То, что Пиклюс назвал операцией «Медведь», было придумано итальянскими бандитами для того, чтобы проникать в хорошо охраняемые дома. Для этой цели разбойники с Апеннин изготовляли даже специальные манекены. Такое чучело называлось у них «Кум Медведь». Однако манекен не всегда был под рукой, поэтому роль «Кума Медведя» часто приходилось исполнять одному из бандитов. Он надевал на себя несколько свитеров и курток, становясь тем самым практически неуязвимым для пуль.
На самом деле ремесло «медведя» только с виду кажется рискованным. В большинстве случаев появление устрашающей фигуры производит на осажденных такое впечатление, что никому и в голову не приходит в нее стрелять. Одним словом, этот метод и безопасен, и эффективен.
Если читатель обратил внимание на последние строки предыдущей главы, он мог сделать вывод, что «медведь» – это человек, который двигается задом наперед, скрестив руки на животе. Таким образом, для того, чтобы броситься в атаку, бандиту надо развернуться.
Однако вся штука в том, что этот самый «медведь» и не думает пятиться. Он ходит так же, как мы с вами. Задом наперед на нем надето лишь пальто.
Итак, появление «медведя» повергает осажденных в полное изумление. Они ломают голову: где же реальный противник? Они не столько смотрят на мохнатое чучело, сколько оглядывают пространство справа и слева от него...
Однако внезапно из спины «медведя» вырастают руки, и это существо сразу становится чрезвычайно опасным. Как правило, человек не успевает среагировать на такую метаморфозу. В рядах осажденных начинается паника, и в это время бандиты бросаются на приступ.
Затянувшееся молчание было прервано воплем Ирен:
– Осторожнее! У него на затылке глаза!
В этот миг Ренье тоже заметил, что под косматой шерстью сверкают глаза. Он прицелился чудовищу в лоб, но на курок нажать не успел. «Медведь» выбил из рук юноши пистолеты и схватил его за горло. Шерсть, закрывавшая мнимый затылок, слетела, и Ренье увидел черное лицо Белого Малыша.
В тот же миг бандиты ринулись в открытую дверь.
– Хватай его! – крикнул Пиклюс.
Через минуту Ренье не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
Казалось, еще немного, и Ирен упадет в обморок. Однако Кокотт не позволил ей этого сделать. Он галантно поддержал девушку и отвел ее к вольтеровскому креслу, в котором любила сиживать мамаша Канада.
– С женщинами всегда следует обращаться почтительно, – заявил слесарь. – Какая милашка! Не бойтесь, прелесть моя, вам не сделают ничего дурного.
Негр самодовольно скалил зубы.
– По-моему, мы перестраховались, – пожимая плечами, произнес Пиклюс. – Здесь всего-навсего любовное свидание. А куда подевался папаша? Надо его разыскать.
Что касается Симилора, то он рыскал по комнате, набивая карманы чем придется. Этот человек даже мельком не взглянул на своего сына, который, несмотря на шум и крики, преспокойно посапывал в своей колыбельке-корыте.
– Пусть двое ребят подежурят на лестнице, – распорядился Пиклюс. – Это на тот случай, если вернутся супруги Канада. Пуская караулят хорошенько!
Он заглянул под кровать.
– Нигде нет этого Винсента! – пробурчал главарь. – Если мы позволим отряду Робло схватить его, это будет нашим промахом! Обыщите всю квартиру!
Белый Малыш и еще один бандит охраняли Ренье, который старался не смотреть на Ирен. Вероятно, юноше было стыдно за свое поражение.
Опустив глаза, девушка неподвижно сидела в кресле, к которому ее подвел Кокотт. Можно было подумать, что Ирен охвачена глубоким отчаянием. Однако это было не так. Она по-прежнему сохраняла хладнокровие. Девушка жадно ловила звуки, доносившиеся из комнаты, где был заперт Винсент Карпантье.
Теперь Ирен уже не сомневалась в природе этих звуков, она понимала, что делает ее отец. Было очевидно, что он пытается бежать из своей «тюрьмы». Этому человеку не надо было изображать усталость: ему достаточно было преувеличить ее, чтобы получить в свое распоряжение отдельную комнату, откуда он намеревался выбраться на улицу.
Ему удалось ввести в заблуждение чету Канада, но уже Ирен-то не должна была попасться на удочку! Девушка обвиняла себя в эгоизме: она ведь забыла обо всем на свете, кроме своей любви! Но ей так хотелось остаться наедине с Ренье, чтобы вымолить у него прощение! Она не могла думать ни о чем другом...
Когда Винсента заперли в кабинете, Ирен сказала себе: сейчас он уснет. Но теперь она разгадала хитрость Карпантье, страсть которого могла победить даже самое сильное утомление. Теперь девушка с легкостью представляла себе все действия отца – вплоть до мельчайших подробностей. Она словно видела сквозь стену, как трудится одержимый, поглощенный своей навязчивой идеей.
Теперь Ирен понимала истинный смысл той фразы, которую Винсент повторил сегодня раз двадцать, если не сто, и которую девушка приняла за бред сумасшедшего: «Сегодня ночью у меня есть дело».
Ирен знала, о каком деле он говорил.
В эту минуту она не сомневалась, что ее отец собирается отправиться за сокровищами.
Его не волновало, на какой высоте он находится. Одержимые не обращают внимания ни на какие препятствия. Безумцы способны вести себя так, будто у них есть крылья.
С самого начала Винсент Карпантье принялся расшатывать оконную раму. Делал он это чрезвычайно осторожно, боясь привлечь к себе внимание. Нет никого хитрее и расчетливее маньяка. Задача, которую Винсент поставил перед собой, была очень трудна: во-первых, у Карпантье не было никаких инструментов, во-вторых, окно было заколочено.
Наверное, когда в соседней комнате поднялся переполох, Винсент Карпантье страшно обрадовался, поскольку теперь у него были развязаны руки.
Разумеется, он воспользовался представившейся возможностью и стал действовать более активно: можно было не сомневаться, что никто ничего не услышит.
«Что же делать? – спрашивала себя Ирен и не находили ответа. – На что решиться? Какая из двух опасностей, угрожающих ее отцу, страшнее? Безумие, толкающее его вниз, на мостовую, или бандитский нож?»
Внезапно размышления девушки были прерваны ужасным грохотом; видимо, Карпантье наконец высадил раму.
Ренье вздрогнул и поднял голову. Он увидел глаза Ирен и понял, что она испугалась. Пожалуй, это принесло ему некоторое облегчение.
Все разговоры разом смолкли. Черные Мантии внимательно прислушивались.
Примерно полминуты в кабинете царила тишина. Затем там что-то зашелестело.
– Карпантье здесь, – произнес Пиклюс, указывая пальцем на дверь. – Он услышал, как мы вошли, и решил подышать свежим воздухом.
– Давайте откроем. В той комнате находится шкафчик моего сына, – посоветовал Симилор, полагавший, что его коллегам снова нужен предлог для того, чтобы взломать дверь. – Я имею право забрать вещи малыша.
В это время Кокотт уже орудовал отмычкой. Он справился с замком в считанные секунды.
– Сжальтесь над ним! – воскликнула Ирен, заламывая руки. – Не убивайте его. Он просто сумасшедший!
Ударом ноги Кокотт распахнул дверь.
– Милости просим, – произнес он.
Затем, уже обращаясь к девушке, бандит добавил:
– О чем вы говорите! Прелесть моя, за кого вы нас принимаете?
Пиклюс был осторожным человеком, поэтому он схватил Симилора за плечи и, несмотря на отчаянное сопротивление Амедея, впихнул его в кабинет.
Но эта мера предосторожности оказалась излишней.
Комната была пуста.
О том, куда исчез Винсент, недвусмысленно свидетельствовало окно с сорванной рамой.
– Надо же, улетел! – воскликнул Симилор.
– Теперь его схватит Робло! – рявкнул Пиклюс. – Давай, спускайся по водосточной трубе! Если поймаешь его, получишь сто франков.
Симилор выглянул в окно.
– Этого типа не видно, а что касается водосточной трубы, то она шатается, – заявил он. – Понимаете, в тот момент, когда я вновь обрел своего сына, я не могу оставить его без отца!
– Эй, Белый Малыш! – крикнул Пиклюс. – Иди сюда! Смотри, Карпантье на той стене! Даю десять луидоров! Двадцать!
Негр потрогал трубу, покачал головой и отступил назад.
– Робло и его люди сейчас в саду, – произнес главарь. В его голосе звучало отчаяние. – Этому чертову Робло всегда везет! Наверняка он уже увидел Карпантье. Черт побери! Лучше я пристрелю этого каменщика, чем позволю Робло поймать его! Где пистолеты художника?
В эту минуту все Черные Мантии собрались в кабинете. Тем временем Ренье удалось подползти к Ирен и попросить ее освободить его.
Дрожащими руками девушка развязала веревки.
– Беги, – прошептала она, указывая на дверь. – Я не могу. Мне очень плохо. Пожалуйста, беги. Не бойся за меня, они не сделают мне ничего дурного.
– Да, я скроюсь, но другим путем, – ответил Ренье, расправляя плечи. – Где прошел твой отец, там уж, конечно, пройду и я. Не знаю, смогу ли я его спасти – но попытаюсь.
Молодой человек поцеловал Ирен в лоб и устремился в кабинет.
В этот момент Симилор вручил главарю пистолет.
– В разных кварталах выстрелы объясняют по-разному, – заявил Амедей. – Если рядом есть казарма, жители предполагают, что пустил себе пулю в лоб какой-нибудь солдат, на которого накричал сержант. Если дело происходит неподалеку от Сорбонны, все решают, что веселятся студенты. Если стреляют возле фабрики, значит, старший мастер...
Пиклюс не слушал болтовни Симилора.
– Сейчас мы устроим здесь жуткий переполох, – бормотал главарь себе" под нос, целясь в беглеца. – Ага, Карпантье замер... В свое время я спокойно попадал с такого расстояния в муху.
Вдруг, как ураган, в комнату ворвался Ренье. Он растолкал бандитов, отшвырнул Симилора и изо всех сил ударил Пиклюса по голове.
Тот выронил пистолет и рухнул на колени. Тогда художник воспользовался плечом Пиклюса как ступенькой, чтобы вскочить на подоконник; оттуда юноша перемахнул на водосточную трубу.
Поднявшись, Пиклюс обнаружил, что его подчиненные не могут удержаться от смеха.
– Мерзавцы! – заорал главарь. – Подонки! Вы нарочно пропустили его! Вы мне завидуете! Теперь вместо одного беглеца Робло поймает двоих! Ну, смотрите, если мы их не перехватим, я вам покажу, где раки зимуют!
– Это все из-за Симилора! – жалобно заныл Кокотт.
– Да, это Симилор виноват! – дружно согласились остальные.
Пиклюс снова высунулся в окно.
– Смотрите, они дерутся! – удивленно проговорил он.
– Кто? – хором спросили бандиты.
– Каменщик и его несостоявшийся зятек. А Карпантье здорово лупит юнца! Это нам на руку. Кокотт, бери половину людей и обходи дом по улице Отходящих. Я с остальными двинусь по Грушевой улице... Вперед! В погоню!
Толпа бандитов ввалилась в соседнюю комнату. Там никого не было. Ирен исчезла.
Все бросились на лестницу. Когда шум стих, на лестничной площадке отделилась от черной стены чья-то фигура. Это был Эшалот. Он дрожал от волнения.
Почтенный господин Канада прислушался. Убедившись, что все ушли, он юркнул в свою квартиру.
Первым делом наш добряк поспешил к корыту, в котором беспробудным сном спал Саладен. Эшалот присел на корточки.
– Из всех подлостей твоего папаши, эта – сама отвратительная, – заявил он. – Обвинить меня и Леокадию в том, что мы дурно с тобой обращаемся! Нет, это уж слишком! Я понимаю, он сказал так для отвода глаз, но все равно это дела не меняет. Да он даже не погладил тебя по головке! Ну, ничего! Когда вырастешь, узнаешь, кто тебя нянчил. И тогда сам разберешься, кто был тебе отцом!
Не стоит думать, что мамаша Канада поступила легкомысленно, заперев Винсента Карпантье в отдельной комнате, чего он, собственно, и хотел. План этой женщины не принадлежал к числу самых изощренных: она надеялась дождаться рассвета, а там уж, по ее мнению, заколдованный круг, в который Черные Мантии загнали ее подопечных, распадется сам собой.
Вероятно, мамаша Канада несколько переоценивала могущество Черных Мантий: вплетать в реальность элементы фантасмагории, возводить мелодраму в ранг мифологии – это типичный недостаток жителя Парижа. Однако мы должны признать, что у Леокадии были основания для подобных преувеличений.
Ведь однажды укротительнице уже довелось столкнуться с Черными Мантиями, а такое не забывается.
Люди приписывают львам безумную отвагу, но лев – самый сильный из зверей, поэтому ему легко быть храбрым.
Госпожа Канада считала, что Черные Мантии обладают почти сверхъестественной силой, однако же находила в себе мужество бороться с ними. По-настоящему смел только человек, который продолжает сражаться – несмотря на то, что он неизмеримо слабее своего противника.
У укротительницы была светлая, чистая душа. Сейчас такие люди редко встречаются в простонародье, а в других слоях общества их нет вообще. Эта женщина походила на героев времен Карла Великого, рыцарей без страха и упрека, готовых сразиться с любым чудовищем.
Опасность, превосходящая пределы возможного, привлекала Леокадию.
К тому же не надо забывать, что однажды мамаша Канада уже сумела с честью выйти из схватки со злодеями, и это слегка ободряло укротительницу.
Итак, Леокадия поставил перед собой цель – продержаться до рассвета. Пока длилась ночь, госпожа Канада не могла рассчитывать ни на полицию, которую ненавидела и презирала, ни на соседей.
Мамаша Канада знала, что Черные Мантии умеют отрезать свою жертву от цивилизованного мира, на поддержку которого она рассчитывает. Женщина помнила, что этот трюк удается им даже в самом центре Парижа, где постоянно толпится народ.
Что тогда говорить об этом заброшенном квартале, в котором никогда не видели ни одного стража порядка? Для Черных Мантий это не работа, а одно удовольствие.
Да, дождаться наступления дня в такой ситуации было нелегко...
Но если даже допустить, что эта задача решена, дальнейшее оставалось под вопросом. По правде говоря, укротительница не знала, что будет делать утром.
Мамаша Канада понимала, что все поле боя, за исключением ее квартирки, в руках врага. Леокадии не оставалось ничего иного, как предложить свои комнаты в качестве убежища несчастным жертвам Черных Мантий.
Решив, что им с Эшалотом следует разделиться, укротительница велела мужу следить за домом, а сама выбрала место, с которого могла видеть кабачок «Свидание», штабквартиру «Охотников за Сокровищами».
Сначала мамаша Канада наблюдала за кабачком, окна которого были задернуты шторами. Она знала, что внутри находятся ее основные противники.
В эти минуты Винсент Карпантье не вызывал у укротительницы ни малейшего беспокойства. Он так изнурен, считала женщина, что ему и в голову не придет попытаться выбраться через заколоченное окно.
Кстати, однажды это окно послужило причиной бурной ссоры в славном семействе Канада. Укротительница хотела поставить корыто Саладена в кабинет, однако Эшалот решительно воспротивился этому, заявив, что там очень душно. Таким образом, до прихода столяра, который должен был привести окно в порядок, Саладен продолжал ночевать в супружеской опочивальне.
Что же касается Винсента Карпантье, то он сразу принялся за дело, но первые успехи архитектора были чрезвычайно скромными. Любой другой на его месте опустил бы руки: ведь эту труднейшую работу надо было выполнить практически бесшумно!
Мы говорим «труднейшую», потому что единственным инструментом, которым располагал Винсент, был складной нож.
Огромные гвозди были вбиты в раму на совесть. За их расплющенные шляпки невозможно было уцепиться.
Однако человеческая воля тверже любого инструмента.
Переступив порог кабинета, Винсент почувствовал невыразимое облегчение. Наконец-то за ним никто не следит! В эту минуту Карпантье был твердо убежден: его настоящие враги – не те, кто хочет его убить, а те, кто, желая его спасти, не выпускает из дома.
Именно про таких людей в старину говорили, что в них вселился бес. За показным спокойствием Карпантье скрывался ураган страстей, бушевавших в душе одержимого. В жилах Винсента струилась не кровь, а расплавленное золото. Навязчивая идея не позволяла Карпантье расслабиться ни на минуту. Перед его глазами маячили груды сокровищ.
Его мозг, опьяненный жаждой богатства, напряженно работал. Карпантье представлял себе, как тонет в океане золотых монет. Такую смерть Винсент считал самой прекрасной на свете.
Эта ночь казалась Карпантье таинственной, роковой, многообещающей...
Сначала Винсент не торопился. То, что он находится у вожделенного окна, успокаивало его.
«У меня есть время, – думал Карпантье. – Как только я выберусь наружу, я помчусь быстрее лани».
Вспоминая слова Леокадии, Винсент говорил себе: «Полковник солгал. Он постоянно лжет. Разве сокровища могут уместиться в табакерке? Это все сказки для маленьких детей».
Внезапно в голову Карпантье пришла одна мысль.
«А вдруг он и правда умер? Вдруг все, что он сейчас вытворяет, – из области сверхъестественного? Я думаю, с такими деньгами можно неплохо устроиться и на том свете...»
Винсент вздохнул.
«Если бы и впрямь можно было найти табакерку, в которой уместились все сокровища полковника!»
Подумав об этом, Карпантье рассердился на самого себя.
«Да что я, в самом деле! Клад должен быть большим, на то он и клад. Сокровищ должно быть столько, чтобы их можно было сравнить с горой или морем...»
Винсент подергал раму, и ему показалось, что дерево источено червями. Поэтому он приступил к работе в самом лучшем расположении духа.
К тому же с первым гвоздем Винсенту не пришлось возиться долго, поскольку тот в свое время согнулся под ударами молотка. Мы знаем, что у архитектора были умелые руки. Распрямить этот гвоздь и вытащить его было для Карпантье делом одной минуты.
Однако над вторым гвоздем пришлось потрудиться. Его шляпка почти исчезла в древесине, и извлечь ее оттуда не было никакой возможности.
В это время Ренье и Ирен уже были одни. Винсент слышал, что они о чем-то говорят, но не интересовался их беседой, поскольку все его внимание было сосредоточено на злополучном гвозде. Все же Карпантье мельком подумал о влюбленных: «Стоит мне только захотеть, и они будут купаться в роскоши! У них будет все, что можно купить за деньги. А купить можно все! Ренье превратиться в важного господина, а Ирен превзойдет красотой всех принцесс и герцогинь на свете!»
Винсент остановился, чтобы передохнуть. Пот градом катился по его лицу: в этой комнатушке действительно было очень душно. Карпантье иронически усмехнулся.
«Ох уж мне эти влюбленные! Могу себе представить, о чем они там говорят. Не сомневаюсь, что Ирен не пришлось объяснять, каким образом этот Мора сумел ее околдовать: Ренье так великодушен! Они презирают меня, они считают меня сумасшедшим. А собственно, почему? У них – своя мания, у меня – своя. Хотя нет, пожалуй, они все-таки правы. Ведь любовь – это мудрость. Я хотел добыть для них миллион. Что такое миллион? Много это или мало? С одной стороны, это слишком огромная сумма, с другой – ее недостаточно для счастья. Когда люди обладают богатством, к ним приходит беда. Большие деньги убивают.
В целом свете один лишь я могу завладеть этими сокровищами. Чтобы они стали моими, мне пришлось превратиться в демона. И теперь я не боюсь никаких Божьих кар. Я стар, я отжил свое, мне больше не на что надеяться».
Винсент снова всадил свой нож в дерево. Карпантье уже довольно далеко продвинулся в своей работе, но гвоздь был очень длинным и толстым.
Минут через пять Винсент почувствовал, что его начинает охватывать нетерпение.
– Неужели меня остановит эта железка? – раздраженно пробормотал он. – Мне надо взять себя в руки. Если я буду горячиться, меня могут услышать дети, и тогда они попытаются помешать мне. Но если они встанут у меня на пути, им может прийтись несладко.
Винсент снова принялся за дело. «Ну же, успокойся!» – мысленно твердил он. Однако руки его дрожали. Слишком резкое движение – и лезвие ножа сломалось у самого черенка. Карпантье пришел в ярость.
– Черт возьми! – сквозь зубы прошипел он. – Какое невезение! Впрочем, я знал, что возникнет тысяча всевозможных препятствий. Сокровища – загадочная штука, они сами охраняют себя. Но я все-таки заполучу их! И это будет сегодня ночью!
Винсент обмотал верхушку гвоздя своим носовым платком и изо всех сил дернул. Вены на лбу у Карпантье вздулись от напряжения. Но гвоздь не шелохнулся.
Безумец сдерживался, как мог, но все же чувствовал, что приближается припадок. Мысли Винсента путались. Но тем не менее он сопротивлялся своей болезни.
Присев на корточки, Карпантье принялся шарить руками по пыльному полу в надежде найти какой-нибудь другой инструмент. Винсент полагал, что хозяева квартирки сами колют себе дрова. Если бы ему удалось отыскать топор, всем мучениям пришел бы конец.
Однако на полу валялись только кусочки угля. Винсент заметался взад-вперед по комнате, длина которой не превышала трех шагов. Он напоминал тигра, запертого в клетке.
Устав, Карпантье замер у двери и приложил ухо к замочной скважине. Сейчас говорил Ренье. Винсенту послышалось слово «сумасшедший».
«Это они обо мне, – подумал Карпантье. – Я уверен, что они больше не любят меня. Разве можно хорошо относиться к ненормальному? Если я сейчас вышибу дверь, они сделают все, чтобы не выпустить меня отсюда. Пожалуй, мне не удастся выйти. Я ведь не смогу сражаться с ними всерьез, а то еще убью...»
Винсент отпрянул от двери. Казалось, собственный бред ужаснул его. Но комната была так мала, что Карпантье, к своему удивлению, стукнулся о раму. Именно этот звук и услышали влюбленные.
Должно быть, читатель помнит, что в тот же самый миг раздался шум, свидетельствующий о приближении Черных Мантий.
Ренье тут же выглянул в окно; Карпантье затаился. С одной стороны, он упрекал себя за неосторожность, которая могла погубить все его замыслы, с другой стороны, был рад, что узнал нечто новое.
Ударившись о раму, Винсент сделал важное открытие: он определил по звуку, что рама еле держится. Ошибиться архитектор не мог: его опыт начисто исключал такую возможность.
«Снаружи достаточно было бы легкого толчка, – подумал Карпантье. – С этим справился бы даже ребенок».
Как только Ренье закрыл окно, Винсент стал искать на раме оконную ручку, дергая за которую, он надеялся расшатать всю конструкцию.
План Карпантье был очень прост. Он решил, что больше не будет притворяться. Теперь ему надо было действовать как можно быстрее. Неважно, что при этом он поднимет страшный шум. Все должно произойти в считанные секунды, а потом Винсент перемахнет на водосточную трубу – и только его и видели!
Карпантье трясло от лихорадочного возбуждения. Винсенту казалось, что за спиной у него выросли крылья. Он не сомневался, что ему легко удастся соскользнуть по трубе на землю. Ведь он не раз видел, как на народных гуляньях люди карабкаются по шесту с призами.
Однако Карпантье в очередной раз постигло разочарование. На раме не было оконной ручки! Таким образом, ему не за что было ухватиться.
Винсент глухо зарычал. Опять препятствие, и это в тот момент, когда до сокровищ рукой подать! Карпантье уже видит его, этот бесценный клад!
– Успокойся! Ты должен успокоиться! – повторил Винсент, обращаясь к самому себе.
Его сердце стучало так, словно готово было выскочить из груди. Перед глазами у Карпантье поплыли огненные круги, но он сумел подавить приступ дурноты.
В соседней комнате больше не разговаривали, зато оттуда донесся какой-то странный скрежет. Едва уловив этот звук, Винсент почувствовал, что у него замерло сердце.
На долю Карпантье выпало немало тяжких страданий и суровых испытаний, но самыми ужасными в его жизни были воспоминания о той ночи, когда, не в силах противостоять своей навязчивой идее, он пробрался в особняк Боццо-Короны.
Каждый из кошмаров той жуткой ночи оставил в душе Винсента неизгладимый след. Как только Карпантье вспоминал об испытаниях, через которые он прошел, ему делалось дурно. Мысли о пережитых страданиях, смешиваясь с мечтами о сокровищах, причиняли ему сладкую боль.
В ту ночь Винсенту мучительнее всего было слышать, как граф Жюлиан орудует отмычкой в замке двери, которая вела в комнату с тайником, полным сокровищ.
Лежа на полу, Карпантье корчился тогда от душевной и физической боли. Он был связан и совершенно беспомощен – а Жюлиан, его соперник, преодолевал последнее препятствие, отделявшее отцеубийцу от заветной цели.
Винсент чувствовал, как полковник, обреченный на смерть, дрожащими руками пытается развязать веревки, чтобы Карпантье смог защитить его... С тех пор Винсент ненавидел этот звук, этот скрежет отмычки в замочной скважине. И теперь волосы у Карпантье встали дыбом.
Сперва он подумал, что ему лишь померещилось мерзкое звяканье металла о металл; но вскоре Карпантье убедился, что слух его не обманывает. В том, что это были те самые звуки, Винсент не сомневался: такие вещи не забываются. Когда дверь отпирают ключом, замок щелкает совсем по другому: честно, открыто. Когда же в ход пускают отмычку, она скрежещет фальшиво и неуверенно.
Мы знаем, что Карпантье не ошибся. На лестничной площадке работал Кокотт, почти такой же мастер своего дела, как граф Жюлиан.
В следующий миг в квартиру ворвались Черные Мантии. Воспользовавшись суматохой в соседней комнате, Винсент высадил локтем стекло. Естественно, этого никто не слышал. Карпантье схватился за оконный переплет и с силой потянул раму на себя. Путь был свободен!
Винсент вскочил на подоконник и вцепился в водосточную трубу, собираясь спуститься вниз.