Ева Витальевна Шилова
Преферанс на вылет
– И где ж он их раздобыл?
– Шеф, не поверите! Купил по дешевке у любовницы, некой Хайке Ленц. Та как-то поплакалась, что жалование маленькое, а от погибших матери с бабулечкой остались артефакты для возрастной кожи. Самой-то ей пока ни к чему, такие в двадцать пять лет использовать рано, а вот если милый Вито по доброте душевной поможет ей выручить за них хоть немножко крон…
– Адрес?
– А вот с этим сложнее, она снимала комнату в Позильено, но уже съехала, мы проверили. Интересно другое, артефакты он у нее забирал не абы где, а на свиданиях в театре Беллини.
– Странное место…
– А я о чем? Почему не отдать там, где она жила? Или в какой ресторации? Сам он думает, что дело не в мамах-бабушках, а просто она их там же в театре и получала, иначе зачем такие сложности?
– От кого можно получить передачу в театре?
– От кого угодно. От работников сцены, от актеров, от зрителей… толпа.
– Н-да… и как эту Хайке теперь искать? Ладно, займемся пока суммированием показаний. За последние четыре месяца в Линцоне четырежды всплыли артефакты граи Адлер…
– Поправка, шеф! – вмешалась педантичная Сюркуф. – Это бабские артефакты проверены в столице, и опознаны как изделия Адлер, а про стимулятор сердечной мышцы Марлезиано мы знаем только то, что он похож на ее поделки и изготовлен некой неизвестной девицей. А вдруг это и впрямь кто-то другой?
– Мм… молодец, поправка принимается, это надо будет отдельно проверить… хорошо, трижды всплыли артефакты граи Адлер, причем у трех из четырех семей латишских владельцев родовых артефактов. И мы до сих пор не знаем, нет ли в них чего-то вредоносного…
– Уже знаем, – меланхолично выдала Жюли, – четверть часа назад пришло сообщение из Биарна, все пятнадцать артефактов «чистые».
– Пусть так… но зачем-то это целенаправленно делалось? Кто-то знал, что Лючиана Фирелло помешана на поддержании свежести своей увядающей физиономии и не откажется прикупить подобный товар, пусть и на «сером» аукционе. Для кого-то не было секретом, что жены, дочери и любовница Римберта Чарвано предпочитают кабинет косметолога Янна и даже не проверят происхождение маскирующих арт-изделий. Кто-то был в курсе, что дамы семьи Кальвио посещают клинику Раконти и сумел пропихнуть им эти артефакты через инфермьера Джанкарло Перонезе. Есть желающие назвать происходящее случайностью?
– Нет, – печально ответила Сюркуф. – Но у нас почти нет ниточек, опереться толком не на что. Марлезиано видел артефакторшу в гриме и опознать не сможет. Аукционщики явно ни сном, ни духом, «отгрызли» зимой свои полтысячи и закрыли глаза на все. Косметолог обыкновенный жлоб, сумевший даже на любовнице подзаработать. Может, этот деляга из клиники Раконти что интересное вспомнит?
– А он и вспомнил, – это в кабинет бесшумно вернулся Югле, вытирая руки от крови после беседы в изоляторе. – Инфермьер Перонезе был настолько любезен, что поделился источником появления у них в клинике «левых» артов. Часть – действительно контрабанда из Тильсара, которую понемножку возит муж его сестры, но вот те, которые нас интересуют… их его попросила продать его бывшая соседка, которую зовут… Хайке Ленц.
– Она и ему насвистела, что продает, потому что есть нечего?
– Важно не то, что она ему сказала, а где она ему их передала.
– Дай угадаю: в театре Беллини.
– Верно… я что-то пропустил?
– Нет, ты подтвердил, что у нас осталась не просто ниточка, а целый канат. И теперь наша цель – местный театр. Где-то там засел распространитель артефактов… а может, и их изготовительница… не забывайте, у нее скорее всего есть сообщник. Не сама же она бегала Дине Сольвино глотку пилить, тут явно чувствуется мужской почерк… Работники, труппа, завсегдатаи-театралы – всех просеять через мелкое сито! Шарль, Югле, Гастон, это ваш участок. Жюли, на тебе комиссариаты: поднять информацию на Луизу Зольберг и Хайке Ленц, все, что найдут. Эгле, ты направляешься беседовать со знакомыми и родственниками граи Сольвино. Всех прочесать, вдруг кто-то видел ее ухажера. Анриетта – тебе Вито Янн, он может рассказать об этой Хайке что-то, за что мы сумеем уцепиться. А я к начальству города: добывать информацию по театру.
Через трое суток собранная информация выглядела так: установлены все постоянные и временные театральные работники, никого подозрительного. Без толку опрошена местная труппа. Проверена приезжая труппа, никто не вызвал желания их немедленно арестовать. Знакомые Дины Сольвино никого из театра не опознали. Завсегдатаи театра известны и проверены, хотя, конечно, бывают и те, у кого нет денег регулярно покупать не самые дешевые билеты. Вито Янн и Джанкарло Перонезе ничего нового припомнить не сумели. Документы на имя Луизы Зольберг и Хайке Ленц числятся утерянными, соответственно, в Биарне и Кюре. Один из пропусков в здание Верховного суда оказался заказан самой Диной на несуществующее имя. Проверка персонала арт-мастерских, аукционных домов, косметологических кабинетов и клиник никого похожего на Паулу Адлер не выявила.
– Ну что, ребятишки, – весело сказал приунывшей команде диФаушер. – Пора побеседовать с заезжими актерами. Особое внимание вопросу о поклонниках. Своих и чужих. Это самый простой способ связи, который не привлечет ничьего внимания.
Допрос труппе специально устроили сразу после вечернего представления, даже не позволив его участникам толком переодеться и разгримироваться.
– Сейчас они уставшие и напряженные, а в таком состоянии люди быстрее проговариваются. Так что, трясите их, граи, со страшной силой на предмет контактов с поклонниками и поклонницами, но без рукоприкладства. Пока. А потом гоните всех в большую гримерку, где Югле заранее установит передающий артефакт. А мы из кабинета директора послушаем, что они нам смогут поведать, полагая, что находятся в кругу друзей…
Самому диФаушеру достался перемазанный гримом парнишка в рыжем всклокоченном парике. Этьен Гишар, тоже гальш. И на вопрос о поклонницах ответил с суеверным ужасом:
– Не надо мне никаких поклонниц и тем более поклонников!
И почему парнишка так шарахается от возможности весело провести время?
– Я, знаете, стараюсь держаться подальше от всяких «поклонников», опасаясь за собственную задницу.
С чего бы?… И тут диФаушер вспомнил, что именно латиши отличаются повышенной… хм… любвеобильностью и неразборчивостью, невзирая на разницу в возрасте. Вот, значит, почему парнишка дергается как припадочный при одном их упоминании…
– Ну, хорошо, а девушки?
– К кому-то, может, и девушки приставали… а меня эта старая сарделька все норовила ущипнуть…
Ладно, не будет он мучить соотечественника, тот, похоже и впрямь удосужился внимания исключительно немолодых театралов Линцоны, а ему больше интересны контакты с молодыми представителями. Пусть Этьен думает, что Элберт его просто отпустил, а он как раз и послушает, чем именно парнишка решит поделиться со своими собратьями по ремеслу. И парнишка не подвел, с места в карьер кинувшись жаловаться одной из хористок:
– Ты представляешь, Зилли, он меня начал пытать насчет приставаний этой старой козы Саратолли!
– Так наябедничал бы, вдруг ее бы и приструнили! Она уже всех достала!
– Вот делать главе Сыска федерации больше нечего, кроме как местных педофилов строить!
– А чем ты, собственно, недоволен? – это уже вмешался новый женский голос, видимо отпустили с допроса еще кого-то их труппы. – Сам же отказался осуждать Далуцци, которая взяла Мартина на содержание! Кто нам по мозгам ездил насчет свободного выбора партнера? А сам от одного щипка за задницу разорался! Как-то это похоже на двойную мораль!
– Сказал и могу повторить! Если партнеры любого пола совершеннолетние и согласны на некие отношения, это их дело! Закон нарушен? Нет! Могут себе позволить. Но я-то не согласен на такое! Потому и не хочу, чтоб меня принуждали! Нельзя любить кого-то из-под палки! Где тут двойная мораль?
– Я думаю, Этьен прав. – Вступил в беседу еще один голос, на сей раз мужской. – Никто ж не пеняет Жижи, что она повелась на то, чтоб пожить и подхарчиться у своего торговца. Нашла кормушку – нормально. А что неприятно… так главное, добровольно. Мартину тоже нужны деньги, у него вообще… особые обстоятельства…
– И что ж это за обстоятельства такие?
– У его младшей сестренки рука сохнет. А лечебный арт он стоит… много крон в общем.
– Так может, сбросились бы…
– Ну да… только для полного восстановления арты ей будут нужны в количестве несколько в течение не то двух, не то трех лет, все ли мы готовы на это время плюнуть на собственные надобности?
– О… понятно.
– Вот Мар собой и пожертвовал, как единственный мужчина в семье…
– Бедняга…
– Слушайте, – зазвенел в гримерке еще один взвинченный девичий голос, – кто-нибудь может мне объяснить, зачем меня пытались заставить починить не работающий артефакт?
– Тебя? Ты ж отродясь не умела? …
– И с тех пор так и не научилась! А эта фря блондинистая сует мне какую-то брошь и настаивает, что я должна поправить в ней силовые потоки! Интересно, каким местом я буду это делать?
– Сказал бы я тебе каким именно, если бы с тобой беседовал мужик… а так, да, это странно…
– И мне подсовывали бракованную арт-пудреницу и просили реанимировать…
– И мне… только мне досталась неисправная макияжная кисть…
– Среди вас не иначе как ищут прячущегося артефактора!
– Наивные! Если б у нас свой артефактор был, мы б не тратили столько денег в каждом городе на поддержание этих долбанных декораций!
– Слушайте, а это мысль. Приписанный к труппе артефактор – это правильно! Жалование такому специалисту может оказаться меньше, чем разовые, но постоянные выплаты таким специалистам по дороге. И наши бытовые арты он бы как-то поддерживал… надо будет идею грае Долоре подкинуть.
– Так она и согласилась!
– Да у нее самой постоянно то гребни из строя по три раза на дню выходят, то застежки на арт-сапожках не действует. Кстати, и за декорации она отвечает головой. Может, согласиться хотя бы подумать…
– А где нам такого арт-мастера захомутать, чтоб и работать нормально умел и мотаться с нами на гастроли согласился?
– Даже не знаю…
Нет, со вздохом признал выслушавший всю эту белиберду диФаушер, кажется, в этой речке нужная ему рыбка не водится…, и тема поклонников никого особенно не заинтересовала…, остальные тоже не могли похвастаться успехами…, но неожиданно подал голос обычно молчаливый Югле Штелль:
– Я там немножко послушал народ на улице перед окончанием спектакля… у запасного выхода собирается молодежь. Те, кто хотел бы полюбоваться на своих кумиров, но денег на билеты не имеет. Вот они и кучкуются, ожидая мимолетной встречи после спектакля, когда актеры будут уходить. Надеются, что смогут переброситься с предметом обожания парой слов или напроситься на свидание… Так вот они не то, чтобы дружат, но друг другу сочувствуют, и при этом все старательно игнорируют одну поклонницу. Даже высказались в ее сторону в том смысле, что некоторые тут восторг только изображают, а на самом деле прикидываются. И я подумал…
А ведь он правильно подумал, это как раз может быть тем, что мы ищем, почувствовал азарт диФаушер. Торчать в театре как работник или актер – это постоянно быть на виду, а попробовать вот так затеряться среди поклонников с букетами…, да кто на них смотрит? А столкнуться с кем-то в такой толпе и как бы случайно передать небольшой пакетик…, никто и не обратит внимания. Возможно Югле прав и нужно прощупать эту девицу. А не она ли лихо пользуется документами на имя Луизы Зольберг и Хайке Ленц?
Да и что он так привязался к этой труппе? На что способны выпускники Тильсарской Академии изящных искусств? Танцоры там, певцы, музыканты… кто ж такую публику всерьез воспринимает? Все, что они могут – народ развлекать. Вы еще скажите – опасные воюющие художники, вот смеху-то будет! Способные кинуться на тяжеловооруженного бойца с кисточкой наперевес, ну-ну. А вот эта оговорочка про девицу, подмеченная Югле, может вывести их на нужный след… И Медаль. ДиФаушер судорожно полез в потайной карман и почувствовал, как его артефакт нагрелся, значит, он на правильном пути!
– Югле, Гастон, бегом! Мне нужна эта девица, или хотя бы ее приметы!
Подчиненные не подвели, и уже через полтора часа докладывали, что зовут подозрительную девицу Фиона Томазо и обитает она на улице Меццокальоне, в доме кондитера Пио. А на следующий день скрытно проводили ее к театру Беллини, где девица затерялась в толпе поклонников и ни с кем не поговорив, собралась восвояси. Ну, тут уж Гастон пустил в ход все свое обаяние, чтоб познакомиться и пригласить посидеть в ближайшей пастичерии, славящейся своими канноли. И под щебет о том, что негоже такой очаровательной грае тратить свое время на каких-то комедиантов, ввернуть, что желание поделиться знаниями… и разными… эээ… контактами с представителями государственных структур может, наоборот, привести эту граю к более высокому уровню благосостояния. И не дав ей шанса вскинутся и начать посылать всех в межягодичное пространство, Гастон жестко напомнил, что деться ей из перекрытого города некуда, а предложение о вознаграждении не вечно. Девица оказалась не дура и задумалась, после чего пообещала дать ответ завтра. Гастон проводил ее до дому, а потом вместе с Югле и Жюли охраняли всю ночь входы-выходы из дома кондитера Пио. И все равно не уследили.
Потому что, когда утром Клещ и Фретка, встревоженные ее долгим сном, поднялись в ее мансарду, они обнаружили девицу, которая вроде как собиралась проболтаться, убитой.
– Удавка. Казнь «шептунов». – прошипела Жюли не хуже какой-нибудь крысиной змеи. – Нас опередили. Да чтоб о них Мертвые боги не вовремя вспомнили!
ДиФаушер даже не удивился, получив сообщение о том, что и на сей раз миссия не удалась. Нет, он дождется результатов проверки всех женщин Линцоны на уровень силы, но… но Медаль перестала теплеть… а, значит, нет здесь той, которую они ищут… и концов не найдешь. Напряжет он, конечно, и местных «козодоев» и сыскарей, чтоб поискали кто ж так ловко навострился интересующих его свидетельниц убирать, но… если быть честным перед самим собой, провалили они задание… не полностью, но провалили…
И отчитываясь перед Гроссером и Эльведи мрачно признал, что подозрения с семей Фирелло, Чарвано и Кальвио можно снять, а Пирамида, Пружинка и Кость под усиленной охраной. Грая Адлер, если и общалась с Верховным судьей, то сразу после ночи Снежного деда и вообще, скорее всего покинула город задолго до того, как они развернули свою масштабную операцию, потому и ее арт-изделия продавались через посредников. Кто-то ловко подкинул на всеобщее обозрение ее работы, чтоб оттянуть внимание на Линцону, и хотелось бы понять зачем. И в окончательном докладе диФаушер добавил то, что его все это время беспокоило:
– Пока я носился по Тьеллимару и Линцоне, у меня сложилось странное ощущение, что ее ищет кто-то кроме нас.
– Конечно, ищет! И полицейские Шромма, и агенты Хорле, всех задействовали!
– Нет, это кто-то еще, нам неизвестный… и мне не нравится такое внимание этой непонятной стороны… как бы они нам в очередной раз ножку не подставили…
Десять без козыря
Я никогда не менялась, я просто все более становилась собой.
Джойс Кэрол Оутс
– Опа, так это у меня десятка без козыря намечается?
– Тотус, говоришь… Он, пока именно что намечается, и тут многое зависит от того, чей заход.
– И что, при чужом заходе мне моего туза не отдадут?
– Тебе все отдадут, если у тебя тузы и прочие перехваты вроде марьяжей во всех мастях. А вот если у тебя старшие карты только в трех мастях, а пик, допустим, нет, то при чужом заходе вистующие сначала всю пику заберут и будет тебе вариант сесть без четырех взяток!
– А у меня и есть три масти и в них все фишки старшие, но и заход мой! Мне даже плевать, что там в прикупе лежит! Как они при таком раскладе вообще вистовать собираются?
– А никак. Десятерная игра не вистуется, а предъявляется для проверки: вскрываются все карты и твои противники, не беря на себя никаких лишних рисков, смотрят, есть у тебя заявленные десять взяток или как.
– Лихо…
* * *
Колокольчик над дверью магазинчика Фаины Уффер заливисто тилилинькнул, оповещая о приходе нового посетителя. Грая Фанни оторвалась от очередного заказа и церемонно поприветствовала посетителя:
– Ясного дня, грай Сигаль.
Приходится быть вежливой, нельзя просто так взять и нахамить одному из видных жителей их деревеньки Лейкервальд. Даром, что очень хочется. Потому что прекрасно знает она из каких соображений сей достойный грай не реже раза в неделю заглядывает к ней. Кто ж в деревне не знает, зачем грай Сигаль регулярно посещает магазин вязаных изделий «Золотые ручки»? Затем, что давно лелеет мысль жениться на его владелице и запустить загребущие лапы в кассу. И почему жители деревни настолько уверены в том, что она с радостью оплатит его игроманию за право называться не вдовой, а замужней граей? Она когда-то сама с нуля поднимала свое маленькое дело и не намерена ни раппена отдавать разным падальщикам.
Она, может, потому и выбрала когда-то Лейкервальд за основательность, за свой уклад, сложившийся веками, когда дети безропотно перенимают родительские профессии и покидают деревушку, только если уж очень прижмет. Потому что здесь как год, десятилетие и даже век назад было принято зарабатывать на туристах. Летом – на тех, кто приехал подышать горным воздухом, зимой – на тех, кто не мыслит жизни без катания на лыжах. И открыть магазин, где приехавшие смогут будет подобрать себе теплый свитер, мягкий джемпер, шапку-варежки – самое то для высокогорного курорта.
И ведь как интересно жизнь устроена, когда она только начинала продажу вязаных изделий, ее в деревне никто не воспринимал всерьез. Нет, они все в обязательном порядке под предлогом знакомства по разу заглянули к ней в торговый зал, потрогали, пощупали, даже примерили кое-что, но общее мнение было негативным: не пойдет. Некоторые чуть не в лицо смеялись: о каком своем деле может идти речь, когда каждая грая в горных районах смолоду умеет держать в руках спицы и крючок? И не пришлой неумехе составлять им конкуренцию, у них традиционные узоры и годами наработанная репутация, прогорит бедная грая в первый же сезон!
Потому-то, когда в ее магазинчик начала регулярно забегать грая Глёкнер, Фанни сначала обрадовалась такому «потеплению» отношений, а потом задумалась, что ей надо? К чему все эти разговоры о жизненной неустроенности и необходимости обеспечить себе поддержку? На что, собственно, милая Соночка, как она сама попросила себя называть, намекает? Ей и в голову не могло прийти, что та уже успела распланировать ее будущее, забыв поинтересоваться ее мнением.
Шкатулка с неприятностями вскрылась быстро. Под предлогом дружеского участия Соночка горела желанием сосватать ее за Поля диСарразена. Помнила Фанни того фрукта, самый преуспевающий уроженец Лейкервальда, и, между прочим, по праву носит титул шоколадного короля кантона. За пару десятков лет сумел когда-то маленькую фабричку превратить в мощное производство. Кто ж не видел в магазинах коробок «Кальпарские сласти»? Кто ж не знает, сколько они стоят? А сам диСарразен из тех, кто мимо женщины не может пройти, не огладив ее хотя бы взглядом. И к ней регулярно пытался подбираться, да еще намеки разные делал насчет зайти к нему в гости и продегустировать новинку: шоколадный набор аж из ста пластинок. А глазки были умильные как у кота возле плошки со сливками…
Ее подруга и напарница сразу же предложила ему делать свою походку по направлению двери и прокомментировала его подкаты в своем обычном насмешливо-ехидном стиле: «Мне уже интересно, сколько у него денег, что он позволяет себе так себя вести?»
Фанни понимала, что дело не столько в ней, сколько в удобстве. Не все же время он в столице кантона рулил производством, обязательно каждый месяц хоть недельку для посещения родного Лейкервальда да урывал. А с кем тут этому озабоченному расслабляться? Как-то неприлично соблазнять дочерей своих давних соседей и друзей, те и пожечь его шале могут с большой обиды… если что…, а иметь во всех смыслах этого слова пришлую граю под боком, у которой всей защиты – одна подруга, милое дело. Но распуская руки, он не учел, что у Фанни арт-шокеры по всему дому установлены, и пришлось шустрому шоколаднику держать обожженные конечности от нее подальше.
А милая Соночка прямо вся изошла на мед, повествуя, как будет замечательно, когда Фанни вместо того, чтоб ежедневно гробить руки и зрение, станет супругой диСарразена, сама она – верной спутницей его внучатого племянника Анри Санфо, они породнятся и будут жить большой дружной семьей! Дружной, ага. Значит, намекая, что она вот-вот прогорит и ничего, кроме нее самой у нее не останется, ей предлагают выход: выйти замуж за похотливого старика, схоронившего за свою жизнь аж трех жен, и заставить скрасить его последние годы. При этом предполагается, что если детей в трех браках не было, то и от нее не ожидается, что она произведет наследника, так что конкурентов на наследство можно не опасаться. Хорошо устроились, хмыкнула Фанни, сама Соночка собирается выскочить замуж за молодого парнишку, а с нее, значит, хватит и старого хрыча. Видела Фанни того племянника, ну и зачем Соне такое счастье, Анри же молодой, безответственный и с тем еще сквозняком под черепушкой?! Самой же полжизни придется следить, чтоб он лишний раз нигде не накосячил!
– Сона, он же старый!
– Я как бы и тебя не назвала новой! Вдова – это не юная грая. А так две свадьбы в один день – замечательно же получится!
И чего ж ты так на меня давишь и торопишь, невольно подивилась Фанни, тебя ж вроде еще не выгоняют. А может уже пора того? Ее погнать? Или для начала кое-что уточнить?
– А почему ты просто не выйдешь замуж за своего Анри?
И тут начался второй акт представления. Милая Соночка юлила и выкручивалась как намасленная, но все-таки Фанни удалось из нее выудить, что весь расчет пары хитровыделанных влюбленных был на то, что, отвлекшись на молодую супругу, диСарразен передаст управление своей шоколадной фабрикой внучатому племяннику. Вот теперь все встало на свои места: никто не торопился предлагать ей брак, пока над ней висела угроза банкротства, предполагая, что, оставшись без денег, она и так согласится на покровительство диСарразена. А как только выяснилось, что она получила первый крупный заказ от столичного «Кардигана» на партию мужского трикотажа и теперь уж точно не придет продаваться, решили подтолкнуть ее замуж руками милой Соночки под предлогом дружеской заботы.
Фанни, вот честно, не удивилась бы, если бы выяснилось, что идея о двойном браке была придумана не самой Софьей, а шоколадным королем. Вот у того вполне хватило бы мозгов повесить перед жадненькой граей Глёкнер приз в виде возможности дорваться до управления ее будущим мужем фабрикой в обмен на получение согласия на брак с ним граи Уффер. А самой ей даже в голову не пришло, что, получив желаемое, диСарразен может хладнокровно заявить новоявленной невестке, что по зрелом размышлении он передумал отдавать родственничку власть в шоколадном раю. Или передаст на время, заранее продумав как подловить Анри на первом же косяке и отнять у внучатого племянника доступ к столь желанному действительно сладкому куску…
– То есть ты, племянничек и дядя получат то, что хотят… а я?
– Что ты?
– Что получу я?
– Ну как что?! Звание замужней граи. Стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Почет и уважение. Проживание в столице кантона. Доступ к деньгам, что тоже немаловажно. Купаться будешь в шоколаде!
Дура ты, Сонка, причем клиническая, кто ж не знает, что диСарразен скуп до неприличия? Не доступ к деньгам, а клетку она получит. Причем даже не золотую, а из бросового металла. А купаться в шоколаде ей позволят если только в просроченном. И сам брак продлиться ровно до того момента, пока этого старого хрыча будет устраивать ее наличие рядом. А потом выпишут ей мощного пинка под то место, где спина теряет свое благородное название! И ни раппена ей от шоколадного бизнеса не достанется. Поэтому:
– Нет.
– Но… если ты не хочешь счастья себе, хоть о других подумай! Это же ломает и мою жизнь!
– При чем тут твоя жизнь? Выходи себе замуж за Анри и радуйся. Или мой отказ «завязан» на некие дополнительные договоренности? Ты, Соночка, мною, никак, вознамерилась торговать?
Милая Соночка явно растерялась и сумела выдавить из себя только обиженное:
– А я думала, мы подруги…
– Я тоже так думала…
Ничего такого Фанни, понятно, не думала, но не объяснять же ей, что она имеет право на собственное мнение? Для граи Глёкнер, как и для всех жителей деревни, она пришлая, ставим знак равенства – без мозгов. И без прав. И вообще, им, местным, виднее, как правильнее поступать…
И, несмотря на насмешки деревенских, Фанни не сдавалась. Умеете пользоваться спицами? А она выпишет новинку – вязальную арт-машину из Биарна. Знаете местные узоры? А у нее тоже есть запас хитростей, которые передаются в ее семье из поколения в поколение. Привыкли выставлять на продажу только то, что традиционно привыкли делать? А она будет вязать изделия по индивидуальным заказам. Она найдет свою нишу в этой профессии.
Местные жители долго не верили, что их обойдет какая-то пришлая конкурентка. Перехватывали покупателей на подходе к магазину, нашептывая гадости про ее товар, подсматривали ее узоры, пытаясь их повторить, но настолько же быстро и хорошо с ходу не получалось. А спустя много лет, когда Фанни уже могла позволить себе покапризничать и брать далеко не все заказы, а название «Золотые ручки» превратилось в известную марку, кому-то из жителей Лейкервальда пришло в голову, что пришлой грае не грех и поделиться капиталами с соседями.
Сначала староста попытался отжать их новенький мотомобильчик высокой проходимости на предмет попользоваться им для доставки почты из Граундвальда, мотивируя это пользой для деревни. Крайне удивился, выслушав ответ, что тогда на свой мотик следовало всей деревней и скинуться, а не пытаться паразитировать на двух слабых женщинах. Грай Бюрле рискнул заговорить о патриотизме и нарвался на насмешливый взгляд самой Фанни, слегка смутился и быстро перевел разговор на скудость деревенского бюджета, но добился только задумчивого ответа ее подруги, что ее опыт в очередной раз подсказывает, что мужчины делятся на два типа: тех, кто может управлять чужим мотомобилем, и тех, кто может за него заплатить…
Потом соседи несколько раз норовили взять в долг без расписок, затем матушка милой Соночки захотела обманом заполучить партию ее изделий для продажи от своего имени, а не так давно грай Симеон Сигаль, растративший свое состояние в игорных домах соседнего Сан-Георгио, пришел к выводу, что очень правильным будет торжественно вручить грае Уффер свою фамилию и продолжать тратить в казино ее, вернее, уже семейные деньги. Поэтому не реже раза в неделю он появлялся в ее магазине и с деловым видом начинал ощупывать очередные трикотажные изделия, как если бы и впрямь собирался что-то приобрести.
Можно сказать, что если раньше ее сочли достойной только согревать постель старому похотливому гаду, то теперь она в глазах деревенских слегка «подросла»: ее уже считают достойной поделиться заработанным. А ее мнение, как и раньше, в расчет никто принимать не собирается, потому что никогда она для лейкервальдцев не станет своей. Фанни вздохнула, подумав, что еще сезон-другой и придется перебираться куда-то поближе к цивилизованным местам… Все равно помещение арендованное, а не собственное, так что в деньгах они не потеряют.
– О, так это же грай Сигаль! Вы уже будете что-то покупать, или мне забыть про Вас навсегда?
Фанни облегченно выдохнула, умничка Офра через внутреннюю дверь примчалась ей на выручку со скоростью горноспасателя. Сейчас она быстро и красиво наладит этого щупальщика свитеров куда следует. Потому что грая Зейт была из приморцев. Они там все языкатые и находчивые, бывает, вроде и оскорбят, а вроде и придраться не к чему… а еще она способна загнуть родной язык в такую позицию, что хочется не то покраснеть, не то запомнить и использовать в будущем. Ну, или сбежать подальше, чтоб тебя окончательно не опустили ниже уровня моря. А Офра продолжала методично добивать неприятного посетителя:
– Если я пообещаю скучать по Вам, то вы уйдете?
И грай Сигаль не стал исключением, трусливо испарившись из магазина. А Офра только хмыкнула:
– И как же не надоедает человеку заниматься ерундой?
– Лучше не спрашивай, – буркнула Фанни. – А то ведь я могу и ответить.
И цензурного в ее словах будет немного… если вообще оно там будет. Ну, разве что предлоги…
– Оф, ты с ним… не очень жестко?
– Да надоел! Знаешь, некоторые люди верят в любовь с первой встречи. А когда я вижу его, то верю в раздражение с первого взгляда.
Офра покосилась на подхваченное Фанни незаконченное вязание и сочувственно спросила:
– Зашиваешься?
– Не то слово, до ночи Снежного деда ровно месяц, а у меня заказов выше головы… Давай, что ли кофе попьем… с карамельным сиропом…
– Ой, не надо меня уговаривать, я и так соглашусь!
Но и кофе попить спокойно не удалось, потому что в магазинчик принесло первую сплетницу деревни, граю Малле.
– Вы уже читали? – вопросила она, потрясая утренней газетой. – Трое умер!
Фанни с Офрой недоуменно покосились друг на друга и отрицательно помотали головами, демонстрируя полное незнание темы.
– Ну как же, – расстроилась грая Малле, – это символ преданности!
И всучила газету Офре, продолжая кудахтать о том, что животные иногда оказываются лучше людей. А та прочла заметку и спросила, чем, собственно, грая Малле так восхищается?
– Но как же, – снова завела та свою шарманку, – такой пример…
– Это пример глупости одних и безответственности других, – жестко припечатала Офра. – И я по-прежнему не вижу в смерти собаки повода для радости.
– Да что там в конце концов такого написано? – не выдержала Фанни.
– Там изложена история хозяина из Гаралье и его собаки. Каждый день полуторагодовалый пес Трое утром провожал этого самого хозяина, трудившегося микробиологом, к мотовозу на Шатель, каждый вечер встречал его на станции. Все, кто это наблюдал, писали кипятком от восторга, какая любящая и преданная скотинка досталась хозяину. А потом хозяина прямо на работе скоропостижно хватил инсульт, и он скончался. А собака так и продолжала бегать каждый день на станцию к приходу вечернего мотовоза из Шателя и ждать хозяина. Сердобольные граждане ее жалели и подкармливали. Спустя восемь лет умерла и собака. А теперь нам предлагается восхититься примером животной любви и верности.
