Евгений Бугров
Свадьба вампира
– Знаете, как называется?
Пума даже не услышала вопроса, она находилась там, возле столба.
– Как, – почему-то вдруг осипнув, спросил Рахит.
– «Свадьба Вампира».
У Пумы подкосились ноги.
Глава 28
Свадьба
И все тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах.
«Борис Годунов». Пушкин
Звезда Ежова стремительно всходила. По предварительным опросам населения, рейтинг его был самым высоким, особенно по воинским частям, где преимущество было подавляющим. По всему городу пестрели сочные предвыборные типографские плакаты с его портретом, несравнимые с агитационными листками других кандидатов. Ежову был дан зеленый свет. Кроме встреч с коллективами заводов и предприятий, ему предоставили возможность выступить несколько раз по местному телевидению и радио. Кампания набирала обороты, можно было не сомневаться, он обречен на победу. Сам Ежов чувствовал свою популярность, люди узнавали его на улицах, улыбались и дружески хлопали по плечу. Он изменился внутренне и внешне, стал весел и энергичен, начал носить модные галстуки и костюмы, не осталось и следа от былой угрюмости. Новые знакомые, деловые и случайные приятели, шампанское, женский смех и даже политические дебаты, в которых он поднаторел с помощью профессиональных риторов, наводнили пустынную ранее гостиную, дом ожил и уже не казался холодным и просторным, теперь было в самый раз. Ворота почти не закрывались, функционировал гараж, по дому сновали горничные, на кухне суетился повар с поварятами, одним словом, жизнь кипела. Близился день бракосочетания, сразу состоятся выборы, два знаменательных события, а кроме того, готовилась персональная выставка в картинной галерее, скучать не приходилось.
По сравнению с женихом, невеста выглядела, пожалуй, бледно. Пума держалась в его тени, стараясь в меру сил подчеркивать великолепие будущего супруга. Несмотря на то, что вокруг стали увиваться неизвестно откуда берущиеся молодые девицы, а замужние дамы строили ему глазки в присутствии мужей, Пума упорно не делала Ежову никаких замечаний. Не ревновала и не упрекала, хотя поводы имелись, не устраивала сцен. Чужая губная помада не раз обнаруживалась на его белых воротничках, сорочки благоухали «бульварными» духами, но Пума была сама кротость. Жених наглел все больше, как будто, так и надо, а в ночь на четверг, за день до свадьбы, умудрился заявиться под утро, был сильно навеселе, якобы случился мальчишник, проводы холостяка в семейную жизнь. Он свалился в кровать, даже ботинки не снял. Проснувшись с похмелья, а уикенд предстоял хлопотный, Ежов начал оправдываться и неумело лгать. Заметив, что его жалкие россказни никого тут не интересуют, он раздраженно махнул рукой и открыл бутылку шампанского, которого было вдосталь.
– Ты сама этого хотела! Сколько можно издеваться, живем вместе, а спим раздельно, я пока еще не евнух, – он выразительно умолк, наполнил бокалы. – На мировую?
– Милый, я ни в чем тебя не укоряю. Можешь не оправдываться, это моя вина. До свадьбы ты волен делать… спать… – она не договорила. Закусив губу, взяла бокал и отошла к окну.
Ежов сделал глоток, приблизился, рассматривая сзади завитки ее волос.
– Прости меня. Больше этого не повторится, я полный дурак. На брудершафт?
Пума повернулась, подняла на него полные слез глаза, он окончательно раскаялся, нежно притянул девушку к себе, бережно обнял, она уткнулась ему в плечо. Постояли примиряясь, выпили, поцеловались. Жизнь наладилась. Предвыборная кампания практически завершилась, участие Ежова не требовалось, он был свободен. Но хлопот и без того хватало, свадьбу собирались играть персон на пятьдесят, скромно и со вкусом. В предчувствии счастливых перемен вся страна дурела, и они тоже.
В четверг дяде Мише, симпатичному увальню с пистолетом, было велено в дом никого не пускать, дабы случайные гости не мешали готовиться к торжеству. Все занимались своим делом, повара салатами и тортами, прочими закусками, горничные – генеральной уборкой, Пума – свадебным нарядом. Ежов побывал в закрытой для всех комнате у Карлуши, накормил его тюрей, мясной похлебкой, приправленной сухарями, которую тот очень любил, а после занялся каталогом картин, отправляемых на выставку. За жизнь он написал немало, большинство полотен хранилось в подвале и, хотя многие представляли интерес, требовалось немало времени и усилий, чтобы привести их в порядок. Главной проблемой был дефицит приличных рам. Даже хорошая картина в плохой раме – то же самое, что красивая женщина в тряпье, вызывает если не жалость, то сочувствие. Мастеров, делающих рамы, практически не осталось, одни халтурщики, которые гонят ширпотреб. До чего докатились: богатая рама в салоне стоит дороже самой картины. Ежов подумал, что без Рахита не обойтись, он что угодно раздобудет, причем в любых количествах, надо только снять точные размеры, откладывать нельзя. Ежов надел рабочий халат и принялся перетаскивать нужные картины из подвала наверх, расставлять по периметру зала. В самый разгар работы возникла Пума в свадебном платье.
– Тебе что, заняться нечем! – она улыбалась. – Смешной какой. Ну как?
– Что, ну как, – Ежов поставил очередную картину к стене.
– Как платье? – Пума крутанулась на каблуках вокруг оси.
– Сойдет, – он вытер рукавом вспотевший лоб и уставился на картину.
– А невеста, – Пуму задело его равнодушие. – Тоже сойдет?
– Блеск, – он посмотрел отвлеченно. – Как думаешь, эту картину стоит показывать?..
Пума сдержала ярость, но сделала вид участия. Картина была ужасной. Детишки играют на природе. Лужайка, качели, неподалеку лес, речка утекает и скрывается за утесом, в тумане. Все красиво, но, если приглядеться, мороз по коже. Река полна трупов, они текут и плывут по воде, замаскированы под волны, а дети беспечно резвятся на лужайке, качаются на качелях, наверно, зарисованы в детском саду, явно с натуры, а вот речка – безумная фантазия автора. Как бы его уязвить, но не обидеть.
– Хорошая картина, – одобрила Пума. – Философская. Сегодня дети, а завтра течем по реке забвения, а тут уже идет смена поколений. Да? Другие дети подрастают, и ни о чем не подозревают. Это Лета, да?
Ежов был потрясен. Он посмотрел на нее свежими глазами, словно увидел в первый раз, наконец-то и платье разглядел.
– Ты самая умная и красивая женщина на земле, платье такое чудесное. Извини, мозги себе свернул. Я тебя люблю. Обожаю!
– Ага. Даже не заметил, когда вошла.
– Как не заметил! Да я ослеп.
– Не верю, – Пума оттаяла. – Поклянись?
– Клянусь, – он бухнулся на колени и раскрыл руки, собираясь ее обнять.
– Не трогай! – взвизгнула она и отскочила. – Руки грязные!
Он посмотрел на свои серые от подвальной пыли ладони.
– Пардон. Забылся с этими картинами.
– Ой! Я тоже забыла, – спохватилась Пума. – Тебя в гостиной адвокат ждет.
– Сказал ведь, – Ежов поморщился, вставая с колен. – Сегодня никаких гостей. Завтра свадьба, в конце концов. Что ему надо?
– Не знаю, Серж. Он с вахты позвонил, я разрешила. Интересный такой дядечка.
– Надо было меня позвать.
– В подвал бежать? Не сердись, мне кажется, он по важному делу.
– Да, – Ежов улыбнулся. – А сама тут платье демонстрируешь. Ладно, показывай своего адвоката. Я только руки помою…
Через пару минут Ежов стремительным шагом вошел в гостиную, разумеется, уже без халата, всем видом показывая, что он человек занятой и времени даром терять не привык.
– Здравствуйте, – сказал он еще на ходу…
Человек, сидевший на диване, не сделал попытки подняться. Это был обрюзгший мужчина, вероятно, за пятьдесят, лысоватый, с лицом пропойцы. Последнего в нем выдавал нос с красными прожилками, набрякшие мешки под глазами и плохо выбритый вялый подбородок с отдельными волосками. Одет он был в светлую рубашку с коротким рукавом и линялые джинсы, вытертые чуть не до дыр. Однако, не смотря на рыхлость фигуры и не внушающую доверия внешность, в нем угадывался характер. Одно то, что не торопился вскочить и здороваться, говорило о многом. Выпуклые глаза смотрели прямо, без малейшей тени смущения. Такой взгляд бывает у больших собак, знающих себе цену. Наверняка, каким бы делом ни занимался, адвокат или нет, его коньком была мертвая, бульдожья хватка.
– Здравствуйте, Сергей Петрович, – мужчина только обозначил, что готов подняться, однако вставать не спешил, дескать, он человек пожилой и скакать вверх-вниз не намерен даже перед депутатами. – Я к вам по делу. Много времени не займу. Позволите.
– С кем имею честь, – Ежов не спешил присаживаться.
– Лев Ильич, к вашим услугам, адвокат, – гость понимал все без лишних слов, это было видно по легкой усмешке в уголках глаз. – Мои соболезнования, Сергей Петрович, что вторгся в ваш дом без предупреждения, хлопоты у вас, понимаю. Если подружимся, будете звать меня дядей Левой.
– Ну, я пошла, – робко сказала Пума из-за спины Ежова.
– Милочка! Одну минуту, – окликнул ее Лев Ильич. – Знаете, умираю от жажды, здесь душно. У вас не найдется глотка шампанского? Извините, я без церемоний.
– Я лучше окну открою, – недружелюбно сказал Ежов.
– Что вы, что вы! – воскликнул адвокат, обрывая попытку на взлете. – Не люблю сквозняки. И зачем столько работы. Лучше шампанское, можно советское.
– Или коньяку, – Ежов начал злиться.
– Серж, я принесу! В холодильнике бутылка шампанского.
– Вот-вот. Холодное очень кстати. А коньяк в такую жару вреден для печени. – Лев Ильич закинул ногу на ногу, словно размещался тут навсегда. – И потом, что сейчас делают, это не коньяк! Это дуст. Сам не пью и никому не советую. А на свадьбу пойдет. После борьбы с пьянством такую дрянь пьют, что химическое оружие бессильно.
– Какого черта… – зарычал Ежов, он все еще стоял. Гость упреждающе поднял руки.
– Не жалейте спиртного! Жалейте душевные силы, они вам скоро пригодятся.
Ежов повернулся, сердито посмотрел на Пуму, желая осадить пришельца.
– Адвокат. Да это проходимец какой-то. Зачем пустила?
– Не вижу противоречия, – возразил Лев Ильич. – Все порядочные адвокаты – проходимцы, увы, такова профессия. Но далеко не все проходимцы – порядочные адвокаты. Каламбур. Не буду упоминать громких имен, от некоторых имею аллергию, однако, Сергей Петрович, вынужден вас огорчить. Адвокат, к помощи которого вы прибегли, не самый лучший способ избавить свои карманы от наличных денег, лучше бы вы их выбросили вместе с пиджаком.
Ежов для вида заинтересовался.
– Вы имеете в виду… кого именно?
– Караул! Не надо имен, – напомнил Лев Ильич и потер ладони. – Видите, у меня чешутся руки, я бы с удовольствием набил негодяю фэйс. На его счастье, я немолод и хорошо воспитан. Так как насчет шампанского?
Ежов кивнул, Пума исчезла.
– Ваш многоуважаемый папа, Сергей Петрович, был выдающимся человеком. Если бы вы успели, и спросили, к кому обратиться в трудную минуту, он бы вам обязательно ответил. Конечно, к дяде Леве! И он бы вас не обманул. Никогда не верьте дорогим адвокатам. Они дороги только потому, что умеют продаваться. Есть одна умная истина. Кто умеет продаваться, тот умеет и продавать, – Лев Ильич дал время осмыслить фразу. – Вас продали, Сергей Петрович, и гораздо дешевле, чем вы о себе думаете.
– Откуда такая информация?
– Сергей Петрович. – Лев Ильич укоризненно качал головой. – Я не выдаю источники даже своим клиентам, не то что их сыновьям, иначе бы не дожил до седин. Память о старой дружбе вынудила меня прийти с визитом, но не требуйте слишком многого. Я намекнул, кто вас продал, могу сказать – кому.
– Кому? – Ежов сел, наконец-то, на стул.
– Одному из соперников по предвыборной борьбе, которого поддерживает одна радикальная партия, якобы патриоты, денег у них мало, а злости много, поэтому не гнушаются грязных приемчиков. Выборы не есть борьба кандидатов, выборы – борьба будущих режимов. И знаете, не хочется проснуться однажды в стране, где правят бал молодчики в мундирах. Компромат на вас очень серьезный. Как известно, кто предупрежден – тот вооружен. Я просто исполняю долг.
– Если есть компромат, почему они не воспользовались во время кампании?
– Помилуйте. Не в обиду вам будет сказано, Сергей Петрович, но вы просто ангел, младенец. Я имею в виду политику, а не ваш весьма мужественный образ, который вызывает уважение. Если вас устранить до выборов, то они оказали бы услугу другому кандидату, но никак не своему ставленнику, для этого у них слабы позиции, он все равно не пройдет. Да и что такое – разоблачить кандидата, одного из многих? Выстрел по воробьям, скандал не получится. А вот когда вы станете депутатом, другое дело. Тут уж извините, полетят перышки. Они подключат прессу, которая ищет сенсаций, ныне гласность, обольют вас дегтем, вываляют в тех перьях и подожгут фитиль. Хлеба и зрелищ, ничто в этом мире не меняется. Хлеба они дать не могут, а вот на зрелище да, тут очки заработают, и не только очки…
В гостиную вернулась Пума, она уже переоделась в весеннее платье, с двумя бокалами и бутылкой шампанского в ведерке, поставила поднос на журнальный столик.
– Спасибо, уважили больного человека, – Лев Ильич от предвкушаемого удовольствия даже крякнул.
– А ты? – спросил Ежов невесту.
– Мне некогда, извините, – Пума с некоторой тревогой кивнула гостю и удалилась. После того, как шампанское было налито в бокалы, разговор продолжился.
– Вы хорошо знали моего отца. Я правильно понял?
– Как выяснилось, не очень-то хорошо. Мы проработали почти 25 лет, четверть века. Срок большой, сейчас столько не дают. Если бы знал хорошо, то смирил бы свою гордыню, и не допустил его до позора. Смерть в общественном туалете, пусть в Москве, не интеллигентно, дурной вкус. Разумеется, я был в курсе не публичных аспектов его деятельности, но от опасных поступков уберечь, как видите, не смог, в чем себя сегодня укоряю. Сколько раз он мне говорил: Лева, не пей, ты кончишь в сортире! Накаркал Петр Тимофеевич на свою голову. И кто, скажите, из нас прав?
– Не забывайте, его убили.
– А я про что! Если бы мы не разругались. Если бы он пощадил мою одну-единственную слабость? – Лев Ильич щелкнул ногтем по искрящемуся бокалу. – В конец концов, я трачу собственное здоровье, а не государственное достояние. Если бы он слушал меня, алкоголика, то умер бы на пуховой перине, как полагается, в окружении детей, внуков и правнуков!
– Оставим это, – Ежов осушил бокал залпом.
– Хорошо, перейдем к делу, – гость поспешил сделать то же самое, выпил, поставил бокал на стол. – Не откажите повторить. Блаженны страждущие, ибо они насытятся.
Ежов выполнил просьбу. Лев Ильич принял бокал с улыбкой.
– Мне кажется, мы сработаемся. Благодарю за доверие.
– Конкретно. Что вы предлагаете, о чем речь?
– Помилуйте, я старый больной еврей. Это вы будете предлагать, а я могу только вам советовать, – Лев Ильич смотрел на Ежова холодно, рыбьим взглядом. – 70 миллионов хорошая сумма, как видите, я не адвокат с улицы, но доверенное лицо вашего папы, душеприказчик. В наследование вы вступите через полгода после смерти вашего завещателя. Если доживете, если не разоблачат, если не отнимут или не конфискуют. Извините за прямоту. Вы должны это понимать, и это главное, что я хотел сказать, но вы можете на меня смело рассчитывать. Но прежде решите вопрос. Вы хотите быть настоящим политиком или, заполучив деньги, бросите город, чтобы вкушать райские блаженства с молодой женой на берегу океана? Не хотелось бы тратить усилия. Я пожилой человек, Сергей Петрович, и мой опыт чего-то стоит.
– Я понял, дядя Лева, уверен, мы сработаемся. Мне нужен опытный адвокат и надежный человек, и уж конечно, доверенное лицо моего папы лучшая кандидатура.
– Отлично, – Лев Ильич протянул руку. – Вот теперь можно и поздороваться. Вы далеко пойдете, Сергей Петрович, и в моем лице обретаете весьма ценного и опытного проходимца, проводника в мире зла и насилия.
Ежов ответил на рукопожатие. Кто бы мог подумать минут пятнадцать назад, что они так скоро найдут общий язык и взаимопонимание, будут строить планы на будущее? Лев Ильич достал из нагрудного кармана листок бумаги и положил на стол.
– Сегодня первое знакомство, визит вежливости. Я прибыл налегке, чтобы не внушать подозрения. Понимаю, вам некогда, ознакомитесь на досуге, это черновая смета. Предлагаю учредить газету, для начала боевой листок. Печатный орган необходим, чтобы ваши злопыхатели не оставались без ответа. Когда будут лить грязь ушатами, следует быть во всеоружии.
– Мне некогда этим заниматься, – Ежов в недоумении смотрел на бумажку.
– Ваши только финансы, все заботы я беру на себя. Штат, помещение, оборудование, средства связи, ну и так далее. Суммы терпимые, а расходы необходимые. Избиратель оценит, поддержка масс значит многое, если не все. Грядут перевороты не только в стране, но скоро во всем мире, и с правильным отношением вы сделаете мощную карьеру. Не сомневайтесь! Информация – оружие будущего.
– Хорошо, я ознакомлюсь. – Ежов убрал листок. – Вижу, вы человек дела.
– Сережа, по такому случаю предлагаю перейти на «ты». Дядя Лева – родственник, окружающим будет понятно, это снимает массу лишних вопросов. А что за дядька, что он тут делает? Адвокат, а что ему надо. Мне удобней посещать вас запросто, неофициально.
– Я понял, дядя Лева. – Ежов усмехнулся. – Приходи запросто. Кстати. Завтра свадьба. В 12 часов бракосочетание, потом едем на природу. Пикник за городом, а вечером, часов около шести, застольная программа здесь, в этом доме… Милости просим, – Ежов поднялся и протянул руку.
– Спасибо за приглашение, – Лев Ильич встал, и с чувством пожал протянутую руку. – Сдается мне, дорогой Сережа, ты пойдешь гораздо дальше своего отца. Дай-то бог!
Ежов проводил гостя до самой проходной, где дал указание пропускать этого человека в любое время. Когда вернулся в дом, Пума встретила вопросом:
– Ну что, как?
– Нормально, – Ежов рассеянно вынул листок. – Предлагает учредить газету.
– Так и знала. Денег просит? Мне этот тип ужасно не понравился, вел себя по-хамски.
– Он с отцом работал, в курсе разных дел, будет полезен.
– Сомневаюсь. Знаешь, где я его видела? Не могла вспомнить, время прошло.
– И где?
– Дома у Драмы. Пили они как-то, и тоже что-то обсуждали. Нельзя ему доверять, слышишь? Газета чушь, ему деньги нужны, вот и все. Хитрый он очень, глаза видел какие?
– Тебя послушать, никому доверять нельзя. Ты прямо стражник на воротах рая, – Ежов улыбнулся, спрятал листок. – Потом посмотрю, надо картинами заняться…
Наступил долгожданный день бракосочетания. Пума исподтишка наблюдала за счастливой физиономией Ежова. Он так волновался, что на регистрации едва сумел расписаться. Кроме пары свидетелей, Рахита и одной из новых знакомых Пумы, на церемонии присутствовал Лев Ильич и бородатый фотограф, представленный им как будущий корреспондент печатного органа. Никого из тех, кто последнее время бывал в доме, на регистрации не оказалось, что Ежова явно озадачило, но поскольку он был взволнован самим событием, то детали отошли на второй план. Приглашениями и организацией свадьбы занимался Рахит, поэтому, когда вышли из Загса и садились всего-навсего в две машины, Ежов посетовал:
– Почему никто не приехал?
– Все идет по плану, – ответил Рахит, на азиатском лице которого ничего не отражалось.
– Ага, – заметила Пума. – Сколько денег потратил, и все по плану.
– Если вечером гостей не будет, на себя пеняй, – Ежов любовался невестой. – А наплевать! Нет гостей, и не надо. Одни гулять будем. Куда едем?
– Шеф, это сюрприз.
– Пикник отменяется? – встревожилась Пума.
– Все по плану.
Скромный свадебный кортеж из двух машин, украшенных ленточками и шарами, выехал на загородное шоссе, с музыкой и ветром в открытые окна помчал молодых навстречу счастью, подальше от города, поглубже в лес. Примерно в получасе езды свернули с трассы на проселок, выехали к реке, и вдоль русла добрались до облюбованного заранее места. Это была поляна на лесном пригорке, окруженном с трех сторон речной излучиной. От дороги мыс был отделен молодым ельником, идеальное место для задуманного пикника. Природа создала здесь естественное уединение, а удаленность от города гарантировала пиршество от случайных пьяниц или пеших туристов. Каково же было огорчение молодоженов, когда за стволами сосен они увидели дым чужих мангалов, играла музыка, а далее на берегу виднелись легковые машины и большой автобус, народу и без них было навалом. Ежов выругался.
– Рахит! Это что такое?
– Сворачивай, – приказал тот водителю. – На середину.
Завидев подъехавшие машины, разрозненные до этого кучки слились в единую шеренгу, размахивая руками и предлагая убираться.
– Выходим! – Рахит первым выскочил из машины и распахнул дверку молодых.
Грянул марш Мендельсона. На привезенных подмостках сверкал медью настоящий духовой оркестр. Ежов вывел ошеломленную Пуму из машины, она поняла: сюрприз был исключительно для нее, а как разыграли? Жених подхватил ее на руки и под бурные аплодисменты сделал круг почета. Нет нужды описывать детали, все свадьбы похожи, как и пикники на природе. Когда волна восторгов спала, Рахит отозвал молодых в сторону, и представил трех гостей, державшихся особняком. Это были городской прокурор, друг покойного Петра Тимофеевича, секретарь какого-то райкома и председатель избирательной комиссии. Они поздравили жениха с невестой, вместо подарков вручили свои визитные карточки, вроде оказались тут случайно, обещали содействие и пророчили Ежову победу на выборах. Тут произошел конфуз. Подскочил бородатый корреспондент и начал щелкать фотоаппаратом. Забыв попрощаться, чиновники спешно покинули поляну через ельник, треща ветками, как напуганные лоси. На повороте их поджидали машины с шоферами, моторы взревели и унесли их прочь под смех в кустах. Лев Ильич справил малую нужду, шампанское требовало свободы, и бегство официальных лиц он воспринял как личную победу.
– Чего это они, – удивилась Пума. – 50 километров от города.
– Мимо ехали, животы заболели. – Ежова интересовала невеста, он полез целоваться. Рахит тут же деликатно удалился, оставив молодых наедине. Порядочно устав от музыки, шума и пьяных гостей, они направились к реке, желая побыть вдвоем, вышли на берег. Вода негромко бурлила внизу, подтачивая обрыв под ногами молодых, солнце еще высоко, день в разгаре, птицы трезвонили, до вечера далеко, а до брачной ночи еще дальше.
– Хорошо, – вздохнула Пума грустно, словно юная девица, которой предстоит расстаться с невинностью, а мир так прекрасен. – Ты меня любишь?
Вместо ответа Ежов снял с нее фату, озорной ветерок налетел с реки на пригорок, растрепал сосны и волосы невесты заодно привел в легкий беспорядок.
– Очень люблю, – сказал он, наклонился, и вдруг замер.
– Я тоже, Серж, – она сама его обняла, приникла, подняла лицо и закрыла глаза в ожидании поцелуя, которого не последовало. Жених стоял как истукан, совершенно окаменев.
– Что случилось, Серж?
Он молчал и смотрел куда-то вдаль. Она повернулась в направлении взгляда. Он смотрел на другую сторону реки. Ничего интересного не было, какой-то бородатый мужик в телогрейке собирал сучья, там тоже дымился костерок.
– Серж, – сказала Пума. – Ты меня разлюбил, да? Жалеешь. Так и скажи! Отдай мою фату.
Он отдал головное украшение, и снова уставился на тот берег.
– Противный жених попался, – она водрузила кисею на голову. – Совсем от счастья обалдел?
– Валерка, – сказал Ежов мертвым голосом.
– Какой Валерка.
– Драма.
– Не смешно, Серж – она готова была заплакать. – Не пугай меня.
– Видишь того мужика? – он указал рукой. – Это Валерка.
– Этот с бородой? Похож. Ну и что, – не понимая причины его тревоги, она вдруг громко крикнула. – Эй!! – и замахала руками, стараясь привлечь внимание мужчины, заготавливающего дрова для костра. Услышав крик, мужчина поднял голову, выпрямился и помахал в ответ топором.
Ежов стал белеть, и дышать перестал.
– Что с тобой, Серж? – испугалась Пума, взглянув на него.
Он ее не услышал, глаза закрылись. Челюсть вдруг отвисла, а потом захлопнулась, зубы клацнули, он повалился наземь. Начался припадок. Пума истошно закричала, призывая на помощь. Когда гости подбежали, судороги уже кончились. Белый как мел, он поднялся, мол, споткнулся, за реку больше не смотрел, да и мужик куда-то делся. Пума была разочарована и напугана одновременно. Пикник был испорчен. Половина гостей откланялась, не ожидая от дальнейшего празднества ничего хорошего, так все наелись и напились. Пума и Рахит предложили Ежову перенести развитие банкета на следующий день, и ничего тут особенного, здоровье, но он воспротивился, уверяя, что прекрасно себя чувствует. Вероятно, опасался, что бюллетень освободит невесту от обязанностей брачной ночи, а кому интересно лежать с градусником под мышкой и слушать заботливые вздохи, когда есть законное право порвать эту ночь, чтобы запомнилась до глубокой старости.
Вечерний стол ломился от деликатесов, повара постарались на славу. Подъехали новые гости, и все наладилось. Ежов в доказательство своей бодрости хлопнул полный стакан водки, закричали горько, и веселье возобновилось. Что описывать? Тосты, танцы, шутки и смех, конкурсы. Неутомимый Лев Ильич хлестал шампанское бокалами, словно лил за воротник, часто отлучался позвонить в прихожую, где имелся телефон и сортиры, а бородатый фотограф без остановки трещал фотоаппаратом, слепил вспышками, и азартно менял кассеты, как рожки в автомате, создавая иллюзию боевых действий. Настал вечер, затем поздний, стемнело к полуночи. Гости перепились вдрызг и в сиську, кто как умеет, облевали все кусты и полили углы, праздник есть праздник, кто-то легко подрался, кто-то поскандалил, кто-то прикорнул прямо под забором. Дядя Миша был трезвенником, тем более на посту, покушал от души, и ничуть не обижался, однако пора и честь знать. Но не гнать же? Сильно захмелевший жених плюнул на приличия, депутаты тоже люди, поднял невесту на руки и, не смотря на сопротивление, понес в спальню. Все гадали, куда это они вдруг? Шутки известные, повторять не будем, а отправимся вслед за молодыми, там назревал конфликт. Оказавшись за пределами гостиной, Пума вдруг начала сопротивляться по-настоящему. Выпила невеста лишнего и забыла, зачем свадьбы бывают, что по закону отлынивать невозможно. Удивленный грубым отпором на грани пощечин, жених выпустил ее из жарких объятий. Они стояли возле самого счастья, на пороге брачного ложа, осталось его переступить и упасть в кровать, срывая одежды по ходу дела, но они вздумали выяснять отношения.
– Кажется, мы муж и жена, – пьяно сказал он. – Или я что-то пропустил?
– Вот именно! Ты ничего не понял, – она подобрала подол и села на кровать, пребывая вне себя от возмущения.
– Ты моя жена. Я имею право…
– Быть свиньей, – перебила она. – Зачем выставлять себя кретинами. Взял на руки и потащил! Что я тебе кукла? Или баба резиновая. Купи в магазине, сейчас продают, и таскай по городу. Или ты решил, что приобрел меня в собственность. Да? Не нужны мне твои миллионы. Только посмей меня попрекнуть прошлым, только вот ты посмей! И ты увидишь, что будет.
– Что с тобой? Я тебя люблю, – он стоял перед ней с опущенными руками и поникшей головой, как второгодник, и не понимал, в чем провинился. – Я женился. Все же хорошо?
Пума молчала с разгневанным лицом, на него не смотрела. Он попытался коснуться ее плеча, что-то сказать нежное, но она крикнула:
– Не смей ко мне прикасаться! Ты будешь это делать, когда я тебе скажу. За кого я вышла замуж?! Это же тиран, собственник, хам какой-то, приобрел и сразу в постель тащит. А может, я не хочу вот сейчас. Права он качает, он, видите ли, зарегистрировался. Или будешь галантным, каким был до свадьбы, или я уйду. Да лучше на панель! Там по-честному. Деньги на стол – получи, и отвали. Мораль он будет читать. Проститутку нашел, подобрал, женился. И теперь попрекать будет до самой старости?
– Какая муха тебя укусила, – он начал злиться. – Извини, конечно, если обидел. Гости, подумаешь. Все рады, все смеются. Пустяки.
– Это я-то пустяки?! Моя любовь для тебя пустяки? Ну, знаешь, – Пума прямо задохнулась от негодования, повернулась, рухнула лицом на подушку и затряслась от рыданий. Ежов совсем растерялся. Да что с ней такое? Прямо тупик на ровном поле. Он присел на краешек кровати подальше в ногах. Ее крутое бедро вздрагивало перед его носом, а с другой стороны соблазнительной горы доносились всхлипы и рыдания. Как дотянуться до сердца этой женщины, он совершенно не понимал.
– Любимая, прости. Я был не прав. Что ты в самом деле?
Плач только усилился. Черт. Он начал бормотать ласковые слова, надеясь лишь, что она услышит и поймет, что он ее любит и вовсе не собирается обижать, ни тем более обладать, да, он согласен, он дает слово, что никогда к ней не прикоснется, пока она сама ему не разрешит. Подействовало?.. Всхлипы прекратились, она села и посмотрела так виновато, что он сам чуть не расплакался, и очень бережно ее обнял. Первый поцелуй был осторожным, второй смелым, а третий уже страстным, вот-вот одежды полетят на пол. Любовное томление достигло апогея, и вдруг где-то совсем рядом, в углу спальни раздался шорох.
– Крыса! – вскрикнула Пума, вцепившись ногтями ему в плечо. – Не уходи, пожалуйста.
– Я не ухожу, – он ослеп от страсти и оглох. Весь мир пусть рухнет или поднимется вулкан, никуда он не уйдет, с места не встанет, так упоительна невеста. – Здесь крыс не бывает. Поцелуй, пожалуйста, – он попытался ее обнять, притянуть крепче, тут шорох повторился.
– Серж! Я боюсь!
На этот раз он тоже услышал. Звук был громкий. В углу, за шкафом. Неужели крыса? Или мышка. Пришлось вставать. Пума не хотела его отпускать, словно он был соломинкой, а бедная девушка тонула в пучине, вот и цеплялась за него. Инстинкт самосохранения. Он оторвал от себя ее хрупкие пальчики, ободряюще улыбнулся, смелым пионером подошел к шкафу и распахнул. Он хотел ее позвать, чтобы убедилась, нет никакой крысы, но возглас застрял в его глотке. Отшатнувшись, он захлопнул створку. Покачнувшись, схватился за спинку кровати, повернулся, глаза у него лезли из орбит. Опять приступ?
– Крыса, да? Большая! Серж, не молчи, мне страшно.
– Там… – Ежов хватал ртом воздух. – Там Валерка.
– Опять, да? Серж. Не надо, не пугай меня, – Пума захныкала. – Это не смешно. Пожалуйста!
Ежов вдруг засмеялся, вначале тихо, потом громче, как в мастерской, когда Рахит сказал, что это Карлуша мог написать письмо. Он хохотал во все горло, это мужская истерика. Пума наблюдала за спятившим женихом, не зная, что делать, звать на помощь? И снова смех прервался, как и в прошлый раз, внезапно. Ежов выпрямился, словно кол проглотил. Лицо позеленело, вероятно, затошнило. Он зажал ладонью рот, и чуть не бегом – стремительно покинул спальню. Не хватало ему наблевать прямо в спальне, на глазах невесты. Следовало ожидать, что Пума последует за ним, вряд ли рискнет остаться наедине со шкафом, вместо этого она сказала сама себе: