, что вы не сегодня успели потолковать об этом вопросе!
– А что скажет миссис Робертс? – спросил молодой человек, подходя к хозяйке дома.
– Берите ее, я вам смело вручаю судьбу Мэриан. Она вас любит, а я уже потеряла право выбирать ей мужа!
– Матушка, ради бога, не думайте так! – с укоризной воскликнула Мэриан. – Предлагая мне брак с Роусоном, вы, конечно, были уверены, что я буду счастлива!
– Бог свидетель тому, что я именно так и думала. Кто же мог предполагать, что он окажется таким мерзавцем? Один Господь может знать душу человека!
– Благодарю вас за все, дорогие мистер и миссис Робертс. Поверьте, я постараюсь сделать вашу дочь счастливой, и вам никогда не придется раскаиваться в том, что доверили ее мне!
– Послушай, дружище! – вмешался Гарпер. – Кажется, ты должен был бы спросить разрешения у своего дяди! Право, можно подумать, что у тебя вовсе и нет старого родственника!
– О, дорогой дядя, я знаю вашу снисходительность и надеюсь на нее! – воскликнул Браун, обнимая растроганного до слез Гарпера. – Теперь у нас будет приятный и уютный уголок, где вы отдохнете наконец от неудобств холостой, бивачной жизни.
– Да, да, – согласился тот, переходя из объятий племянника в объятия будущей племянницы. – Мне давно пора переменить образ жизни. Такой, какой я вел до сих пор, вести больше невозможно. Мы с Баренсом порешили…
– Вы хотели куда-нибудь отправиться? – с удивлением спросила миссис Робертс. – Куда же?
– Куда? – переспросил Гарпер. – Да прямо в плен супружества, и мы устроились бы здесь же. Но мой племянник корчит гримасу, точно хочет сказать, что я очень стар для женитьбы. Нет, ты послушай…
– Сюда скачут верховые! – закричал Баренс, указывая на дорогу, которая вела к реке.
– Правда! Кто бы это мог быть? – удивился Робертс.
Через несколько минут перед крыльцом остановились Стефенсон, Кук и Куртис. Стефенсон раскланялся с женщинами, как со старыми знакомыми, и не мог удержаться от улыбки при вопросе, почему не приехали его жена и дочери.
– Впрочем, мы вскоре соберемся к вам, в лагерь! – сказал Робертс.
– Это, по-моему, будет совершенно излишним, так как мои женщины и без того скоро надоедят вам!
– Что вы хотите сказать этим? – спросил Робертс с радостным удивлением. – Неужели вы решили поселиться в нашей округе?
– Совершенно верно! – отвечал теннессиец. – Я купил ферму Аткинса. Бедняга так торопился убраться отсюда, что отдал ее за бесценок.
– Да вы хорошо ли осмотрели местность?
– О, это пустяки! – спокойно отвечал Стефенсон. – Если место мне не понравится, то я всегда найду обратную дорогу. Если же оно так хорошо в действительности, как уверяют Куртис и Кук, то я далеко не в убытке. Фермеры здешние мне нравятся, в особенности с тех пор, как мы избавились от неприятного соседства конокрадов. Мне начинает казаться, что Фурш Лафав вовсе не такое дурное место, как о нем говорят!
– Прекрасно, прекрасно, мистер Стефенсон! – воскликнул Робертс, пожимая руку своего нового соседа. – Мне сегодня особенно весело, чего уж давно не бывало со мной. Но, господа, а где же Эллен? Эта прекрасная и мужественная девушка должна провести с нами вечерок!
– Она здесь, в доме! – отвечал Браун.
– Так чего же она сидит одна?
– Я полагаю, что она не совсем одна. Ее усиленно развлекает Вильсон и, кажется, не без успеха!
– А! – произнес Робертс. – Стало быть, и здесь затевается свадьба?! Вот и прекрасно!
– Не сделает ли вам губернатор выговор за ваши действия? – спросила у Брауна Мэриан.
– Я думаю, что он так же, как и другие, поймет мотивы, которыми мы руководствовались. Общество регуляторов, благодаря своей сплоченности и энергии, сумело очистить округу от преступников. Теперь мы складываем оружие и можем спокойно работать топором и плугом, корчевать леса и пахать поля!
В заключение остается сказать несколько слов о дальнейшей судьбе героев нашего повествования.
Вскоре состоялись обе намеченные свадьбы, и молодые люди, забыв перенесенные лишения и невзгоды, обрели свое счастье.
Розыски Коттона оказались тщетными. Только через несколько дней в реке была найдена лодка, пробитая пулей. Также осталась неизвестной участь мулата, слуги Аткинса, а сам Аткинс через несколько дней покинул Арканзас.
Ассовум в продолжение десяти дней оставался у могилы жены и только по истечении этого срока, с винтовкой и небольшой котомкой за плечами, пришел проститься со своими былыми друзьями. Несмотря на все уговоры, он отказался остаться с ними, обещав когда-нибудь навестить их.
– Ассовум перенес слишком много бедствий и горя в этой стране! – печально сказал краснокожий. – Могила Алапаги, хотя и достойно отомщенной, постоянно будет навевать грусть на вождя. Великий Дух говорит Ассовуму, что он наказал его за разлуку со своими соплеменниками, а Алапагу за вероотступничество. Легкий воздух дремучих лесов и необозримых полей развеет грусть. Соседство с белыми не пойдет на пользу краснокожему!
– Но, надеюсь, ты не забудешь нас? – спросила с участием Мэриан. – Я ведь тебе обязана жизнью и счастьем и по мере сил хотела бы отблагодарить…
– О, вождь исполнил только свою обязанность! Его не нужно благодарить за это!
– Друг мой! – сказал Браун, дружески пожимая его руку. – Мы вместе мстили нашим врагам, вместе охотились и жили, неужели ты решил навсегда разлучиться со мной?
– Нет, краснокожий не забывает своих друзей, хотя бы они были и белыми! Я отдохну немного, подышу родным воздухом и снова вернусь хоть на короткое время пожить с вами и полюбоваться вашим счастьем. Теперь мне нужно исполнить еще один долг!
– Какой?
– Проститься с мисс Эллен!
– Вот и прекрасно! Она сама хотела видеть вас и отблагодарить за освобождение от ненавистного Коттона!
– Напротив, смелости этой отважной девушки Ассовум обязан жизнью. Если бы она не выстрелила в проклятого бледнолицего, Ассовум лежал бы теперь с раздробленным черепом!
– О, не вспоминайте об этих ужасах! – побледнев, воскликнула Мэриан. – Не тревожьте печального прошлого. Слава богу, что все кончилось благополучно!
– Ну, теперь я отправлюсь! – сказал Ассовум, окидывая пристальным взглядом окрестность и останавливая его на лицах своих верных друзей. – Прощайте! Ассовум не долго будет оставаться в пустыне и хоть на минутку да заглянет на ферму своих друзей! Прощайте!
– До свиданья! До скорого свиданья, храбрый и честный человек! – ответил ему Браун.
Индеец дружески пожал руку своего друга и его молодой жены. Затем он вышел из дому, кивнул еще раз головой и перескочил через забор. Через минуту густая листва поглотила его. Ассовум исчез в дремучем лесу, в котором так привольно когда-то дышалось его предкам.