Евгений Бугров
Свадьба вампира
– Давай к делу, – полковник звякнул ложечкой. – Зачем пожаловал?
Чайная церемония окончена. Какой чай? Стакан водки был бы в самый раз.
– За своими деньгами.
– И все?
– Пока все.
– Почему ты решил искать их здесь? Глупо.
– Федор Ильич, не будем кружить. Если я пришел, значит, все просчитал. Зачем тратить время. Мы не в суде, разговор тет-а-тет. Мои деньги у вас. Возвращаете целиком и полностью. Если нет, ситуация может из-под контроля, за брата не отвечаю. Несчастные мои доллары. Вы миллионами ворочаете, а тут дело принципа.
– И причем тут твой брат?
– Вопрос не по адресу. Угнали «Волгу», разве я это сделал? Наехали на мэра, ему угрожают расправой, город шумит, тревога в округах. Некий Фауст, он до всех доберется. Хозяин на измене.
– Хорошо, получишь свои деньги! Вечером.
– Почему же вечером? – я капризничал.
– Я отдам собственные деньги. 100 тысяч.
– Мне ваши деньги ни к чему, я не вымогатель. Устроите засаду? Отдайте сейчас.
– Твои деньги вещественная улика. Таксист, который милицию вызвал, сдал дипломат. Есть протокол изъятия. Какая тебе разница?
– Объяснять долго! Отдайте деньги, и дело в шляпе.
Полковник повернулся, открыл свой сейф, вытащил дипломат. Поставил на стол.
– Это дипломат негра, которого ты зарезал. В нем твои деньги.
Он озвучивает совершенно ненужные детали, значит, записывает разговор на магнитофон. Ну и что? Это его слова, не мои. Отступать нельзя, пойдем до конца.
– Пересчитывать не надо? – я поднялся с самой дружелюбной улыбкой.
Как только возьму дипломат и выйду из кабинета, меня арестуют за покушение на жизнь полковника МВД. Это терроризм, греметь костями до Магадана, и это еще мечты, убьют в камере, тут вариантов нет.
– Не надо! – злорадно сказал полковник. – Можешь проваливать, и побыстрей.
Этого следовало ожидать, только это еще не финал.
– Руки на стол, – тихо сказал я и прицелился ему в лоб. Мой стартовый пистолет 45 калибра вступил, наконец-то, в игру. Полковник округлил глаза, положил руки на стол и как-то обмяк. Еще бы, он понял, что я придурок и готов на все, лишь бы освободить мир от такого чудовища. Я зашел ему за спину и сунул ствол в полковничье ухо, он конвульсивно дернулся.
– Совсем рехнулся.
– Ты подписал мне смертный приговор, терять нечего.
– Пошел к черту, – глухо зарычал он по своей милицейской привычке, а я начал нажимать на спуск. Это движение, когда ствол упирается в перепонку, нельзя не почувствовать, он замер. Тут одно неверное движение, и мозги вылетят из черепной коробки, и залетят в открытый сейф.
– Вот теперь, Барин, начнется разговор по существу.
Глава 18
Лиза
И ты, Брут?
«Юлий Цезарь». Шекспир.
Лиза с отрешенным видом сидела на диване, курила сигарету за сигаретой, и слушала пьяные излияния Графа. Он пил всю ночь напролет, расспрашивал про мать, но Лиза, пережившая душевное потрясение, вызванная попыткой суицида, упорно молчала. Несколько рюмок водки, выпитых по настоянию Графа, сняли нервное напряжение, и она с вежливым любопытством внимала его несвязной болтовне. Шериф, тибетский дог пятнистой масти, лежал у тлеющего камина, положив лобастую голову на передние лапы, и переводил умный взгляд с Лизы на Графа, словно удивляясь, чего это хозяин так взволнован и почему уделят какой-то девчонке столько внимания.
– Ты моя дочь! И такая дуреха, – Граф сокрушенно качал лысиной. – Разве я враг? Отец не может быть врагом. Пусть я непутевый отец, всю жизнь со шлюхами прожил, но я не враг. Ты моя дочь, этим все сказано. Молчишь. Не бойся, дуреха, я на тебя не в обиде. Спид – ерунда, вылечим. В Америке лечат, значит, поедем в Америку. Ты за маму на меня не сердись, я же не знал, что у меня такая дочь. Лиза, голубушка, да ты просто красавица! Честное слово, я тебе очень рад. Очень! Ты веришь папе? Молчишь. Правильно, я тоже никому не верю. Все сволочи! Все люди скоты.
Граф ударил кулаком по низкому широкому столу, уставленному пустыми бутылками и грязными блюдцами. По каким-то причинам он отпустил весь персонал, и они в доме находились вдвоем. Шериф встревоженно поднял голову и негромко визгнул.
– Меня, Графа! Посмели обворовать. Крысы! Да я их передавлю, как тараканов. Ты веришь? – Лиза кивнула. Граф сразу успокоился. – Правильно, мне можно верить, я папа. Дуреха, что выдумала, в петлю полезла. Ты у меня принцессой жить будешь! Жениха тебе найду, не дерьмо какое-нибудь. Прости папу, Лиза, доченька моя. Осел старый, дожил до старости, лысый уже, – Граф хлопнул себя ладонью по лбу. – А не знал, что у меня такая дочь, да еще красавица, – он пьяно улыбнулся. – Но теперь все будет замечательно, исправлюсь. Не веришь? Зря, доченька, зря. Твой папа не из последних людей, он – сила! Хочешь, дочь, на коленях ползать буду, прощения просить? Перед тобой. Сейчас еще рюмку выпью и буду просить.
Граф наполнил рюмку вровень с краями, осторожно поднял.
– За твое здоровье, доченька, – выпил, закусывать не стал, осоловевшим взглядом посмотрел на Шерифа. – У, песья морда. Иди ко мне! – он хлопнул ладонью по бедру. Пес с шумом поднялся и подошел, оказавшись едва ли не выше сидящего хозяина. В припадке нежности Граф облобызал холодный нос Шерифа, обнял его за шею. – Сидеть, зверюга! Ты почему такой большой вырос? Не отворачивайся, собака такая.
Шериф сонно посмотрел на Лизу и широко зевнул, показав пасть невероятных размеров, на выгнутом языке, похожем на детскую горку во дворах, тоже были черные пятна. Граф умилился:
– Нет, ты не пес. Ты лев! Скотина безрогая.
Пес снисходительно принимал ласки мертвецки пьяного хозяина, трепавшего ему загривок, и вдруг глухо заворчал, повернувшись к окну. Во дворе остановилась машина, хлопнули дверки. В открытую форточку донеслись скрипучие шаги. Граф икнул.
– Ребята Драму привезли, – удовлетворенно сказал он. – Сейчас посмотришь, доченька, что мы с ним сделаем. Ты должна учиться. Пока я жив, а как же. Ты моя дочь, царица! А, Шериф? Покажем Драме кузькину мать? – ласково спросил Граф. – На дыбу повесим, обязательно, а как же! В казематы его.
Короткая шерсть на загривке поднялась дыбом, пес вскочил, повернулся к двери, сморщил нос и вдруг оглушительно гавкнул. Звук был таким громким, что Лиза от испуга закрыла уши.
– Сидеть! – сердито приказал Граф. – Девочку напугал. Не стыдно?
Шериф сел, спрятал зубы, виновато глянул на хозяина и снова уставился на дверь. Граф трепал его могучую шею, пес делал вид, что успокоился, однако шерсть на загривке стояла торчком, напоминая испачканную щетку для обуви.
Дверь, украшенная фамильным гербом, распахнулась. В дверном проеме стоял незнакомый Графу мужчина в клетчатом пальто, с пистолетом в руке, агрессивный облик которого не предвещал ничего хорошего. Шериф вскочил и глухо зарычал в ожидании команды, глаза налились кровью. Как бы ни был пьян Граф, он всегда соображал быстро.
– Фас!
Одним прыжком Шериф преодолел комнату. Ежов увидел пятнистую массу мышц, отпрянул назад. Пес вытянулся во втором прыжке, и в следующий миг его шея была стиснута между дверью и косяком. Яростное рычание превратилось в жалобный вой. Ежов тянул дверь на себя, упершись ногой в косяк. Оскаленная пасть с острыми клыками придавала сил. Слюна ручьем полилась на пол, выпуклые глаза, похожие на маслины, подернулись стеклянной поволокой, хриплое дыхание замерло. Граф и Лиза видели, как задние лапы пса беспомощно елозили по паркету, как хвост, поначалу выгнутый саблей, вдруг обвис, зад завалил набок. Тело Шерифа задергалось в предсмертных судорогах.
– Не сметь!! – заорал Граф.
Не поднимаясь с софы, он выхватил из-под стола небольшой пистолет, лежавший в тайнике на такой вот крайний случай, бог знает, сколько времени, и открыл огонь по двери. Перепуганная Лиза забилась в угол и обхватила голову руками. После шестого выстрела механизм защелкал вхолостую, в запале Граф не оставил ни одного патрона. После шума наступила какая-то звенящая тишина, наполненная запахом пороха. Дверь отворилась, бездыханное тело пса шмякнулось тяжелой головой об пол, лапы все еще вздрагивали. Незнакомец показался из-за косяка живой и невредимый, только на клетчатом пальто повисли несколько мелких стружек, выбитых пулями из двери. Граф перевел взгляд на Шерифа, не желая поверить, что пес мертв.
– За что, – просипел он.
– Легко посылать друзей на смерть, тяжело их потом оплакивать, – переступив тело мертвого пса, Ежов вошел в комнату, окинул обстановку взглядом, уставился на Лизу.
– Твоя пассия? Пусть выйдет, есть разговор.
В руке Ежова был пистолет, который пока не выстрелил ни разу, но спорить трудно. Граф положил свой ствол, запахнул белый махровый халат, перепачканный следами женской помады.
– Она останется здесь.
– Несовершеннолетних растлеваешь?
– Это моя дочь!
– Ей лучше уйти.
– Она останется здесь, – уперся Граф, вперив в Ежова бусинки черных глаз, блестящих от выпитого алкоголя. – В своем доме я распоряжаюсь сам. Ты знаешь, кто я такой?
– Знаю, Граф.
– Тогда брысь отсюда.
– Надо поговорить.
– Ты принес горе в мой дом, – Граф посмотрел на пса. – Ответишь потом! А сейчас уходи.
– Нет, Граф. Вначале поговорим. Это в твоих интересах.
– Ты, глупый человек, убил Шерифа, и сейчас споришь. Не заставляй повторять. Мне нет никакого дела до чьих-либо интересов. Пошел вон!
– Будь справедлив, – Ежов покосился на Лизу. Неким странным образом двое мужчин соревновались перед юной девушкой не столько в красноречии, сколько в установках на жизнь, им обоим было важно этот спор не проиграть, Лиза оказалась третейским судьей, хотя никто ее мнением не интересовался. – Граф, ты скомандовал «фас», я защищался.
– Ты зашел без спроса! Пес защищал дом, это его долг.
– Представь, у меня тоже есть долг.
– Ты кто?
– Сергей Петрович. Ежов. Майор безопасности.
Граф даже бровью не повел.
– Что тебе надо? Майор, сын мэра, – он усмехнулся, посмотрел на Лизу. – Удостоверение не спрашиваю. Наслышан. Это майор в отставке, Лиза, видишь, как все не просто в этом мире. Все хорошо, не бойся. Мы немного побеседуем. Если хочешь, можешь идти к себе, ты устала?
Лиза посмотрела на пятнистую груду Шерифа, отрицательно помотала головой.
– Видишь, майор. Вся в меня! Не вовремя ты пришел. Что у тебя, выкладывай.
Ежов под взглядом Графа, продолжающего сверлить его буравчиками глаз, отошел в угол комнаты и сел в кресло, пистолет держал в руке, положив на колени. Лиза, ее отец, и вход с телом Шерифа, теперь находились в общем секторе обзора.
– Хочешь знать, кто у тебя героин увел?
Лиза бросила взгляд на отца, насупилась. Граф отмахнулся:
– Я и так знаю. Драма! Это все?
– Нет, не Драма. Барин.
– Не может быть, – Граф презрительно рассмеялся. – Во-первых, мы с ним друзья, а во-вторых, кто такой Барин? Вообще не знаю. Был дружок в детстве, про него речь?
– Друзья предают, и не так уж редко. Барин тот самый, из детства.
Граф озадачился. Информация была личной, конфиденциальной, и, если этот человек в курсе, значит, его речи имеют значение. В любом случае, Графу надо было выиграть время, он не мог понять, почему Рахит медлит? Как этот Ежов сюда проник, почему ведет себя столь наглым образом? Но все эти мысли он хорошо прятал, оставляя на момент, когда жизнь повернет в нормальное русло.
– Чем докажешь?
– Чемодан с героином у меня. А взял я его у Барина.
– Насмешил! – Граф деланно рассмеялся. – Если Барин увел чемодан, то тебе бы он никак не отдал. Героин вообще не моя тема, засунь свой чемодан, сам знаешь, куда.
Ежов приподнял пистолет, покачал им в воздухе.
– Это «Макаров»: между прочим, табельное оружие. У него есть номер. Позвони Барину и продиктуй, он обрадуется. Предупреди, что из него человека убили. На квартире у Драмы. Твой китаец убил, Рахит, которого ты, как Шерифа, послал, сам не ведая куда.
Граф запутался, пьяные мозги не справлялись.
– Выпить хочешь?
– Спасибо, нет. При исполнении.
– Майор вернулся в строй. И зачем прибыл?
– Арестовать тебя, если, конечно, не договоримся.
– Так я и думал, – Граф посмотрел на Лизу и развел руками. – Не я плохой, доченька, жизнь такая. Хорошо! Свои люди в конторе не помешают. Лиза, закрой уши, – строго сказал он и тут же хмыкнул. – Шучу я, шучу. Говори, майор. Сколько? Можешь не стесняться, моя дочь умница.
– Ты не понял, Граф. Я предлагаю натуральный обмен. Захотел говорить при дочери, твоя проблема. Ты даешь мне один адрес, я оставляю тебе свободу. Сделка разовая, и ни к чему более не обязывает.
– Я и так свободен, сделка не равноценная.
– Ты свободен, пока не принял решение. Попадешь за решетку, маленьким сроком не отделаешься.
– Сынок. Тебе стукач нужен? Не там ищешь. Даже если арестуешь, дольше трех суток не удержишь. Против меня ничего нет.
– Наркотики статья серьезная.
– Кому как. Даже если случится невероятное, небо на землю упадет, и ты меня упрячешь, лучше на зоне быть человеком, чем на свободе стукачом. Это невозможно. Я на тюрьме буду жить лучше, чем ты на воле, тем более, что жить ты вообще не будешь. Посему не ты, а я тебе предлагаю сделку. Стоит ли умирать ради карьеры и служебного рвения? Сдается, ты парень с головой, и мог бы найти ей лучшее применение, чем совать в петлю, – тут Граф осекся, посмотрел на Лизу. – Извини, доченька. Разговор взрослый, это образное выражение. Я покупаю дяденьку, а он не понимает своего счастья.
– Все можно купить, но не все продается. – Ежов посмотрел на часы. – Нельзя купить дружбу и любовь, а если продаются, то суррогаты. И верность нельзя купить. Шериф служил не за деньги? Но ты, и тебе подобные люди, пользуетесь суррогатами, думая, что так и должно быть. Разврат принимаете за любовь. Лесть за верность. Выгоду за дружбу. Деньги заслонили мир, и весь мир для вас деньги, вы сами суррогат. Вы ради денег преступаете не только закон, но честь и совесть, любовь и уважение близких. Твоя дочь не понимает, но чувствует, что прав я, а не ты, великий Граф, и ты сделаешь все, чтобы ее испортить, сделать подобной себе, и это хуже всего.
Граф бросил взгляд на Лизу, которая слушала, раскрыв свои синие блюдца.
– Ты не прав, парень, – сердито сказал он. – Деньги дают власть, дают свободу жить, как ты хочешь. Я могу позволить себе то, что другому не знать никогда. Это счастье – обладать всем, что пожелаешь. Не прогибаться под мир, а его гнуть под себя. Это право сильных людей, подобных мне, это мы правим миром, и мы выше закона. Ваши законы ложь, они существуют для устрашения баранов, для их обмана. К чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь! А у нас, кого вы называете преступниками, свой закон – волчий. Мы покупаем ваших пастухов, и они послушны нам, а не вашему овечьему царству. Наш закон – сила. Нарушителю – смерть, и позор. А ты что предлагаешь? Сучий обмен – свободу за адресок. Нет, майор. Да я быстрее могилу вырою и сам в нее лягу, чем соглашусь.
– Мафия всемогуща, мафия бессмертна, а на самом деле – пустота, обман, пустышка.
– Пустота?? – Граф рассмеялся. – А хочешь, майор, я подарю тебе миллион! Миллион долларов, вот прямо сейчас. С одним условием. Ты будешь работать на меня год. И делать ничего не надо, я сам все делаю, но – ты будешь знать, что сидишь в моем кармане. А там посмотрим. Если понравится, будем работать конкретно. Что тебе дает КПСС? Лапшу на уши, язву желудка и пенсию отставника? А я вот, предлагаю реальную вещь. Не шучу. Миллион наличными. А вот адрес не дам.
– Миллион не нужен, – с достоинством сказал Ежов. – Адрес!
– Два миллиона, – не растерялся Граф и посмотрел на Лизу. Он словно бы играл в карты, взвинчивал ставки, шел ва-банк, блефовал. Такая была натура, а деньги приложатся. Ему надо было сейчас победить упрямого майора, который свалился ему на голову, и даже убил Шерифа, но такая игра ему нравилась. Это настоящая игра, как русская рулетка. Азарт всему голова? Нет. Как раз голову Граф не терял никогда, он только играл в азарт, мошенничал, рассчитывая, что противник потеряет ее первым. Из ситуации надо выбраться, все остальное решаемо.
– Нет, – Ежов поправил повязку на руке, поморщился. Не просить же у Графа, вместо миллиона или двух, обычный бинт. – Мне деньги не нужны.
– Умрешь по-царски! Позвать девочек? – Граф искал его слабое место. – Миллион в кармане, водка в стакане, смерть на дыбе! Или на плахе, тоже не плохо.
– Плаха, дыба? В Средневековье тебе родиться, был бы человеком.
Граф плеснул водки в стакан.
– Погуляем на твоих поминках! Хорошая мысль? Люблю местами переставлять. Вначале поминки, водка и девки, а потом казнь, можно сразу казнить, – он выпил, крякнул. – Лучше работать на мафию, чем на червей. Соглашайся, майор!
– Не люблю мафию. – Ежов как будто заскучал.
– Понимаю! Тебя в детстве хулиганы напугали. Вот и пошел служить, карьеру делать. Мафию любить не надо, она не женщина, а вот считаться и уважать, будьте любезны. Доченька, я золотом тебя осыплю. И грехи свои отмолю. Слышишь?
– Тебе их вовек не отмолить, – сказал Ежов.
– Кто кается, тому прощено будет. И доченька меня простит. Да, Лиза?
– Если каешься, переведи миллионы на счет детского дома, где она воспитывалась.
Это был удар. Граф прикрыл глаза ладонью, чтобы скрыть замешательства. Откуда майор может знать? Про Барина, про дочь из детдома. Он сам про нее не знал.
– Детям помочь святое дело, – пробормотал он. – Миллионы до детишек не дойдут, вы их по дачам обкомовским растащите. А переведу! Лиза, честное слово. Кстати, майор. Чей адресок спрашиваешь? Вдруг интересы сходятся.
– Хозяина.
Граф удивился.
– Что в мире творится, майор! Контора не знает Хозяина? Бред…
Наконец-то! В коридоре хлопнула далекая дверь, послышались шаги. Присутствующие повернули головы, ожидая появления одного и того же человека. На пороге возник Рахит с дорожной сумкой на колесиках. Он оставил ее в коридоре, сам равнодушно переступил Шерифа. На плече висел «УЗИ», короткоствольный автомат израильского производства.
– А вот и Рахит! – воскликнул Граф. – Драму привезли?
– Нет, – односложно ответил слуга, не считая нужным вдаваться в подробности.
– А где ребята, что за сумку ты приволок?
– Кончились ребята.
– Как это. Малой и Бандера?
– В морге, оба.
– Говори внятно. – Граф хмурил лоб. – Что произошло?
– Порядок, шеф. – Рахит обращался к Ежову. – Какие будут указания?
– Этот парень, – ухмыльнулся Граф. – Представляешь! Хочет меня арестовать.
– На его месте я бы тебя замочил.
– Что ты сказал?
– Я работаю на него.
– Ты с ума сошел, – Граф вдруг понял, что это правда. Вот откуда гость знает про Лизу, что она из детдома, и здесь появился не случайно, и ребята в морге с его помощью оказались. И все же не мог поверить. – Это комитетчик! Рахит. Ты что творишь?
– Я знаю, что делаю. Твое время кончилось, – Рахит направил автомат на Графа. – Может, порешим его?
Лиза закрыла лицо ладонями, ожидая новой стрельбы. Она была в ужасе и не понимала, что тут сейчас происходит.
– Рахит, я предательство никому не прощаю. – Граф терял жизненные опоры. – Опомнись.
– Ты говорил, подвал у него надежный, – Ежов смотрел на Лизу, задумчиво потирая пальцем шрам на подбородке. – Запри его там, и свяжи покрепче.
– Понял. Вставай, Граф!
– Забыл, откуда я тебя вытащил? Урод.
Удар ногой в лицо опрокинул Графа на софу. Лиза взвизгнула.
– Заткни пасть, ублюдок. Это ты меня уродом сделал. Вставай!
Граф сел, рукавом промокнул кровь, сочившуюся из разбитой губы.
– Что же ты делаешь! При родной дочери. Ты труп, Рахит, – Граф вытянул руки, как бы предлагая надеть наручники, подмигнул дочери. – Мечи карты, майор! Вызывай, докладывай, кто там главный. Ничего, Лиза! Папа твой повоюет. Майор, девочку не обижай. Дайте одеться, мусора! Голым повезете?
– Вставай, – Рахит толкнул его стволом автомата в плечо. – В подвале не замерзнешь, там настоящая душегубка.
– Какой подвал, парни! Нет уж, везите в Управление.
– В подвал, – сказал Ежов. – Свяжи как следует.
– Что-то нехорошо. – Граф смотрел на Ежова. – Майор! 5 миллионов. Отпусти! Помру я в подвале, чую сердцем.
– Еще бы, – Рахит ждал решения командира. – На дыбе помрешь.
– Адрес Хозяина? – Ежов встал с кресла. – Последний раз спрашиваю.
– 8 миллионов! Долларов. Прямо сейчас! Отпусти.
– Опоздал с миллионами, – Рахит кивнул Ежову. – Они в этой сумке.
– Крыса! – Граф не терял надежду. – Тем более, майор! Ты обещал.
– Адрес?
– Комсомольская 5.
– Что это?
– База Хозяина. Комсомольская улица, дом 5. На окраине города.
– Веди его в подвал.
– Ты обещал свободу, – Граф поднялся. Он готов был кинуться в драку, и будь что будет, но близкое присутствие Рахита отнимало все шансы. – Дочь не трогайте! Христом богом прошу.
– Ты совсем ума лишился. Никто ей ничего не сделает. Проверим адрес, потом отпустим. Через час, максимум. Уводи его! Сумку оставь, жду тебя в машине.
– Пошел, – Рахит подтолкнул Графа к выходу.
Переступив лапы мертвого Шерифа, Граф наклонился и похлопал пса на прощание по мертвой шее, которую столько раз обнимал при жизни, и даже не знал, что так вот все закончится. Как только они удалились, Ежов выволок тело Шерифа в коридор, прикрыл дверь, вернулся к Лизе. В простенькой блузке, линялых джинсах, девушка казалось совершенно чуждой тому миру, где находилась волею судьбы. Как говорится, родителей не выбирают. Он сел рядом.
– Лиза, так получилось. Я просил, чтобы ты ушла. Он, правда, твой отец?
– Мама так сказала, перед смертью. Наверно он. Фотография у нее была, старая. Там они совсем еще молодые. Она у меня в сумочке, могу принести.
– Не надо, пусть так. Не бойся, я сейчас уйду. Будет просьба. Ты понимаешь, что твой отец опасный преступник? Сама все слышала.
– Да, понимаю, – голос у нее был едва слышный.
– Ты молодая, все у тебя впереди. А сейчас надо помочь, ничего сложного. Слышишь? Мы уедем на час, может быть, вернемся, может быть нет. Дом закроем на защелку. Ты его выпустишь через час, не раньше. А потом все, ты свободна. Сделаешь, не побоишься?
– Сделаю. А почему не арестуете?
– Прямых улик нет, у нас тоже проблемы. Мы разберемся, но важно выиграть время. Один час, всего лишь час. Знаешь, где подвал?
– По коридору, и вниз. Там лестница.
– Значит, договорились, – Ежов встал в сомнении. – Может, Рахита оставить?
– Нет-нет! – она испугалась. – Я справлюсь. Не надо.
– В общем, увидимся. Если какая помощь нужна, поможем. До свидания, Лиза!
– До свидания, – эхом откликнулась она.
Ежов махнул рукой на прощание, прихватил сумку на колесиках, и удалился. Лиза подошла к окну, увидела клетчатое пальто с сумкой, к нему присоединился Рахит, что-то обсуждая, они сели в черную «Волгу» и уехали через открытые ворота. Никого в доме не осталось, кроме нее и Графа, запертого в подвале. Лиза посмотрела на каминные часы, выпила водки, закурила, собираясь коротать время, и вдруг ей послышался слабый крик в глубине дома. Она замерла, прислушиваясь. Крик не повторился, и ничего похожего, может, ей просто почудилось. С момента ухода Ежова минуло минут пятнадцать. Еще три раза по столько, и она может освободить Графа. Или сейчас выпустить? Нет, она чувствовала, что этот Ежов прав. А вот Рахит? Предатель. Водка успокоила нервы, Лиза легла и задремала, а проснулась ровно через час, словно будильник сработал.
Она спускалась по лестнице в подвал, где ни разу не бывала. Свет падал на лестницу через окно под самым потолком, она предпочла включить свет. Пугаясь собственной тени и шороха шагов, она на цыпочках спустилась вниз. Граф по каким-то причинам дал отпуск персоналу. Лестница имела два пролета, и вот она кончилась. Металлическая дверь, как вход в банковское хранилище, была заперта на поворотный механизм. Прислушалась, изнутри не доносилось ни звука. Колесо по центру двери, как на подводной лодке, она видела по телевизору, четыре засова в разные стороны. На центральном засове имелись скобы для навесного замка. Она взялась обеими руками за массивное колесо. Сумеет ли повернуть? Оказалось, без проблем, при этом раздался легкий скрип. Не этот ли звук она слышала, когда осталась одна? Лиза потянула дверь на себя, она поддалась. Внутри горел яркий свет, волна горячего воздуха коснулась лица. Она зашла, глаза расширились.
Граф висел на дыбе в испачканном красной помадой халате, с вывернутыми руками. Босые ноги чуть оторваны от пола, тапочки валялись рядом с опрокинутой табуреткой. Он был задушен проводом от паяльника, а на выпуклом лбу было выжжено клеймо в виде латинской буквы F.
Глава 19
Альбинос
Нас уверяют медики, есть люди,
В убийстве находящие приятность.
«Скупой рыцарь». Пушкин.
Считается, что первый – самый трудный, у Ивана было не так. Первого он вспоминает с удовольствием, а дальше уже серятина, никаких особых ощущений. Возможно, это объясняется тем, что Мишку Боксяра он резал за удовольствие, а не за деньги. Боксяр был грозой медицинского общежития: подвыпив, начинал глумиться над первокурсниками, ну и вообще – кто под руку попадет. А в тот раз попался Альбинос, так звали Ивана за белокурые волосы. А Иван в то время хиловат был против Боксяра, сейчас-то он и без пера бы его уделал. А тогда просто послал подальше. Кругом телки институтские, ребята, стол накрыт, праздник в разгаре. Ну, ясно. Боксяр: давай, выйдем! А выходить Альбиносу резона нет. Толпа смотрит, всем интересно, как Альбинос выкручиваться будет, а он и говорит: здоровых, Миша, не бьют, а убивают. И спокойно так закусывает. Телки заржали, заводят Боксяра, им что? Им скучно, развлечение. Ах, вы поганки, думал Альбинос, намазывая ножом икру кабачковую. Боксяр решил, что он струсил, и поставил ему фофан на голову, щелобан, который ставят презираемым личностям. Телки прыснули. Альбинос, не поворачивая головы и не вставая со стула, взял и пырнул стоящего рядом Мишку под ложечку, вытащил окровавленный нож, вытер о свой бутерброд с икрой и засунул в разинутую Мишкину пасть. Тот рухнул под стол, а Иван продолжил трапезу. Что тут началось!
Альбинос, вспоминая прошлое, невольно улыбался. Все было как в кино, и даже лучше. Переживать он, конечно, переживал, но не за убитого наповал Мишку, а за то, сколько дадут. И тут Альбиносу крупно повезло: судебно-психиатрическая экспертиза обнаружила у него какую-то редкую болезнь, в него прямо клещами вцепился сам шарахнутый профессор, и дал такое заключение, что на суде все за головы схватились. Короче, вместо пятнашки в колонии, прожил полтора года в клинике у профессора, как у Христа за пазухой. Отдельная палата, прогулки каждый день, жратва как на курорте, и даже иностранцам, борющимся за права человека, его показывали. Сытый и довольный, Альбинос смотрел на них, как на мух, мешающих полноценному отдыху. Смущенные, они ретировались. Он выпросил у профессора штангу, гантели, и все свободное от процедур время, а его было навалом, занимался качкой. Так накачался, любо-дорого взглянуть. Вышел на волю, знакомые аж не узнавали! Об институте речи быть не могло, устроился санитаром в морг. Многие почему-то отказывались, а вот Альбиносу там понравилось. Ну и взгляд у него стал через полгода! Прохожие шарахаются, собаки взвизгивают, ментов столбняк прошибает. Тут-то и подвернулась первая настоящая халтура.
– Вот он! – Хряк тронул Альбиноса локтем, кивнув на Драму, вышедшего из здания МВД на противоположной стороне улицы. Сжимая в руке дипломат, Драма завертел головой по сторонам, перебежал проезжую часть перед большим потоком транспорта и, смешавшись с толпой пешеходов, устремился в направлении ЦУМа.
– Двигай за ним, – приказал Альбинос, стараясь не упустить из виду мохнатую шапку клиента. Хряк включил передачу, машина тронулась, они медленно подъехали к перекрестку и остановились, горел красный свет.
– Уйдет, – сказал Альбинос. – Поворачивай за ним.
– Не могу, менты сзади, – ответил Хряк, глянув в зеркало заднего вида.
– Припаркуешься на стоянке за ЦУМом, – Альбинос выскочил из машины…
Он убивал легко, без малейших угрызений совести, и при этом получал удовольствие от самого процесса, начиная со слежки, открытой погони и заканчивая агонией, когда жертва трепещет на ноже. Подобный азарт испытывает охотник, выслеживая зверя, или рыбак, когда удилище выгибается под тяжестью большой рыбины, леса натянута как нервы, а нервы – как струна. Адреналин, в общем, это как наркотик. Негр, которого Альбинос замочил прошлой ночью, на его личном счету был девятым. Драма, значит, будет десятым. Тоже, своего рода, юбилей.
Драма, видимо, чувствуя за спиной неумолимую смерть и поддавшись панике, расталкивал кейсом плотную толпу. ЦУМ гудел как потревоженный улей. Альбинос с ходу врезался в людскую массу и, распихивая руками возмущенных покупателей, помчался за клиентом, как щука за карасем. С высоты своего роста он увидел, как енотовая шапка метнулась к боковому выходу. Какая-то девка запуталась в ногах, выронила сумочку, покатились дамские побрякушки. Альбинос ее оттолкнул и двинулся было дальше, тут очкарик занюханный, видать, пассажир этой девки, схватил за рукав. Хрясть! Приняв горизонтальное положение, очкарик отправился в полет. Альбинос поспешил к выходу.
Драма уже договорился с какой-то старухой, усаживался в такси. Машина тронулась. Выскочивший на стоянку Альбинос махнул рукой. Тут же подлетело такси, стоявшее до этого в стороне, он запрыгнул в машину.
– Вперед, Хрюша! За ними.
В это время дверка распахнулась.
– А ну вылезай, гнида! – заорала красная харя, дыхнув перегаром. – Здесь очередь!
Альбинос, видя, что переднее такси уже сворачивает за угол, схватил харю за воротник и вытащил финку. Харя заверещала бабьим голосом и вырвалась.
– Вперед, Хрюша! – снова скомандовал Альбинос, убирая финку в ножны. Хряк газанул, и машина, затрещав клапанами, устремилась в погоню. Выехали на проспект. Скоро такси шли друг за другом практически вплотную.
– Закурить можно? – сиплым голосом спросил Хряк. Он знал, что у подельника на табак вроде как аллергия. Альбинос поморщился.
– Ты же знаешь, я дыма не переношу. Спортом надо заниматься, здоровье беречь, пузо до колен. Не мог на стоянке покурить?
– Я курил, – виновато сказал Хряк. – Снова хочется.
– Кури, – смилостивился Альбинос. – Только окно шире открой. В следующий раз попрошу другого напарника. Квелый ты какой-то, не энергичный. Щеки наел, из-за спины видно, а толку никакого, одни понты, что толстый. Зарядку надо по утрам делать.
– Старый я, – Хряк закурил, виновато взмахнул ладонью, выгоняя дым в окно. – За вами, молодыми да прыткими, все равно не угонишься, только грыжу заработаешь.
– Поспевать надо. Барин ленивых не любит.
Хряк помолчал, отдавая дань умному совету.
– Слышь, Иван. Попроси Барина, пусть снимет меня с мокрухи. В натуре, не гожусь я для таких дел. А, Иван.
– А капусту тоннами кушать ты годишься.