Поль Феваль
Роковое наследство
XXI
ТАЙНА КЛАДБИЩА ПЕР-ЛАШЕЗ
На добром круглом лице мамаши Лео сияла простодушная радостная улыбка рассказчика, который добрался до самого интересного места. – По другую сторону кипариса стояли пятеро членов сообщества Черных Мантий, или «Охотников за Сокровищами», как они решили переименовать свое сообщество, пятеро злобный чертей, которые слетелись на свой шабаш: один по прозвищу Принц, два новеньких – Комейроль и Добряк Жафрэ – так к ним обращались остальные, – наконец доктор Самюэль и графиня Маргарита. Вокруг что-то шуршало и шелестело, и я догадалась, что на кладбище, кроме тех пятерых, бродит много народу, но никто не показывался, и только на каждой кладбищенской аллее выставлено по дозорному.
Когда луна появлялась из-за туч, я видела сквозь листву могилу и тылы нашего дома. В доме горел свет в одном-единственном окне, как раз на нашем этаже, в квартире господина Мора.
О шевалье Мора там говорили много. Маргарита, которая, похоже, стала у них главой организации, твердила:
– Если мы не найдем в гробу медальон или хотя бы какие-то указания, где его искать – а это меня очень удивит, поскольку Отец-Благодетель к старости впал в детство и от его уловок так и разило младенчеством, и он считал бы превосходной шуткой унести медальон с собой в могилу, – так вот, если мы ничего не найдем, у нас еще остается Винсент Карпантье, с одной стороны, и итальянец – с другой. В свое время Винсент отказался стать членом нашего сообщества «Охотников за Сокровищами». Он работал один и сражался тоже один. Полковник питал к нему слабость, ему нравилось следить за его усилиями, разгадывать его расчеты. Старый мерзавец любил подолгу играть со своей жертвой, прежде чем ее умерщвлять.
Но, похоже, пришло время, когда жертва может отомстить палачу. Однако она попала в ловушку, наша жертва. И. Кокотт с Пиклюсом могли бы вам доложить, что сегодня они принесут сюда связанного по рукам и ногам архитектора и оставят тут наедине с полковником, но уже с утра все сбились с ног, пытаясь найти Винсента Карпантье. Жертва скрылась...
Тут рассказ госпожи Канады был прерван тихим радостным смехом. Смеялся Винсент Карпантье.
– Так все это правда, господин архитектор? – спросила укротительница. – Я-то, вы сами понимаете, ничего не знаю. Все это говорила Маргарита.
– Ренье должен хорошо ее помнить, – сказал Карпантье, – она позировала ему в мастерской для картины «Венера в облаке». Она тогда закрывала лицо густой вуалью.
– Так это была она?! – невольно воскликнул молодой художник.
– Она меня спрашивала, не хочу ли я присоединиться к «Охотникам за Сокровищами», – продолжал Винсент, с презрением передергивая плечами. – К этим искателям Нищеты! Они бегают все с завязанными глазами и играют в жмурки. Нет никаких сокровищ!
– А тогда, – вступила в разговор укротительница, подмигивая остальным слушателям, – о каком таком деле вы все время твердите? Деле, которое должны завершить непременно этой ночью?
Винсент метнул на нее гневный взгляд.
– И почему, – добавила госпожа Канада, – старый тигр пытался сожрать вас трижды за один день? В день, который последовал за той ночью, когда Пиклюс и Кокотт связали вас по рукам и ногам?
И почему тогда возникла у вас идея бежать на другой конец света и жить в горе, будто погребенный заживо? Слава Богу, что никаких сокровищ нет. Но безумцам не так-то легко сбежать от своих сиделок и броситься вниз головой с пятого этажа или прыгнуть прямиком в огонь – имейте это в виду... А теперь вернемся к нашим баранам. Внимание, господин Ренье! Сейчас я расскажу о том, что имеет прямое отношение к вам. Графиня Маргарита говорила так:
– Что касается второго, того итальянца, который называет себя шевалье Мора, с ним все обстоит прямо противоположным образом: он хотел войти в наше сообщество, но мы ему отказали. И правильно сделали. Это наш самый опасный враг. Он помечен знаком избранных, и окажись он среди нас, он непременно стал бы Хозяином. Но нам Хозяин больше не нужен. Он, как и Винсент, останется в живых до тех пор, пока мы не проникнем в его тайну.
Последний, граф Ренье, который ничего не знает о своем происхождении, принадлежит нам целиком и полностью. Нам даже нет никакой необходимости убивать его. Он пришел к доктору Самюэлю с тремя кровоточащими ранами, каждая из которых могла быть смертельной...
– Это правда, молодой человек? – прервала сама себя укротительница, обращаясь к художнику.
Ренье страшно побледнел и, не глядя на Ирен, ответил:
– Правда все, что касается ран, но я никогда не слышал, чтобы к моему имени прибавляли графский титул, который мне не принадлежит.
Винсент бросил на Ренье многозначительный взгляд и проговорил:
– Его предок мог купить себе даже титул короля!
– Но кем же он был, отец? – вскричала Ирен.
– Спроси у Ренье, девочка моя, – ответил Винсент. – Он знает это с той ночи, когда увидел свой собственный портрет в проклятом доме на окраинах Сартена. Меня все это не касается. Мне надо заниматься своим делом.
– Вы думаете, можно сунуть мизинчик во все эти хитрые интриги и не увязнуть в них целиком? – Мамаша Лео уперла руки в бока, всем своим видом изображая несказанное изумление. – Да все эти тайны захватят вас и будут держать крепче, чем полсотни жандармов. Разве тебе неинтересно, господин Канада? – она неожиданно обратилась к супругу.
– Ты еще спрашиваешь, Леокадия?! Интересно, захватывающе интересно, но вот многое я так и не понял.
Ирен взяла Ренье за руку и прошептала:
– Это поразительное сходство! Оно так обманчиво! Из-за него я потеряла разум, но люблю я все-таки тебя.
– Что до меня, – торжественным тоном продолжала укротительница, – то я прямо чувствую, как от всех этих интриг я умнею на глазах – все понимаю, обо всем догадываюсь. Если сейчас отпустить нашего друга Винсента, он стрелой полетит к своим сокровищам, но где-нибудь на полдороге его или пристрелят, или зарежут. Я готова была плюнуть в глаза тому, кто сказал бы, что я снова ввяжусь во все эти интриги! Смерть я видела так близко, что, не хвалясь, могу сказать: я знаю, куда поворачивается сердце, когда закатываются глаза. И вот на тебе! Как с гуся вода! И я опять с головой нырнула в этот омут, без всякого страха и отвращения, будто все их ужасы невинны, как театральная пьеса. Представление начинается! Рабочие – свет! Оркестр – туш! Нет, для храбрости надо мне пропустить еще рюмочку! За здоровье честной компании!
Она отхлебнула добрый глоток и прищелкнула языком.
– Это всегда помогает, поверьте! Если кто желает, скажите только слово. А я тем временем продолжу. Но только покороче, потому что Маргарита болтлива, как сорока, и если передавать все, что она там наговорила, мы до завтра не разойдемся!
В общем, вывод из всего, ею сказанного, такой: сокровища убивают, но они и защищают. Для Винсента Карпантье и итальянца сокровища словно железные доспехи, без которых им пустили бы кровь уже не один раз.
Итальянец сыграл для Черных Мантий роль хорошей розыскной собаки: благодаря присутствующей здесь мадемуазель Ирен он взял след и вскоре обнаружил местопребывание Винсента Карпантье. Маргарита держит на шахте своего шпиона, он вернется на свой пост сегодня в четыре часа, опередив дилижанс и предупредив о возвращении нашего голубчика.
Приняты все возможные меры, и на ноги поднята вся армия – и для раскопок на кладбище, и для дел в особняке де Клар, и для работ в обители на улице Терезы, о которых сейчас пойдет речь.
Похоже, что итальянец и есть мать-игуменья этой безбожной обители. Подозревают, что погреба в бывшем особняке Боццо вырыты на пять или шесть этажей вглубь земли, а в бочках не вино, а золото, и его там больше, чем в Перу, у Великого Могола и Ротшильда вместе взятых. Архитектор небось в курсе всего, что в свое время происходило в особняке Боццо на улице Терезы.
Винсент только пренебрежительно отмахнулся.
– Ну и ладно! – покачала головой мамаша Лео. – А ты, Эшалот, держи его покрепче. У него на лице написано, что он задумал дать стрекача!
Надо вам знать, что Маргарита не говорила со своими Черными Мантиями так откровенно, как я с вами. Она говорила загадками, потому как все они понимают друг друга с полуслова. Но у меня имеется ключ от всех их ребусов – ведь не далее как сегодня утром господин Канада рассказал мне об этих «Охотниках за Сокровищами» удивительнейшие подробности. Всех их гложет одна навязчивая идея – сокровища! Они следят за каждым шагом итальянца. Когда им стало известно, что итальянец задумал поселиться в бедном квартале возле кладбища, между могилой полковника и комнатой дочери господина Винсента Карпантье, они привели в действие весь свой старый механизм и так его отладили, что все заработало без сучка и задоринки! Их бы всех на выставку! Там бы им от правительства получать медали и награды за великолепную организацию дела!
Но дело это касается как живых, так и мертвых: тот, кого считали покойником... Поглядите-ка, теперь и архитектора проняло!..
Винсент и в самом деле поднял голову.
Госпожа Канада продолжала говорить, дружески кивнув ему:
– Подложное письмо вам, дорогой друг, написала вовсе не Маргарита. Я имею в виду то самое письмо, где говорилось о могиле Отца-Благодетеля. Его писал итальянец. Маргарита и остальные «Охотники за Сокровищами» не мешали ему бежать впереди и вытаскивать из огня каштаны – они собирались их перехватить и полакомиться еще горяченькими.
Сказать, что по ниточке я расплела весь клубок их интриг, было бы слишком самонадеянно, но вот что я, в конце концов, поняла.
Раскапывание могилы они задумали по многим причинам – кстати, у них никогда не бывает одной причины. Прежде всего они хотели убедиться, что покойник все-таки находится в гробу, и, разумеется, проверить, не похоронили ли случайно вместе с Хозяином и его медальон. К тому же пришла пора выманить волка, я имею в виду итальянца, из леса.
Этой ночью они намеревались расправиться с ним.
Но это еще не все! Они придумали целую комедию, и первой сценой в ней было посещение госпожой графиней Ирен. Маргарите пришлось прибегнуть к большой хитрости, чтобы заполучить вашу комнату, не так ли, девочка? Разговор длился часа два, не меньше, да? А все потому, что именно здесь происходили главные события.
Прежде всего необходимо было вырвать единственный глаз, который смотрел на кладбище, чтобы спокойно заниматься своим делом. И не одним.
На окно господина Мора они больше не обращали никакого внимания, считая, что итальянец уже взял билет на тот свет.
Кроме того, они хотели застраховать себя от любых неожиданностей, которые могли произойти при встрече с господином Карпантье. А тот должен был вот-вот приехать. Они, естественно, полагали, что он сразу кинется к своей дочери. Вы поняли меня, дорогая Ирен? Это было второе дело.
Откуда было знать Маргарите, что в письме указан другой адрес? Она приготовилась съесть добычу, но добыча и не собиралась идти к ней в руки.
Зато итальянец, который не ждал сегодня никаких визитов, сам того не ведая, предоставил свою комнату господину Карпантье.
В общем, я довольно ловко управилась со всеми их интригами. А вам как кажется?
В итоге дело обстояло таким образом: господин Ренье уже находился в особняке де Клар. Карета Маргариты, которая почти всю ночь простояла у Дверей, должна была отвезти туда и мадемуазель Ирен, потом вернуться и отвезти Маргариту, рассчитывавшую прихватить с собой и господина Винсента.
Хлоп! И ловушка закрылась! Станет ли отец хранить свои тайны, зная, что его детям грозит смертельная опасность?
При этих словах Винсент уронил голову на грудь и пробормотал:
– Нет никаких тайн, я просто-напросто сумасшедший.
– И очень хорошо, – подхватила укротительница, – я предпочитаю считать, что вы безумец, а не негодяй, дорогой господин Карпантье. Хотя, конечно, это дело вашей совести. В общем, пора нам заканчивать этот разговор. Одним словом, пока Маргарита болтала, у могилы шла большая работа: господин Кокотт с товарищами вскрывали склеп.
Вдруг раздался басовитый собачий лай. Собака лаяла изо всех сил в двух или трех сотнях шагов от могилы. Господин Пиклюс, который сторожил угол ближайшей аллеи, сказал:
– Бестолковый Симилор! Вот что значит нанимать полных идиотов! Он упустил Богатыря, а это самая опасная собака в своре!
– Двадцать луидоров тому, кто заставит собаку замолчать, – проговорила Маргарита.
Зашуршали листья – кто-то отправился зарабатывать двадцать луидоров.
Богатырь тем временем приближался, рыская по кустам. И лаял все громче и громче. Черные Мантии разволновались. Они-то считали, что приняли все меры предосторожности, и не сомневались, что находятся в полной безопасности.
И я тоже немного перепугалась. Понятно, что дозорный уложит дога через секунду-другую. А вот если через пять? Десять? Я подумывала, не пора ли мне улизнуть, раз я знаю почти все, что хотела узнать? Но как уйти посреди спектакля, когда интерес только-только подогрели?
Тем более что вот-вот ожидалась развязка и, разумеется, всякие сюрпризы.
Лай собаки внезапно резко оборвался.
– Хороший удар! – одобрил доктор Самюэль. – Нож, похоже, перерезал яремную вену.
И почти одновременно мы услышали торопливые шаги. Появилось это ничтожество – Симилор, весь дрожащий и едва державшийся на ногах. Симилор – это чудо в перьях, больше я о нем ничего не скажу, потому что господин Канада, мой второй муж, связан с ним дружескими узами. Так вот, Симилор до того запыхался, что слова вымолвить не мог.
Наконец к нему вернулся дар речи, и он объяснил: когда они травили сторожевых собак ядом, он пожалел Богатыря и сохранил ему жизнь – уж больно красивая собака! Вдобавок у него есть знакомый англичанин, который согласен выложить за Богатыря целых пятьдесят франков, потому что очень любит красивых собак. Так вот Симилор держал Богатыря на коротком поводке и, чтобы тот не сорвался и не наделал бед, прикармливал его мясом.
Они с Богатырем проходили мимо одного очень густого кипарисового куста, как собака вдруг стала кидаться на этот куст, вырываться и лаять. У Симилора не хватило сил удержать ее, и вскоре она исчезла за густыми ветками.
В кустах послышался шум борьбы, но увидеть, кто там спрятался, Симилор так и не смог.
Богатырь лаял как сумасшедший, потом захрипел и затих.
А ласковый надтреснутый голос произнес из чащи:
– Тебе уж больше не залаять, бедная моя собачка!
Тут кипарисовые ветки раздвинулись и пропустили тощего старичка, кутавшегося в теплое пальто. Старику на вид было не меньше ста лет. Он выбрался из кустов, таща за собой мертвую собаку.
Симилор сказал, что в жизни не видел более худого и бесплотного старика. Он казался прозрачным. Пергаментную кожу его мертвенно-бледного лица прорезали глубокие морщины.
– И куда он пошел? – спросила Маргарита.
Но Симилор не ответил, продолжая рассказывать:
– Когда-то я два или три раза видел полковника, и если бы он не лежал в земле, я поклялся бы, что это он. Старик прошел совсем рядом со мной, поприветствовав меня дружеским кивком, а сам тихонько продолжал бормотать: «Милые мои голубчики, столько доставили себе хлопот, ах, столько хлопот! Совсем ненужных хлопот. Держи-ка, друг мой, й возвращаю тебе твою собачку. Если хочешь, можешь сделать из нее чучело. Вот уже больше года, как я сюда переселился, место здесь очень мирное. Но если сюда будут приходить и тревожить усопших, которые дорого заплатили за свой вечный покой, придется пожаловаться правительству».
«Охотники за Сокровищами» слушали его с открытыми ртами. И вовсе не потому, что верили в призраков, нет, совсем не потому.
И как раз в ту минуту, когда Симилор рассказывал, как древний Мафусаил пожелал ему спокойной ночи и удалился, едва передвигая свои тощие ноги, а потом будто растворился в воздухе возле какого-то фамильного склепа, как раз в эту минуту решетка могилы полковника зажглась бенгальскими огнями. И послышалась музыка, честное слово. Затем петли заскрипели, дверь склепа приоткрылась, и из него без малейшего смущения четверо молодых мужчин вынесли гроб, при этом они еще и посмеивались.
– Да мы не человека несем, а зайца, – говорили они. – Похоже, Отец сильно уменьшился по мере изгнивания. Тут осталось не больше десяти килограммов от его и так ничтожного веса.
XXII
ДВЕ МУМИИ
Слушатели госпожи Канада достойны того, чтобы их описать. Все они внимательно слушали, но степень внимания была у каждого своя. Хочу напомнить, что странный ее рассказ таил в себе угрозу – ощутимой и близкой опасности. Разворачивающаяся драма составляла суть жизни слушателей, и каждый из них в этой драме играл собственную роль.
Винсент Карпантье оставался спокойным и мрачным, будто ничего нового для себя он не узнал. Когда укротительница рассказала о собачьем лае, он подтвердил:
– Все это правда, я слышал и людей, и собаку.
Ирен и Ренье слушали рассказчицу с исключительным вниманием, как мы это только что видели.
К тому же у Ирен свежи были в памяти разговоры с графиней де Клар.
Вообще эта ночь казалась невероятной, неправдоподобной пьесой, которая, однако, все больше претендовала на подлинность и реальность происходящего.
Временами рассудок Ирен бунтовал против бешеной скачки безумных событий, которые окружали и увлекали ее за собой, но тут же истина являлась к ней с такой непререкаемой очевидностью, что она покорялась, равно страдая и мучаясь как от сомнений, так и от уверенности в реальности происходящего.
Рассказ госпожи Канада удовлетворял стремление девушки понять и объяснить происходящее, но, кроме возбужденного любопытства, Ирен владело и другое чувство, более могучее, более настоятельное.
Она страстно желала поскорее остаться наедине с Ренье.
Что же касается Ренье, то ему казалось, что Ирен родилась заново или, напротив, очнулась от тяжелого, могильного сна.
Он чувствовал, что она всем сердцем тянется к нему, будто рабыня, которую внезапно освободили от сковывающих ее цепей.
Свободен от любых побочных и посторонних помыслов бьи один обожающий и послушный Эшалот. В словаре нет таких слов, которые передавали бы и вмещали все то пламенное обожание, какое испытывал этот влюбленный муж к своей королеве. Леокадия этой ночью развернула перед ним феерические чудеса небывалого театрального зрелища.
В глазах Эшалота Леокадия и была главной героиней этого спектакля. Он любовался ее красотой, красноречием, восхищался ее почти нечеловеческим мужеством и не раз потихоньку повторял себе, не отпуская рук своего пленника Винсента:
– Подумать только! Ее любовь принадлежит мне! Речь идет о сокровищах, и вот передо мной настоящее сокровище, которое говорит обо всем с таким изяществом и среди самых ужасных опасностей не теряет присущей истинным французам веселости.
А госпожа Канада тем временем продолжала:
– Любопытная история получилась, не так ли, дорогие мои? Пропущу-ка я еще глоточек. Снаружи ничего больше не слышно, но мы все же должны быть настороже. Я бы очень удивилась, если бы стервятники, которые все спрашивают: «Будет ли завтра день?» – вернулись в свое гнездо, ничего не предприняв против вас. Ну, посмотрим. Пока еще только три часа ночи, если, конечно, мои часы не врут. Так что времени у них более чем достаточно.
Ну так вот, – продолжила свой рассказ Леокадия, – все, кто там был, окружили гроб. Луна вышла из-за туч, и пока господин Кокотт орудовал железками, открывая крышку, я могла рассмотреть все физиономии, словно при дневном свете.
Принц довольно красив собой, а доктор Самюэль с годами ничуть не похорошел. Господин Комейроль и Добряк Жафрэ – грубые коммерсанты, и ничего больше. Но зато Маргарита! Ох, Господи, Господи, ну до чего же хороша!
Однако не надо думать, что они позабыли тощего старикашку, о котором им рассказал Симилор. Маргарита позвала Робло и еще с десяток молодых проходимцев, которые толкутся обычно в «Срезанном колосе», и они тотчас же явились на кладбище.
– Немедленно притащу этого дедушку, – пообещал Робло, – и мы положим его в ту же коробочку.
Не в моих привычках и правилах посмеиваться над покойниками. Господин Канада не даст мне соврать, он свидетель, что я почитаю все, что требует к себе уважения. Но что правда, то правда: все, что там происходило, было скорее смешным, чем ужасным.
Молодой господин Кокотт может изображать трудягу-красавчика, если захочет. Вот он и трудился, открывая крышку гроба, и приговаривал:
– Я его притащил наверх, потому что в яме слишком тесно. Господам там не разглядеть, как я буду вскрывать шкафчик. А теперь, пожалуйста, смотрите все. Открываю на ваших глазах, без обмана.
Господин Кокотт старательно вытаскивал гвозди один за другим. Каждый мог засвидетельствовать, что все они были на месте. Гроб был узким и длинным, словно делали его для покойника высокого, но худого.
Все наклонились, когда крышку отодвинули, и я услышала, как аббат сказал:
– Это он! Он собственной персоной! Я, конечно, не могла увидеть, кто там лежит в гробу.
– Удивительно хорошо сохранился, – сказал Кокотт, – мне кажется, он даже лучше выглядит, чем при жизни. Кладбищенский отдых явно пошел ему на пользу.
– Кажется, будто сейчас проснется, – прибавил Принц, – покрутит большими пальцами по своей привычке и скажет добреньким скрипучим голосом: «Привет, штрафнички! Все идет, как вы задумали? Я, похоже, маленько поспал. Вы хорошо себя вели, пока я тут подремывал? Ну, к делу, к делу, потолкуем о деле. Это будет, наверное, мое последнее...»
Принц шутил, и они все смеялись, как малые дети.
Одна Маргарита не смеялась. Шуток для нее никогда не существовало. И, конечно, она была первая, кто запустил руку в гроб, чтобы поискать, что там внутри, и даже покопаться в белье покойника. Так оно и было, потому что я услышала, как она сказала:
– Да он сухой, как трут.
– И никакого дурного запаха, – с удивлением отметил доктор Самюэль.
– А что, если он картонный, – отважился высказать свою мысль Комейроль.
И тут Маргарита воскликнула:
– Я, кажется, что-то нащупала, вот здесь, под левой подмышкой.
Смех мгновенно прекратился, потому что все надеялись отыскать в гробу что-то необыкновенное. Дрожащие от волнения голоса спрашивали:
– Неужели это медальон?
– Разорвите сорочку, – приказала графиня, – я сейчас посмотрю.
– Погодите, мои штрафнички дорогие, – проговорил ласковый надтреснутый голос, который до сих пор ничего не говорил. – Не будем ничего портить. Я сейчас дам вам ножницы. Я же заработал двадцать луидоров вознаграждения. Кто, как не я, убрал эту скверную собаку по кличке Богатырь?
Было впечатление, будто каждый из присутствующих получил мощный удар кулаком прямо в солнечное сплетение. Все, кто стоял вокруг гроба, едва не задохнулись, отпрянули, но сразу сбились в тесную кучку.
Тишина настала такая, что было бы слышно любую муху, если бы только летали мухи.
Честное слово, я первая подумала, что покойник заговорил.
Но с моего места мне было все прекрасно видно, и над склоненными головами я видела тощий, долговязый силуэт, взявшийся неведомо откуда.
Мне хватило одного-единственного взгляда, чтобы узнать тощего старичка, кутавшегося в теплое пальто, – это был полковник Боццо-Корона, собственной персоной.
– Здравствуй, Маргарита, моя козочка, – сказал он. – Привет, старина Самюэль, привет, Принц. Привет, Комейроль, спасибо, что пришел. Удачное время для прогулки: ни дождя, ни ветра, ни солнца. Держите ножницы, вы же хотите разрезать сорочку.
Графиня собралась было заговорить, но только зубами заклацала.
У гроба со снятой крышкой она осталась одна и стояла, наклонившись низко-низко, чуть ли не на коленях. Полковник, тоже один-одинешенек, стоял прямо перед ней.
Лунный Луч, просочившись сквозь ветви деревьев, осветил его лицо. Полковник улыбался, будто благодушный отец семейства, приготовивший веселый сюрприз своим домашним.
– Что до дурного запаха, – произнес он, – то что же тут удивительного, Самюэль, друг мой? Ты же прекрасно знаешь, что милый аббат Франчески забальзамировал меня в ночь смерти. Он свое дело знал, хоть и был совсем еще молоденький, так что, как видишь, я хорошо сохранился в своем гробу. Похоже, даже стал мумией. Так что же, моя голубка, ты не хочешь взять ножницы?
Надо сказать, что в сбившейся в кучку толпе, которая стояла в стороне от Маргариты, царил вовсе не страх. На лицах я видела скорее изумление и лихорадочное любопытство.
Каждый, казалось, сравнивал мумию, лежащую в гробу, неподвижную и немую, с живой и говорящей мумией, отчетливо видной сейчас в свете луны.
Все новые и новые зрители появлялись из темноты, желая не упустить невиданное зрелище. Теперь луна освещала и гроб, и лицо полковника.
Все зеваки, которых изрыгнула кладбищенская ночь, будто Пер-Лашез было парком Тюильри, полным гуляющих, сгрудились позади Маргариты, выходя из кустов по ее стороне.
Полковник по другую сторону гроба по-прежнему оставался один.
Хорошенько вытянув шею, я с трудом, но все-таки разглядела лицо мумии в гробу – той, что была настоящей мумией.
И могу вам поклясться, что они были совершенно на одно лицо: покойник в гробу и живой, который заглядывал в гроб.
Казалось, старый греховник стоит возле пруда и смотрит на свое отражение.
Луна наконец полностью избавилась от облаков, и, словно сознавая важность происходящего, осветила надпись, сделанную золотом на могильном камне:
«Здесь покоится полковник Боццо-Корона,
благодетель всех бедных.
Молитесь Господу,
дабы упокоил Он его душу».
Господи, Боже мой! Спрашивается, для чего существует дьявол?
Похоже, он работает спустя рукава, раз отпускает разгуливать такие души, а не поджаривает их на медленном адском огне.
Если только этот бестелесный Родриг и не есть сам дьявол? Что вполне может быть.
Ну, так, значит, я остановилась на том, как полковник спросил:
– Так что же, моя голубка, ты не хочешь взять ножницы? – И прибавил: – В общем-то, ты права. Говорят, что можно подрезать дружбу. Не тревожься, я сам все сделаю.
Он наклонился над гробом и, поскольку Маргарита дернулась, тут же ее успокоил:
– Не бойся, козочка, я совсем не хочу лишить тебя драгоценности, которую моя бренная оболочка, лежащая в гробу, сохранила под сорочкой. Правда, теперь в ней смысла нет. Были времена, когда в такой медальон что-то прятали – частичку святых мощей или какой-то секрет. Это были хорошие времена, я тогда был еще молод. Но сейчас все религии оскудели, оскудели и Черные Мантии. Вы больше уже не верующие, вы – философы! И поэтому вместо секрета я спрятал в него сюрприз. Самюэль его знает: одно только слово «ничего», «пустота» – на всех языках мира... Хе-хе-хе! У меня всегда был веселый характер! Я всегда любил пошутить! Но мало этого «ничего»! В день своей смерти я опустошил медальон. Вот, моя милая, держи!
Продолжая болтать, он надрезал ткань сорочки, вытащил медальон крепкими костлявыми пальцами и теперь протягивал его Маргарите.
– И еще я спрятал туда песенку, которую всегда очень любил. Она у нас любимее, чем даже поэт Казимир Делавинь, вы все ее, конечно, знаете:
Когда утки идут с поля, Первая идет впереди...
И он снова рассмеялся своим дребезжащим смешком.
Маргарита позеленела от злости.
И все мошенники, столпившись позади нее, смотрели из-за ее плеча на медальон, который она открывала.
Надпись прочитать было невозможно, но всем было видно, что это песенка.
Кое-кто позволил себе рассмеяться.
Маргарита швырнула медальон на землю и принялась топтать его ногами.
– Я теперь Хозяйка, – произнесла она тихо, и в зловещем звуке ее голоса слышалась смертельная угроза. – Полковник Боццо лежит в гробу. Наш закон обрекает на смерть чужака, который посмел проникнуть к нам, чтобы выведать наши секреты. Кем бы вы ни были, ваша жизнь принадлежит мне.
– Козочка моя, – отвечал полковник, и казалось, что его насмешливое добродушие возрастает вместе с яростью Маргариты. – Есть только один секрет. Я им владею, ты его ищешь. Каким образом я могу его у тебя украсть? Я лежу здесь, мирно сплю, закрытый в четырех досках, это правда, но такая же правда и то, что я стою перед тобой и с тобой разговариваю, а ты видишь и слышишь меня. Объясни это, если можешь. Тебе очень хотелось открыть мой гроб, чтобы поглядеть, есть ли там еще что-нибудь, кроме меня. Теперь тебе хочется произнести пресловутое: «Настал день. Отрубите ветку!»
Глаза Маргариты пылали огнём. О, она была великолепна, эта красавица! Она, верно, моих лет, но сохранилась, будто вчера родилась.
– Да, это так, – сказала графиня, – вы правильно догадались. В этом гробу хватит места для двоих.
Старичок пожал плечами.
– Ты ведь тоже не бессмертна, любовь моя, – прошептал он. – Ведь и в нашем обществе, как повсюду: никто уже больше ни во что не верит. И если я скажу нашим милым дорогим собратьям и компаньонам, сложа руки на груди: «Убейте того, кто был вам Отцом две трети века» – они быстренько расправятся со мной, шалуны. Но если я шепну им на ушко: «Ангелочки мои, сокровища множатся, множатся, множатся! Каждого из вас я могу сделать Ротшильдом. Наша милая Маргарита – она не стоит и двух с половиной франков, это всем известно, но я... я предлагаю вам за ее голову десять, двадцать, сто миллионов!»...
– Они не поверят вам, – прервала его графиня. – Вы слишком часто их обманывали.
Старик достал свою золотую табакерку с портретом русского императора на крышке и легонечко постучал по ней.
– Но можно все-таки попробовать, – сказал он. – Ну похоронят меня еще разок. Разом больше, разом меньше, мне ведь не привыкать. Из нас двоих, моя козочка, тебе нужно будет держаться на ногах как можно крепче.
