Евгений Бугров
Свадьба вампира
– Верю, – Пума вздохнула, погладила его пальцы на левой руке, сжала, отпустила. – Больно? Я очень в детстве мечтала, чтобы у меня старший брат был, и защищал. Только, Серж, договоримся! Ты меня просто так не перебивай, хорошо? А вот если спрошу, так и скажи, только честно. Где я была не права, где ошиблась. Ты умный, а я же девочка. Мы слабые, поэтому и подлые бываем, это правда. Так мне и скажешь, вот здесь ты поступила неправильно. Хорошо?
– Хорошо. Договорились.
– И сразу, Серж! Заруби себе на носу и запомни. Я не проститутка. На свете нет таких денег, чтобы меня купить. Еще чего! Да мне легче убить себя и всех вокруг. Понял? Я храбрая.
– Понял. И даже приятно слышать. Но полковник этот говорил…
– Полковник, – Пума фыркнула. – Мало ли, кто что говорит? Сволочь он вообще. Ты мне веришь или полковнику своему? Да. Я могу выглядеть как проститутка, одеваться и разговаривать, маска защитная, так удобней, и безопасней. А кто что думает или говорит, плевать я хотела.
– По-моему, выглядеть порядочной женщиной лучше и безопасней.
– Ха! Много ты знаешь про порядочных женщин. Выходят замуж по расчету и живут не по любви, разве это не проституция? Вот где гадость. Притворяться каждый день и каждую ночь, целовать того, кто противен, обманывать и лгать годами? Да ты что, Сережа. А потом говорят, почему мужиков нет? Суки потому что, жены их. Пилят и пилят, денег он мало зарабатывает, и все такое. Вот и пьют, или бегут от них, а кто терпит, тот их достоин. Ты же не такой?
– Речь не про меня. И вообще мне другие женщины не интересны, ты про себя рассказывай, почему тебе безопасней и удобней, – Ежов помедлил, – выглядеть проституткой? Извини.
– Ничего, прощаю. Допустим, актриса играет роль падшей женщины, выглядит и одевается так, но она не такая? Нет, сложнее. Или разведчик в тылу врага. Штирлиц, он хороший? Говорит по-немецки, форму носит, и руку вскидывает вверх, а как? Так удобней и безопасней.
– Ты разведчица. – Ежов улыбнулся. – В тылу врага. И кто враг?
Пума кивнула.
– Не смейся, Серж. Все очень серьезно! Да, я авантюристка. А за проституток я тебе так скажу. Они лучше и честнее тех, кто их осуждает. И потом, ты пойми. Это вам хорошо, вы сильные! Голова и руки есть, взяли и заработали, а нам что делать, у станка стоять? То не женщины, лошади рабочие. Реальная жизнь проста, надо пить и кушать, одеваться красиво, чтобы вам нравиться, полюбить, замуж выйти, а где деньги взять? Вот и приходится, кто как умеет. Я не оправдываю, объясняю. Как удержаться, если вот оно, тело красивое. Проститутка за час зарабатывает, как инженер за месяц! А за ночь, при умении, как тот инженер за год. Противно, а куда деваться? Пять минут ада, и деньги твои. И чем мы виноваты, что такая жизнь? Вы платите, ваше дело мужское, а наше дело – зарабатывать телом. Или за него муж платит через загс, и всю жизнь, либо клиент за час, и свободен, либо гуляйте лесом! А вот осуждать не смейте. – Пума приподняла голову и посмотрела в упор. – Понял?
– Да я не осуждаю, – Ежов осторожно, чувствуя сопротивление, притянул ее голову к себе, ткнулся мимо губ, символически. – Больше не буду! Извини. Расскажи про себя.
Пума отстранилась, изучила его лицо, осталась довольна.
– Извиняю, – она легла, уставилась в потолок. – Что рассказывать? Детство как у всех. В небольшом городе тоска. Училась легко, отличница. Комсомолка, спортсменка. Мальчишки за мной бегали, парни постарше, но нет. Даже не целовалась. Веришь? И я верила. В любовь, как же, чтобы один раз и на всю жизнь. Серж, пожалуйста! Сигареты принеси. Они в сумочке! Раздраконил ты меня.
Ежов послушно сел на кровати, прикрываясь одеялом, дотянулся до брюк, лежавших на стуле. Пума хихикнула, вспомнив, что мокрые трусы Ежова достались полковнику Краснову в качестве трофея.
– И зажигалку. Сумочка в коридоре.
Ежов отправился выполнять поручение, она прислонила подушку к стене, села поудобней, взглянула на настенные часы, внимательно осмотрела комнату, словно была здесь в первый раз. Вернулся Ежов с сигаретами и пепельницей, щелкнул зажигалкой, давая прикурить, устроился рядом.
– Рассказывай.
– Приехала в институт поступать, поступила без проблем. Все шло неплохо, до первой сессии, пока один сморчок, преподаватель по истории КПСС, не намекнул, что учиться я буду в его постели, иначе никак. Меня это потрясло, я же девочкой была, а выглядела на все сто. Наверно, решил, что я путана, а иняз мне нужен для профессии. Да, Сережа, да. Кто-то из вас, может, хороший, но в основном, мужики – это сволочи. Предложения делают каждый день, красивая ты или нет, большой роли не играет, всегда найдется тварь, которая что-нибудь да выскажет, вслед или прямо в глаза. Это вы так самооценку свою поднимаете. Поэтому, чем оправдываться и объяснять, предпочитаю выглядеть хуже, чем есть на самом деле, чтобы не связывались.
– Это я понял. Бросила институт?
– Бросила, не то слово. Влюбилась я, Сережа. Виновата? Хоккеист. Игорем звали, красавчик. Мечта любой девчонки, кто в жизни не понимает. Мечты виноваты, а реальность? Если бы вы знали, мужики, что творите с нами, чего лишаетесь. В каждой девочке, любой из нас, заложена любовь и преданность своему избраннику, это же клад! Как свиньи залезаете в сердце, как в корыто с копытами, хрюкаете от удовольствия, пожирая нежное блюдо, жрете как пойло, как отбросы помойные. Вам дела нет, что это блюдо изысканное, и готовилось с раннего детства, когда мама читала сказки про любовь и принцев с алыми парусами. Девочки мечтали, а вы жрете, хрюкаете, и мордой к стене потом, спите довольные, время хорошо провели. – Пума сверкнула глазами. – Ненавижу красавчиков.
– Чего ты разошлась. Люди разные, мужчины и женщины, я не красавчик.
– В том и беда, что ты лучше. Хорошо, что не такой. И не моя вина, что этот Игорь оказался вовсе никаким не хоккеистом, а бандитом, грабителем, отсюда и деньги, швырялся ими. Откуда мне знать? Можешь ли упрекнуть, что не донесла? Их целая шайка была, меня бы убили. В общем, не предала. Жила с ним, какой тут институт, мальчики-девочки, преподаватели. Другой мир! Но я любила, вот и все, что тут скажешь.
– А дальше?
– Вначале скажи, ты обещал. Правильно сделала, что не донесла?
– Правильно.
– Вот. Я тоже так думала. И оказалась сообщницей. А дальше в действие вступает Краснов, тогда он еще майором был. Вот кого ненавижу. Жизнь бы отдала! От него зависело, кем пойду, свидетелем или членом бандитской шайки. Если бы изнасиловал, хуже, он меня унизил, душу сломал. Либо тюрьма, и тогда все, жизнь кончена. Либо его покровительство за остренькие ласки. И не каторги я испугалась, а женской тюрьмы. Знаешь, что это такое?
– Нет.
– Вот именно, лучше не знать Скажи, что я должна была выбрать, тюрьму или майора Краснова? Только честно. Это же по цепочке идет: преподаватель, там я устояла. Хоккеист, там любила, а вот майор, с ним что делать?
Ежов молчал.
– Вот и ответ. Пакостить вы умеете, а честно сказать не можете. Я пошла на компромисс. Сделаю, что просит, потом покончу с собой. Показания ничего не решали, подписала. А вот умереть не смогла, не так просто оказалось. Решила, всегда успею. Виновата?
– Нет, – Ежов на нее не смотрел, на скулах играли желваки.
– Спасибо, Серж. Правда, твое мнение очень важно, не поверишь, каждую ночь мучаюсь, а тогда я просто жила. Жила как мертвая. В душе пустота, на сердце мрак. Краснов слово сдержал, от тюрьмы спас, банду посадили. Из института, конечно, исключили, да и наплевать, все равно бы бросила. Очень тяжело было. С кем-то спала, с кем-то жила, что-то ела. Мужики, как кобели за сучкой, со всех сторон сбегаются. Выбирала, кто получше, или кто менее противен. Попадались и неплохие мальчики, замуж звали, боготворили, только не до них. Там поспишь, тут поешь, везде отдашься.
– Вот как, – Ежов хмыкнул.
– А как! Как ты думал? – Пума взвилась. – Вы смотрите: девушка по улице идет, молодая, красивая, на каблучках. Почему не подойти, не познакомиться? И начинается канитель. А где вас видел, как зовут, а что вечером делаете? Ее тошнит от комплиментов, ей ночевать негде! Какая любовь!? Она ищет безопасности, ей нужно сочувствие. Это как минимум! В такой момент, конечно, многие попадают в истории, одной никак. Нужен сутенер.
– А на работу устроиться? Или замуж выйти?
– На приличную работу нужна прописка, а замуж без любви? Того хуже. Квартиру снять, и то деньги требуются, и как быть, на вокзале ночевать?
– В родной город уехать!
– А там что делать? Да и совестно. Перед судом адвокат характеристики собирал. Город маленький, все знают. Матери позор, она бы приняла, я сама не захотела. Больница еще, ей сообщили.
– Больница?
– Ну да, больница. Вендиспансер. – Пума увидела, как у Ежова дернулась бровь, поспешила заверить. – Нет, у меня ничего не было! Это у Игоря обнаружили. Как я умоляла, чтоб матери не сообщали, чуть на коленях не ползала. Господи, за что? Полюбила, первый мужчина, единственный. Не изменяла ему, верна была, как собака предана. Откуда знать, что у него скрытая форма сифилиса?
– Что?? – Ежов даже подпрыгнул.
– Ага, ты еще отодвинься от меня! Вещички собери, и беги бегом. Защитник, братик старший. Могла не рассказывать! А ты прилип, как репей, расскажи да расскажи.
– Продолжай.
– А чего продолжать, – голос Пумы стал бесцветный. – Моя это квартира. Вот Драма, брат твой, это человек. Сутенер, но он человек. Вернул меня к жизни. А вы, хорошие да порядочные, только в трусы норовите залезть, а как до дела, сразу в кусты! Это я дура, не понимала. Предала его, он даже квартиру вернул, и не попрекнул ни разу, только работать вместе не захотел. Он лучше в тысячу раз…
Она умолкла и загасила сигарету. Ежов наоборот, оживился.
– И что дальше?
– Ничего, рассказ окончен.
– В чем дело, Илона. Опять обидел?
– Нет, не обидел. Просто я забыла, кто ты есть.
– Кто?
– Комитетчик бывший, майор. Мне Краснов сказал. Как дура, распинаюсь тут, а он сидит, на ус себе мотает. Ты домой уедешь, а мне тут жить, между прочим. Ты перед бывшим начальством выслужиться хочешь, откуда мне знать? А мне перо в бок.
– Так, значит?
– Значит, так, – отрезала Пума. Ежов только крякнул с досады.
– Скажи хотя бы, кто меня в это дело впутал. Драма или Краснов. Может, еще кто-то?
– Откуда мне знать. Я выполняла указания Краснова. С ним ты ничего не сделаешь.
– А что за иностранец, из 308 номера?
– Мой жених бывший, уговаривал во Францию ехать. Хотела, но передумала. Тебя встретила, а ты такой же как все. Да ну вас всех! Спать хочу.
– Почему передумала?
– С наркотиками он связался. Не здесь, так там сгорит.
– Понятно. – Ежов глянул на часы, поднялся с кровати. – А ты, случайно, не в курсе, кто заявление печатал?
– Какое заявление.
– Краснов просил подписать. Якобы чемодан с героином я от Драмы получил.
– А. Какая разница? Ты сжег его, и правильно. Я печатала.
– Кто?? – изумился Ежов.
– Краснов текст дал, я напечатала. А что?
– Ничего, – Ежов осторожно застегивал рубашку. – А на какой машинке?
– Машинка, – Пума равнодушно зевнула. – Здесь она, под кроватью.
Ежов тут же стремительно наклонился, вытащил машинку. Наспех оглядев, удовлетворенно хмыкнул.
– Она самая! Откуда она у тебя?
– У хозяйки спрашивай.
– Ты же хозяйка?
– Квартиру я сдавала внаем, машинка не моя, хозяйка уехала. Что ты пристал, как банный лист! – Пума поставила пепельницу на пол и демонстративно отвернулась к стене. – Уходи, я спать хочу.
– А кому сдавала?
– Отвали.
Ежов прошелся по комнате. Остановился перед зеркалом, висящим на стене, тронул шрам, провел пальцем по подбородку. В отражении увидел картину на противоположной стене. Изображение было закинуто серой тряпкой, только рама торчала.
– Эта твоя знакомая, которая уехала. Она кто?
Пума сердито сопела, ничего не отвечая.
– Мне надо знать, ты просто скажи. Она проститутка?
Пума молчала. Ежов снова потрогал щетину.
– Если такой сервис, станок не найдется? Бритвенный.
– В ванной на полочке, – пробубнила Пума. – Лезвия и крем в шкафчике.
Ежов загнул несвежие манжеты и отправился в ванную приводить себя в порядок, а когда вернулся, Пума лежала в прежней позе, лицом к стене. Он повязал галстук, надел пиджак, пригладил влажные волосы.
– Вставать не собираешься? Вставай, ты же голодная. Вместе позавтракаем, отвезу тебя в надежное место. Здесь оставаться опасно. Слышишь? – Ежов подошел к зеркалу, снова взгляд упал на картину, повернулся.
– Оставь меня в покое. Спать хочу.
– Квартира твоя, Краснов в два счета найдет, в покое не оставит. – Ежов подошел к картине, двумя пальцами приподнял край мешковины, ожидая увидеть репродукцию или низкопробную мазню.
Услышав сильный грохот, Пума подскочила на кровати. Ежов в своем черном костюме с галстуком лежал, вытянувшись на полу. Она накинула халатик, приблизилась.
– Серж! – позвала она. – Что с тобой? Серж! Не пугай меня.
Он лежал на спине, откинув забинтованную руку в сторону, с лицом белым как мел. Рот приоткрыт, губы посинели, кажется, он и не дышал. Она присела на корточки, боязливо притронулась, похлопала ладошкой по каменной, только что выбритой щеке.
– Серж, – она чуть не плакала. – Что с тобой. Скорую надо, да? Серж!
Веки Ежова затрепетали, последовал глубокий вдох, лицо ожило, кожа принимала нормальный цвет. Он открыл глаза и посмотрел на склонившуюся над ним Пуму осмысленным взором.
– Серж, миленький, – она сама почти не дышала. – Что с тобой?
– Ничего… Сердце. Бывает иногда, клапан заедает, – он пару раз осторожно вздохнул. – Не волнуйся, уже проходит.
Отвергнув ее помощь, он самостоятельно поднялся. Она еще с испугом за ним наблюдала. Делая вид, что ничего особенного не произошло, Ежов подошел к картине, и освободил от тряпки. Пума тоже выпрямилась, они стояли и смотрели. Это был портрет женщины, и портрет весьма странный. На высоком троне, как бы парящем над бездной, на фоне черно-синей пустоты сияла роскошная дама. Края пышного подола кусал адский ветер, в атласных складках играли багровые отблески пожара, скрытого внизу, за рамой. Там происходило нечто ужасное, на лице ее застыл высокомерный интерес. По растрепанным волосам скользил холодный лунный свет, и вся она светилась в преломлении божественных лучей и огней ада.
– Кто это? – наконец, спросил Ежов.
– Где.
– На портрете. Кто?
– А, это. – Пума вернулась на кровать и улеглась. – Это Багира. Последняя жертва маньяка.
– Интересно. Значит, она не уехала, она умерла. – Ежов подошел и сел рядом. – Ты пойми, Илона. Я не просто так спрашиваю. Это важно. Кто автор?
– Понятия не имею, – Пума широко зевнула и демонстративно закрыла глаза. – Все, Серж! Я спать.
Ежов посмотрел на ее искусственно безмятежное лицо, молча поднялся, вышел в прихожую, там на тумбочке стоял телефон. Набрал номер.
– Отец? Доброе утро.
– Наконец-то, – проворчал мэр. – Что-нибудь случилось? Я всю ночь не спал. Не мог позвонить? Мы пельмени приготовили, тебя ждали.
– Извини. Действительно не мог. За городом был. Есть новости?
– Есть, – мэр понизил голос. – Ночью мне звонили. Сказали, что срок вышел. Представляешь? Якобы скоро явится Фауст. Надо телефон поставить на прослушивание, в милицию обратиться, а ты запретил.
– Ни в коем случае. Расскажу при встрече. Кстати, сюрприз. «Волга» твоя нашлась.
– Где?
– Не по телефону. Просьба будет. Ты можешь без машины обойтись? Временно. И в ГАИ сообщить, чтобы не арестовали. Мне колеса нужны.
– Конечно, Сережа, конечно. Сейчас же позвоню. Обязательно.
– Еще вопрос. Требуется убежище. Не мне. Девушку надо спрятать, пока все не прояснится.
– А ты времени зря не терял, – мэр хихикнул. – Ничего нет проще. Вези ее домой. Дарью Семеновну предупрежу, комнату приготовит. Что-то еще?
Ежов понизил голос.
– Папа, я машинку нашел, пишущую. Очень много всего интересного, сказать не могу, только при встрече, еще раз. В милицию не обращайся, там… засада. Ты понял? Около дома желательно охрану выставить.
– Уже сделано. Сережа, прошу. Ты там не гарцуй, знаю тебя. Будь осторожен, пожалуйста. – Мэр кашлянул. – Я человек пожилой, ты о себе думай.
– Все, папа. Вечером увидимся.
Они попрощались. Ежов тут же набрал номер Драмы. Один за другим раздавались длинные гудки, вот трубку сняли, мембрана щелкнула. Тишина. Он молчал, на том конце провода тоже молчали. Ежов положил трубку, вернулся в комнату. Пума по-прежнему лежала в постели.
– Вот что, дорогая. Быстренько одевайся! Некогда разлеживаться. Я тебя отвезу к отцу домой, тебе комнату выделят, там выспишься.
– Никуда я не поеду.
– Разговорчики. Подъем!
– Отвали.
Ежов с досадой посмотрел на часы.
– Хорошо. Даю тебе ровно два часа, не больше. К моему приходу, чтобы как штык. Ясно?
Ежов вышел в прихожую, одел пальто, нащупал в кармане пистолет, заглянул в комнату.
– Я поехал. Слышишь? Закройся за мной. Когда вернусь, постучу вот так! – он побарабанил по косяку пальцами. – Если начнут открывать, сразу звони 02, вызывай милицию. Это бандиты. Поняла? Илона! Слышишь меня?
– Серж, – сонно сказала она и, не открывая глаз, поднялась. – Поцелуй меня.
Он поцеловал ее в лоб, и вышел.
Она закрыла дверь, легла и сразу уснула, организм требовал покоя. Ей показалось, что уснуть не успела, как раздался условный стук. Она очнулась, посмотрела на часы. Прошло всего полчаса, а он сказал, вернется через два. Она встала, завернулась в халат, на цыпочках подошла к двери, посмотрела в глазок. Там стоял незнакомый мужчина в пальто и шляпе, мрачное лицо в оспинах. Бандит бандитом.
– Кто?
– Я от Сергея Петровича. Вы Илона?
Она открыла дверь. Длинное пальто не скрывало квадратной фигуры, неприятный тип.
– А где Серж?
– Сергей Петрович сам не мог, обстоятельства. Очень беспокоится. Просил отвезти вас к отцу. Надо взять чемодан и пишущую машинку. Я ничего не напутал?
Пума впустила незнакомца, указала на чемодан, вынесла машинку.
– Мне одеться надо.
– Буду ждать в машине! Постарайтесь недолго.
Неприятный тип забрал машинку и чемодан, вышел. Пума начала одеваться… Выйдя на улицу, она увидела оранжевый «Москвич» недалеко от подъезда, и знакомого незнакомца в пальто и шляпе, который предупредительно открыл заднюю дверку. Пума села, поздоровалась с водителем, который повернулся, показав заросшее щетиной лицо, глаза прятались под темными очками. Она заметила шрам на щеке и обмерла. Дверка за ней захлопнулась. Мужчина в шляпе сел впереди, «Москвич» тут же тронулся.
– Остановите, – попросила Пума, стиснув сумочку. – Я косметичку забыла.
Машина набирала скорость.
– Остановите! – выкрикнула она, собираясь выпрыгнуть на ходу. Она искала ручку, которой открывают дверь, но тщетно, ручки не оказалось. Макс понял, что она его узнала.
– Колтун! Заткни ей пасть, – приказал он.
Глава 15
Рахит
Галантерейное, черт возьми, обхождение!
«Ревизор». Гоголь.
Рахит вместе с двумя подручными находился на квартире у Драмы более двух часов. В душе его копилось раздражение. Он покосился на Бандеру, который сидел в кресле, свесив голову на грудь. Изо рта громилы повисла тягучая слюна, он дремал. Это был рыжеватый мужчина, лет сорока, фигурой и повадками напоминающий медведя. Несмотря на мнимую неповоротливость, Бандера обладал реакцией и страшной физической силой. Если, скажем, требовалось высадить дверь, он просто налегал плечом, и дверь вылетала вместе с косяками. На этот раз в квартиру зашли с помощью отмычки. Малой открыл оба замка за пять минут, это был чернобровый парень с орлиным носом и блатными манерами. Вначале он заинтересовался сейфом, но, поскольку тот был не заперт и совершенно пуст, перерыл квартиру, не поленившись вспороть матрац и разворошить в ванной тюк с грязным бельем. Убедившись, что поживиться тут нечем, Малой потерял к жизни всякий интерес, валялся на кровати в сапогах и, зевая от скуки, скоблил пилкой ухоженные ногти.
Рахит состоял на службе у Графа немало лет и, как ни ценил своего босса, чувствовал, тому конец. И дело не в том, что босс обрюзг, погряз в разврате и обленился, это полбеды. Гораздо хуже, что из-за своего завышенного самомнения, основанного на прежних заслугах, Граф никак не мог допустить самой мысли, что ему может прийти конец, а значит, не будет драться по-настоящему. То, что его обокрали как деревенскую бабу на вокзале, Графа скорее удивило и раззадорило, чем всерьез обеспокоило. А тот, кто это сделал, знал, на что идет. Графу объявлена война не на жизнь, а на смерть. Это как революция. Либо пан, либо пропал, а Граф об этом не подозревает, точнее, не хочет подозревать. На его месте Рахит не стал бы тратить на Драму времени. Это подстава. Реально свалить Графа мог только Хозяин, либо человек, заручившийся его поддержкой. Зачем? Одному Богу известно, но Граф и думать запретил на эту тему, даже накричал. Вместо того, чтобы опередить события и брать Хозяина за кадык, босс клюнул на яркую приманку и приказал доставить Драму. Тренькнул дверной звонок.
Бандера моментально поднял голову и обвел комнату мутным взором, смахнул слюну, вытер ладонь о штаны. Рахит жестом указал ему на кухню. Малой, как и было условлено, скрылся в лаборатории. Китаец вышел в коридор, прикрыл поплотнее стенной шкаф, куда они сложили верхнюю одежду, и широко распахнул входную дверь. Мужчина в клетчатом пальто смерил фигуру Рахита взглядом.
– Здравствуйте, – сказал Ежов. – Валера дома?
– Здравствуйте. Проходите, он скоро будет.
Ежов, не вынимая руку из кармана, зашел в прихожую, повернулся.
– А вы, собственно, кто будете? – спросил он, не вынимая руки.
– Его друг, хороший знакомый. Проходите, раздевайтесь, – Рахит запер входную дверь, никак не проявляя настороженности, приглашающе поднял руку. – Пожалуйста.
Ежов заглянул в комнату, не заметив ничего подозрительного, снял пальто. Посмотрев на ноги Рахита в кроссовках, разуваться тоже не стал. Кажется, он вполне расслабился, и вел себя естественно. Когда уселись в кресла, Ежов, поправляя повязку на руке, поинтересовался:
– У него неприятности?
– У кого.
– У Драмы. – Ежов кивнул на кровать, небрежно закинутую пледом, из-под которого торчал угол вспоротого матраца. Рахит вздохнул, не доглядел за Малым.
– Бандера! – позвал он. – Иди сюда, у нас гости.
Пол на кухне угрожающе заскрипел, в комнату заплыла бочкообразная туша, запечатанная в тесный костюм. Гангстер остановился перед Ежовым, ощупывая последнего бледными глазками, похожими на бельма, и чуть наклонился, вроде как поздоровался. Его толстые пальцы шевелились где-то на уровне колен, он примеривался к пришельцу, и ждал только команды, чтобы вытащить того из кресла и взять в оборот. За спиной Бандеры показалась физиономия Малого. Покачивая в воздухе шипастым кастетом, надетым на руку, он прислонился к дверному косяку, с гаденькой ухмылкой дожидаясь развития событий. Он был уверен, что его вмешательство не потребуется. В принципе, он свое дело сделал, когда открыл замки, а сейчас исполнял роль декорации, ну и благодарного зрителя заодно. Рахит посмотрел на Ежова.
– Ты кто?
Криво усмехнувшись, Ежов снял трубку с телефона, стоящего на столике. Рахит кивнул, Бандера взмахнул кулаком. Хруст. Брызнули телефонные осколки, столик переломился надвое. Ежов сидел с телефонной трубкой, соединенной проводом с пластмассовой лепешкой, валявшейся на полу среди обломков столика. Равнозначный эффект произвел бы удар кувалдой.
– Не слабо, – признал Ежов, настроение которого заметно испортилось. – Документы в пальто.
Он хотел встать, но Рахит остановил.
– Отвечай. Ты кто?
Ежов молчал, краем глаза наблюдая за нависшим громилой. Рахит снова кивнул, «кувалда» снова вспорхнула, на этот раз, очевидно, собираясь сломать кресло, на котором сидел Ежов.
– Я брат Драмы, – поспешил сказать он. – Хозяина квартиры. А вы его друзья?
– Нас интересует чемодан, – Рахит следил за лицом Ежова.
– Какой чемодан?
– Ты знаешь, какой, – китаец был психологом, и мгновенное замешательство в глазах, не заметное кому-либо другому, от него не укрылось. – С героином.
– Понятия не имею, – сказал Ежов. Фальшь в его голосе также не укрылась.
– Лучше сказать, – посоветовал Рахит. – Ты нам не нужен. Нам нужен чемодан. Будешь упираться, переломаем кости. Я не пугаю, информирую.
– Попробуйте! – огрызнулся Ежов.
Он уловил агрессивное движение Бандеры, сразу откинулся назад, сгруппировавшись, поджал колени к груди, и выстрелил ногами вверх. Получив удар в лицо, который для другого человека оказался бы калечащим, Бандера отпрянул, ошалев на мгновение. Воспользовавшись его замешательством, Ежов вскочил; забыв про забинтованную руку, отработал серию в корпус, и отпрыгнул на середину комнаты. Бандера засмеялся, как будто его пощекотали. Ежов выкинул ногу с разворотом. Бандит пригнулся, нога прошла мимо головы. Ежова по инерции развернуло, и тут же мощный удар кулаком по хребту свалил его на пол. Громила шагнул следом и занес ногу, собираясь обрушить ее на поясницу соперника, Ежов успел откатиться вбок и, кувырком назад через спину, оказался на ногах. Он был ошарашен могучим натиском, и отскочил к окну, чтобы перевести дух.
Рахит и Малой наблюдали за схваткой, не сомневаясь в исходе поединка, даже не пытались вмешаться, им просто было любопытно. Громила, раззадоренный сопротивлением, двинулся на Ежова, которому деваться было некуда и, отступая по кругу, коснулся спиной стены. Бандит сделал стремительный выпад, бросил кулак. Ежов едва успел отклонить голову. Колоссальной силы удар потряс комнату, посыпалась штукатурка, зазвенели стекла. И тут же пошел другой кулак, ловя корпус ускользающего противника. Промахнуться было невозможно. Смяв блок, удар достиг грудной клетки. Ежов поплыл по стене, ноги подогнулись. Гангстер отступил, как бы давая жертве прийти в себя. Но едва Ежов остановил падение и осознал, что стоит на коленях, Бандера тут же шагнул, взял его руками за голову и, крутанувшись, словно метатель молота, швырнул его через всю комнату. Ежов, распластавшись в воздухе, шмякнулся всем телом о противоположную стену и рухнул на пол в бессознательном состоянии. Бандера издал грозный рык, подошел к поверженному сопернику, взял его сзади за поясной ремень и ворот пиджака, легко поднял и, как нашкодившего щенка, бросил на середину комнаты. Дело сделано. Рахит встал с кресла и пнул Ежова под колено, проверяя его состояние, тот не пошевелился.
– Малой, принеси воды!
Малой, нанеся пару ударов кастетом воображаемому противнику, отправился на кухню. Бандера с важным видом сел в кресло. Рахит вышел в коридор и обшарил карманы клетчатого пальто. Пистолет удивил. Похоже, не ожидал нападения, если не воспользовался и попал впросак, тогда и про чемодан может не знать. А вот «корочки» Союза художников заставили призадуматься. Когда Рахит вернулся в комнату, Малой поливал из чайника голову пленника. Тот лежал лицом вниз. Малой хихикал, изображая пьяного, который, покачиваясь из стороны в сторону, мочится на мостовую.
– Хватит, – одернул его Рахит. – Отойди!
Ежов от воды начал приходить в себя, зашевелился. Рахит скомандовал:
– Бандера, подними его на ноги, больше не трогай! Он живым нужен.
Громила что-то проворчал и, поднявшись с кресла, подошел к лежащему телу со стороны окна, широко расставил ноги и, наклонившись, взял Ежова снизу за плечи, рывком поставил на ноги и, как куклу, удерживал в вертикальном положении.
– Веди его в кресло.
Но Ежов, казавшийся совершенно беспомощным, вдруг схватил Бандеру между ног одной рукой, а локтем другой руки уперся ему в горло, начал валить назад. Не ждавший нападения громила потерял равновесие и попятился к окну, набирая скорость. Туша тяжелая, попробуй, удержись. Всей массой он высадил двойное стекло. Рахит и Малой увидели, как тело Бандеры завалилось спиной на подоконник, подставив открытое горло падающему со звоном стеклу. Гильотина сделала свое дело, брызнула из артерий кровь, почти отрезанная голова свесилась на улицу, с той стороны окна. Тело Бандеры пару раз дернулось и обмякло. Ежов, тяжело дыша, отступил назад, не в силах оторвать взгляд от дела рук своих. Когда он, наконец, опомнился, кастет уже летел. Чуть отклонившись, он дернул руку Малого в направлении удара, тот потерял все ориентиры и грохнулся на пол.
– Сергей Петрович, – сказал Рахит, направляя пистолет. – Не время драться.
Ежов, все еще не в себе, двигался как сомнамбула, наступая на китайца, и не видел, что Малой за его спиной уже поднялся и замахивается кастетом, чтобы ударить в затылок. Грянул выстрел. Ежов замер и повернулся. Малой с кровавой блямбой во лбу и удивленными глазами свалился на пол. Не ожидал, что сегодня придется умереть, впрочем, как и Бандера. Ежов перевел взгляд на странного азиата.
– Сергей Петрович, – не повышая голоса, сказал Рахит. – Менты сейчас приедут, надо уходить. Теперь мы в одной упряжке. Вы сын мэра?
– Да. – Ежов решительно ничего не понимал.
– Хорошо, – Рахит протянул пистолет рукояткой вперед. – Возьмите, детали потом. Уходим!
Едва они сели в «Волгу» мэра и выехали со двора, послышался вой милицейской сирены. С внешней стороны дома, возле гастронома, собиралась толпа. Головы смотрели вверх.
Глава 16
Убийцы
У тебя на шее, Катя,
Шрам не зажил от ножа.
У тебя под грудью, Катя,
Та царапина свежа!
Эх, эх, попляши!
Больно ножки хороши!
«Двенадцать». Блок.
«Свалка – 5 км». Проехав указатель, машина свернула с трассы, и помчалась навстречу солнцу. Макс опустил солнцезащитный козырек и, поправив зеркало заднего вида, бросил на Пуму очередной взгляд. Пленница сидела на заднем сиденье, судорожно сжимая в руке безопасную бритву, вынутую из потайного карманчика шубы. По радио передавали модный шлягер. Колтун добавил звук и захлопал ладонью по колену в такт музыке, у него было прекрасное настроение. Казалось, они едут на пикник. Далеко впереди показалась встречная машина, грузовик-мусоровоз.
– Сверни в объезд! – забеспокоился Колтун. – Чтобы тачку не светить.
– Ерунда, – Макс криво усмехнулся.
– Тачка не казенная, вдруг номера запомнит!
Вчера весь день снег валил, застрянем. Толкать будешь, – Макс повернул голову, через темные очки взглянул на озабоченного помощника, который в шляпе с полями походил на гриб-мухомор, и вдруг, почти не сбавляя скорость, свернул с грейдера на полузанесенную дорогу. Машину закидало на ухабах и рытвинах, скрытых под рыхлым снегом, под днищем брякнуло железо.
– Полегче нельзя? Недавно подвеску поменял!
– Все равно рухлядь, как ты ездишь. Ведро с болтами.
Макс снизил скорость до приемлемого минимума, и «Москвич» поплыл как на волнах. Миновав густой подлесок, добрались до городской свалки. Дорога запетляла между высоких дымящихся куч, похожих на сопки, черными стаями кружило воронье. Выпавший накануне снег не скрывал гниющих залежей человеческих отходов, удушливый смог пеленой стелился над черными язвами цивилизации, пряча их от солнечного света, тяжелый запах заполнил салон, полумрак сгустился. Было такое чувство, что они въехали в кулуары преисподней. Пуму заколотил озноб, но вот сверкнуло солнце.