Евгений Геннадьевич Колупаев
Гордыня

Полная версия

Пролог

Пролог

Снова равнина и звёздное небо, водная гладь под ногами. Сон снился ему раз за разом, хоть и не каждую ночь, но один и тот же.

– Здесь ты чувствуешь себя лучше, нежели на Земле? – Задал риторический вопрос некто из пустоты. – Твоя душа тянется сюда, ты хочешь покинуть Землю, не так ли?

– Здесь спокойнее. Безмятежность лучше суеты.

– Раньше ты противился самому себе, противился своим желаниям, противился правде о себе, потому что тебя так научили, потому что тебе так сказали, каким ты должен быть. Мир, в котором живёшь, с самого твоего рождения сковывает, обременяет, заставляет лгать самому себе, он не даёт тебе быть собой. И это переживает каждый, ты устал от него, не так ли?

Очередной раз вопросы из пустоты, наскучивающие и раздражающие Незурима.

– Чего ты от меня хочешь? Чтобы я раскаялся во лжи? Чтобы я согласился с тобой? Зачем ты приходишь в моих снах?

– Чего я хочу? Я хочу помочь тебе увидеть то, что ты упорно отказываешься видеть, потому что это сломает тебя, нарушит ориентиры в жизни. Они обманули тебя, заставили солгать себе, они не хотят видеть никого настоящими. Ты борешься не с грехом гордыни внутри, ты борешься с правдой, пытаешься одолеть её ложью. Но свет развеет ложь, она не вечна.

Голос походил на предзнаменования оракула. Звёзды отражались в воде и казалось, что небо повсюду. Мрачная глубина неизведанного окутывает, но на горизонте за плотными тяжёлыми облаками просвечивало нечто. Лучезарный свет, прячущийся за ними, завораживал даже отдельными лучиками света, проникающего всё сильнее.

– Ложь никогда не одолеет ложь. Ты горд, всегда был, всегда будешь. Всегда сам знал это, отрицал, мои предостережения не достигли твоего разума, твоего сердца. Отринуть меня и других ты мог, но отрицать себя вечно невозможно. Ты придёшь к тому, от чего всегда пытался уйти, ибо в какую бы сторону на Земле ты не пошёл, всё равно выйдешь к океану.

– Приду к чему, к греху гордыни? Думаешь, я с чем боролся, на то и напорюсь? Я всегда старался бороться с гордыней. С самого детства меня учили этому. Гордыня – это зло, грех. Где я ошибся, почему я проигрываю в этом сражении? Ты специально издеваешься надо мной, потому что я дал тебе такой повод? – Раздражённо ответил Незурим.

– Ты убил весь свой отряд, сделал это собственными руками.

– Это так важно? Я не вижу в этом ничего важного. Пали они от моей руки, но убил их не я, а их собственный выбор. Им не стоило так поступать.

– Ты так долго лгал себе, что в тот момент правда вырвалась наружу, Незурим. Правда, которую ты так долго пытался не замечать. И сейчас тебе тяжело.

В воздухе повисла пауза, прохлада тянула мурашки по коже Незурима.

– Ты спокоен. – Выдал ему голос. – Тебе всё равно, я вижу это. Всех своих соратников ты перебил один, потому что ты всегда считал себя выше и сильнее. В действительности так и оказалось, иначе ты бы не выжил. Ты не был слеп, когда считал, что ты лучше их, ты ясно видел, что твоя воля сильнее, что ты не изменишь сам себе, даже если на кону будет всё, что у тебя есть. Ты предстал перед одним из главнейших выборов твоей жизни и сделал свой выбор. Ложь или правда? Ты выбрал правду, самостоятельно, осознанно. Путь честности не так прост, как кажется всем, кто воспевает праведность. Порой за ним стоит нечто большее и скоро ты узнаешь, что именно.

– Я много лет провёл во служении Ордену грехоборцев гордыни, во служении Церкви и не увидел ничего достойного. То, что они делают, не похоже на борьбу со злом. – Незурим говорил размеренно, будто рассуждает с собой больше, чем с голосом. – Это больше похоже на слепой фарс и барахтанье в собственных иллюзиях.

– Неужели ты думаешь, что наденешь на себя крестик, вступишь в ряды людей, праздно именующих себя борцами с грехом, и станешь святым? Так, по-твоему, выглядит этот путь? Ты хороший с булавой на перевес, убиваешь плохих одержимых, дробишь черепа еретиков и оккультистов во имя Господа, а в конце вы побеждаете Сатану? – Голос пытался не рассмеяться, пока говорил. – И когда предстанешь перед Страшным судом, скажешь, что, нацепив на себя доспех с булавой, бездумно убивал плохих людей по приказу других людей в рясах во имя Бога? И тебе скажут, да, праведен ты, как и все твои соратники, так и выглядит Рай. Состоит из вам подобных.

– Твои издёвки неуместны. Ты лучше меня знаешь, что я никогда так не думал.

– Да, это правда, но многие твои собратья так думают. Посмотри внимательно на пути праведников. Многие из них прошли через страдания, лишения, боль, унижение и это лишь малая часть. Путь их всегда был тернист и сложен. А награды не было. Не так уж просто быть на хорошей стороне, а ведь было бы удобно.

– Я никогда не рассчитывал на лёгкий путь.

– Порой только такой нетривиальный путь выводит нас к истине. Пути Господа неисповедимы, как ты помнишь. Твои соратники, они тоже сделали свой выбор, их никто не принуждал. В тот момент каждый сделал свой выбор, который привёл каждого из вас к настоящему. Их выбор привёл к окончанию жизненного пути в той крепости, так же он был окончателен в их загробной жизни, они добровольно выбрали ложь, стали одержимыми и погибли, твой выбор повёл тебя дальше. – Рассудительно отвечал некто, будто его познание находится за гранью человеческого понимания мира.

– Асмодей умеет ссорить людей.

– Ты совершил множество столь ужасных вещей. Убивал, предавал своих соратников, за которых был ответственным, лгал себе и другим. А ведь хотелось быть хорошим. И как же так вышло? – Голос выдержал натянутую драматическую паузу. – Теперь ты знаешь. Но мы оба понимаем, что, не пройдя через всё это, ты бы не смог понять, как это получается. Как из сверкающего паладина скатиться до убийцы, одержимого собственным тщеславием. Теперь ты гораздо больше знаешь о лжи, а ведь, казалось, всё столь просто, не правда ли? Не лги другим, будь честным, сражайся во имя Бога, не перечь священнослужителям и старшим. Не возгордись собой, не убивай простой люд и других паладинов. Теперь тебе известно, как так выходит. А теперь скажи, не ушёл ли ты с пути, избранного тобой давным-давно?

– Я лгал себе слишком долго, но я никогда не собирался сдаваться в борьбе со злом. Я всё так же стремлюсь одолеть гордыню. Я помню свою цель всё так же ясно. Я пришёл, чтобы сокрушить Дьявола. И я сокрушу его, пусть даже смерть не остановит меня!

– Кто знает. Может быть твой путь не столь однозначен, как хотелось бы? Мысли о земном тяготят тебя Незурим, ты должен простить себя, прости того, кем ты являешься. Стать великим, избранным, пройдя по лёгкому и пустому пути – невозможно. Избранников судьбы куют в жестокой кузне жизни, закаляя их в тяжёлых испытаниях. Ни один грехоборец не прошёл по простому пути. Их тропы были сложны и неоднозначны, иначе бы они не стали грехоборцами.

– Вряд ли святые отцы Церкви смогут меня простить. – Иронично сказал Незурим.

– Не важно, смогут ли они, важно, сможешь ли ты. Прощение нужно тебе, а не им. Прежде, чем прощать других, нужно научиться прощать себя. Прощение служит освобождением для просящих его, а не тем, у кого просят. Церковь и Орден не научили тебя и твоих побратимов самым важным основам. Ложь начинается с себя, поэтому нельзя лгать в первую очередь себе. С собой нужно быть честным, иначе не сможешь быть честным с другими. Прощать нужно уметь сначала себя, прощать других тогда будет гораздо проще.

Незурим поднял голову вверх перед собой, словно хотел посмотреть на своего собеседника.

– Прощая себя, ты сможешь идти дальше. Оставь свои земные заботы на Земле, здесь им не место. Они заполонили твой разум и душу, тяготы и грехи, ложь, скорбь, вину и сожаления. Посмотри в глубокое звёздное небо над собой, Незурим. За облаками сияет нечто прекрасное, лучи света пробиваются сквозь них всё больше. Прости себя и прими свою сущность, больше нет смысла бороться с собой и лгать. Пришло время отречься от вранья.

Незурим встал, начал идти в сторону света, где из-за облаков струились яркие лучи света.

– Чтобы вместить нечто великое, нужно оставить всё. Оставь прошлое в покое, оставь свои сомнения, оставь чувство долга, ты уже никому ничего не должен, не неси ответа за других, ведь их жизни принадлежат им, а не тебе. Это наша последняя встреча во снах, Незурим. Я не вынесу света, когда облака разойдутся полностью.

Мысли паладина всё больше обращались к свету за облаками и всё меньше он слушал голос, говоривший с ним.

– Сияние всё сильнее, оно всё ближе ко мне, раньше в моих снах его практически не было, с детства здесь вообще не было почти ничего. Ни сияния, ни этого неизвестного голоса. Но чем старше я становился, тем чаще и больше он со мной говорил, тем ярче сияло что-то за облачной завесой, тем ближе оно приближалось ко мне. Я хочу знать, что же там, что так ярко сияет. – Думал он про себя, идя к этому источнику света.

– Ещё рано, Незурим. Уже скоро ты увидишь, все увидят… Возрадуйся же, весь мир в предвкушении следит за тобой, паладин. Финальный акт твоей жизни вот-вот наступит!

– Обязательно возрадуюсь, Гермаил!

– Солнце гордыни сияет там… где нет путей. – Сказав это, через несколько мгновений голос уточнил: «Когда ложь твоей жизни подойдёт к концу». – Продолжил некто с грозной интонацией в конце реплики. – ПРОСНИСЬ!

Глава 1. Незурим Ациатус

Глава I. Незури́м Ациа́тус

Незурим проснулся, вскочив в холодном поту, как от кошмара. Внезапно он почувствовал боль в левой части груди, схватился правой рукой за рёбра, вокруг него шли люди в доспехах. Паладины из Ордена, видно по снаряжению, его собратья, с зажжёнными факелами, но явно не из его отряда. Судя по обмундированию, рядовые паладины. Носили кольчугу, поверх которой было тканевое белое одеяние с изображением герба Ордена – Фиалкой. Кольчужная рубашка была немного ниже пояса, так же были кольчужные чулки и латные наколенники, явно выделявшиеся, потому что колени кольчуга защищала недостаточно хорошо. Так же уплотняли доспех тем же способом и в области локтей. Латные перчатки на руках паладинов служили защитой для рук. Палидины из моего ордена, судя по обмундированию, без грехоборцев. – Мысленно заключил Незурим после пробуждения, оценивая окружающую обстановку. – Но с ними должен быть командор, у него обмундирование отличается. Они носят латный нагрудник с высоким стальным воротником поверх рясы, красивой, с узорами, как у абатов, а под ним ещё латные наголенники и поножи, хоть их и не видно. Хмм, не вижу такого. Возможно, идёт впереди.

Похоже, сам он находился в повозке, которая приходилась по высоте примерно в грудь паладинам, шедшим рядом, слышал позади себя лошадиное ржание и топот копыт. Рядом с ним в повозке лежал нагрудник, который с него был снят. Его туловище было перебинтовано на скорую руку, непрофессионально, судя по болевым ощущениям в левом боку, сломаны рёбра. Травмы головы, ссадины, рваные раны, но всё обработано и перебинтовано. По опыту прошлых сражений очевидно, что он получил серьезные травмы в бою и скорее всего потерял сознание. Всё тело ныло, ноги, поясница и спина. Вокруг царила ночь, безлунная ночь, лишь тёмное небо, затянутое тучами, да так, что не видно звёзд, дорога шла по склону вниз. Справа от Незурима был относительно крутой склон с деревьями, уходивший вверх, слева от него был край дороги и уходившее вниз продолжение склона с деревьями. В горле была сухость, Незурим чувствовал лёгкий жар, очевидно, из-за полученной травмы. – Продолжал попытку сориентироваться в происходящем Незурим, анализируя всё, что замечал. За годы миссий, на которые он посылался Церковью, у него вошло в привычку быть настороже, возможно только поэтому он оставался в живых.

По левую сторону от повозки, заметив очнувшегося раненного друга, к нему подошёл Кальбин и начал разговор.

– Я вижу, ты очнулся, наконец. Мы уже отошли на достаточное расстояние от крепости, здесь достаточно безопасно. Мы нашли тебя всего израненного, без сознания, единственного живого среди чудовищных мёртвых тел одержимых. Даже представить сложно, что там произошло, и каким чудом ты остался жив. Что последнее ты помнишь? Где все остальные?– Кальбин обрушился с лавиной вопросов на едва продравшего глаза друга. Явно готовил все эти вопросы и только ждал, когда уже он проснётся.

– Кха… Кхх… – Незурим не смог сразу заговорить, в горле было сухо и вместо фразы получилось лишь прокашляться.

– Ох, тебя точно сушит, я что-то совсем без манер, тебе пить надо, возьми мою флягу. – Сказал Кальбин, протянув Незуриму тканевую флягу с водой. Тот поднял левую руку, оторвав её от своих рёбер, взял флягу и начал пить, глоток за глотком, не останавливаясь, пока не почувствовал, что сухость отступила. Вернул почти пустую обратно и молча начал пытаться вспомнить, что произошло.

– Что-то мне тяжело собраться с мыслями. Я помню только последний момент, когда одержимый ударил меня рукой в область торса и я отлетел к стене. Потом провал, ничего дальше не помню. Здесь очнулся, чувствую, что сломаны рёбра. – Рассказал Незурим.

– Одержимый тебя откинул сильным ударом, и ты потерял сознание? Очень странно. В крепости не осталось живых, только ты, наш отряд отправили следом за твоим. Когда тебя откинуло, кто-то из твоего отряда ещё был жив? – Поинтересовался Кальбин.

– Я плохо помню всё, что было до удара, но, если я выжил, значит кто-то должен был быть жив, иначе одержимые бы меня убили.

– Живых мы не обнаружили, к сожалению… Только тела паладинов, весь твой отряд погиб, мы осмотрели всех, кого нашли, кроме пропавших без вести. Мы опознали многих из твоего отряда, однако некоторых не было среди мёртвых. Нас интересует, где они, куда пропали остальные. Пока кроме тебя никто не выжил. – С досадой оповестил его Кальбин.

– Вот как… – Задумчиво сказал Незурим, глядя в пустоту. В крепости ещё были одержимые после вашего прихода?

– Нет, одержимые тоже были мертвы. Мы не нашли никого живого, кроме тебя, совсем никого. Кальбин наклонился к Незуриму ближе и снизил голос на полтона. Ты же понимаешь, что мы должны будем рапортовать о произошедшем? – Сказал Кальбин.

– Мне есть о чём беспокоиться? – Спросил Незурим.

Кальбина потряс его ответ, он не сразу смог придумать, что на это сказать. – Ты всерьёз меня спрашиваешь или у тебя просто жар? Ты же капитан, весь твой отряд погиб, с тебя спрос, как с ответственного за произошедшее. Вопросов гораздо больше, чем ответов. По твоей версии ты потерял сознание во время битвы. Если бы паладины проиграли её, то мы бы обнаружили живых одержимых, а если бы вы её выиграли, то как минимум ещё один человек должен был бы остаться в живых, который бы одолел их. Одержимые бы не оставили тебя просто спать на полу, они бы убили тебя. Если бы вдруг какой-то паладин бы бежал и одержимые погнались бы за ним и он увёл их из крепости, но это лишь версия и никто не поверит, что он смог бы убежать от одержимых. Не весь отряд в полном составе, а остальные пропали. – Разразился Кальбин, пытаясь объяснить Незуриму всю сложность его ситуации.

Незурим слушал его, однако тяжесть в теле и жар не давали ему сконцентрироваться. Всё тело ломило. – Кальбин, я только очнулся и чувствую я себя паршиво. Даже если всё так, в любом случае мне придётся рапортовать обо всём и уже никуда не деться, сейчас уже поздно бить тревогу, когда всё случилось. Волноваться о неизбежном нет смысла, да и сейчас я не в состоянии. – Уставшим голосом ответил ему Незурим.

Кальбин отклонился назад и продолжил идти рядом с повозкой. – Что же, думаю мы вернёмся в город к утру. Никто не станет придумывать ничего сверх того, что видел, но думаю, что в данном случае вполне достаточно и того, что мы видели. Слишком много вопросов, слишком мало ответов о произошедшем. Кальбин посмотрел на Незурима в глазах которого читалась отчуждённость, прострация, словно он не пришёл в себя, на его утомлённое лицо и пот, который выдавал жар. Не имело смысла пытаться разговаривать о чём-то в таком состоянии. Однако его не покидало сомнение, что Незурим не хочет ему рассказывать о произошедшем в Блестице. Он знал, что Незурим очень силён в бою и не представляет себе, какой должен был бы встретиться им противник, чтобы он потерял сознание от одного удара.

– Часть паладинов из его отряда стали одержимыми, но для полного превращения в этих ужасных созданий понадобилось бы немало времени, а они имели уже завершённую форму. – Подумал про себя Кальбин.

Кальбин уже участвовал в сражениях вместе с Незуримом, ещё до того, как тот стал капитаном и точно знал, насколько силён его друг, поэтому он не мог поверить в то, что какой-то одержимый смог одолеть его одним ударом. Таких одержимых просто не могло бы существовать, это какой-то абсурд. Незурим неоднократно выручал его в битвах, где сам Кальбин давно сгинул бы, если бы не его помощь. Он одолевал одержимых даже, когда тех было несколько на него одного, его стойкость и стремление к победе всегда поражали даже тренированных паладинов, решимость и воля к борьбе в этом человеке были крайне сильны.

– Незурим слишком силён, чтобы так просто слечь от одного удара, он бы не выжил, если бы потерял сознание до того, как всех одержимых бы перебили. Наверное, не успел ничего придумать с просони. Он что-то недоговаривает. – Кальбин знал, что после возвращения ему нужно будет отправляться на следующую вылазку и командир их отряда так просто его не отпустит, но чувство долга пересиливало. – По возвращению к Гельмут при первой возможности захочет провести допрос. Я не могу оставить его в таком состоянии. Авелона в отъезде, но мне нужно дожать время до его возвращения, иначе Незурим может наговорить лишнего не тому человеку, тем более ему явно есть, что рассказать, раз даже мне он ничего не хочет говорить. Гельмут скользкий тип. – Кальбин продолжал убеждать сам себя остаться после приезда, даже если придётся отпетлять от следующей вылазки с отрядом. – Командир меня точно по головке не погладит… нет, я должен проследить, чтобы никто не попал к Незуриму до приезда Авелона. Хоть тот тоже его недолюбливает.

Сам Незурим выглядел достаточно молодо, ему было чуть больше тридцати, высокий, с мускулистой от тренировок фигурой, широкоплечий, с торсом, сужающимся к талии и бёдрам, взъерошенные локоны волос светло-русого цвета, не слишком длинные. Ясные глаза серо-голубого цвета, широкий низкий лоб, светлокожий, с ровной переносицей. Аккуратные небольшие губы, островатый подбородок, ровная челюсть. Его внешность часто сопоставляли с внешностью ангела, сочетавшего красоту и силу. Многие часто шутили, что он красив, как Люцифер. Он предпочитал быть невозмутимым, хотя через его невозмутимость порой сквозило его надменностью. Но сейчас Незурим выглядел словно сломленным, Кальбин не мог избавиться от любопытства и переживания за произошедшее, которое от него сокрыто. Что же могло там произойти, что весь отряд погиб при непонятных обстоятельствах, а сам Незурим был повержен? Так или иначе, состояние Незурима было некритичное, но тяжёлое и ему нужно было время восстановиться.

Незурим лёг обратно на спину и продолжил смотреть в небо.

– Какая глубокая ночь, даже звёзд не видно. – Подумал он. Жар не спадал, тянуло в сон. – Возможно, мне стоит ещё вздремнуть перед прибытием, всё тело ломит. Столь тяжёлый поход. Хорошо, что Кальбина там не было, я бы не хотел, чтобы он тоже погиб. Сколько же меня ждёт допросов, расследование инцидента будет неприятным. Мой сон снился мне в очередной раз, я действительно чувствую над собой рок судьбы, как он нависает, словно Дамоклов меч. От чего такое чувство, чувство неизбежного, чувство безысходности, предрешённости. От чего я не рассказывал никому о своём сне? Неужели от того, что было в моём сне – это правда и я сам знаю это, хоть и отказываюсь признавать? А может потому, что эта правда только для меня и я не хочу делиться ей ни с кем?

Вопросы в голове Незурима метались, жар способствовал рассеянности, беспорядочности в мыслях, но сон он помнил от начала и до конца, что редко бывает у людей. Обычно сны забываются, особенно начало, однако этот сон отпечатался в его памяти ясно, словно это происходило наяву.

– Я помню, что этот сон снился мне с детства, но раньше невидимый некто из моего сна вообще не говорил со мной, но чем старше я становился, тем больше он разговаривал. Я никогда не воспринимал этих предсказаний всерьёз, я не считал, что он говорит правду, но сейчас я чувствую, что он всегда был прав на мой счёт, хоть я никогда его и не слушал. Предрёкши невероятное изменение в моей жизни, я чувствую, что уже никуда не смогу уйти от своей судьбы.

Незурим вытер пот с лица, проступавший от жара. Повозка тарахтела, как и доспехи рядом идущих паладинов.

– Лёжа здесь, обессилевший и изнурённый, со сломанными рёбрами, события словно просто происходят вокруг меня, голос из сна лишь пытался сказать мне правду обо мне самом. Только сейчас, близко к точке невозврата, даже не представляя, что же меня может ждать, мне остаётся лишь смириться. Всё произошедшее уже никуда не исчезнет, утром мы прибудем в город.

Мысли в голове затихли на мгновение и вокруг лишь непроглядная ночь с паладинами, идущими вокруг, звук лязганья доспехов, стук копыт, шум повозки.

– Кажется, пелена сна снова накрывает меня. Не думаю, что сон приснится мне вновь. Я так устал… Моя очередная маленькая смерть. Сколько я не просплю, до утра точно этот момент выпадет из моей жизни, словно меня и не было. Сознание исчезнет в никуда, воспоминаний может и не останется, а затем я очнусь близ города. Не это ли наша маленькая смерть, которой мы так опасаемся?

Тело становилось всё более расслабленным, боль становилась менее заметной, пока Незурим лежал неподвижно. Однако уснуть он не мог, сильно лихорадило, и он слышал каждый шаг и скрип, не дававший покоя. Равномерный стук копыт, шаг паладинов – всё раздражало слух.

Всё вокруг понемногу стало отходить на второй план, мысли рассеиваться. Странные мысли всегда приходили в таком состоянии, как и у многих, итог перед смертью. Длительная репетиция перед последним актом жизни.

– Смерть – это история с открытым финалом. – Подумал Незурим. – Люди не любят открытые финалы. Но я точно умру не здесь и не сейчас. – До самого утра он не сомкнул глаз.

Утренний свет озарил город и дворец, стоящий величаво среди домов простого люда. Ускелан – огромный имперский город, раскинувшийся на просторах страны Бес – Эрден, а также её столица. В городе находилась крупнейшая после Имплосеоната обитель Ордена грехоборцев гордыни. Окружённый огромными стенами из камня, которые имели белёсый цвет, внутри город преимущественно имел романский стиль большинства домов и зданий, который соприкасался с готической архитектурой соборов, дворца в центре города и некоторых наиболее значимых зданий, где заседали высокопоставленные чиновники, так же в готическом стиле имели дома в богатые слои населения. И днём, и ночью город словно сиял, множество зданий имели цвета с ярким оттенком. Город стоял у побережья моря, имея порт в своём распоряжении, суда, выход к морю, флот. Ускелан был одним из богатейших городов, известных миру.

Дозорные с внутристенных башен заметили подходящий к городу отряд паладинов из ордена гордыни. Лучи утренней зари разбудили Незурима. Он поднялся в сидячее положение и обернул голову, сломанные рёбра откликались болью на каждый поворот и лишнее движение и поворачиваться всем корпусом было крайне затруднительно. За спиной он увидел знакомые стены и вечно сияющий город, к которому они уже подъезжали. Он повернулся обратно, устремив взгляд в область ног. Ускелан не был родным городом для Незурима, он обосновался в нём будучи переведённым, по долгу службы, после назначения его капитаном паладинов, тогда он и был отправлен в столицу. Изначально столица произвела на него великолепное впечатление, но он так и не смог привыкнуть к местному снобизму горожан, вычурности высшего общества, лицемерию и другим особенностям столичного общества.

– Ты уже проснулся? – Спросил Кальбин.

– Я не спал.

Мы почти приехали в город. Я думаю, тебя положат в лазарет, не станут сразу допрашивать о случившемся, учитывая твоё состояние. Ты выглядишь очень спокойным, словно тебя это совсем не тревожит. Жара у тебя вроде уже нет, но безразличие никуда не исчезло. С тобой точно всё в порядке? Ты словно в прострации с ночи, как-будто отрешён от мира.

– Если не считать сломанных рёбер, тело ещё ноет, но не так сильно. Жар не пропал, просто стал меньше, я всё ещё его чувствую. – Сказал Незурим. – У меня сейчас уже нет причин волноваться, Кальбин. Если они и были, то только до того, как всё это произошло, а сейчас я уже сталкиваюсь с последствиями, а не принимаю решение. Я движусь к неизбежному, нет никакого смысла волноваться о том, что уже случилось. Теперь мне остаётся только дать показания и ожидать дальнейших решений в Ордена.

– Я ни с чем не спутаю твой обременённый взгляд. – Сказал Кальбин. Я вижу твоё безразличие к происходящему, но ещё я вижу, как что-то другое обременяет твой разум. Не знаю, что там произошло, но, похоже, что-то очень серьёзное, раз ты так сильно погружён в себя и даже думать не хочешь о расследовании, которое будут проводить в отношении тебя. Что же тебя так терзает?

Незурим посмотрел на Кальбина взглядом, по которому становилось понятно, что этого ему не расскажут.

– Надеюсь, что это только из-за того, что мне не положено знать по статусу и информацию не следует передавать мне по соображениям секретности, которую ей могут присудить.

За спиной Незурим услышал, как распахнулись ворота в город. Они уже въезжают в город. По пути проходившее мимо горожане смотрели на идущих паладинов, на повозку с лошадью, в их глазах читался интерес и опасливость. Паладины для них ассоциировались с одержимостью, которой они боялись, боялись стать жертвами нечистых сил, которые могли каснуться каждого человека. Паладинов все недолюбливали, особенно из-за их решимости, которая граничила с бесчеловечностью, их суровости, которая граничила с жестокостью. Паладины многим представлялись фанатиками, а фанатиков мало кто любит, фанатизм их порой граничил с безумием.

– Люди смотрят на нас, как на безумцев. – Сказал Незурим Кальбину. – Страх и опаска в их глазах читаются столь же отчётливо, сколь и наши молитвы.

Кальбин стыдливо осунулся, когда услышал это. Он приблизился к Незуриму, сделать их разговор более приватным. – Хотел бы я оправдаться, да смысла не вижу. Мне самому уже давно надоело ловить взгляды, полные страха и опаски. Разве так должны выглядеть в глазах людей слуги Церкви, слуги Бога? Никогда бы так не посмотрели на настоящих священников и паладинов, защитников люда. Нас боятся, Незурим. Кальбин отошёл обратно от повозки Незурима, показав, что не хочет продолжать этот диалог.

Повозка с конвоем ехала между домов простого люда. Незурим всегда удивлялся, что в этом городе всё выглядит очень опрятно, дома небогатые, но строгие и аккуратные. На улицах мало мусора и нищих. Хотя последних мало из-за того, что стража в городе не позволяет им сидеть на улицах и площадях города. В столице действовал запрет на попрошайничество в пределах города. Поэтому нищие либо изгонялись из города, если их ловили за этим делом, либо их избивали в казиматах, если они после изгнания снова пытались пробраться в город и попрошайничали. Столица была богата и в ней в основном жили очень богатые люди, поэтому попрошайничество в нём набирало обороты очень быстро, тогда власть города взяла это на контроль и занялась снижением уровня попрошаек до минимума. Жителям города попрошайки не нравились, однако они часто давали им деньги, удовлетворяя своё желание покровительства и ощущения своего превосходства. Некоторые хотели почувствовать себя жертвующими, другие альтруистами, кто-то делал это на показ, так или иначе они удовлетворяли свои собственные желания через нищих, но в действительности презирали их, не считали за людей. Нищих в больших количествах они видеть не хотели, поэтому изгоняли и забивали их, однако ту малую часть, которая так или иначе продолжала возникать в городе, они прикармливали, как котят. Даже прослойку нищих они использовали для своих прихотей, в действительности не пытаясь помочь им. Такие слабые и униженные люди были нужны им в определённом количестве и для определённых целей. Но никогда ни один из них не захотел бы увидеть, как нищий смог бы стать снова состоятельным, иначе это уязвило бы их гордость. Потому и помогать в действительности им никто не хотел. Лицемерие в городе царило вопиющее. За это Незурим никогда не любил столицу. Город лжи, и чем богаче город, тем красивее фасады, тем чище улицы, тем грязнее души горожан. В провинциях дела обстояли, тем не менее не лучше. Незурим помнил провинцию из которой он сам был родом. Если в большом городе царило лицемерие, то в провинции с людьми порой обращались куда хуже. Столица по крайней мере давала людям возможности. В ней можно было взобраться на Олимп, если человек что-то мог делать, обладал умениями, знаниями, представлял из себя что-то, как личность. В провинции возможности у людей отнимали. Там человек не мог почти ничего, возможностей ему не предоставляли, в провинциях люди был гораздо более консервативными и тёмными. Порой они шли на самые омерзительные шаги ради денег или положения в обществе. Однако общины в провинциях, семьи, были гораздо более сплочёнными, если конечно не учитывать внутреобщинных ужасов, которые происходили там. У многих людей в провинциях была мечта оказаться в столице, жить в ней, многие шли за этой мечтой и шли порой по головам… чаще всего по головам. Незурим побывал по обе стороны баррикад. Ему не нравилось ни в столице, ни в провинции, люди везде вели себя по одним и тем же принципам, адаптировались, предавали и продвигались за счёт других, когда это было возможно. Кто мешал, того либо изживали, либо запугивали, либо лишали жизни.

Повозка уже въехала в богатые кварталы города, до резеденции Ордена оставалось недалеко. Пёстрые красивые здания, гораздо более презентабельные, чем те, которые Незурим проехал до этого. Здесь жила преимущественно знать. Людей в богатом районе города практически не было, им не нужно было вставать так же рано, как простолюдинам. Поэтому улицы были практически пустые. Они ехали по парадным улицам богатых кварталов, почти добравшись до самой резеденции Ордена грехоборцев гордыни. Внезапно Незурим увидел, как Кальбин снова наклоняется к нему, чтобы что-то сказать.