Ева Витальевна Шилова
Преферанс на вылет
ДиФаушер подозревал, что все это отговорки, и потребовал, чтоб Гайслеры в обязательном порядке сопровождали его во время визита на их завод. Не может быть, чтоб там не осталось следов ее арт-деятельности! Не в человеческих силах за такое короткое время все подчистить. Что-то обязательно да обнаружится, и вот тогда он перестанет быть вежливым. Ух, как быстро он им быть перестанет! Плачут по папе с сыном не просто арт-наручи, а пыточные артефакты из его коллекции!
Но на заводе его ждало разочарование. Ничего интересного новая проверка не выявила. Никаких попыток утаить прибыль. Никаких следов незарегистрированных артов. Никаких крупных нарушений. А те мелкие, которые обнаружились, были явной самодеятельностью местных работников, пытавшихся понемножку украсть у хозяев. Вот как так-то?!
И саму Паулу на заводе никто не опознал. Ни среди оставшихся, ни среди удравших не было никого похожего на ее арт-снимки. Нет, разумеется, местные сыскари во главе с Бертраном Венуа обшарили дома сбежавших, а местная полиция постаралась установить направления их побегов, допрашивая билетеров и проводников поездов, но все это было ни о чем. И отчитываясь по переговорнику Зигберту Эльведи о проделанной работе, диФаушер мрачно признал:
– Единственное, что осталось сделать, это дополнительно взять на заметку всех удравших из Тьеллимара, особенно молодых баб.
– Молодых, говоришь…, я бы и старых не сбрасывал со счетов… – в раздумье добавил Эльведи.
– Почему?
– С учетом ее специализации… могла прятаться под артефактом, меняющим внешность.
А, значит, работы полицейским на местах прибавится.
Но даже если все внешние признаки свидетельствовали об удачном побеге, покидать Тьеллимар диФаушер не торопился. Интуиция, эта лукавая и ветреная спутница сознания упорно нашептывала ему, что сбежать со стороны Паулы было бы слишком просто. И глупо. Умнее было бы, наоборот, затаиться и подождать, когда полицейские вместе с сыскарями рванут искать ее по любому из возможных путей отъезда из города. И только потом спокойно и не привлекая лишнего внимания покинуть негостеприимное место. И пока оставался шанс на то, что грая Адлер спряталась в городе, Элберт вместе со своими курсантами метался по всем предприятиям Тьеллимара, где применялись или изготавливались артефакты.
Он даже сумел побеседовать со смотрящим Тьеллимара, даром что никогда не жаловал обычных осведомителей. Тот сетовал на свой почтенный возраст, жаловался на подорванное здоровье и извивался ужом в ответ на все его расспросы, наотрез отказываясь откровенничать насчет городских воровок. Элберт пытался обещать ему полную конфиденциальность, но тот только хмыкнул и поинтересовался, в курсе ли уважаемый грай, что бывает с излишне говорливыми? И сделал выразительный жест, как будто затягивал петлю за ухом.
Элберт был в курсе. «Шептунов» казнили всегда одинаково, веревкой, не размениваясь на колюще-режущие и прочие орудия смерти. Оказаться удавленным – позор для любого криминального деятеля. Но кое-что из теневого хозяина Тьеллимара он все-таки выудил.
– Даже если она в городе, – нехотя процедил этот морщинистый пенек, – по специальности она точно не работает. Мои «рыбки» вычислили бы ее в два дня. Мы здесь… не любим залетных.
Да уж, про организацию тьеллимарских «рыбок» он был наслышан! Ни один кантон в стране, да что там, пожалуй, ни один город не мог похвастаться настолько разветвленной и эффективной шпионской системой! И ведь как все обставлялось: торговцев, отельеров, прислугу, нищих, да всех, кто понезаметнее и помельче рангом просто просили сообщать определенным агентам все необычное, заслуживающее внимание. А уж «рыбки» составляли отчеты для «рыбаков». И если по итогам сообщения теневому сообществу удавалось рано или поздно извлечь пользу, такие добровольные шпионы обязательно получали вознаграждение. Казалось бы, просто? Ан, нет, больше нигде такая система настолько органично не прижилась. Зато в данном случае диФаушер мог быть уверен, что в воровстве Паула не замечена.
И что? Можно подумать, он до того этого не знал! Просто… если задаешь расплывчатые вопросы, не удивляйся, когда получишь неопределенные ответы! Но лишний раз откровенничать с местным смотрящим по поводу внешности и способностей беглянки ему тоже казалось неправильным. Поэтому он ограничился предупреждением, что пропавшая драгоценность (должен же он был хоть как-то очертить круг поиска!) сама по себе большой ценности не имеет, однако важна как символ занятия определенного поста. Да, соответствующее вознаграждение за возврат украшения он гарантирует. Нет, сама воровка ему ни к чему. Расстались они не слишком довольные встречей.
И его Медаль на сей раз молчала. Обычно именно она теплела в случае приближения к объекту поисков, а на сей раз, как Элберт не пытался ее «позвать», отклика не чувствовалось.
Он пошел дальше: допросил всех выпускников ВКУ, работавших в городе и теоретически могущих опознать бывшую соученицу. Не поленился осмотреть все лавки местных артефакторов, на предмет обнаружения новинок или просто нестандартных изделий. Заставил Венуа показать ему все старые дела, где подозревалось применение арт-изделий. Проверил все заявки на новые арт-патенты. Прошерстил частым гребнем салоны красоты, хозяйки которых периодически баловались применением запрещенных средств и артов. Не счел ниже своего достоинства прогуляться в местные магазины игрушек, куда искомая девица могла по-тихому сдавать мелкие изобретения.
Ничего. Вернее, никого, похожего на нее. Но всплеск-то был? Пусть и слабый.
И вот тут у диФаушера первый раз в жизни возникли нехорошие сомнения в правильности собственной хваленой интуиции. Визит в «Колокольчик» – пустышка, осмотр завода Гайслеров – пустышка, проверка остальных предприятий тоже ничего не дала, новых артефактов в городе практически не появилось, до Паулы Адлер он так и не добрался, а ведь был уверен, что легко обнаружит эту молоденькую граю!
И весь визит в город прошел под знаком неудачи. В частности, грая диКампанула наотрез отказалась приобщаться к искусству в его компании. Так и сказала, что ее пребывание на столь двусмысленной должности вынуждает ее вести себя крайне осторожно и осмотрительно. И все контакты с противоположным полом сводить исключительно к деловым. И исключений ни для кого она делать не будет, потому что, если можно одному, значит, можно всем. Поэтому «нет, уважаемый грай, даже не уговаривайте!» Зато сложив с себя нынешние обязанности и защитив научную работу («Вы же придете меня поддержать?») она будет свободна от обязательств, и он смело сможет за ней ухаживать.
А о том она не подумала, зачем диФаушеру вообще за ней ухаживать? Он рассчитывал посетить вместе с ней театральное представление, поужинать в каком-нибудь уютном ресторанчике, а потом… а потом, как говориться, кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Наверняка за время пребывания на своем посту грая Виолетта хоть какие-то дополнительные навыки… эээ… пикантных танцев от своих «колокольчиков» переняла, не могла не перенять! Вот именно их он и рассчитывал оценить, а она ему про старомодное ухаживание!
Так что ни на какую ее защиту он, разумеется, не пойдет, и никакие ухаживания ему не интересны. Одно дело – иметь в активе соблазненную хозяйку дома утех, причем без оплаты, а именно по причине взаимной тяги, таким приключением и прихвастнуть в мужском кругу не зазорно, и совсем другое – уподобиться унылому ухажеру университетской барышни, имеющей склонность препарировать чужое поведение с профессиональной, то есть как ее… психологической точки зрения. Да такого врагу не пожелаешь!
Что ж, придется признать, что ничего он особенного не добился. Бывает, неудачи у всех могут приключиться. Главное, не отчаиваться и запастись терпением. Заброшенная полицейскими сеть с арт-снимками Паулы и второй невод – сыскарской службы по поводу отслеживания необычных арт-изделий рано и поздно приведут к этой девочке. Все-таки, наверное, второй вариант окажется результативнее, она обязательно захочет реализовать свой талант. На крайний случай, всегда остается шанс, что она снова «позовет» Каплю и это уловит Миарано.
Интересно, кому из его курсантов в следующий раз повезет вспугнуть граю Адлер? А то премию он пообещал, а кандидатов на ее вручение уже два, диБашомóн и диНоргье. Ладно, до конца общестрановой проверки еще четыре месяца, возможно, кому-то повезет больше, чем им…
И уезжать из Тьеллимара придется ни с чем… До Нового года осталось всего два дня, ночь Снежного деда он бы предпочел встретить с семьей. Не так часто он радует жену и детей визитами, работа не позволяет, что ж, самое время это исправить. Остается прикупить подарков и выезжать вечерним мотовозом на Биарн. А курсанты завтра должны будут «причесать» и сдать полицмейстеру последние отчеты и встречать праздник уже в Тимеже, следующем месте проверки…
* * *
В предпоследнюю ночь уходящего года все предпочитали отсыпаться. Завтра настанет самая длинная в году ночь Снежного деда, завтра праздник, завтра все жители городов и деревень страны будут праздновать наступление Нового года, года Водяного Кота, сопровождая его гуляниями до утра, поэтому накануне полагалось отдохнуть как следует.
Но как говориться, даже если что-то представляется незыблемым и очевидным, не спеши в это верить, возможно у судьбы на тебя совершенно другие планы. Выдернутому из сладкого сна Лычу вспомнилось утверждение, что история имеет обыкновение повторяться. В данном случае крайне неприятное обыкновение, потому что оказаться за последние два месяца разбуженным опять ночью, опять Барханом, и опять из-за этой бледной немочи, показалось ему неприятным предзнаменованием.
– Что на сей раз? – не скрывая раздражения спросил он рыдающую девицу.
– Провуар Лыч… он обещал… мне выдадут… я пове-ешусь…
С трудом продравшись сквозь слезы и всхлипы граи Мелье, удалось выяснить, что перед отъездом из города, не иначе как ради праздничка, один из курсантов-сыскарей, чтоб о нем Мертвые боги не вовремя вспомнили, постарался и этой бесцветной моли испортить жизнь. Сначала ему не повезло в личной жизни с Ханечкой, потом его настоятельно попросили больше не посещать дом утех граи диКампанулы… равно, как другие подобные дома Тьеллимара, но природа вкупе с молодым организмом требовали свое, грай диНоргье огляделся и решил, что тихая зашуганная Клотильда станет отличным выходом из положения. А что? Работает в гостинице, где они живут, значит, всегда будет под рукой. Согласилась же она проводить время с Домиником, так чем ей Жан-Пьер плох?
Еще и ее отказ разозлил его до чрезвычайности. И диНоргье поставил условие – либо она перестает кобениться, либо он сообщает в полицию, что общалась она с курсантами в обмен на деньги. А это грозило заменой удостоверения личности на черный жетон. И автоматически переводило Клотильду в разряд женщин, зарабатывающих на жизнь продажей сексуальных услуг. Обратный пересмотр дела о замене жетона на обычный документ городским судом был возможен только через год. Никакой другой работы ей на этот период не светило, и чтобы не сдохнуть с голоду, пришлось бы грае работать в одном из домов утех.
Лыч крепко задумался. С момента установления государственного контроля над сферой интимных услуг (какую кормушку отняли!) проституция превратилась в регламентированный труд. Теперь, если девушка желала… гм… продаваться, ей следовало обратится с прошением в соответствующую социальную службу, которая выдавала ей жетон в обмен на документы. И даже подыскивала место работы. Более того, отработав некоторое количестве времени в доме утех, сотрудницы получали право на пенсию, которая зависела от выслуги лет. Работа в таких домах была относительно безопасной и предусматривала проживание, питание, униформу и медицинское обслуживание.
Но всегда находились те, кого не устраивало, что больше половины их заработка уходит управляющим и тратиться на государственные налоги и нужды домов утех. Такие «дикие» птички-бабочки предпочитали снимать клиентов в местах, расположенных подальше от официальных мест разврата, чтоб у тех в момент приступа желания не оставалось альтернативы.
Разумеется, это порицалось. Разумеется, с этим боролись. Сама практика «отлова» незарегистрированных проституток на живца новостью не была. Этим периодически занимались и «козодои», и сыскари, и даже обычные граждане, вдруг возжаждавшие после акта вернуть уплаченные «дикой» партнерше деньги. Но в таких случаях полагалось взять нарушительницу с поличным, требовались предъявить доказательства оплаты, которых у Жана-Пьера не было и быть не могло. Зато, похоже, было сильное желание устроить западло хоть кому-то. И что девчонке делать, если он в полиции заявит, что заплатил ей? Его слово против ее. Тут все будет зависеть от полицмейстера Тьеллимара, захочет он поверить простой горничной или предпочтет счесть правдой слова будущего коллеги из Академии сыска?
– А этот твой, второй сыскарь… ну, блондинчик, с которым ты… в общем… он-то что думает?
– Он обещал с ним поговорить… только зачем ему с другом ссориться?
Ну, правильно, незачем. Совершенно незачем курсанту диБашомóну вмешиваться в отношения какой-то там горничной и своего приятеля диНоргье.
Лыч поморщился. Только-только все начало налаживаться, Угорь диФаушер вчера уехал обратно в столицу, курсанты завтра должны были отправиться в Тимеж, Ханечка спокойно вернулась бы в «Азалию», он возобновил бы временно прекращенную из-за проверок деятельность, и всем городом они бы, наконец, спокойно выдохнув, встретили год Водяного Кота. Но нет, видимо у судьбы на их счет существуют некие более глобальные планы, нежели заслуженный отдых.
Он бы мог, конечно, сказать сейчас этой швабре, что всякая пошлая суета его не касается, но… Лыч хорошо знал породу таких гнилых людишек, и понимал, что визитом этой Тильды в номер диНоргье дело не ограничиться. Кто ему помешает сначала использовать перепуганную девчонку, а поутру вызвать к себе наряд «козодоев» и хладнокровно сдать им ее как «дикую» птичку? И ведь, что характерно, где-нибудь на столе немедленно найдется заботливо отложенная сумма, якобы оговоренная как оплата ее услуг. Причем оправдает курсантик себя тем, что, если ее согласие переспать «оплачивалось» не деньгами, а его молчанием, это все равно проституция, а таким одна дорога – в дом утех. Так что ублажай его, не ублажай, а говнистый мальчишка все равно поступит так, как его поганая натура привыкла. И уедет, уверенный в собственной безнаказанности.
А не слишком ли много некоторые себе позволяют? Лыч сжал зубы до хруста. Это его город, его, а не каких-то там заезжих, которые повадились устанавливать свои правила, и, похоже, уверены, что статус курсанта Академии дает им какие-то эксклюзивные права. Этот диНоргье успел испортить отношения с доброй половиной города: переругался с работниками на всех проверяемых предприятиях, обидел Ханечку, погрызся с граей диКампанула, нахамил граю Саважу… теперь вот норовит испакостить жизнь этой мелкой швабре… а не пора ли окоротить эти поползновения? Если он не мог пришибить поганца пока Угорь был в Тьеллимаре…, тот бы в отместку полгорода пересажал…, это не означает, что призвать его к порядку невозможно в принципе. И он даже знает, как.
Девчонке придется исчезнуть с концами. Обойдется ушлый курсантик без женской ласки. А утром он уедет, предварительно приняв незаметно для себя один крайне интересный препарат, который вызывает мгновенное привыкание… и благополучно сдохнет где-нибудь подальше от Тьеллимара… после «белой гнили» еще никто не выживал.
Девять червей
Не понимаю женщин! Когда не ищешь их – находишь,
а когда хочешь найти – не найдёшь.
Значит, надо искать их и при этом делать вид,
что ты их не ищешь! Ну да, по-моему, так.
Астерикс и Обеликс в Британии
– Смотри, какая у меня фишка, как думаешь, рискнуть, тоже пойти на девять взяток? Тем более, что у противника заказ во трефях, а моя черва старше.
– У-ху-ху… Помни, есть правило: на крупных играх при чужом ходе – закажи на одну меньше. Вообще, при заказе игры надо считать не сколько возьмёшь, а сколько отдашь. Ты поосторожнее, здесь никак нельзя проколоться, расклады бывают самые «дикие», при заказе девятерика нужно «закладываться» на все. И на то, что все козыри «лягут» на одну лапу, и на то, что у противника сыграет третья дама или четвертый валет. Короче, возможны неприятности…
– Но у меня же первый шанс круто выступить за всю игру, до сих пор шла какая-то никчемушная шелупонь, не годная даже на вист! А что вообще может помочь, если фишка не прет?
– Ну… фишка не лошадь… к утру повезет… Вообще, считается, что может помочь смена колоды, какой-нибудь долгий и сложный замес, жалобы, ругательства, крики с плачем…
– В смысле «плачь больше, фишка слезу любит»?
– Типа того…
* * *
На сей раз в кабинете Дагоберта Гроссе отчета от Элберта диФаушера кроме него самого ожидали Роберт Хорле, Норберт Шромм и Зигберт Эльведи. Председателя Совета Федерации ыместе с Главами служб внутренней разведки, полиции и внешней разведки очень желали выяснить, чего удалось достигнуть руководителю государственной службы сыска.
– За время курсантской практики, за все полгода Капля проявила себя только однажды, в Тьеллимаре кантона Галлен. Мы с полицейскими и сыскарями вывернули этот городишко практически наизнанку, но ни Паулу, ни артефакт не обнаружили. Думаю, она покинула город.
– Удалось установить хотя бы причину активации Капли?
– Нет. Возможно потому, что мы до сих пор не знаем точно, что именно она дает своим владельцам.
– А выяснить кто мог послужить такой причиной?
– С этим проще, там как раз были два моих курсанта, диБашомóн и диНоргье.
– И что?…
– Да я лично прошелся по всем их следам! И ничего.
– Да уж, наслышаны мы про это ничего! Особенно пикантным выглядит погром игрушечных лавок и обыск в доме утех! Ты там как, наигрался? А в доме утех всех обыскал? Надеюсь, нашлось что пощупать?
– Мы все от такой новости: Элберт лично инспектирует гнездо разврата просто тихо обалдели!
Если присутствующие надеялись, что насмешки заставят его смутиться, то они в корне ошибись.
– Можете балдеть громко, – невозмутимо отозвался диФаушер. И, подумав, величественно добавил: – Дозволяю.
– Ладно, шутки в сторону, – посерьезнел Хорле, – напоминаю, что, если надо, мы и канализацию спускались и свалки химических отходов перелопачивали. Ты мне лучше скажи, твоих курсантов можно как-то использовать, чтоб заставить ее в очередной раз Каплю активировать?
– Вряд ли. Мне кажется, что и тот единичный всплеск был… непроизвольным, недаром Миарано жаловался, что еле сумел его уловить.
– Мальчишек поощрил?
– Одного. Премию выдал.
– А что так… неравномерно?
– Второму уже ничего не надо. Загнулся от передоза «белой гнили» в Тимеже, не дожив до конца практики.
– А это не может быть связано? …
– Вряд ли. Откуда у нее доступ? Слишком редкая и дорогая дрянь… Здесь скорее руку приложил кто-то более влиятельный… но кто подсунул… и где… диНоргье уже не сможет сказать.
– То есть у нас совсем ничего нет? Кроме догадок, что она покинула Тьеллимар?
– Ну почему же нет? – в голосе диФаушера в равных дозах чувствовались и яд, и мед. – Любуйтесь!
И щедрым движением вывернул на стол содержимое принесенного с собой пакета.
– Ух ты! Я помню по ориентировкам, такими поделками грая Адлер славилась! – обрадовался Шромм, вертя в руках эмалевую брошь-бант, как ребенок долгожданную игрушку. – Откуда такое богатство?
– Из Линцоны. Пока мотался по стране, перепроверяя деятельность мальчишек, заехал под занавес в столицу Лайтина. Ну, заодно и в театр заглянул, прослышав, что у заезжей труппы какие-то новые уникальные арт-декорации имеются. Для очистки совести сунул нос, а там! Местные дамочки щеголяют в до боли знакомых по розыскному делу цацках. Пришлось заняться «сбором урожая»…
– А это точно ее творение? Ты уверен?
– Уверен. Я прямо с вокзала заехал в ВКУ. Ее научная руководитель опознала ее работу без малейшего сомнения.
– Значит, она перебралась в Линцону… ты местных на ее поиски наладил?
– А то! И полицию, и сыскарей, они сейчас все арт-мастерские прочесывают.
– Элберт, – полюбопытствовал Шромм, – а что эти цацки делают?
– Конкретно эта – артефакт поддержания внешности: упругость кожи, нивелировка морщин, еще что-то… Там таких хороших штук десять. И еще пяток для смягчения природной асимметрии лица. Но когда я тебе скажу, Норберт, у кого я именно этот изъял… ты не поверишь. Никто не поверит.
– Говори уже, не томи!
– У жены Делфберта Фирелло.
Нет, присутствующие не дрогнули. И даже не ахнули. Они медленно подобрались, как хищники, готовящиеся к прыжку.
– А с каких это пор латиши начали сотрудничать с разыскиваемой воровкой? – преувеличенно мягко поинтересовался Эльведи. – Кого-то сильно не устраивает членство в федерации?
– Нет, – отмахнулся диФаушер. – Все гораздо проще: Лючиана Фирелло приобрела данный артефакт из-под полы, не слишком интересуясь его происхождением. Зато сполна оценив те преимущества, которые дает его ношение.
– И что он дает?
– А она с ним выглядит на хороших лет пятнадцать моложе. Из-за чего вцепилась в эту брошь как хорек-висельник и отдавать не хотела. И сам Фирелло, как увидел ее без артефакта, так аж истерику мне устроил, мол, верни обратно. Как еще не сжег в нервах своей Пирамидой…
– Вернешь?
– Почему нет, мы же не ставим целью отобрать у нее честно оплаченный артефакт. Отдам, конечно… но сначала ей придется вспомнить, где и с чьей помощью она его приобрела. Тогда и верну. Наверное…
– Да ты хитромудрый змей! – восхитился Хорле. – С таким стимулом она тебе быстро все выложит!
– Я тоже так думал, но как видишь, ее артефакт пока у меня. И не только ее…
– А кто еще замазался с артефактами граи Адлер?
– Жена, дочери и любовница Римберта Чарваною А уж у Гумберта Кальвил вся женмкая часть семейства ими баловалась. А еще…
– А семья Миарано?
– Им пока ни к чему, у Эгберта вторая жена молоденькая…
– А вам не кажется, уважаемые, что вопрос поставлен неверно?! – неожиданно резко спросил Эльведи. – Дело уже не в том, кто и из каких соображений ими пользовался, а в том, что они изготовителя сдавать не торопятся! Раз уж Элберт не нашел оснований им их побрякушки возвращать!
– Действительно… а как насчет провести допрос с пристрастием? – осведомился Гроссер.
– Так я, собственно, за разрешением и прибыл, ласково ощерился диФаушер. – Им, вишь ты, глава государственной службы сыска не указ. Манерами не вышел… рылом, опять же… и уровнем доступа к их дорогостоящим шкурам. Я артефакты и то, чуть не силой отнимал, а уж откровенничать со мной им совсем невместно. Удивляюсь, как Вам, грай Гроссер, еще запросы как руководителю верхней палаты не прислали, мол, приструните своего не в меру ретивого служаку, он наших дам на цацки обобрал! Пущай немедленно возвернет, хапуга гальшская!
– А это мы сейчас и проверим… – и Председатель Совета Федерации немедленно связался по переговорнику с референтом. Остальные с интересом прислушались к ходу переговоров.
– Четыре запроса, говоришь…, и все в гневной форме… ай-яй-яй… как нехорошо, придется и впрямь принять меры…
– Все слышали? – обратился он к собеседникам. – Уже четыре запроса поступило: и от Фирелло, и от Чарвано, и от Кальвио, и от Марлезиано. Этому-то ты где на хвост наступил?
– Не на хвост, а на грудь. Он единственный, у кого я арт не стал отнимать.
– Откуда такая доброта? Обобрать кучу бабья и не тронуть цацку единственного мужика в этой развеселой компании нарушителей?
– Если бы я еще и у него цацку отобрал, неизвестно, чем бы дело кончилось, без артефакта-стимулятора сердечной мышцы ему прямая дорога на больничную койку. Или сразу в гроб.
– А… тогда понятно…
– А мне непонятно, почему они все молчат! – рыкнул Шромм. – Я тот стимулятор, если понадобиться, могу и сам у него отобрать, подумаешь Председатель Верховного суда, вот он как раз и должен помнить, что перед законом все равны!
– Ну… пригрозить эму этим можно… – скривился Эльведи, – но он же не в курсе ситуации с Каплей. Видимо, потому и пузырится, полагая, что Элберт покушается на его бесценное здоровье не иначе как из вредности.
– Так, – прервал дискуссию Гроссер, – прекращаем бессмысленные дебаты и назначаем внеочередное заседание верхней палаты. Кое-кому придется нам многое объяснить…
– Шустера приглашаем?
– Пока нет Капли – незачем.
– А Марлезиано?
– Тоже нет. Вот, кстати, и будет повод обсудить возможность его просвещения. Хотя я бы торопиться не стал…
– Думаешь, он ненадежен, потому что теперь эта девчонка своими артефактами прочно держит его за яй… за саму возможности еще немного пожить?
– Я думаю он не та фигура, ради которой следует нарушать более чем вековой режим секретности…
Внеочередное заседание верхней палаты началось со скандала. Делфберт Фирелло, Римберт Чарвано и Гумберт Кальвио чуть не хором требовали: «а» – немедленного возвращения семейного имущества и «б» – извинений диФаушера. Грай Гроссер хладнокровно выслушал трио недовольных, прежде чем спросить:
– Уважаемые граи припоминают, с чего начались недавние неприятности?
И не дав возможности продолжить возмущенные вопли, жестко сам ответил на свой вопрос:
– С того, что стараниями левой девицы Шустеры лишились родового артефакта. И полицейские с сыскарями уже погода землю носом роют, чтоб ее найти и восстановить оборону федерации. А теперь выясняется, что женская половина трех из четырех семей латишских владельцев артефактов не просто вступила в контакт с нашей воровайкой, а еще и ухитрилась прикупить ее изделия. Браво! Граи Фирелло, Чарвано и Кальвио, я обращаюсь сейчас к вам как к членам верхней палаты: вы понимаете, что история повторяется?! И некто подбирается к вам и вашим артефактам опять через женщин? Вы точно можете гарантировать, что эти побрякушки не несут в себе дополнительных возможностей помимо омоложения или зачем они там якобы сделаны?!
После такого промыва мозгов примолкли и задумались даже скандальные латиши. И правильно, потому что не может такого быть, чтоб беглая похитительница артефакта Шустеров просто так презентовала их дамам свои безусловно привлекательные, но от этого не становящиеся менее подозрительными поделки. Как она вообще сумела выйти на представительниц трех из четырех семей латишских владельцев родовых артефактов? Что на самом деле было ее конечной целью?
– Молчите… – не без сарказма констатировал Гроссер. – Ума-то хоть хватило свои арты при себе держать?
По тому как облегченно схватился за нечто, висящее на груди под свитером Фирелло, стало понятно, что ему ума не расставаться с Пирамидой точно хватило. Но вот смутившиеся Чарвано и Кальвио… они-то где хранят Пружинку и Кость? И на месте ли еще они?
– Кость в арт-сейфе! – торопливо выкрикнул Кальвио. – Работы, на минуточку, самого Фогеля!
Сейфы Йенса Фогеля, это да, это надежно, за Кость можно не волноваться. А за Пружинку? Теперь присутствующие неодобрительно косились на Чарвано, который лихорадочно набирал код на переговорнике и уже кому-то шепотом кричал, чтоб немедленно попрятала Пружинку в хранилище, и сама не смела носу высовывать из их столичной резиденции.
– Так, с этим пока разобрались… откуда эти вещички от граи Адлер вообще взялись?
– Моя жена купила на каком-то аукционе…
– А моя у косметолога…
– А мои в клинике…
– А поточнее выяснить у своих ба… дам происхождение новых артов тоже оказалась не судьба? – А это уже Эльведи перехватил у Гроссера нить ведения опроса. – Куда вы вместе со своей охраной смотрели?
Понять прозевавших опасность латишей, в общем-то, было можно: ну какому нормальному мужику придет в голову интересоваться у жены или любовницы чем она там физиономию для красоты мажет или какой арт для этой же цели использует? Правильный ответ: никакому. Но появление одноплановых вещиц у трех из четырех семей латишских владельцев родовых артефактов… вот тут уже просматривается тенденция, причем такая… очень нехорошая. Даже Фирелло, Чарвано и Кальвио присмирели и перестали настаивать на немедленном возврате семейного имущества.
– Как поступим?
– Артефакты пока останутся здесь, – сказал свое веское слово Гроссер, – я приглашу специалистов из ВКУ, чтобы тщательно их проверить на дополнительные «вложения». Элберт, поедешь в Линцону, на тебе опрос всех, кто носил эти цацки. Важно установить из какого источника они их получили. И проверять придется не только арт-мастерские, а все аукционные дома, косметологические кабинеты и клиники. Особое внимание – опросу Марлезиано!
– С чего именно ему такая честь? У него даже родовой артефакт отсутствует!
– С того, что артефакты поддержания внешности они, … общего что-ли назначения. Их можно было заранее наклепать для любой стареющей кожи пачками. А с лечебными этот номер не пройдет, понимаете, к чему я веду?
Понимали не все. Владельцы артефактов, привыкшие обращаться к ним в случае собственных или внутрисемейных заболеваний, плохо представляли себе методу изготовления таких лечебных «подпорок» для остальных.
– Марлезиано должен был изготовителю сначала историю болезни показать, – сжалился над непонимающими Хорле, – ее, допустим, можно было и передать через кого-то, но самое главное – он должен был дать себя осмотреть, теперь понятно? И сразу сделанный артефакт тоже никто надевать не будет, как правило, требуется еще одна примерка для окончательной подгонки, и только потом артефакт окончательно закрепляется на носителе. А из этого следует, что он должен был именно ее видеть минимум трижды!
Вот теперь важность беседы с Председателем Верховного суда осознали все. Потому что если дамские броши-артефакты, получается, изготавливались обезличено, без индивидуальной привязки и могли пройти далеко не через одни руки, прежде чем «украсить» своих нынешних хозяек, то Фиоримондо Марлезиано, как человек, неоднократно лицезревший автора своего артефакта-стимулятора сердечной мышцы, автоматически превращался для следствия в важнейшего свидетеля. А диФаушер аж облизнулся, предвкушая шанс вытрясти важную информацию из очередного допрашиваемого. Гроссеру пришлось даже прямо его притормозить:
– Вежливо, Элберт, всех опросить исключительно вежливо!
А то с его методами дознания после допросов хоронить-то будет что, а вот допрашивать – уже нечего. То есть некого. Судя по нехорошему блеску в глазах, диФаушер вознамерился с собой прихватить своих главных помощников Югле и Эгле Штелль. Эти братик с сестричкой только выглядели вылитыми пай-детками, а на деле… от одного упоминания имен этих живодеров трясло даже самых стойких сыскарей. И не только их. Так что нечего тут, извольте вести беседы со свидетелями вежливо и аккуратно.
