Эллен Фоллен
Магнитная буря
– Я не уверена в этом, – ее размазанная черными кругами тушь течет по нежному личику. – Прошлое твоё и моё, мы связаны… Оно будет топить нас всегда. Селена всего лишь маленький камушек на нашем пути, и сегодня ты это доказал, – она швыряет в меня папку перетянутую специальной резинкой. – Все, что тебя интересует, ты найдёшь здесь. Твои вещи я соберу, и позже их доставят в гостиницу. Прощай, Тони, всего хорошего, – она толкает меня в грудь, и когда я пересекаю порог, перед моим носом захлопывается дверь.
Она даже не дает мне возможности спокойно поговорить, поднимаю обе руки вверх и резко опускаю их, стучать кулаками в эту пародию на дверь бессмысленно, можно сломать. Только что она выставила меня из своего дома, а я, как болван, стою на одном месте.
Мне ничего не остается, как немного отойти и сесть на лестнице. Некоторое время я наблюдаю за прохожими и мимо проезжающими машинами, я будто остановился во времени, завис в промежутке, где все оборвалось в одну секунду. Вытаскиваю из кармана кольцо, приготовленное для моего предложения, кладу его рядом с собой на ступень и открываю папку. Если это действительно важно…
С первых строк я вхожу в ступор, череда вырезок с места крушения, красным маркером обведены две фамилии – Уилсон и Бонье. Вся хроника событий в нескольких десятках листов, куча фотографий, и лишь одна привлекает моё внимание.
«У владельца авиакомпании и его жены, трагически погибших в авиакатастрофе, осталась трехлетняя дочь. В настоящий момент Беатрис Пати Бонье находится в приюте, до того момента, пока не объявится ближайший родственник…»
Еще не осознаю, что все это значит, вижу череду своих исков, которые раздробили компанию, виновную в трагедии, заживо захоронили даже напоминание о ней. Судебные процессы с огромным количеством участников, страшные подробности с места катастрофы, и снова фотографии маленькой девочки с янтарными огромными глазами и ямочками на щеках.
– Твою мать… – еле слышно произношу я.
Я не могу в это поверить, она их ребенок. Дочь человека, который разрушил жизнь Хаша, моей сестры и мою. Человека, который не позаботился должным образом о безопасности клиентов своей компании, сотрудники которой, в свою очередь, не произвели обязательную проверку технических характеристик самолёта перед вылетом. Я рассматриваю фотографии маленькой Беатрис, и смутные воспоминания из прошлого редкими вспышками озаряют мою память. Я видел эту маленькую девочку и не раз. Без сомнений, это самое ужасное, что могло случиться с нами.
«Решением суда было установлено в обязательном порядке выплатить родственникам погибших…»
Я оставил ее без средств к существованию! Девчонка жила в приюте почти полгода, пока ее тетя оформляла права на опеку, а я наслаждался своей удавшейся местью. Мне горько от того, каким все стало запутанным и болезненным. Закрываю папку, опускаю ее на ступень и сжимаю обеими руками свою мгновенно разболевшуюся голову. Господи, я полюбил дочь человека, виновного в смерти моей сестры. Но самое страшное, что я обрек свою любимую девушку, еще малышкой, пройти семь кругов ада. Ради чертовой мести.
Встаю со ступени, оглядываюсь на оставленное мной кольцо. Пусть забирает себе и помнит о том, что у меня действительно в этот раз были чистые помыслы. Никакого намека на обман или подлость. Я не смогу находиться здесь, зная, сколько ее семья совершила для меня, и сколько я совершил против моей любимой девочки. Оказывается, Беатрис все это время знала, кто я, судя по дате, которая указана на письме от детективного агентства. Это случилось примерно через несколько месяцев после того, как я отправил ей деньги за «девственность». Конечно, вот куда она их потратила, откуда же ещё ей было взять такую сумму? Мне до боли смешно и страшно, что мои же деньги были использованы против меня, коварный план Беатрис удался, как ни кстати, и все что было, между нами, смыло грязной водой.
Смеюсь, когда гребаные бумажки разлетаются по улицам Парижа, подхваченные вихрем ветра, они летят из улицы в улицу, как и мои воспоминания.
Мерзкая тварь, живущая во мне, только что сдохла от своих же действий.
Глава 25
Беатрис
Хотела бы я сейчас оказаться в другом мире или параллельной вселенной, чтобы не испытывать эти двоякие чувства. Сижу на своем диване в гостиной, в полной темноте, нет раскаяния или злости. Пустота в моем сердце отчаянно заполняет каждую клеточку. Как я должна была поступить? Оставить досье на Энтони у себя, не показывать и жить с этим до последнего? Мучить себя и постоянно ждать, когда же он раскается в своих действиях, или же смотреть на все через призму розовых очков? Да, всё могло быть иначе, но проблема в том, что, рано или поздно, он всё равно узнал бы, кем я являюсь. Учитывая, как он смаковал свою правду, обсасывал каждую деталь, будто серийный маньяк, гордился собой, можно сказать, что Энтони считает себя мстителем, который взялся за грязное дело и расквитался со злодеем. Даже не думаю о том, каким злом считала его я. А правда в дальнейшем могла нанести еще больший урон нашим отношениям. Может и, верно, было разрушить все именно сейчас, пока не стало слишком поздно и смерти подобно. Хотя я простила уже давно, почему же он не смог пересмотреть свою позицию по отношению к этой трагедии? Эгоистично звучит, но ведь и я получила свою долю трагедии втройне…
Я не рассказывала никому про то, что у меня есть вся информация о нем, не собиралась делать ему больно. Ведь это общая боль, коснувшаяся не только его семьи, больное место с открытой раной, на которую давят, желая, чтобы она кровоточила сильней, ковыряют ее до мяса. Никто не станет вспоминать о том, что произошло тогда, с таким нажимом, никто!
Я тоже скучаю по своим родителям, и возможно, будь я на месте Энтони и Хаша, винила бы авиакомпанию, но ведь она – это не только мой отец! Там были и другие люди, весь рабочий персонал. И ни одного не посадили и не расквитались с ним. Так почему именно моя семья, только за то, что отец владел этой компанией, стала этим камнем преткновения? Ответ прост – для мальчишки его возраста казалось естественным найти виновного и давить, даже, несмотря на то, что его тоже уже нет в живых. Именно поэтому, когда мы начали жить, я спрятала эту папку. Иногда порывалась сжечь ее от греха подальше, чтобы не разрушить все связанное с нами. Делать ему гадость не было моей целью, в отличие от него.
Естественно, в уборной ресторана, обдумав все сказанное им, я боролась с собой, открыть правду или пропустить мимо ушей? Селена и их секс стали спусковым крючком. Он считает, что я практически его ангел во плоти, девочка, которая просто иногда показывает зубки. Вмазать ему было моим первым желанием, ударить ее головой об стол – вторым. Опять же, и с этим не повезло. Удивительно, насколько человек может быть прогнившим, чтобы использовать других и плевать на чувства. Мое доверие в отношении Селены исчезло мгновенно. Потрясающая женщина, пример для подражания с неиссякаемым количеством фантазий и идей превратилась в чудовище, оказывающее определенного типа услуги. Все, что мне осталось – это клокотать от злости. Как бушующая лава, я набрала температуру и скорость, чтобы взорваться. В итоге вывод один – я поступила, верно.
Поднимаюсь с дивана и в темноте по памяти прохожу в ванную комнату, стираю остатки туши и своих слез вместе с ошибками, которые я натворила. В отражение на меня смотрит уставшая и потрепанная копия меня с грустными глазами.
– Если бы он сделал вывод, вернулся бы. Так что надо просто успокоиться, – говорю сама себе, чищу зубы и полощу рот водой, чтобы не ощущать привкус предательства, от которого я хочу избавиться.
Переодеваюсь в спортивные штаны и топ, надеваю кроссовки, которые я никогда не использовала для бега или тренировок. Скорее, это домашние тапочки для галереи, униформа для уборки. Чтобы успокоиться, есть только два варианта. Первый – это поесть что-нибудь жирное, от чего я буду блевать всю ночь. А это опять мысли и неприятные ощущения. Поэтому, как трудоголик, я выбираю второй вариант. Я беру швабру с ведром, самое время заняться уборкой в галерее. И ничего, что на часах уже три ночи.
Включаю уличный свет и выхожу, несколько шагов, и я уже у глухой стены. Делаю один поворот ключа, и дверь открывается. Замираю на несколько секунд, хмурюсь, Джекс не закрыл нормально дверь? Раньше за ним такого не наблюдалось, поэтому оглядываюсь, чтобы проверить, везде ли закрыты металлические жалюзи, освещают ли фонари небольшие окна, но все в полном порядке. Пожимаю плечами и прохожу небольшой темный промежуток, включаю настенные светильники со слишком приглушенным светом, один за другим, и продвигаюсь к центральному залу. Захожу в кладовую и беру несколько моющих средств, читаю этикетки, чтобы сдуру не перепутать их. То, что применяется для окон, не подойдет для паркета, иначе испортит поверхность. Буквы расплываются перед глазами от долгого времени, проведенного в жалости к себе. Добавляю жидкость в ведро, которое потом наполню водой. Выхожу, полностью настроенная на хорошую работу, в том числе и над собой. Беру маленький пульт от стереосистемы, переступаю порог темного угла и включаю свет.
– Гребанные кошечки, – ору я во всю глотку при виде двух раком стоящих парней, в шоке роняю пульт из своих рук, он падает на кнопку, и тут же включается заводная музыка в стиле диско.
Джекс отскакивает от стоящего на коленях парня, я вижу его болтающуюся колбаску все еще в состоянии готовности.
– Твою мать, а… – стонет второй, поднимается на ноги, но пока я созерцаю только его голый зад с красными пятнами от ладоней Джекса.
Я настолько шокирована и не сразу понимаю, что пялюсь на странную парочку, которая трахалась на нашем центральном диване для особых гостей.
– Беатрис, да закрой ты глаза. Дай нам одеться, – запыхавшись, ревет, как буйвол, Джекс и прикрывает задницу парня какой-то тряпкой, пока я трясу головой и зажмуриваю глаза.
– Что ты за притон тут устроил, Джекс? – возмущаюсь я, пока жду, когда они оденутся.
Слышу шорох от их действий, запинающуюся речь второго, его голос мне кажется очень знакомым.
– Это было впервые. Вы с Энтони пошли отдыхать, а я пригласил моего парня помочь с уборкой… Ой да ладно тебе, как будто Тони не упражнялся в секс-тренировке здесь, – мои глаза округляются, и я автоматически поворачиваюсь.
– Только не в моей галерее, это же, святая святых. Ты вообще понимаешь, что здесь сидела сама Франсуаза Ниссен, министр культуры! Такой чести не удостаивался еще никто! А вы тут…тут… – мои руки трясутся, я ору сквозь музыку и едва соображаю, что, наверняка, мы перебудили всю улицу.
Хватаю пульт, валяющийся на полу, и выключаю звук.
– Ты так говоришь, словно я только что осквернил это место, – я щелкаю центральное освещение, и Джекс щурится. – Я уберу все следы.
– Какого? – я подхожу к моему любимому дивану и проверяю на предмет спермы. – Если, не дай Бог, тут будет хоть один след ваших оргий… – я не могу договорить фразу, потому что наконец-то вижу «парня моего друга».
Хрюкнув пару раз, пытаюсь выдать из себя подобие речи, среднее между мычанием и рыком. Потому что его «парень» – это «мой бывший парень».
– Скажите мне, что я сплю. Что ударилась головой еще в ресторане, и у меня кома. Или я умерла, – из меня вырывается истерический смех, и я разглядываю немного пополневшего парня. – Хаш Мейсон, Джар Уилсон, что за шутка такая, а?
Мой разрывающий, истерический и даже немного нервный хохот заставляет меня согнуться пополам, а затем вообще сесть на пол. Я просто не могу поверить, что Джекс трахал моего бывшего на моем чертовом диване, в моей галерее, рядом со мной, в конце-то концов. Бред какой-то. Но я точно помню, что в своем уме, и это не сон.
Джекс присаживается на корточки напротив меня, и его рука зависает над моим лбом.
– О, нет, – говорю я, – сначала помой руки. Ты же только что вытащил этими пальцами член из его задницы, – он хмурится от моих слов, смотрит на свою руку и, согласившись со мной, удаляется.
– А ты все такая же грубиянка, – говорит Хаш, когда заканчивает со шнурками на своих кроссовках.
– Это жизнь такая. А я такая, какая есть, – я практически успокоилась, но улыбка все еще осталась на моих губах. – Ты гей. Это просто одуреть как неожиданно. Фуф, ну вы парни дали тут копоти. Месили… – запинаюсь, чтобы не произнести слово на букву «Г», – отрывались, в общем.
Все те же красные пятна на скулах, тот же расстроенный взгляд уже повзрослевшего и, видимо, определившегося в жизни Хаша.
– И давно это с тобой? – кручу перед собой пальцем и тычу туда, где под одеждой находится его член. – Я это к тому, что знал ли ты, когда был со мной, про свою гомосексуальность?
Он встает и начинает топтаться на месте, руки спрятаны в карманах джинсов, а глаза потуплены в пол.
– Хреново дело, – голос Джекса доносится из дверного проема. – Значит он твой бывший. Тот самый сын Энтони, который не хотел с тобой секса. А Энтони тот мужчина, который был твоим первым. В итоге ты трахаешься с ним, а я с его сыном. Ого! Вот это у вас тут легенды и мифы Древней Греции. Сам Гомер, наверное, обалдевает от того, что ему не пришла идея так переплести своих героев.
– Ты снова трахалась с моим отцом? – повышает голос Хаш. – Вы все это время терлись друг с другом?
– Ну, а почему бы и нет? Ты же используешь мой диван и друга. Так и я не теряюсь в жизни, делаю то, от чего и душе хорошо, и телу, – опираюсь на швабру и поднимаюсь на ноги. – Что же, мальчики, пойдемте, пожуем чего-нибудь. Стресс снимем. Видимо, не судьба мне сегодня поработать, – я возвращаюсь назад в маленькую кладовую и убираю инвентарь. – С ума сойти, Хаш и Джекс. В какой такой вселенной я живу?
Я продолжаю бубнить себе под нос, когда слышу, как парни негромко разговаривают, все еще придерживаются некоторого расстояния. Как будто я сейчас их сожру. Глупые. Меня веселит эта ситуация и помогает отвлечься от своей трагедии. Энтони удар хватит, одного гея в виде Джекса ему, видимо, мало.
Щелкаю кнопку на чайнике, вспоминаю про свои руки, прикасавшиеся к полу. В проеме сталкиваюсь с Хашем, улыбаюсь ему уже в нормальном состоянии. В конце концов, кто я такая, чтобы осуждать? Первая волна шока прошла, смываю пену с рук и вытираю полотенцем. Это судьба такая проказница, столкнула нас, не иначе. Я не очень верю во все эти бумеранги и знаки. Но то, что теперь появился, пусть и малюсенький, но шанс, рано или поздно столкнуться с Энтони, меня почему-то радует.
Сажусь между мальчиками и осматриваю их с улыбкой. Они переглядываются, Джекс придвигает мне стакан с осторожностью.
– У тебя все хорошо с головой? – он кривит губы, пока я дую на горячий напиток. – Ты не будешь швыряться, кричать? – я отрицательно качаю головой и делаю небольшой глоток чая. – Не ошпаришь нас этим, – он показывает пальцем на чай, пока я непонимающе смотрю на них.
– Будь уверен, что нет. Так Хаш и есть тот самый парень, с которым ты пропадаешь ночами? – аккуратно прощупываю почву.
– Я тебе говорил, что встречаюсь с парнем, – обиженно говорит Джекс.
– Но я не помню, чтобы ты упоминал, что трахаешь его на моем диване, – стон с обеих сторон умиляет меня. – Больше не используйте мою галерею, не хочу потом проводить синей лампой в поисках пятен, и завтра же позвони в клининговую службу, чтобы прислали кого-нибудь почистить диван, раз уж на то пошло.
– Да я, даже не успел кончить, – возмущается Хаш.
Я снова начинаю смеяться, в памяти проносятся глупые выражения лиц этих двух и жуткая поза. Толстая колбаска, свисающая у Джекса, мгновенно теряющая форму. Слезы от смеха вытираю тыльной стороной руки и выдыхаю.
– Прекращай уже, – Джекс громко ставит стакан на стол. – Где четвертый персонаж? Энтони сегодня решил умерить свой пыл? Вы, кстати, тоже не особо старались, чтобы я не услышал вас.
Мгновенно затыкаюсь, прилив адреналина уступает место отчаянию.
– Слишком длинная история. Хаш ее услышит от своего отца, а тебе я расскажу позже. Энтони Уилсон сейчас занят самоутверждением, – перевожу взгляд на Хаша. – Он в курсе, что ты предпочитаешь мальчиков?
Он бледнеет на глазах, Джекс с шумом встает со стула и сжимает плечи парня. Шепчет ему на ухо. Странно наблюдать как парень, с которым я провела столько времени, является такой неженкой. У меня ведь были дурацкие шутки, но теперь понятно, что означал этот мгновенный озноб и отчуждение. Он боялся, что я догадаюсь и расскажу все его дяде или отцу, не важно.
Встаю из-за стола, кажется, они больше не нуждаются в моей компании, как, впрочем, и до этого. Сомневаюсь, что у меня получится разрядить обстановку, поэтому складываю посуду в посудомоечную машину, немного дольше удерживаю стакан, еще с утра принадлежащий Энтони, и поворачиваюсь к «парочке» лицом.
– Это ваше личное дело. Я не собираюсь лезть к вам. Джекса я знаю давно, как и тебя. Я вам не родитель, – сжимаю губы, тоже мне, нашла что сказать. – Рассказывать или доносить никому не собираюсь. Как показала практика, рано или поздно все тайное станет явью. Пусть и не самым приятным образом, – как и получилось в нашей ситуации. – Так что я пошла спать, никого не выгоняю. Располагайтесь. И, Хаш, можешь мне не верить, но я рада тебя видеть.
Умалчиваю, что не в позе «догистайл», которую я оценила, им и так не очень приятно. Улыбаюсь, уже в другом настроении захожу в свою комнату, включаю свет и замираю. Вещи Энтони лежат на моей кровати, висят в гардеробной. Я так и не собрала их, пока горевала о случившемся. На часах почти пять утра, сна ни в одном глазу, поэтому, раз моя уборка в галерее не удалась, и теперь вряд ли я стану этим заниматься после увиденного, займу себя делами поважнее.
Достаю из-под кровати чемодан и аккуратно складываю в него одну вещь за другой. Тяжело сглатываю, когда понимаю, что он не молодой мальчишка, и, наверняка, сразу понял, что все это время я хранила свой козырь в рукаве. Скорее всего, он расценил это как предательство, коим оно и является. Думает о том, что все мои чувства были наигранными и не искренними. Прижимаю домашнюю черную футболку Энтони к лицу и вдыхаю его запах. Сглатываю тяжелый ком, чтобы снова не расплакаться.
Я не понимаю, как так может происходить? Нас словно сталкивает какая-то неудержимая сила, преподносит сюрпризы, да такие, что я едва могу удержаться на ногах. Изначально я планировала убить его этой папкой, использовать. Влюбить в себя и растоптать его чувства. И что же в итоге? Именно я побеждена, уложена на обе лопатки, бью ладонью по полу, чтобы меня отпустила эта боль. Но ничего не выходит. Я сыграла партию против себя самой. Выигрыш сомнительный, больше похожий на поражение. В дверь тихонько стучат, и я начинаю застегивать чемодан, наскоро запихнув футболку Энтони под подушку. Чувствую, что пока не готова расстаться с этой деталью его гардероба.
– Входите, – тяну чемодан за ручку к двери, Джекс по привычке просовывает голову. – Все нормально, заходи.
Понурив голову, он садится на мою кровать, долгое время трет шею, не произносит ни слова.
– Вы разбежались, да? – рука взмывает вверх и тычет в квадратный предмет с вещами. – Глупо. Он ведь так старался. Я не видел, чтобы мужчина делал такие широкие жесты, жертвовал собой, несмотря на то, что у него реально была травма. Я бы точно никогда не попер через весь город ради девчонки, – я скептически приподнимаю бровь, и он хмурится. – Хорошо, ради парня. Он колотил с больной спиной эту беседку, лез на стремянку, чтобы повесить ткань, двигал диваны. Я не знаю…он мне понравился. И дело не в привычке, просто он классный мужик.
Я вытираю безымянным пальцем слезу, скатившуюся по щеке, и несколько раз моргаю.
– А еще, прости, но ты прятала папку в моих вещах. Я её обнаружил и прочел все эти вырезки, – он нервно хрустит пальцами. – Это не ваша вина. Он искал себя в помощи другим людям. Это был порыв, чтобы отдать дань их памяти, быть полезным. Не думаю, что он поступил бы так, узнав о том, что тебе пришлось пережить.
– Прекращай. Я все это понимаю, но ему не объяснить, – сажусь с ним рядом, Джекс обнимает меня за плечи, лезет в карман, вытаскивает и подаёт мне коробочку. – Блин, Джекс, я видела твой секс с Хашем. Не думаешь же ты, что я выйду за тебя замуж? – зажимаю нос, чтобы из него не капала жидкость, когда я фыркаю.
– Это не моё. У входной двери на ступени, видимо, ожидало тебя. Так вот, если он тебя не любит, тогда что это? – он протягивает мне, чтобы я открыла.
Слезы, которые уже просто невозможно удержать, льются с новой силой. Все накопленное годами, вырывается из меня, когда я крепко сжимаю коробочку и плачу на плече у друга. Как же я хочу вернуть время, повернуть его вспять для того, чтобы исправить жизненно важные моменты и встретиться с ним иначе.
