Поль Феваль
Роковое наследство
XXIX
СМЕНА КОЖИ
Порою судьба сводит людей друг с другом самым невероятным образом. Эти два человека балансировали на тончайшей грани, по одну сторону которой была победа, по другую – поражение. – Сокровища где-то здесь, в этом можно не сомневаться, – продолжал граф. – Они либо под паркетом, либо в одной из стен.
Он задумчиво осмотрел альков. Винсента охватил ужас. Ему казалось, что золото можно увидеть даже через стену. Он боялся, что сокровища притянут взгляд его врага так же, как северный полюс – стрелку компаса.
– Я обыщу все: сдвину мебель, простучу каждый камень в этих стенах, но все это будет позже, – проговорил Жюлиан. – Уже светает. Скоро проснутся слуги. Если бы у меня были сокровища, я бы предстал перед домочадцами в своем собственном обличье. Они поняли бы, что я безжалостно подавлю любую попытку сопротивления. Но пока я не завладею талисманом, мне нужны доспехи – и маска.
Граф подошел к телу полковника и, обхватив его обеими руками, приподнял и посадил на стул, стоявший как раз напротив шкафа с зеркальной дверцей.
Теперь архитектор спокойно мог продолжать перерезать веревки, поскольку его враг отошел достаточно далеко, однако Винсент почувствовал такое любопытство, что даже не вспомнил о своих путах.
В самом деле, сцена, которая разыгрывалась в комнате, была весьма интригующей.
Сам граф опустился на соседний стул, рядом с убитым им человеком. Старик уже окоченел, поэтому его тело не падало.
Винсент видел лишь спины преступника и его жертвы – и еще отражение полковника в зеркале. Карпантье отметил, что смерть почти не изменила черты лица бывшего Хозяина Черных Мантий.
Между стульями Жюлиан поставил маленький круглый столик, на который водрузил лампу. Эта лампа ярко освещала безжизненное лицо старика, глаза которого были широко открыты.
Внезапно архитектору показалось, что полковник видит его отражение в зеркале. Винсенту даже почудилась чуть заметная усмешка, скользнувшая по губам господина Боццо.
Винсент почувствовал, что волосы у него на голове зашевелились. Ему пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы избавиться от этого наваждения.
Что же собирался делать заклятый враг Винсента? Пока архитектор не знал ответа на этот вопрос.
Однако вскоре все стало ясно. Граф вытащил из кармана какой-то предмет, напоминавший ящичек для инструментов, и открыл его.
Мы не знаем, доводилось ли Винсенту Карпантье заходить в театральную гримерную, но мы ручаемся, что он не раз видел, как прихорашивается женщина.
Это целое искусство, для которого требуется немало орудий и материалов: кисточки и карандаши, краска и тушь.
Судя по тому, как со всем этим обращался Жюлиан, можно было понять, что он – не новичок в этом деле.
Время от времени граф поворачивался к своей модели, словно не доверяя зеркалу, и тогда архитектор видел отраженный в зеркале профиль Жюлиана. Этот профиль очень напоминал эскиз картины.
«Скоро он уйдет, потому что ему предстоит сыграть первый акт своей комедии, – размышлял Винсент. – Тогда я буду свободен. Но возможно и другое: он станет искать уголок, где можно спрятать труп, и наткнется на меня».
От этой мысли Винсенту стало не по себе. Впрочем, испуг пошел архитектору на пользу: он вспомнил о своей работе и снова взялся за кинжал. Через некоторое время ценой ужасных усилий Винсенту удалось освободить левую руку. Наступила очередь ног.
Теперь Жюлиан был очень занят, поэтому Карпантье мог не опасаться, что его враг услышит возню в алькове.
Очевидно, граф уже заканчивал работу над своим гримом; однако Жюлиан давно не поворачивался к полковнику, и архитектор пока не мог судить о результатах.
Жюлиан извлек из своего ящичка большие ножницы и стал безжалостно состригать свои прекрасные волосы. Вскоре пол вокруг него был устлан черными локонами. – Если мне вновь придется выступить в роли матери Марии Благодатной, я надену парик, – вполголоса проговорил граф. – Это вполне возможно, поскольку мне необходимо добраться до этого Винсента Карпантье.
В третий раз архитектор замер, чтобы послушать, что еще скажет Жюлиан, однако тот замолчал.
Встав, он погладил себя по голове и негромко рассмеялся. Смех получился невеселым.
– Надо идти до конца, – произнес Жюлиан. – Хотя, конечно, жаль: моим локонам могли бы позавидовать многие женщины. Чтобы волосы снова отросли, понадобится года два, не меньше.
Он вздохнул, вооружился помазком и намылил себе голову, после чего взял в руки бритву.
Бритва так противно заскрежетала, что у архитектора по спине забегали мурашки.
Вскоре Жюлиан был лыс, как Сократ.
– Говорят, что бретонские крестьянки продают свои косы на рынке за сто су, – сказал он. – Думаю, за мои волосы дали бы больше...
– Винсент Карпантье жив! – угрюмо пробормотал граф, вытирая бритву. – Интересно, что он сейчас поделывает? Странно, но внезапно мне пришло в голову, что он может находиться здесь. Конечно же, это абсурд. Если бы он был тут, дед заставил бы его сражаться со мной. Тогда, скорее всего, я сразу получил бы пулю в лоб.
Он засунул руку в карман своего редингота и извлек оттуда какой-то сверток.
– Пожалуй, я был не прав: мне незачем расспрашивать этого типа, – продолжал Жюлиан. – Я и сам найду сокровища. Времени у меня достаточно. Пусть этот человек унесет свою тайну в могилу! Мне он не нужен. Граф развернул сверток. Оказалось, что в нем был парик: Жюлиан все приготовил заранее. Граф надел его на голову, посмотрелся в зеркало и удовлетворенно улыбнулся: теперь его нельзя было отличить от полковника.
Тем временем архитектор раздумывал, не пора ли ему броситься на врага.
За окном уже почти рассвело, но город еще спал.
«Он молод и силен, – думал Винсент. – Я старше его и к тому же измучен. У меня все болит от этих проклятых веревок. Нет, я не стану на него нападать. Конечно, если он меня заметит, мне придется защищаться, но это уже другой разговор... Я мог бы рискнуть жизнью, но рисковать сокровищами – ни за что! Предположим, я все-таки его убью. И что дальше? Я нахожусь в чужом доме, рядом с двумя трупами – хорошенькое положеньице, ничего не скажешь! Разумеется, меня обвинят в двойном убийстве. Если бы я мог надеть маску, как этот мерзавец, может быть, мне и удалось бы выкрутиться. А он неплохо придумал: теперь он станет Хозяином этого дома и главой могущественной организации».
Архитектор взглянул на Жюлиана и чуть не вскрикнул от изумления!
Дело в том, что он наконец увидел лицо своего врага. Сначала ему показалось, что перед ним – воскресший полковник. Винсент перевел взгляд на труп... Нет, это все-таки был Жюлиан, но ему удалось совершить настоящее чудо. Он стал совершенно неотличим от своего деда.
Однако граф выполнил только первую часть задуманного. Он обхватил покойника обеими руками и поставил его на ноги, после чего снял с него пальто, жилет и брюки, не тронув лишь рубашку и кальсоны.
На труп было страшно смотреть. Архитектору казалось, что это обтянутый кожей скелет. Винсенту стало не по себе. Что касается Жюлиана, то он принялся насвистывать известную арию из итальянской оперы.
– А ведь есть еще этот Ренье, – прошептал граф, скидывая с себя одежду. – Когда я впервые увидел этого юношу, меня поразило его лицо... Первое впечатление – всегда самое верное. Тут мне пригодится малышка. Она поможет мне дважды: во-первых, откроет передо мной двери дома своего отца, а во-вторых, расскажет мне историю Ренье... Хорошо, что я запасся париками: благодаря этому мне без труда удастся в очередной раз сыграть роль моей сестры.
Он говорил очень тихо, и потому Винсент слышал только отдельные слова и не мог уловить общего смысла этого монолога.
Сняв свою одежду, Жюлиан надел вещи старика. Он был того же роста, что и покойный. Что касается телосложения, то граф был достаточно хрупок и вполне мог сойти за полковника.
Закончив переодевание, Жюлиан принялся отрабатывать перед зеркалом любимые позы-своего деда. Архитектор восхищенно наблюдал за графом. В самом деле, из Жюлиана мог бы выйти незаурядный актер.
«Никто не обнаружит подмены, – думал архитектор. – Это просто гениально! Глазам своим не могу поверить!»
Очевидно, примерно те же чувства испытывал и сам Жюлиан, потому что, закончив репетицию, он послал своему отражению в зеркале воздушный поцелуй. Кстати, этот жест тоже был вполне в духе полковника.
Архитектору было и смешно, и страшно одновременно. Ведь этот человек, который так беззаботно кривляется перед зеркалом, совсем недавно совершил убийство!
Внезапно граф снова заговорил, и Винсент, сразу узнал голос старика:
– Здравствуйте, мои ненаглядные! Ваш добрый Отец все еще жив! Эй, Тулонец, тебя, кажется, это удивляет? Доктор, мне ведь всего сто пять лет. Кстати, когда вы наконец вылечите мой насморк? Он мешает мне покорять дам. Ах, птенчики мои дорогие, когда меня больше не будет с вами, вам будет меня недоставать...
– Проблемы могут возникнуть только с Фаншеттой, – добавил Жюлиан уже своим собственным голосом. – Она действительно любила старика, а тех, кто любит, нелегко обмануть.
XXX
ПОРА В КРОВАТКУ!
Солнце уже окрасило крыши домов в розовый цвет, а актер-самоучка, недавно прикончивший своего деда, все еще продолжал репетировать. Он не собирался прямо сейчас приступать к поискам сокровищ. Как уже известно читателю, у него был совсем другой план.
Жюлиан не торопился. Он был у себя дома, он стал полковником Боццо-Корона. Разумеется, хозяин вправе делать со своим особняком все, что захочет: может провести ремонт или, напротив, разрушить дом до основания. На этот счет граф мог не беспокоиться. Как бы хорошо ни были припрятаны сокровища, рано или поздно он их найдет.
Жюлиан никогда не совершал необдуманных поступков. Вот и сейчас, прежде чем решиться на убийство, он разработал целый план, над которым долго размышлял.
Каждый раз, возвращаясь после долгих прогулок вокруг особняка Боццо в свою маленькую квартирку на улице Пикпюс, находившуюся в противоположном конце города – кстати, эта квартира сообщалась с монастырем Святого Креста, – Жюлиан садился перед зеркалом и начинал репетировать. Он потратил много времени и сил, чтобы научиться перевоплощаться в своего деда. Теперь граф знал свою роль назубок.
Спальня в скромном жилище Жюлиана выглядела именно так, как должна была выглядеть спальня набожной женщины – матери Марии Благодатной. Все, что не вписывалось в интерьер, находилось в особом шкафу. Как раз в этом шкафу хранилась копия с картины из галереи Биффи.
Мать Мария Благодатная могла часами смотреть на эту картину – так притягивало достойную монахиню то, что было изображено на полотне: старик, молодой человек и сокровища.
Больше всего мать Марию интересовал тот фон, на котором разыгралась запечатленная Разбойником трагедия: груды золота и драгоценностей, накопленные Хозяином Обители Спасения.
Когда римская монахиня переодевалась в мужской костюм, она становилась удивительно похожей на молодого человека, тоже изображенного на таинственной картине.
А проведя полчаса перед зеркалом с кисточкой в руке, мать Мария Благодатная превращалась в старика.
Разумеется, читатель уже давно догадался, что под маской монахини скрывался граф Жюлиан Боццо.
Жюлиан знал, что его противник обладает почти сверхъестественным могуществом, потому и решил прибегнуть к этому маскараду.
К тому же, играя роль монахини, граф убивал сразу двух зайцев: в случае опасности ему надо было только перешагнуть порог монастыря Святого Креста: в стенах аббатства Жюлиану уже ничто не угрожало. В святой обители граф был надежно защищен от возможных посягательств полковника на его жизнь. Во всяком случае, так считал сам Жюлиан. Однако мы знаем, что старик мог обхитрить кого угодно и умел добиваться своей цели. Скорее всего, рано или поздно графа постигла бы участь его старшего брата маркиза Кориолана, но этому помешал Винсент Карпантье со своим безумным планом.
На некоторое время полковник сосредоточил все свое внимание на архитекторе и жестоко поплатился за это.
Впрочем, Жюлиан обещал стать достойным преемником этого седого хищника, помеси тигра и лисицы.
Граф не ограничивался слежкой за полковником Боццо-Корона; Жюлиан не забывал и о других претендентах на сокровища Обители Спасения. Он знал всех, кто входил в главный совет Черных Мантий. Ему были известны все тайны этих людей. На следующий день после того, как «Охотники за Сокровищами» впервые собрались у графини де Клар, чтобы заключить соглашение, граф послал старику анонимное письмо, сообщавшее об этом событии. С другой стороны, Жюлиан следил за Винсентом Карпантье, единственным человеком, разгадавшим секрет полковника. Граф знал о каждом шаге архитектора.
Не раз Жюлиану приходило в голову попытаться втереться к Винсенту в доверие, вытянуть у него тайну, а затем убить Карпантье.
С этой целью Жюлиан сблизился с Ирен: он надеялся, что с ее помощью дела у него пойдут лучше.
Однако граф был еще слишком молод для того, чтобы руководствоваться в жизни одним лишь разумом. В его груди билось горячее сердце. Сам того не ожидая, Жюлиан, этот развращенный; жестокий человек, был очарован юной прелестной девушкой, еще совсем ребенком.
Скоро он понял, что совратить Ирен ему не удастся. На первый взгляд, девушка казалась беззащитной: ее отец был далеко, а ее чувство к жениху еще не переросло в любовь и само по себе не могло послужить надежной броней, которую не сумел бы пробить опытный обольститель. И все же в самой Ирен было что-то такое, что надежно охраняло ее чистоту от всего низменного и мерзкого.
Мать Мария Благодатная не боялась ни отца, ни жениха, но в самой девушке чувствовалась порой такая сила, что становилось ясно: здесь можно идти только обходными путями.
У итальянцев есть одна интересная особенность: при желании они становятся поэтами. Наш герой прекрасно знал, как действует поэзия на возвышенные души. В нем проснулся талант рассказчика. И граф поведал Ирен о прекрасном несчастном молодом человеке, наследнике некогда славного, но, увы, обедневшего ныне рода. Разумеется, речь шла о графе Жюлиане, о юном, благородном, великодушном и гонимом брате матери Марии Благодатной.
Жюлиан понимал, что сказать «прекрасный» недостаточно. Нужно добавить «гонимый», и, это сочетание способно стать ключом к сердцу нежной и трепетной девушки.
На Ирен эти рассказы производили глубокое впечатление. Она всей душой сочувствовала несчастному наследнику, наделенному столькими достоинствами.
Граф Жюлиан, этот романтический герой, все более занимал ее воображение.
Мы помним, как обрадовалась девушка – надо заметить, к своему собственному удивлению, – услышав, казалось бы, довольно печальную новость.
Отец сказал Ирен: «Каникулы ты проведешь в монастыре».
Но вместо того, чтобы прийти в отчаяние, она чуть не запрыгала от радости.
До этого Ирен не раз говорила себе: «Конечно, я буду счастлива с отцом и Ренье, но все-таки мне жаль расставаться с матушкой Марией. Она рассказывает такие чудесные истории!»
Разумеется, читателю не следует думать, что роман уже зашел довольно далеко. Это была лишь первая глава...
Но теперь все должно было измениться. Отныне у графа появились более важные дела, чем обольщение юной пансионерки. Он был бы не прочь продолжить это занятие, но нельзя же вечно вести опасную игру, существуя то в облике мужчины, то в облике женщины. Возможно, матери Марии Благодатной предстояло исчезнуть.
Однако нам пора вернуться в особняк Боццо-Корона, Жюлиан еще долго вертелся перед зеркалом, подражая ужимкам своего покойного деда. Это был великолепный спектакль. Очевидно, старик и его внук обладали не только внешним, но и громадным внутренним сходством. Так что калабрийцы были по-своему правы, считая Фра Дьяволло бессмертным.
Наконец, убедившись, что он играет свою роль превосходно, Жюлиан сказал:
– Ладно, сойдет. Пора ложиться спать: когда Джампьетро принесет почту, я должен быть в постели. А потом придет Фаншетта... Она меня немного пугает. Видно, сестренку придется убрать, а жаль.
Он осмотрелся по сторонам. В комнате было уже совсем светло. Взгляд графа остановился на шкафу, из замочной скважины которого торчал ключ.
Жюлиан подошел к шкафу и открыл дверцу. Винсент, тревожно следивший за каждым движением графа, облегченно вздохнул. Архитектор ни на секунду не забывал, что его враг должен куда-нибудь спрятать труп, и боялся, что Жюлиан решит использовать для этого альков.
Шкаф был пуст, чего и следовало ожидать: ведь полковник заходил в эту комнату только для того, чтобы полюбоваться своими сокровищами.
– Отлично! – пробормотал граф. – Сюда, можно засунуть полдюжины таких, как он!
Жюлиан схватил труп за ноги и небрежно швырнул его в шкаф. Одна рука покойника вывалилась наружу. Жюлианвпихнул ее в гардероб, затем собрал свои вещи, валявшиеся на полу, и повесил их на крючки, после чего закрыл шкаф на ключ.
Опустив ключ в карман, граф услышал, как там что-то звякнуло.
– Черт побери! – воскликнул Жюлиан. – Я совсем забыл о табакерке! А ведь мне ее подарил сам император России! Кажется, это произошло шестьдесят лет назад. Не волнуйтесь, золотые мои, две-три понюшки не повредят вашему Отцу: он – сама умеренность... Все, пора в кроватку! Завтра мне будет чем заняться. У меня есть два дельца: прощупать стены и разобраться с архитектором. Мне некогда будет скучать.
Рассмеявшись, Жюлиан вышел из комнаты. Винсент услышал, что он запер дверь на два оборота и вытащил из замка ключ.
Убедившись, что его враг удалился, архитектор облегченно вздохнул. Он понимал, что ему удалось избежать смертельной опасности. Однако никакой радости Винсент Карпантье не испытывал.
Он снова стал разрезать веревки. Время от времени у него вырывался глухой стон.
Наконец архитектору удалось освободиться. Он выглядел ужасно: все его тело было в кровавых полосах. Винсент посмотрел на себя и криво усмехнулся.
«Да, ничего не скажешь, Пиклюс и Кокотт поработали на совесть», – подумал он.
Архитектор попытался пошевелить ногами. Это причинило ему адскую боль, но в то же время успокоило его: судя по всему, он мог передвигаться.
– Я очень слаб, но если бы он сделал еще один шаг, я все-таки убил бы этого человека, – прошептал Винсент. – Я нашел бы в себе силы нанести этот удар...
Карпантье выбрался из алькова. Ноги архитектора дрожали.
– Если бы это случилось, все было бы по-другому, – продолжал он. – Я чувствовал бы себя иным человеком, потому что счастье исцеляет. У меня был бы ключ! Сейчас я бросился бы к тайнику, взглянул бы на сокровища – и у меня зажили бы все раны. Когда у человека столько золота, он не может страдать. Богатства полковника воскресили бы меня. Я бы окреп, стал бы сильным и могущественным, как Бог!
Карпантье потянул на себя кровать, которая тут же выехала из алькова. Винсент кинулся к стене и принялся ощупывать ее в том самом месте, куда, как ему казалось, нажимал полковник.
Однако ничего не изменилось. Тогда архитектор повернулся и, присев на корточки, приподнял паркетину, на которой только что стояла ножка кровати. Он увидел стальную пластинку, в центре которой было маленькое отверстие.
– Это замок, – произнес Винсент. – О, если бы у меня был ключ! Но ключ у него! Он будет искать днем и ночью, он перероет весь дом и в конце концов обнаружит тайник...
– Нет, граф ничего не найдет! – внезапно воскликнул архитектор. – Я помешаю ему!
Схватив кинжал полковника, Винсент ловко извлек из пола стальную плитку и торжествующе проговорил:
– У тебя ничего не выйдет, молокосос!
XXXI
БАРРИКАДЫ
Образовавшуюся дыру Винсент забил всяким хламом, который валялся в комнате. Затем Карпантье аккуратно положил паркетину на место и толкнул кровать, въехавшую обратно в альков. Архитектор завернул замок тайника в свой носовой платок и положил в карман. Разумеется, Винсент не собирался изготовлять ключ, подходящий к этому замку. Теперь это было бесполезно, поскольку весь сложный механизм, соединявший замок с дверью тайника, был разрушен. Винсент хотел лишь унести подальше эту вещь – ведь она могла бы навести графа Жюлиана на след.
– Я помешаю ему! – повторил Карпантье.
Сейчас у архитектора было только одно желание. Он вел себя, как собака на сене.
На улице было уже совсем светло, но город еще не проснулся. Летом Париж засыпает слишком поздно, поэтому и не торопится вставать.
Винсент полагал, что у него не возникнет особых затруднений с побегом. Да, враг запер дверь на ключ, однако оставались окна – ведь комната находилась на первом этаже.
Чтобы выбраться в сад, Карпантье достаточно было лишь распахнуть окно.
Часы храма Сен-Рош пробили четыре раза.
Очутившись в саду, архитектор увидел, что его шелковая веревка по-прежнему свисает со стены.
Обратный путь оказался для Карпантье трудным и мучительным, потому что руки Винсента распухли и страшно болели. Архитектору пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы влезть на стену. Спускаться вниз было уже значительно легче.
Улица Муано была совершенно пустынна.
Первым делом архитектор вытащил из кармана замок и швырнул его в канаву. Затем Винсент пошел по направлению к бульвару.
На бульваре Карпантье сел в фиакр и вскоре был у себя дома.
Винсент чувствовал себя абсолютно разбитым. Хотя он уже не очень хорошо соображал, но все же заметил, что его возвращение весьма удивило слуг.
Причем архитектору показалось, что этих людей изумил не жалкий вид хозяина, а то, Что Винсент вообще появился в собственном доме.
Карпантье был так слаб, что слугам пришлось отнести его в спальню. Через несколько минут после того, как несчастный остался наедине с Робло, в коридоре послышалось какое-то шушуканье и хихиканье.
Внезапно Винсент уловил очень странную фразу:
– Сегодня ночью настал день!
– А он в рубашке родился! – произнес другой голос.
– Что с вами случилось? – небрежно спросил архитектора раздевавший его Робло.
– Мне трудно говорить, – ответил Винсент. – На меня напали на улице.
– Наша полиция никуда не годится, – заметил слуга. – Мы платим такие огромные налоги, а власти не могут защитить нас от бандитов. Как они вас отделали! На ваши руки и ноги просто смотреть страшно. Можно подумать, что негодяи связали вас, чтобы утопить в реке. Ваше тело – это сплошная рана... Может быть, послать за доктором Самюэлем?
Винсент энергично замотал головой.
– Но вы ведь нуждаетесь в помощи! – воскликнул Робло.
– Оставьте меня, – произнес архитектор. – Если мне что-нибудь понадобится, я позвоню.
Лакей направился к двери, но, прежде чем выйти, предложил:
– Может быть, позвать какого-нибудь другого доктора? По-моему, вы – в скверном состоянии.
– Ступайте! – простонал Винсент.
– Как вам будет угодно, – пожал плечами Робло. Как только слуга исчез, архитектор, одетый в одну лишь рубашку, тихо подошел к двери и прислушался. В коридоре по-прежнему шептались.
«За мной постоянно шпионят, – подумал Карпатье. – Я окружен со всех сторон! Все эти люди подкуплены. Сегодня же утром они побегут с очередным доносом к полковнику – вернее, к тому, кого они примут за полковника. Даже в разбойничьем логове я чувствовал бы себя в большей безопасности».
Мы уже говорили о том, какие бывают дома у архитекторов. Их нельзя назвать безупречными с точки зрения вкуса, однако у них есть другое достоинство: в них очень удобно жить. Что касается гигиены, то в этих домах все устроено на английский манер.
Увы, в смысле чистоплотности мы отстали от многих цивилизованных народов. Во всем мире считают, что, французы страдают водобоязнью. Дети туманного Альбиона употребляют даже выражение: «чистый, как француз».Это значит, что человек вымыл только лицо и руки.
Карпантье относился к водным процедурам, как англичанин, – и правильно делал.
Рядом с его спальней находилась ванная комната, куда и направился Винсент. Он заботливо промыл свои раны, после чего окунулся в холодную воду, предварительно добавив туда настойку арники.
Все это принесло архитектору большое облегчение. Теперь он мог спокойно лечь в кровать, что и сделал. Через несколько секунд Винсент уже спал.
В полдень он пробудился оттого, что его бил озноб. Винсент стал прислушиваться к тому, что происходит в коридоре, но ему не удалось уловить ничего интересного.
Часам к двум архитектору полегчало, и он снова задремал.
Когда Винсент опять открыл глаза, было уже совсем темно. Стенные часы пробили два раза. Он понял, что проспал двенадцать часов.
Этот сон пошел ему на пользу: архитектор чувствовал себя значительно лучше. Правда, у него еще не все было в порядке с головой, но раны его почти не беспокоили.
Некоторое время Винсент наслаждался тишиной и покоем. Вдруг он услышал, что кто-то тихо ходит взад-вперед по коридору.
В общем-то, в том, что слуги постоянно находятся рядом с хозяином, попавшим в такую жестокую переделку, и готовы немедленно броситься ему на помощь, нет ничего удивительного... Однако архитектор знал, чего стоят эти люди. Он насторожился.
Вскоре Винсент понял, что кто-то пытается осторожно повернуть ручку двери. Карпантье помнил, что прежде чем лечь в постель, он запер дверь на два засова.
За дверью послышалось шушуканье.
– Господин Карпантье, вы спите? – донесся из коридора чей-то голос. – Мы беспокоимся: уже двадцать часов вы не подаете никаких признаков жизни.
Архитектор не ответил.
Двадцать часов! Разумеется, тут есть из-за чего разволноваться.
– Возможно, с ним что-то случилось, – раздался голос Робло. – Нужно разбудить слесаря.
Вслед за этой фразой послышался шум удалявшихся шагов.
Слово «слесарь» вызвало у Винсента чрезвычайно неприятные воспоминания. Он словно наяву услышал тот мерзкий скрежет, который производила отмычка графа Жюлиана, стремившегося добраться до своего деда.
Карпантье показалось, что сейчас к нему ворвутся убийцы.
Архитектор встал с кровати. Он решил, что ему немедленно надо вооружиться.
Первым делом Винсент запер дверь еще и на ключ: он подумал, что двух засовов мало. Потом архитектор подошел к громоздкому комоду и принялся толкать его к двери.
Вторую дверь Карпантье тоже забаррикадировал. Эта дверь вела из ванной на потайную лестницу, которой архитектор пользовался в тех случаях, когда собирался отправиться на улицу Муано. Затем Винсент перезарядил свои пистолеты.
Наконец он снова лег в постель. Теперь Карпантье чувствовал себя более уверенно. Он считал, что готов отразить любую атаку.
– Господин Карпантье, вы спите? – снова спросил слуга.
Поскольку ответа не последовало, он добавил:
– Мы умоляем вас: скажите хоть слово! Архитектор упорно молчал. Стоявшие за дверью начали совещаться. Очевидно, они передумали приглашать слесаря, потому что замок никто не трогал.
Винсенту удалось услышать мнение своего кучера.
– Возможно, он отдал концы. Вчера он был едва жив, – заявил этот человек. – Поэтому, когда придет полиция, пусть лучше она убедится, что дверь заперта изнутри.
После этого резонного замечания спор прекратился, в коридоре все стихло.
С этой минуты Винсент Карпантье пребывал в каком то полусне. Единственное, что беспокоило архитектора, это голод: последний раз Винсент ел позавчера.
Тем временем за окнами рассвело. Архитектор окончательно убедился, что ему ничто не угрожает.
Вскоре на улице стало шумно, и это еще более ободрило Винсента. Когда часы в его комнате пробили шесть, он вскочил с кровати. Карпантье был бодр и свеж. Направившись в ванную, он снова обработал свои раны настойкой арники и облился холодной водой, после чего ему так захотелось есть, что он схватился за шнурок звонка и...
И не дернул за него. Винсент вспомнил, что сначала ему нужно разобрать баррикады, вид которых теперь вызывал у него смех.
Карпантье распахнул окно, и комната наполнилась светом. Затем Винсент поставил на место комод, отодвинул засовы и открыл дверь.
Коридор был совершенно пуст. Убедившись в этом, Винсент подошел к окну. Утро было просто великолепным. У архитектора заиграла на губах радостная улыбка.
Из его окна открывался вид на три строящихся здания. Одно из них, принадлежащее графу Корона, мужу прелестной Фаншетты, было творением самого Винсента. Этот дом находился довольно далеко, однако утренний воздух был так прозрачен, что архитектор разглядел работавших там каменщиков: До него даже доносились обрывки их разговоров.
Внезапно Винсент почувствовал себя счастливым. Наконец-то ему ничто не угрожает! То, что произошло ночью, казалось теперь Карпантье чем-то нереальным, каким-то диким наваждением.
Через некоторое время он все-таки позвонил. При виде довольного и улыбающегося хозяина слуга остолбенел.
– Мы так волновались! – пролепетал он.
– Спасибо, весьма тронут, – ответил архитектор. – Принесите мне тарелку супа.
– Неужели вы все это время проспали? – изумился лакей.
– Да. Кроме супа я хотел бы съесть хороший бифштекс, – заявил Винсент.
– Значит, теперь вы чувствуете себя нормально? – осторожно спросил слуга.
– Я чувствую себя превосходно. Принесите также бутылку Кло-Вужо, – велел архитектор.
