Поль Феваль
Роковое наследство

– Нужно хорошо вооружиться, когда пускаешься в путешествие, – пробормотал Винсент в свое оправдание. – Дороги теперь небезопасны...

– Вот оно! – вскричал Карпантье, найдя наконец конверт. – Смотри!

Ирен взяла письмо, которое он протягивал ей. Казалось, что в теле девушки не осталось больше ни капельки крови, так Ирен была бледна.

Она вспомнила слова графини Маргариты: «Ваш отец покинул шахты Штольберга, получив ваше письмо...» Ирен взглянула на измятый конверт. Слезы заблестели у нее на ресницах.

– Почерк мой, – прошептала она, – но рука, рука его... О Господи! Ты обрекаешь меня на ненависть к нему!

XVIII
ПИСЬМО

Винсент Карпантье, как большинство людей, не доверяющих собственной памяти и ищущих подтверждения тому, что она их не подводит, был чрезвычайно доволен, найдя письмо. Вытащив из кармана конверт, Винсент вытер пот со лба, словно человек, уставший после долгого и утомительного пути. Потом Винсент улыбнулся, но улыбка эта, странно исказив его лицо, внушала ужас.

– Я знал, я не сомневался, – бормотал Карпантье. – Да, может, я и маньяк, но разум мой не помутился. У Христофора Колумба тоже была своя навязчивая идея, но сумасшедшим его никто не считает. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Ирен не слушала отца. Она схватила письмо – и читала его теперь с несказанным удивлением.

Ее почерк, женственный, изящный и грациозный, был воспроизведен с таким несравненным искусством, что в первую секунду девушка не поверила собственным глазам. Сомнений у нее быть не могло, потому что она точно знала,что не писала этих строк; однако Ирен подумала: «Любой другой, кроме меня, поверил бы, что это послание отправила отцу я».

Теперь девушка вглядывалась в каждую букву с удвоенным вниманием.

Каждая подделка имеет свои специфические особенности. Как бы ни был ловок фальсификатор, он не может скрыть «своей руки», то есть присущей именно ему манеры держать перо и водить им по бумаге.

Манера эта так же явственна, как стиль писателя или художника. Можно замаскировать ее, но нельзя от нее избавиться.

Поэтому знатоки редко ошибаются; манера письма говорит им больше, чем форма букв, ибо при всем старании человеку никогда не одолеть привычки до конца.

Ирен не была знатоком, но она была женщиной, и сейчас речь шла о мужчине, который занимал все ее мысли и заставлял трепетать ее юное сердце.

Господин Мора часто писал ей. А она читала и перечитывала его послания. «Рука» итальянца была ей знаком; так же хорошо, как звук его проникновенного голоса.

И теперь, лишь взглянув на листок бумаги, и еще даже не вникнув в смысл первой фразы, Ирен уже поняла, что эти строки писал шевалье Мора.

Все ухищрения, которые могли обмануть Винсента, ни на секунду не поколебали уверенности Ирен; она видела множество нюансов – и все они свидетельствовали против итальянца.

Чтобы убедиться в правильности своей догадки, девушке хватило одного взгляда на измятый листок; ее первое впечатление основывалось на интуиции и чувствах.

Послание было написано на бумаге, которой пользовалась Ирен, и вложено в один из ее конвертов; на ее воске виднелся оттиск ее печатки.

Ко всем этим вещам мог иметь доступ только очень близкий человек...

Когда Ирен принялась читать по-настоящему, то есть вникать в смысл самого послания, она уже знала истину.

А содержание письма было следующим:

«Милый мой, дорогой отец!

Мое сердце разрывается, когда я думаю о том, что Вы погребены заживо в этой жуткой преисподней, при одной мысли о которой меня бросает в дрожь. Я очень слаба и совсем разболелась, иначе немедленно села бы в дилижанс и отправилась бы за Вами в Штольберг, чтобы увезти Вас с собой. С тех пор как я увидела Вас там, такого печального и так сильно изменившегося, образ Ваш все время стоит у меня перед глазами.

Сердце подсказывает мне, что Вы никогда не совершали ничего дурного. И если Вы не доверили мне своей тайны, то вовсе не из страха перед законом, в этом я не сомневаюсь. Вы всегда говорили мне о своих врагах, могущество которых почти беспредельно. Я безумно боюсь, как бы они не узнали о Вашем убежище.

В нем подстерегающая Вас опасность будет особенно страшна. Как удобно совершить преступление и скрыть все следы в темном подземелье! У меня замирает сердце, стоит мне лишь подумать об этом. Вы там один, без всякой защиты. И как же они длинны, эти штольни и галереи! Кого Вы позовете на помощь? Вашим врагам не придется даже копать могилу, потому что на каждом шагу там разверзаются пропасти...»

Листок был измят и покрыт черными отпечатками пальцев. Было видно, что Винсент читал и перечитывал письмо, не успев даже вымыть рук после своей тяжелой, грязной работы.

Ирен посмотрела на отца. Девушка думала, что он пристально следит за ней, напряженно ожидая ее реакции на это послание.

Но она ошиблась. Глаза Винсента были закрыты, он сидел, откинувшись на спинку кресла.

Можно было бы подумать, что он спит, если бы не его медленно и беззвучно шевелящиеся губы.

– Вам плохо, отец? – встревоженно спросила Ирен, поскольку Винсент и впрямь походил на умирающего.

Карпантье вздрогнул и ответил:

– Париж так велик! И место, куда я должен отправиться, очень далеко отсюда!

Винсент немного помолчал и прибавил:

– Но ведь я в Париже! А? А он? Он ведь умер? Подтверди мне, что он лежит в могиле...

Голова Винсента упала на грудь. В следующий миг он думал уже о другом – и вскоре прошептал:

– После него пришла очередь Ренье. Остался один Ренье. Почему же Ирен сказала: «Я никогда не буду женой Ренье!»? Ах, у девушек всегда в голове ветер!

Голос Винсента звучал все глуше и глуше, и Ирен уже ничего не могла понять.

Она стала читать письмо дальше.

«Вот об этом я и думаю днем и ночью, мой дорого отец. Возможно, Вы были правы, когда столь спешно покинули Париж, но теперь сердце подсказывает мне, что опасность подстерегает Вас в глубинах Вашего страшного убежища.

Прошли годы. Вы даже не представляете, как вы изменились! Увидев Вас, я, Ваша дочь, едва Вас узнала. Ваши лучшие друзья, ваши заклятые враги встретят Вас на улице, взглянут в лицо – и не вспомнят Вашего имени.

Надежно спрятаться можно только в Париже. Я успокоюсь лишь тогда, когда Вы будете рядом со мной и я смогу заботиться о Вас.

Я не богата, но я работаю, у меня всегда хватит денег для нас двоих. Комната у меня большая. Из окон открывается вид на прелестную рощу, и я готова поклясться, что это – самое умиротворяющее зрелище на свете.

Впрочем, я не хочу Вас обманывать. Деревья, зеленеющие под моими окнами, растут на кладбище Пер-Лашез, но Вы сами убедитесь, что за исключением одного надгробья, которое напоминает белоснежные памятники нашей Италии,Ваш взгляд не найдет ни одного печального могильного камня. Заросли кустов и цветы прячут от глаз все, что может вызвать грусть. А склеп полковника Боццо-Короны большепохож на те миниатюрные храмы, которые строят для украшения в садах».

Ирен вновь прервала свое чтение.

Я не знаю; как это лучше объяснить... Конечно, на бумаге не остается следов волнения, однако она сохранила два отпечатка пальцев, принадлежащих человеку, который судорожно стискивал это письмо, и угольная пыль бережно перенесла на листок тот рисунок, что виден на каждом из этих органов осязания, как называют наши пальцы ученые-физиологи. Отпечатки эти чернели как раз возле строки, в которой упоминалось имя полковника Боццо-Короны.

Одно темное пятно было в начале строки, другое – в конце, будто ее взяли в кавычки.

И сразу становилось ясно, что именно эта строка больше всего взволновала адресата.

И еще было понятно, что именно ради этого сообщения автор письма и взялся за перо.

О смерти полковника упоминалось вроде бы случайно. Так, вскользь... Женские уста вывели непреложное правило: смысл письма всегда ищи в постскриптуме.

Однако непреложным это правило было тогда, когда вообще существовали правила, иными словами – до потопа.

Теперь постскриптумы отменены.

Суть письма можно изложить где угодно, но я все-таки рекомендую вам высказывать главную мысль во вводном предложении.

Вводное предложение сродни маленькому столику: на нем мы размещаем статуэтку, которая в любом другом месте помешала бы.

Если же вводное предложение ни на что вам не намек, нет, изучите пунктуацию, ощупайте воск печати, препарируйте подпись. Мне случалось уловить суть послания в почтовом штемпеле на конверте.

Прочитав трогательные слова о могиле полковника, Ирен больше не спрашивала, кого имел в виду ее отец, твердя: «Он умер».

Но от этого открытия смятение девушки только возросло. Она еще находилась под впечатлением разговора с графиней Маргаритой, а та, кажется, считала святым человека, которого отец называл демоном, дьяволом и Сатаной.

Ирен очень захотелось о многом расспросить отца, но Винсент с сосредоточенным видом рылся в своей холщовой сумке, где лежали вперемешку белье, одежда, хлеб и железные инструменты.

Тогда Ирен вернулась к письму. Оно заканчивалось так:

«Я слишком плохо себя чувствую, чтобы встретить Вас у дилижанса, но подробно объясню Вам, как до меня добраться.

Я даю Вам на сборы один день. Мне тоже нужно приготовить к Вашему приезду свою комнату, в которой я так жажду Вас принять. Вы отправитесь в путь через сутки после получения моего письма. Благодаря железной дороге, которая соединяет Льеж с Кьевреном, Вы пересечете всю Бельгию за несколько часов. От границы до Парижа Вас доставит дилижанс. Займите место поудобнее. На тот случай, если у Вас сейчас нет денег, я прилагаю к письму чек на скромную сумму; этот чек Вам оплатят в льежском банке«Вербек и сын».

Я справилась в конторе: дилижанс из Бельгии прибывает в Париж: между десятью и одиннадцатью часами вечера, так что у меня Вы будете еще до полуночи.

Мой адрес вам известен: «улица Отходящих, застава Амандье, у кладбища Пер-Лашез». Вас довезет сюда любой фиакр. Но, поскольку у нас нет консьержа, а все в доме в этот час уже будут спать, запомните хорошенько, какнайти мою комнату».

Далее в послании подробно описывался тот путь, который уже хорошо знаком нашему читателю. Все было объяснено, только вместо того, чтобы остановиться на площадке, куда и в самом деле выходила дверь комнаты Ирен, Винсенту предлагалось двигаться дальше. Письмо гласило:

«Лестница тут не освещается, дом у нас бедный. Поэтому постарайтесь не ошибиться дверью. Ко мне нельзя попасть с площадки; пересеките ее и сверните в правый коридор. Тут кончатся все Ваши трудности, поскольку в этот коридор выходит лишь моя дверь.

Я жду Вас и заранее радуюсь при мысли, что скоро обниму Вас, дорогой отец.

Ваша любящая дочь Ирен».

Девушка медленно сложила измятый листок.

– Отец, – сказала она, – это писала не я.

Винсент застегивал свою сумку. По его лицу блуждала слабая улыбка.

Но когда Карпантье услышал слова дочери, взгляд его омрачился.

– Ты знаешь, – ответил Винсент, – с некоторых пор я полностью потерял чувство юмора, поэтому не стоит со мной шутить.

– Но я не шучу, я говорю чистую правду, отец, – настаивала Ирен. – Мой почерк подделан!

Серое лицо Винсента стало мраморно-белым; он вздрогнул всем телом.

– Значит, это западня, – пробормотал Карпантье. Ирен размышляла. Потом, пытаясь все-таки отбросить это страшное предположение, она произнесла:

– Если бы он хотел заманить вас в ловушку, то не ушел бы из дома в тот день и час, которые сам указал в письме.

– О ком ты говоришь? – спросил Винсент.

– О хозяине этой комнаты, – ответила Ирен.

– А разве мы не у тебя? – изумился Карпантье.

– Нет, отец, – покачала головой девушка.

– Тогда у кого же? – тревожно осведомился Винсент.

– У господина Мора, – грустно прошептала Ирен.

Винсент Карпантье облегченно вздохнул. Похоже, он ожидал услышать совсем другое имя. И Винсент повторил, в раздумье наморщив лоб:

– Господин Мора, господин Мора... Итальянец?

– Да, из Неаполя, – откликнулась Ирен.

– Я что-то не помню, чтобы когда-нибудь слышал это? имя, – пожал плечами Карпантье.

И тут же прервал сам себя, добавив:

– А что касается времени, то мы с тобой действительно встретились в назначенный час, но на целые сутки раньше. Указанный в письме день наступит завтра.

– Как это? – удивилась Ирен.

– Очень просто, – усмехнулся Карпантье. – Сейчас я тебе все объясню. В первый момент я понял из письма лишь одно: он умер. И я стал думать... Теперь-то я подозреваю, что и известие о его кончине – ложь, как и все остальное.

– Вы имеете в виду полковника Боццо, отец? – уточнили девушка.

– Да... – кивнул Винсент. – Через несколько дней ты поймешь, почему сообщение о его смерти позволило мне восстать из гроба. Но ответь мне. В письме говорится, что из твоего окна видна могила полковника...

– Это правда, – Отозвалась Ирен.

– И ты читала надпись на памятнике? – взволнованно поинтересовался Карпантье.

– Она высечена золотыми буквами на белом мраморе, – произнесла девушка.

Лицо Винсента, подвижное, словно у ребенка, засияло от радости, морщины разгладились.

– О чем я только что говорил? – спросил он.

– Вы рассказывали мне, почему приехали на день раньше, объяснив, что сегодня господин Мора вас не ждал, – грустно промолвила Ирен.

– Да, да, именно об этом, – закивал Карпантье. – Итак, мог ли я медлить? Когда я прочитал слова о памятнике на могиле того, кто всю жизнь преследовал меня и кто готов был меня убить... О, мне показалось, что слова эти написаны огненными буквами!.. Так вот, узнав о кончине этого дьявола, я бросился бежать по подземной галерее, громко крича: «Он умер! Он умер!» И это вовсе не было безумием, девочка моя. Его смерть означает для меня жизнь. А что для меня жизнь? Хмельная радость при мысли о моих сокровищах и страстная любовь к ним. О, как я хочу увидеть их еще раз!

– Так они принадлежат вам, отец? – с легким удивление осведомилась Ирен.

Винсент Карпантье выпрямился во весь свой рост. Лицо бывшего архитектора вспыхнуло.

Страсть, которой был охвачен этот человек, вернула ему на миг молодость и силы.

– Это была исполинская работа, невероятно точный расчет! – проговорил он глухим голосом, таинственным и торжественным одновременно. – Тому, кто написал бы историю моих поисков, усилий, страхов, сомнений и мук, никто бы не поверил. А сколько опасностей мне угрожало!.. Да, сокровища принадлежат мне, потому что я их нашел!

Горящие глаза Винсента мало-помалу тускнели.

Через минуту он бросил на Ирен равнодушный, погасший взор и чуть слышно прошептал, отвечая на вопрос, который ему никто не задавал:

– Где они? Этого не узнает никто! Ни Ренье, ни ты. Они пылают, они сеют смерть. Я сохраню их для себя одного, потому что они и есть смерть!

XIX
СЕРДЦЕ ИРЕН

Все это время Винсент Карпантье, казалось, бредил. Он говорил с трудом и речь его становилась все более сумбурной. Успокоился он только тогда, когда полностью обессилел. На все вопросы Ирен, пытавшейся вернуть разговор в прежнее русло, архитектор с холодным равнодушием ответил, что лихорадочное нетерпение заставило его выехать из Штольберга на день раньше.

И стало быть, господин Мора ожидает его только завтра вечером, в это же время.

Поэтому отсутствие шевалье Мора ничуть не успокаивает Винсента.

Ирен чувствовала не столько страх, сколько негодование. И все-таки она не могла до конца поверить в реальность совершенно немыслимых событий, которые сплетались вокруг нее, обычной девушки, превращая жизнь в чудовищную фантасмагорию.

Все было невозможным в приключениях этой ночи, раз и рассудок, и душа отказывались признать, что такое могло произойти на самом деле, – и все было возможным. В конце концов сомнения Ирен рассеялись, и она приняла невероятную правду и умом, и сердцем.

– А как ты оказалась у этого господина Мора? – внезапно спросил Винсент. – Ты что, с ним знакома?

Ирен покраснела, но решительно произнесла:

– Я любила его, отец.

Но и это признание, казалось, не удивило Винсента. Мысли его блуждали где-то далеко...

– Господин Мора сделал мне предложение. Я принимала этого человека у себя. Сегодня я впервые пришла к нему, но первый раз станет и последним, – поспешила добавить Ирен.

– Так вот оно что, – проговорил Винсент, и теперешнее его спокойствие казалось не менее странным, чем недавнее лихорадочное возбуждение. – Выходит, он узнал о моем убежище от тебя? Что ж, дети нередко становятся виновниками смерти своих родителей.

– Простите мне мою вину и ошибку, отец, но я доверяла ему! – вскричала Ирен.

Карпантье понурился и прошептал:

– Мне не надо было давать о себе знать никому, даже тебе. Да, он сыграл с нами хорошую шутку...

Воцарилось молчание.

– Почему же этот Мора хотел заманить меня в ловушку? – спросил Винсент, рассуждая вслух сам с собой. – За всем этим наверняка стоят Черные Мантии. А Мора, видимо, – их новый сотоварищ.

– Я должна откровенно рассказать вам обо всем, отец, – с явным усилием заговорила Ирен. – Совсем недавно один человек обличал передо мной господина Мора, – и, видит Бог, я ничему не поверила; но тот человек утверждал, что Мора и есть главарь Черных Мантий.

– Главарь! – повторил Карпантье. – Главарь?! В такой убогой квартирке? Если он вернется, я убью его, как собаку! И, надеюсь, обойдусь без твоих ахов и охов, поняла? Главарь! Интересно, кто может быть теперь главарем? Господин Лекок умер, а я и не подозревал об этом. Ренье должен был бы мне сообщить... А есть у него христианское имя, у этого главаря? Оказывается, он еще и главарь!

– Давным-давно, – ответила Ирен шепотом, – когда мне говорила о нем мать Мария Благодатная, она называла его графом Жюлианом.

Кровь бросилась Карпантье в лицо, даже белки его глаз побагровели, а волосы на голове встали дыбом. На Винсента было страшно смотреть.

– Что с вами, отец? – в ужасе вскричала Ирен. Карпантье попытался встать, но не смог. Лицо его из красного стало мертвенно-белым.

– Отец! Отец! – кинулась к нему Ирен, желая заключить его в объятия.

Но Карпантье оттолкнул дочь.

– Я безумец, – пробормотал он, – жалкий безумец, теперь я наконец это понял. Я слышу имена, словно доносящиеся из потустороннего мира: мать Мария Благодатная, граф Жюлиан... Теперь я вспоминаю, он был одновременно и мужчиной, и женщиной, юношей и стариком... Он уже подбирался к тебе... И причиной тому был я. Он догадывался о тайне, которую я хранил в глубине моего сердца. Моя тайна пылала огнем, горела ослепительным светом и оборотень чувствовал ее жар, видел ее сияние сквозь мою плоть и кровь!

Карпантье крепко сжимал голову руками, будто боялся, что она расколется.

И вдруг он расхохотался зловещим смехом.

– Граф Жюлиан ухаживает за моей дочерью! Граф Жюлиан назначает мне встречу! Он – мертвец, у него на кладбище – могила, а в городе – квартира...

Винсент ненадолго замолчал, уставившись на Ирен горящим взором.

– Кто же он, в конце концов? – через минуту воскликнул Карпантье. – Ты мне можешь сказать, кто он? Кто лежит под надгробным камнем, на котором написано: «полковник Боццо-Корона»?

Ирен не ответила.

Оба молчали. Но вдруг отец и дочь насторожились, услышав в воцарившейся тишине неясный шум, донесшийся снаружи.

С первых минут их свидания вокруг было очень тихо; ни звука не долетало с Грушевой улицы, немо было и кладбище за оградой.

Но уже тогда, когда Винсент Карпантье заговорил о могиле полковника, ветер донес басовитый лай дога, который, видимо, бегал меж надгробий.

В следующий миг зашелестела листва и заскрипел песок.

Не слишком громко, но и не очень тихо мужской голос произнес слова, которые отчетливо прозвучали в ночи:

– Это лает Богатырь; видно, идиот Симилор и его упустил.

Ирен бросилась к окну.

На ходу она задула свечу, и комната погрузилась во мрак.

Винсент хотел было заговорить, но Ирен, почувствовав это, шепнула:

– Ради спасения наших жизней, вашей и моей, умоляю вас, отец, молчите!

Лай приближался.

Прижавшись к стеклу, Ирен разглядела в неверном свете луны, прятавшейся за облаками, тени, которые суетились вокруг могилы.

И голос, на этот раз очень тихо, произнес:

– В окне итальянца горел свет. Его погасили. Нам надо быть осторожнее!

Винсенту удалось подняться на ноги.

– Что это, девочка моя? Что же это такое? – растерянно пробормотал он.

– Не знаю, – ответила Ирен. – Но, возможно, мы скоро сумеем получить ответ на ваш вопрос.

– Какой вопрос? – удивился Карпантье.

– Вам было интересно, кого же похоронили под видом усопшего полковника Боццо-Короны... – напомнила девушка. – Но тише! Послушаем!

Лай, звучавший теперь очень громко, становился все яростнее.

– Двадцать луидоров тому, кто уймет собаку, – воскликнул человек, топтавшийся у могилы.

Ему ответили:

– Робло и Зефир – у креста на развилке. У них с собой все, что нужно.

– А сторожа? – осведомился тот, кто обещал двадцать луидоров.

– Они крепко спят, – хихикнул его собеседник. – Робло собственноручно сварил им на ночь грог.

– Робло... – повторил Винсент, стоявший теперь рядом с дочерью. – А ты помнишь моего великолепного датского дога, который так любил тебя? Нашего Цезаря?

– А вашего последнего камердинера звали Робло, не так ли, отец? – медленно проговорила Ирен.

– Да, первого моего убийцу... – начал было Карпантье.

Но закончить он не смог. Отчаянный лай собаки, раздававшийся все ближе и ближе, перешел сперва в долгий вой, а потом в жалобный визг.

– Конец Богатырю, – произнес тенорок на кладбище. – Героическая смерть на поле брани.

А голос, который недавно требовал, чтобы кто-нибудь унял собаку, теперь добавил:

– У этого Робло положительно талант. И хорошо, что мы наняли Зефира.

Ирен ловила каждое слово, да и как было не ловить, столь внезапно погрузившись в океан каких-то жутких тайн?

Происходящее на кладбище вдруг вернуло мысли девушки к графине Маргарите де Клар, которую Ирен оставила у себя в комнате.

Не было никаких сомнений: графиня заняла место Ирен для того, чтобы тоже все видеть и слышать.

На секунду луна, выглянув из-за туч, залила окрестности ослепительно-белым светом.

Теперь без труда можно было рассмотреть могилу полковника. Возле нее не было ни души. Однако ветки соседних кустов качались...

Ирен мигом отскочила от окна и увлекла за собой отца.

Винсент был совершенно спокоен. Казалось, события на кладбище весьма заинтриговали его. Похоже, они его даже забавляли.

– Интересно, за каким чертом они собираются раскурочить пустую могилу? – бормотал Карпантье. – Нет, право же, очень любопытно...

– А она пустая? – вслух подумала Ирен.

Винсент посмотрел на дочь, стоявшую в зыбком свете, едва пробивавшемся сквозь стекло, и вдруг отступил на шаг, точно пораженный в самое сердце внезапно мелькнувшей догадкой.

– Неужели ты считаешь, – спросил он голосом, прерывающимся от нахлынувшего волнения, – неужели у тебя есть основания полагать, что сокровища там? Что они в могиле?

И, прежде чем Ирен успела ответить, Винсент добавил:

– Нет, нет, нет! Есть другое куда более подходящее место! Если бы ты видела, как там все устроено! Оно снится мне каждую ночь, и не по одному, а по двадцать раз! Это тоже склеп, а вернее, часовня, прекрасная часовня. В ней есть величие, которое возвышает душу, будто мысль о Господе Боге. Этот храм совсем маленький – и в то же время огромный, словно целый мир. Ах, доченька, доченька, какая ты счастливая – или несчастная: душу твою не сжигает мечта о богатстве!

Ирен печально улыбнулась.

– Для чего мне все это золото? Чем оно мне поможет? – прошептала она. – Сердце мое обманулось. Я презираю того, кто любил меня... и кого, кажется, любила я...

– Любить, любовь, – воскликнул Винсент, пожимая плечами, – тоже мне занятие!

Но он тут же замолчал, однако вскоре заговорил вновь.

– Ну, конечно, ты права. Это нужно Ренье. Он славный малый. Я тоже когда-то любил. Но любовь умирает, и после нее остаются лишь слезы. Золото бессмертно. Послушай! Женщина не может устоять перед демоном. Мужчина, который пленил твое сердце, – демон золота. Он стремился не к тебе, а ко мне. Это меня он искал. Но и во мне есть что-то сверхчеловеческое, раз я сумел избежать гибели. Меня спасло чудо – нет, десять, двадцать чудес!

Эту сверхчеловеческую силу дало мне золото. Я увидел его, и оно завладело моей душой. Демон боится меня, и он прав. Только я, один-единственный в целом мире, могу погубить его, похоронив под грудами его собственных сокровищ...

– О-о, – продолжал Винсент с оглушительным смехом, – я трудился месяцы, годы, читая старинные книги, где говорится о перегонных кубах, тигелях и ретортах, в которых черный свинец становится желтым, словно солнечный луч.

Мало этого! В ненавистной тьме, в тесном коридоре шахты, дробя уголь своей киркой, я изучал другую книгу – книгу собственных мыслей. И я придумал – слушай меня внимательно – придумал, как спрятать все сокровища мира у себя под мышкой. Посмотри на меня! Неужели ты полагаешь, что можно убить человека, защищенного всем золотом мира?!

Но Ирен больше не слушала отца. Тупая покорность овладела ею. Девушка ждала какого-то страшного несчастья, но не имела сил ни защищаться, ни бежать от грозящей ей неведомой беды.

Ирен подошла ко второму окну, которое было расположено напротив окна ее комнаты. Девушка увидела, что в ее собственном жилище темно...

Винсент последовал за дочерью. Он положил ей руки на плечи и продолжал говорить, однако речь его становилась все более нечленораздельной, словно хмель утяжелил и сделал неповоротливым его язык.

– Сколько ты хочешь получить в приданое? Мы ведь больше не увидимся, когда я стану хозяином сокровищ. Я исчезну. Меня не будет ни в раю, ни в аду. Я буду в золоте. Сколько ты хочешь? Я отправляюсь этой же ночью, сейчас, немедленно – и буду черпать из неистощимого источника, как черпают из океана. Так сколько ты хочешь?

– Отец, – ответила Ирен, – с кладбища больше не доносится ни звука... Тот, кого вы зовете демоном, сейчас вернется...

Винсент вздрогнул всем телом; можно было подумать, что чья-то грубая рука стащила Карпантье с небес на землю.

– Да, да, – пробормотал он, – мы же у него, мы же в ловушке. Ну так пойдем. Проводи меня к себе в комнату.

– Я не могу этого сделать, отец, – покачала головой Ирен.

– Почему? – удивился Винсент.

Коротко и не называя никаких имен, девушка рассказала о странной просьбе одной из своих знатных заказчиц, которая одолжила у Ирен комнату на эту ночь.

Винсент слушал очень внимательно; Ирен же продолжала:

– Но я могу предложить вам другое убежище. Графиня, о которой я вам говорю, знает вас; именно она приютила Ренье, которого преследовал враг, а враг у вас общий. Эта дама заинтересована в вас. Она щедро расточает свои милости и будет охранять вас, как охраняет Ренье и меня.

– Похоже на скрип открывающейся решетки, – перебил дочь Винсент Карпантье, приближаясь к окну, выходившему на Пер-Лашез. – Щедра на милости, говоришь? И хочет меня охранять?

Огромная туча затянула все небо; земля погрузилась во тьму.

Однако и во мраке можно было различить две-три тени, которые суетились вокруг могилы. Решетчатая дверца склепа, повернувшись на петлях, скрипнула во второй раз.

На секунду мелькнул красноватый свет, который изволила заметить и госпожа графиня; ей показалось, будто кто-то спустился в склеп; вскоре огонек мигнул, поднимаясь, и тут же исчез.

– Как зовут твою графиню? – спросил Винсент, и голос его на этот раз звучал твердо и отчетливо.

– Госпожа Маргарита де Клар, – ответила Ирен. Один из мужчин на кладбище проговорил:

– За окном итальянца кто-то есть. Голову даю на отсечение.

Винсент схватил дочь за руку.

– Я так и думал, – с той же твердостью сказал он. – Мы окружены Черными Мантиями. Ты знаешь в этом доме хоть одного человека, у которого могла бы попросить: убежища?

Ирен отрицательно покачала головой.

– Я живу одна, – ответила она. – Я никогда ни с кем, не заговаривала... О, отец, неужели графини де Клар нужно бояться точно так же, как господина Мора?

– Ее нужно бояться еще больше, – решительно заявил Винсент.

– Но ведь она – его смертельный враг, – изумилась Ирен. – Ах, отец, бедный мой отец, если бы вы только знали, в каком я страшном смятении. Я знаю, я чувствую, что мы стоим на краю бездны, но ничего не могу понять. И муки мои не передать словами.

Винсент холодно сообщил:

– Именно так чувствуешь себя, сходя с ума. Я это пережил. Но не потерял рассудка. Я отлично разбираюсь в том, что делается вокруг. С одной стороны, здесь мельтешат «Охотники за Сокровищами»; эти люди ищут и будут искать до скончания века; с другой стороны – затаился демон, он прячется даже за спиной у смерти, только бы не погибнуть. Один против тысячи – демон все равно победит.

– Посмотрите, отец, – сказала Ирен, – вон они перелезают через кладбищенскую стену.

Винсент поглядел в окно и шепнул:

– Интересно, что они нашли в гробу?

– Они придут сюда через несколько секунд, отец, – напомнила девушка.

– Госпожа графиня будет, без сомнения, рада повидать старинного приятеля вроде меня, – заявил Винсент Карпантье, которому по-прежнему не изменяло хладнокровие. – Я знавал ее, когда ее звали в Латинском квартале Маргаритой Бургундской. Она убила тогда не одного Буридана. Да, мне все ясно. Они вьются вокруг тебя, но им нужен я, а не ты. Я – тайна. Они хотят завладеть мной: один – для того, чтобы похоронить свой секрет глубоко в земле, другие – чтобы найти ответ на мучающий их вопрос.

Карпантье тихонечко потер руки и продолжал:

– Мне одному грозит опасность. С тобой им нечего делать.

– Я не оставлю вас, – вскричала Ирен.

– Ну, ну, ну, – произнес Винсент, – все это громкие слова! У меня есть важное дело, ты мне будешь только мешать. Ах, демон, демон! Как он заставил их всех суетиться! Но меня он бегать не заставит!

Винсент сам зажег свечу со словами:

– Я хочу написать королевскому прокурору и сообщить ему об их делишках. Я составлю целый реестр! Мне известны имена всех этих людей!

В дрожащем свете свечи Ирен увидела, что глаза отца вновь бессмысленно блуждают по комнате. В душе своей девушка почувствовала безысходное отчаяние.

«А не закричать ли "пожар!"? – подумала Ирен. – Только бы поднять на ноги весь дом...»

На кладбище никого больше не было видно; оттуда не доносилось ни звука.

Винсент продолжал рассуждать все с тем же незыблемым спокойствием:

– Он? Для чего я стану о нем беспокоиться? Ренье убьет его: такова судьба. Как? Это ведомо одному Богу.

Ирен, молитвенно сложив руки, вскричала:

– Ренье! Я забыла о Ренье, отец! Он в особняке этой дамы. Он защитит нас! Он спасет тебя, я уверена!

Вокруг сумасшедшего все приобретает оттенок безумия: Ирен заторопилась к двери, словно особняк де Клар был отсюда в нескольких шагах.