Поль Феваль
Роковое наследство

Винсент остановил ее.

– Я не желаю звать Ренье, – произнес он властно. – Он придет сам, поскольку такова судьба. Будем же разумны и поговорим спокойно. Мне все ясно. У меня – важное дело. Ты мне мешаешь, я хочу избавиться от тебя. Почему бы тебе не пойти и не подождать меня в каком-нибудь храме?

– В такой час, отец? – изумилась Ирен.

– Да, правда, сейчас они все закрыты, – спохватился Карпантье. – И кафе тоже. А полицейский пост неподалеку отсюда? Впрочем, тебе не захочется оказаться в обществе солдат... К кому же обратиться? Есть ведь еще кто-то, только я вдруг позабыл... Да, вспомнил! Мать Мария Благодатная, где она? Ты знаешь?

– У себя в монастыре, – ответила Ирен, настороженно прислушиваясь к шуму, который почудился ей в коридоре.

В любом шорохе она слышала звук шагов.

– А где ее монастырь? – спросил Винсент. – Далеко отсюда?

– На улице Терезы, – откликнулась девушка. Карпантье не мог скрыть своего изумления.

– На улице Терезы? – переспросил он. – В мое время там не было никакого монастыря.

– Монастырь основали в доме, когда-то принадлежавшем полковнику, – объяснила Ирен.

Винсент вдруг захлопал в ладоши и вскричал с явным облегчением:

– В добрый час! Мне все ясно! Ничего не изменилось. Та же душа в том же теле! Мы уходим. Отправляйся, куда хочешь, девочка моя. Я больше не боюсь за тебя. Если понадобится, они спасут тебя ценой собственной жизни!.. В их глазах ты стоишь сотни миллионов. А у меня – важное дело. И эта ночь, возможно, последняя.

Карпантье резко отстранил дочь, взял в руку пистолет и решительно толкнул дверь.

– Я запрещаю тебе следовать за мной, – сурово проговорил Винсент. – Находиться рядом со мной опасно. Они собираются убить меня!

С этими словами Карпантье исчез в коридоре, оставив растерянную Ирен в полном отчаянии.

Сердце девушки сковал ужас. Она испытывала страх не только за свою собственную судьбу...

Невольно и даже не отдавая себе отчета в своих мыслях, она прикидывала, сколько времени понадобится для того, чтобы спуститься по Грушевой улице, свернуть на бульвар и подняться по улице Отходящих.

Люди с кладбища, должно быть, уже стоят внизу, преграждая путь Винсенту Карпантье.

Ирен не могла сказать, что обдумывает ситуацию, ибо чувствовала лишь смятение и отчаяние, но из хаоса обрывочных мыслей вдруг всплыло отчетливое имя: Ренье.

Девушка призывала Ренье всей своей душой, всем трепещущим сердцем. Этой ночью пелена спала с ее глаз.

Туман, окутывавший Ирен, развеялся; и ей казалось, что произошло это не час назад, а давным-давно. Да существовал ли этот туман вообще? Девушка даже не могла поверить, что когда-то он застилал ей свет.

Теперь Ирен и бледного обольстителя, смутившего ее детский разум, разделяла пропасть. Девушка разочаровалась в нем; да она никогда и не верила этому человеку. Но сейчас Ирен мучили угрызения совести.

Она ненавидела и любила со всем пылом, присущим ее страстной натуре.

Будто наяву видела Ирен и того, кого любила, и того, кого ненавидела; Ренье и графа Жюлиана – близнецов по сходству, сына и отца по годам...

Мысли эти заняли даже не минуту – считанные доли секунды.

Образы двух мужчин пронеслись перед внутренним взором Ирен с быстротой молнии.

И осталось одно только имя: Ренье! Ренье!

Ренье – первое воспоминание детства; именно о Ренье отец сказал ей: он любил тебя, как никто и никогда тебя не полюбит.

Девушка вновь видела перед собой ласковую улыбку, с которой ее прекрасный друг склонялся над ее колыбелью, вновь чувствовала, как он носит ее, крошку Ирен, на руках и разговаривает с ней, словно с маленькой женщиной, – с такой нежной добротой и горделивой мужественностью! О Ренье! Ренье! Брат и нареченный! Сердце и душа прошлых дней несчастной Ирен!

Есть ли бальзамы для сердца? И можно ли дать сердцу опиума, болеутоляющего опиума, чтобы погрузить его в целительный сон?

Ах, если бы Ренье оказался здесь, Ирен на коленях умоляла бы его о прощении!

Шаги отца, довольно громко звучавшие в коридоре, стали тише, когда Винсент свернул за угол.

Ирен, чувствуя, что должна, что обязана принять решение, шагнула к двери.

В этот миг Винсент заговорил, возвысив голос; тон его был мрачным и угрожающим.

– Кто здесь? Я вооружен! В каждой руке у меня по пистолету! Если вы хотите преградить мне дорогу, вас ждет смерть!

Ему ответил другой голос, заставивший затрепетать взволнованное сердце Ирен:

– Это вы, отец? А где она?

И девушка, обезумев от радости, бросилась вперед с криком:

– Ренье! Благодарю Тебя, Господи! Это Ренье! Мой Ренье!

XX
ГОСПОЖА КАНАДА ИДЕТ ПО СЛЕДУ

Это и в самом деле был Ренье, с которым Винсент Карпантье столкнулся за поворотом коридора. Юноша стоял возле двери Ирен; эта дверь выходила прямо на лестницу. Он постучал три или четыре раза, но не получил ответа и уже наклонился, как человек, собиравшийся приложить ухо к замочной скважине, чтобы послушать, что же творится внутри.

Вооруженный пистолетом Винсент узнал Ренье только тогда, когда тот выпрямился. Тут Карпантье не без юмора поприветствовал молодого человека.

– Гляди-ка, гляди, да это, оказывается, ты, мой мальчик! – воскликнул Винсент. – Добрый вечер! Как дела? Ты явился весьма кстати, ты займешься нашей малышкой. Она слегка чокнулась, понимаешь. Это у нас семейное. Посторонись, дай мне пройти. У меня важное дело, и я очень спешу.

Ирен обвила руками шею Ренье и шептала:

– Прости меня, прости, я и правда обезумела. Не оставляй отца. Нам всем грозит смертельная опасность.

Радость лишает человека сил точно так же, как и горе. Ренье пошатнулся, когда Ирен поцеловала его.

– Вы под моей защитой, Ирен, – сказал юноша. – Не проходит ночи, чтобы я не сторожил ваше жилище. И сегодня я все видел, все слышал.

– Ну, будет, будет! – прервал его Винсент. – Об этом мы знаем побольше тебя. Я предпочел бы, чтобы ты туда не совался, потому что... потому что... впрочем, неважно. Когда мы были в Италии, твоя добрая матушка, заболев, провела у нас в доме несколько дней. Моя жена, святое создание, научила ее молиться Богу. В горячечном бреду твоя несчастная мать говорила нам странные вещи и, когда упоминала твоего отца, всегда кричала: демон! Что не мешает тебе быть ангелом. Поцелуй меня, если хочешь, и дай пройти.

Ирен вступила в разговор.

– Что ты узнал, мой Ренье? – дрожащим голосом спросила она. – Умоляю тебя, не оставляй отца! Он собрался отправиться за сокровищами...

И тут же девушка громко вскрикнула, поскольку Винсент пребольно схватил ее за руку, желая заставить дочь замолчать.

– Никогда не произноси этого слова! – прошипел он. – Бог испепеляет своих детей, дерзнувших коснуться святыни! Это моя святыня. И не смей покушаться на нее!

– Те тоже говорят о сокровищах, спрятанных под стеной кладбища, – пробормотал Ренье. – Это слово то и дело звучит в ночи...

На лестнице низкий приглушенный голос произнес:

– Они приближаются! Погаси свет, господин Канада.

– Я пройду по их трупам! – вскричал Винсент, вскидывая пистолет. – Сколько их? Сотня? Тысяча? Расступитесь, освободите место! Или этой ночью, или никогда!

Он яростно оттолкнул Ирен, которая судорожно цеплялась за его рукав, и занес стиснутый кулак над головойРенье...

– Кто там еще? – спросил все тот же грубый голос с лестницы. – Ты что, не один, Канада?

Эшалот – а мы вынуждены внезапно обнаружить его присутствие, но ведь никто и не сомневался, что он стоял рядом с нашими героями на площадке, – так вот Эшалот спокойно ответил:

– Не беспокойся, Леокадия, но веди себя осторожно. Тут все знакомые: малышка-вышивальщица из квартиры напротив, мой давний приятель господин Ренье – художник с Западной улицы, о его неприятностях с шевалье Мора я тебе рассказывал. И господин Карпантье, бывший архитектор, который слегка свихнулся из-за своих бед и несчастий. Иди-ка погляди. Я крепко держу его.

С этими словами Эшалот стальными руками обхватил Карпантье со спины поперек туловища. Винсент отчаянно защищался.

А Эшалот продолжал говорить все с тем же спокойным и ласковым тоном, хотя руки достойного супруга госпожи Канады сжимали Карпантье в железных объятиях.

– Так вот, молодой человек и мадемуазель Ирен, мы по-дружески предлагаем вам приют, пока вы не выпутаетесь из той опасной истории, в которую попали и о которой я узнал, подслушивая – ради вас самих – под дверью с семи часов вечера до этой минуты. Честно скажу, что поясница у меня просто разламывается. Так прошу вас, окажите любезность и пожалуйте в дом госпожи Канада, моей дражайшей жены, чьим законным супругом я и являюсь, нося ту же фамилию – господин Канада.

– И входите побыстрее, – поторопила бывшая укротительница, перескакивая через последние ступеньки. – Вся шайка уже топчется на крыльце. Черт побери! Какие мерзавцы! Но я не в первый раз сражаюсь с этими чудовищами, вырывая у них из лап невинных людей!

Винсент, затихший в мощных объятиях Эшалота, больше не сопротивлялся и позволил подвести себя к двери. Ренье сказал:

– А я ведь узнал вас, дружище, вы – Эшалот, мой бывший натурщик.

– Совершенно верно, а теперь, после женитьбы – мирный рантье. Как у вас дела?

– Эшалот – замечательный человек, – вступила в разговор Ирен, – мы можем смело воспользоваться его гостеприимством.

– Предложенным к тому же с разрешения моей достопочтенной супруги, – подхватил Эшалот, открывая ногой дверь своей квартирки. – Здесь, у нас, вы в полной безопасности и можете вскричать: «Благодарим Тебя, Господи! Мы спасены! Мы спасены!» – как восклицают в театре.

И Эшалот первым переступил порог, продолжая крепко прижимать к себе Винсента.

Укротительница вихрем влетела следом, втолкнув в комнату Ирен и Ренье и захлопнув за собой дверь.

Леокадия с удовольствием бы заговорила и произнесла бы целую речь, но не могла сказать ни слова: слишком запыхалась. Она бежала со всех ног от самой Грушевой улицы.

– Все, кто здесь находится, – только и сумела произнести госпожа Канада, – в полной безопасности, словно в храме, огражденные стенами семейного дома и правами законного супружества. Никто не смеет войти сюда, даже полиция и судебные власти.

И достойная дама величественно опустилась в кресло, которое жалобно заскрипело под ее тяжестью.

– Прислушайтесь, – внезапно сказала Леокадия, откидываясь на спинку, – они уже на площадке.

Все покорно прислушались, включая и Винсента, который вновь принялся лягаться.

Эшалот тихонько шепнул ему на ушко:

– Спокойно, господин архитектор! Потерпите хотя бы минуток пять, а иначе мне придется придушить вас для вашего собственного блага.

– Они его и ищут, – шепнула мадам Канада. – Тс-с! В тишине, сразу воцарившейся после этой команды, стало слышно, как несколько человек крадучись идут по площадке.

Один голос произнес:

– Комната итальянца в глубине коридора. Второй добавил:

– Где-то тут должна быть вышивальщица. Кучер ее не видел.

– Кучер вполне мог и задремать у себя на козлах, – буркнул первый.

– Сам черт нас водит, не иначе! – вздохнул второй. Вновь послышались осторожные шаги.

Затем зазвучали новые голоса. Один сказал:

– Ну что? Старичок-то воскрес?

– Маргарита, Самюэль и Принц видели его собственными глазами, – откликнулся другой. – Он насмешливо смотрел на тех, кто приподнял крышку его гроба.

– И что же под ней нашли? – заинтересовался первый. Больше из коридора не донеслось ни слова. Мужчины, говорившие о старике, видимо, замыкали шествие, потому что смолк и шум шагов.

Когда стало совсем тихо, госпожа Канада повторила:

– Да. И что же нашли под крышкой гроба? Немного пепла, наверное, горсточку серы и не знаю уж, что еще. Вампиров хорони не хорони – все без толку.

– Я тоже, – прошептал Винсент Карпантье, – тоже видел его. Я не сомневаюсь, что это был он!

– Ну-ну, и что же, мил-человек? – подбодрил архитектора Эшалот, по-прежнему крепко державший его поперек туловища. – Мы вас слушаем. Но Винсент ничего не ответил.

Бывшая укротительница жестом, скорее присущим мужчине, чиркнула спичкой о подошву своего башмака и зажгла свечу. Шандал озарил редкостную обстановку этого жилища, которое мы уже имели честь описывать. Но на этот раз супружеская постель была в порядке.

Зато в корыте, которое служило колыбелью юному Саладену, незаконнорожденному сыну Симилора, лежала груда тряпья; из-под нее выглядывало бледное и мрачное личико уснувшего мальчугана.

Именно на него и устремил свой взгляд Эшалот, как только вспыхнул огонек свечи.

Возле укротительницы, сидевшей в кресле у камина, стояли Ирен и Ренье, держась за руки.

Эшалот наконец отпустил Винсента Карпантье, и тот оперся обеими руками о стол, словно изнемог от тяжких трудов.

– Не желаете ли перекусить? – светским тоном поинтересовалась госпожа Канада. – Вы здесь у честных людей. У нас все попросту. Похоже, что архитектору, как вы его называете, слегка не по себе. Стаканчик вина приведет его в чувство.

Эшалот налил вина, но Винсент наотрез отказался пить.

– Тогда поднеси мне, – скомандовала Леокадия. – Я с удовольствием отхлебну глоток.

Она одним махом осушила стакан и с шумом выдохнула воздух.

– Ну вот и полегчало, – объявила укротительница. – У меня покладистый характер, вот только желудку моему вредно поститься, он к этому не привык. Угости молодых людей, господин Канада! Мы оказались в чрезвычайной ситуации, надо многое обсудить... Среди нас – юноша и девушка. Они похожи на двух голубков. Глядя на них, я вспоминаю другую парочку, а, Канада? Те влюбленные были так же красивы и добродетельны, как и эти. Им тоже угрожала таинственная опасность, которая лишь усиливала их очарование. Я говорю о милых моих Морисе и Валентине...

– Сударыня... – начала было Ирен.

– Вы хотите поблагодарить меня? – прервала ее добрая женщина. – В этом нет никакой необходимости. Какие церемонии могут быть между соседями по лестничной площадке! Когда мы будем чаще встречаться и получше узнаем друг друга, вы поймете, что мы – артисты, художественные натуры. Люди с тонкими чувствами, хотя мой муж и служил когда-то в аптеке. Мы как раз обсуждали сегодня все эти дела... После обеда, по-семейному... Видите ли, господин Канада мне признался, что служил когда-то мерзавцу-итальянцу, не подозревая, естественно, о его гнусности. Устроив мужу хорошенькую выволочку – а как законная жена я имею нa это полное право, – я сказала ему: «Все это нам знакомо. Из-за другой гнусности я заперла на ключ свое заведение, а оно у меня было великолепным, и рисковала собственной шкурой ради спасения молодого человека, который был мне дорог, и ради счастья его невесты. Их обоих преследовали змеи и гады из славной компании, знавшей ответ на вопрос: «Будет ли завтра день?», они же Черные Мантии...» Что он там все бормочет, ваш старичок? Вид у него неважный...

Винсент уронил голову на стол, и Ирен хлопотала вокруг отца, стараясь устроить его поудобнее.

– Он бормочет себе под нос, – ответил Эшалот. – У меня есть дело, говорит, у меня есть дело...

– У нас тоже, – подхватила госпожа Канада, – у нас тоже есть дело. И не желая никому навязывать своего мнения, я все-таки прошу красавицу-барышню и ее художника слушать меня внимательно, поскольку речь идет о них и господине Винсенте. С четверть часа мы с мужем толковали о том о сем, ни во что непосредственно не ввязываясь... Однако я сказала, что после того, как мы вырвались из лап ужасных злодеев и уберегли невинных детей, наша честь обязывает нас вновь ринуться в пучину той же опасности. На что Эшалот, мой супруг, мне ответил: «Мы с тобой – будто жители океанских островов: бросаемся в воду всякий раз, когда кто-то тонет!»

Ну, стало быть, договорились. Одним словом, стемнело, мы уложили спать нашего сиротку Саладена, вон он посапывает там в корыте, и, хотя известно нам было немногое, мы чувствовали: этой ночью запахнет порохом! Так подсказывало нам сердце. Я уж совсем было собралась пойти к мадемуазель Ирен и спросить ее напрямик, откуда ждать напасти, но господин Канада меня отговорил. Девушка, мол, знает не больше твоего. И вот мы слышим, что в дверь комнаты мадемуазель Ирен стучат. «Это шевалье Мора, – шепчет мне Эшалот. – Он заходит к ней каждый вечер». Я чуть заглянула в щелочку – рассмотреть, что за птица. И кого же вижу? Графиню де Клар! Особу очень даже хорошо мне известную! Ну, стало быть, нечего и думать ложиться спать. Я и говорю господину Канаде: «Помнишь господина Гонрекена-Вояку, как он всегда говорил: «Оружие наготове! Припасы на дневной переход!» Это наш случай. Приготовим оружие, мешок за плечи и в поход!» Вы меня слушаете, соседушка?

Ирен усадила отца на стул и смотрела на него с большим беспокойством.

– Я слушаю вас, сударыня, – ответила она.

– А я тем более, – подхватил Ренье, который был очень увлечен рассказом.

– Ну, так слушайте! Вы сейчас поймете, что говорю я не зря. Во-первых, я поручила Эшалоту, у которого слух очень тонкий, послушать, что там говорится у мадемуазель Ирен, чтобы быть хоть немного в курсе событий. А сама я отправилась посмотреть, что происходит вокруг дома. Почему? Да потому, что Маргарита сразу же заявила о желании позаимствовать комнату Ирен, и я тут же поняла, что готовится серьезное дело. Я вышла. Во дворе ни души, на улице тоже. Зато по соседству, в кабачке «Свидание», сидят два голубчика, которые стоят целой кучи новостей: господин Кокотт и господин Пиклюс. А чуть подальше – Симилор, непутевый папочка нашего сиротки Саладена, король негодяев, в обществе некоего Робло...

Винсент вздрогнул, услышав имя Робло, и беспокойно огляделся вокруг.

– Не волнуйтесь, сударь, – посоветовал ему Эшалот, садясь рядом с ним и беря, на всякий случай, обе его руки в свои. – Однако же умеет рассказывать моя жена, талант, да и только!

Бывшая укротительница продолжала:

– А дальше на Грушевой улице, вдоль всего кладбища, всякие личности снуют... Да, забыла вам сказать, что возле двери нашего дома стояла карета, и очень красивая, а на козлах я увидела бывшего кучера полковника... я его узнала...

– Джован-Баттиста! – прошептал Винсент. – Я тоже его узнал. Голова, значит, у меня в порядке.

– Тем лучше для вас, господин Карпантье, она может вам пригодится. Ваше самое большое несчастье в том, что вы слишком много знаете, поэтому лучше бы вам сидеть в вашей угольной норе. Не со вчерашнего дня известно, что Отец-Благодетель вроде Вечного Жида – умереть не может. Но вот он умер. Берегись! Спасайся кто может! Я таких покойников больше смерти боюсь! Он решил сжить вас со свету, чтобы никто не знал его тайны. Терпения ему не занимать. Он крутился рядом с вашей дочерью не месяцы, а годы... И она по своей наивности помогла ему расставить ловушку... Что до остальных «Охотников за Сокровищами», то нетрудно догадаться, что они задумали с вами сделать примерно то же, что сделали этой ночью с могилой – выпотрошить, чтобы увидеть, что вы там прячете внутри. Винсент серьезно кивнул и сказал:

– Вы все правильно говорите, голубушка. Я думаю точно так же.

– Благодарю вас. Однако вы могли бы обращаться ко мне «мадам Канада». Впрочем, продолжим. Я, конечно, не худышка, но когда нужно, хоть в игольное ушко пролезу...

– Ловчее моей жены не найти, – восхитился Эшалот.

– Каждый делает, что может. Пришлось послушать в одном углу, понюхать в другом. Я не мешала этим мужланам посмеиваться над собой, пусть думают, что бабенка клюкнула лишнего.

Ясное дело, я не совалась к Пиклюсу, Кокотту и тем, кто приходил в мой балаган на ярмарке.

В общем, я разобралась в их кладбищенских махинациях – они собирались вскрыть могилу. Сторожей уже подкупили, а собакам щедрой рукой подсыпали отраву, так что завтра утром собачьи трупы будут валяться по всему кладбищу.

Ну да ладно. Мне страсть как хотелось попасть на кладбище, и я бродила и бродила по Грушевой улице, где за все это время не встретила ни одной живой души.

– Не хотите ли подняться ко мне, матушка Лампион? – спросил меня вдруг какой-то бездельник, который сидел верхом на кладбищенской стене.

– Значит, на кладбище настал день? – очень кстати спросила я.

Хочу уточнить, что особа, которую называют Королева Лампион, работает барменшей в кабачке «Срезанный колос», куда ходит публика, имеющая отношение к Черным Мантиям.

И хоть не больно лестно, что тебя принимают за такую дрянь и ничтожество, я все же ответила:

– Не отказалась бы, если б ворота были открыты. Оказалось, что этот бездельник и работает в качестве ворот, поднимая и ставя лестницу то с одной стороны кладбищенской стены, то с другой, в зависимости от того, нужно ли кому-то войти или выйти.

Пока он подтягивал лестницу, что стояла по ту сторону стены, я занялась своим туалетом – разлохматила себе как следует волосы и сделала побольше декольте.

Хорошо, что щеки у меня румяные, как у этой Лампион из «Срезанного колоса».

Паренек спустил лестницу, и я стала на нее взбираться, немного постанывая, потому что Лампион страдает ревматизмом и, как мне кажется, залезать на лестницы ей нелегко.

– Мне бы хоть маленький стаканчик в награду за труды, – проговорил парень на стене.

– Ах, как же я не догадалась, – запричитала я. – Моя бутылка осталась в «Срезанном колосе»! Но я поднесу тебе два стаканчика, как только насмотрюсь вдоволь.

Луну как раз закрыла огромная туча, и стало вокруг темно, как в погребе.

– Утром меня угостите, когда маленько в себя придете, – сказал мне малый.

Я перелезла через стену, спустилась по другую сторону и пошла прямиком к деревьям, которые окружали могилу. Там рос большой кипарис, и я спряталась за него.

Рядом разговаривали. Я-то думала, что Маргарита сидит в комнате у мадемуазель Ирен, но она, как выяснилось, была на кладбище. И вся эта комедия с вами, дитя мое, преследовала одну-единственную цель – отправить вас в особняк Клар.

Господин Ренье уже находился в особняке – по крайней мере она так думала, – поэтому приняла все меры, чтобы и господина архитектора встретил ее доверенный человек и прямо из дилижанса привез в особняк.

Я выслушала все подробности этого плана, стоя за кипарисом.

Таким образом, вся семья Карпантье должна была разом попасться в ловушку, три рыбки в сети, и «Охотники за Сокровищами» не сомневались, что не мытьем, так катаньем заставят Винсента Карпантье открыть им тайну сокровищ.

Винсент нахмурил брови и прошептал:

– Я ничего не знаю. Никаких сокровищ не существует.

– Вот это да! – воскликнула госпожа Канада. – И сумасшедшие, бывает, берутся за ум. Вы совершенно правы, господин Карпантье, не стоит распускать язык.

Она вдруг замолчала и стала прислушиваться. Звуки шагов вновь послышались на лестничной площадке.

– Куда, черт побери, он мог подеваться? – произнес недовольный голос. – В его комнате никого нет!

– Это голос доктора Самюэля, – тихонько шепнула бывшая укротительница.

И тот же голос, уже прямо напротив двери, спросил:

– А здесь кто живет?

– Муж и жена Канада, – ответили ему. Вновь раздались шаги, но вскоре стихли.

– Наш квартал не хуже других, – вновь заговорила укротительница, убедившись, что на площадке никого нет, – но полиция далековато, и поэтому, как только стемнеет, всякий сброд считает себя здесь хозяином. Я уверена, что негодяев этих у нас по темным закоулкам, будто мух... Что он там говорит?

Последний вопрос был обращен к Эшалоту, потому что Винсент что-то тихо-тихо пробормотал.

– Я хорошенько не расслышал, – ответил Эшалот, – но, похоже, что-то вроде: «У меня дело, мне надо идти...»

– Он заговаривается, бедняга. Держи его покрепче. А вы, молодые люди, слушайте, я еще не закончила. И осталось мне рассказать вам самое интересное.