Екатерина Береславцева
Где ты встречаешь рассветы?
Глава 17
– Девочка моя, у тебя всё в порядке?
– Конечно, мам!
– Ты так давно не звонила… Хотя я тоже хороша, закрутилась тут с этой выставкой…
– Что за выставка?
– Вася, у тебя всё-таки что-то случилось! – в мамином голосе прозвучал укор. – Позабыть о том, что мать готовится к своей первой персональной выставке… Знаешь, это даже обидно!
– Мамочка, прости, пожалуйста! – спохватилась я. – Конечно, я не забыла, просто сама закрутилась, забегалась. Ты ведь понимаешь, сколько всего тут надо подготовить, чтобы всё работало, как часы.
– Понимаю, дочка, – вздохнула мама. – Кстати, о часах, то есть о твоей сестре – ты с ней давно общалась?
– Пару дней назад, – я испугалась. – А что случилось? Она не заболела?
– Надеюсь, что нет…
– Ты меня пугаешь! Она дома?
– Как бы тебе сказать…
– Мама!
– Мне кажется, – мама понизила голос, – наша Глаша влюбилась.
– Ох! – выдохнула я. – Тоже мне, новость! Да Глашка всегда в кого-нибудь влюблена!
– Да, но на этот раз всё слишком далеко зашло!
– Она беременна?!
– Лучше бы была беременна!
– Боже мой, мама, что ты такое говоришь! – я испугалась не на шутку. – Ну-ка, выкладывай всё по порядку!
– Понимаешь, доченька, – заторопилась мама, – Глашка ушла из дома…
– К нему?
– К нему!
– Нашла из-за чего расстраиваться! – я расслабилась. – Когда-нибудь это должно было случиться, мам. Она уже большая девочка.
– Но это ещё не всё!
– А что ещё?
– Она отказалась от заказа! Я уверена, с его подсказки!
– От какого заказа? – не поняла я.
– Сделать иллюстрации к книжке одного очень хорошего автора! Моего знакомого! Сначала схватилась с радостью – мы вместе с ней на встречу ходили, и я видела, как она загорелась! – а сегодня звонит мне и говорит, что передумала. Передумала, представляешь?! Я уверена, это он её настроил против меня!
– Подожди, мам, – я потёрла переносицу. – Почему против тебя, если книга не твоя…
– Зато автор мой! – в запальчивости выкрикнула мама и замолчала на некоторое время. – Я имею в виду, мы с ним очень хорошие друзья, и я так нахваливала Глашку, а тут вдруг такая… такое предательство! Ты же понимаешь, что сама Глафира не могла на это пойти, значит, действовала по чьей-то указке! И я знаю, по чьей!
– Мам, а ты вообще этого человека, её ухажёра, видела?
– Ещё бы! Я сама, бестолочь, его с Глашкой и познакомила! В мастерскую нашу привела. Он тоже художник, весьма успешный, и я думала, что они сойдутся в общих интересах… Сошлись! А живопись мне его никогда не нравилась!
– Ох, мама, – я старалась не рассмеяться, чтобы не обидеть мою трепетную мамочку. – Я уверена, что этот человек ни при чём! Просто у Глашки нашлись веские причины, чтобы отказать твоему… другу.
– Какие тут могут быть причины?!
– Ну, я не знаю… Например, она поняла, что переоценила свои возможности, взявшись за трудную работу…
– Так ведь об этом можно было сразу сказать! Неужели она не понимает, что своим поступком грязнит собственную репутацию, я уж не говорю о моей!
– Возможно, она считает, что нарисовать слабые иллюстрации для репутации гораздо хуже, чем отказаться от заказа вовсе! Вспомни, ты ведь сама её этому учила!
– Ну, я не знаю… – в мамином голосе поубавилось уверенности. – И всё-таки нехорошо это, Вась! Ты поговорила бы с ней, а?
– Обязательно поговорю! – пообещала я. – Вот после тебя ей наберу…
– Доченька, а ты сама-то как? Я не о работе спрашиваю, тут мне волноваться не о чем, а о личном. Ты теперь счастлива, Вася?
– Конечно, мамуль! – горячо воскликнула я, стараясь поглубже запихнуть разгорающийся огонёк сомнения. – У меня всё просто прекрасно!
– А твой Саша… Как тебе кажется, твоё появление в его жизни поможет ему вылечиться? Ему уже лучше?
– Мне трудно об этом судить, мам, – уклончиво ответила я. – Я ведь не врач. Но он, конечно, стал спокойнее за этот месяц, только, знаешь, плачет часто…
– Плачет – это хорошо! Слёзы грусть с души вымывают!
– В таком случае ему можно только позавидовать, – мне не удалось сдержать горечь. – Я уже давно плакать не могу.
– Вот я же чувствовала, что с тобой происходит что-то неладное! – расстроилась мама. – Васенька, признайся честно… хотя это не телефонный разговор, конечно, но что поделать, раз мы теперь так далеко друг от друга… Признайся своей матери: ты действительно счастлива или просто стараешься быть счастливой – для других стараешься и для себя тоже? Этого ли ты хотела, когда сбегала из Москвы, этого ли искала?
– Я не сбегала, мам!
– Ты знаешь, – мама вдруг перешла на другую тему, – а я вчера Севу встретила.
– Севу? – я помолчала. – Где?
– В выставочном зале, где я свою экспозицию готовлю.
– А он там что делал? – удивилась я.
– Ну как – что, он же один из устроителей выставки…
– В смысле?
– В смысле – спонсор.
– Мам, ты о чём? Я тебя не понимаю!
– Да что тут непонятного? Всеволод Егоров спонсирует мой проект. Он и ещё один человек… А ты разве об этом не знала?
– Н-нет…
– Странно. Я думала, он рассказал тебе.
– Мам, мы с Севой очень давно не общались на… семейные темы. Только по работе.
– Я понимаю его…
– Прости, мам, меня зовут, больше не могу говорить…
– Так ты Глафире позвони, не забудь!
– Обижаешь!
Но Глашка трубку так и не подняла. То ли не слышала звонки, то ли не хотела отвечать на мои вопросы. Пришлось отправить несколько сумбурных сообщений, которые, впрочем, тоже остались без ответа. Ох, сестрица, получишь ты от меня завтра по первое число!
В эту ночь я впервые за много лет дала волю слезам. Если бы кто-нибудь меня сейчас спросил, почему я плачу, вряд ли мне удалось дать вразумительный ответ. Мы с Сашей спали в разных комнатах, и никто не мог помешать мне излить свои печали подушке, которая от силы моих чувств в конце концов промокла насквозь. Впору выжимать. Так, на мокрой наволочке, я и уснула…
– Не виноватая я, он сам пришёл! – Глашкин вопль разбудил меня в пять часов утра.
– А? – я никак не могла взять в толк, кто я и где нахожусь.
– Ты чего, спишь, соня?
– Сплю…
– Так всю свою жизнь проспишь, лентяйка!
– Глафира, – проскрипела я. – Ты на часы смотрела?
– Счастливые часов не наблюдают!
– Эгоистка!
– А сама-то? – Глашка хихикнула. – Небось тоже… есть кому бочок греть…
– Фу, как по́шло! – Я с трудом села и подоткнула под себя одеяло, закутавшись по самые уши. Из открытого окна тянуло зябкой прохладой. – Дурища, ты зачем мать волноваться заставляешь?
– Ты о чём, сестрёнка? – голос Глафиры искрился безмятежностью. – И вообще, не ругайся с утра пораньше, что о тебе твой любимый подумает? Разочаруешь парня, мать…
– Он не слышит!
– Здоров спать! – удивилась она. – Вот что значит молодой крепкий организм! Я бы под твой командный голос и секунды не продержалась…
– Глаш! – мне не хотелось продолжать скользкую тему. – Что за ерунда с этим отказом от работы? Мама говорит, что сначала ты с радостью согласилась, потом вдруг передумала…
– Ну ты же знаешь нашу мамочку, Вась! Ей мерещатся привидения там, где их нет. А это дело действительно ерунда, яйца выеденного не стоит – я ей так и сказала, а она придумала невесть что!
– А если подробнее?
– А если подробнее – один её приятель, весьма… гм… напористый, но не очень талантливый писатель попросил меня нарисовать иллюстрации к своему очередному шедевру. Я, не устояв перед умоляющими глазами нашей мамы, согласилась. Вот честное слово, готова была переступить через себя и довести таки дело до конца, но тут…
– Но тут вмешался твой нынешний хахаль?
– Фу, как по́шло! – передразнила меня Глашка. – Никто никуда не вмешивался! Просто этот телепузик…
– Кто?
– Ну, писатель этот. Очень, знаешь, на телепузика похож, такой же пузатый и глупый. Так вот, этот, прости господи, плюшевый урод почему-то решил, что все бабы перед ним должны штабелями падать…
– А ты не упала… – понимающе протянула я.
– А я – нет. И ему это как-то не понравилось. А мне не понравилось то, что этот непризнанный гений, туды его налево, начал руки распускать. Короче, так и не удалось мне отвлечь читателя от кучки словесного мусора отпадными иллюстрациями. Вась, ну почему мама так и не научилась разбираться в мужиках?!
– Глашка, что значит – руки распускать? – испугалась я. – Он к тебе приставал?
– Попытался. Но ведь мы с тобой не лыком шиты, да, Васька? – она звонко рассмеялась. – В общем, даже жаль беднягу, он теперь не скоро за свои литературные труды засядет.
– Почему это?
– А я ему руку немного того… вывихнула. Правую.
– Ну ты даёшь, Глафира! – хихикнула я. – Мама об этом знает?
– Если только он сам ей сказал! Но что-то мне подсказывает, что это вряд ли.
– Надо всё-таки маму предупредить. Чтобы она с ним больше не… дружила.
– Не очень хорошая идея, – с сомнением протянула Глаша.
– Согласна, но что-то же делать надо!
– Ладно, я подумаю, – она вздохнула. – Вась, а у тебя всё хорошо?
– Конечно!
– Ты уверена? Точно-точно?
– Ну что это такое, в конце концов! – не выдержала я. – Сначала мама, теперь ты! Всё у меня прекрасно, лучше не бывает!
– А чего ты кричишь?
– Я не кричу! И вообще – я спать хочу, Глафира! Понятно?
– Да понятно, понятно…
– Что тебе понятно?
– Что ты хочешь спать.
– Вот и молодец! Спокойной ночи!
– И вам не хворать…
Я отключилась, но долго ещё в моей голове звучал насмешливый голос Глашки. Мне не хотелось вслушиваться в его понимающие интонации. Поэтому, так и не сумев призвать к себе сон, хоть на время отключающий реальность, я потихоньку встала и принялась заниматься привычными утренними делами – с оглядкой на дверь в Сашину комнату. Оттуда не слышалось ни шороха, и в нынешнем моём состоянии эта тишина могла только радовать…
Глава 18
Сначала я просто ходила вдоль стены – с интересом и со всё увеличивающимся изумлением, затем остановилась и долго стояла, не в силах отвести взгляда от того, что находилось передо мной. На какие-то мгновения я даже забыла обо всём – и о месте, в котором находилась, и о своих печалях, и даже звуки голосов, летающие позади и вокруг меня, никак сейчас не могли вмешаться в моё состояние.
Впервые я встретила свою мечту так близко, и оттого, что близость эта была обманчива и мне никогда не владеть этой сказкой, этим чудесным ансамблем гармонии и красоты, становилось жаль себя до слёз…
– Прекрасно!
– Да, прекрасно… – прошептала я вслед за мужским голосом и обернулась.
Конечно же, обращались не ко мне. Человек, в студии которого я сейчас находилась, прицеливался объективом на фигуру девушки, раскинувшей тонкие руки под светом софитов. Лёгкое полупрозрачное одеяние, обволакивающее стройное тело девицы, делало её похожей на фею.
– Прекрасно! – повторил он. – А теперь представь, что ты – птица Сирин, и перед тобой жертва, человеческое существо, которое надо очаровать, заворожить…
– Очарована, околдована… – я опять повернулась к фотографии, которая никак не отпускала меня, притягивала. – Митя, можно у вас спросить?
– Угу, – себе под нос буркнул Дмитрий Бабочкин, продолжая крутиться вокруг своей модели.
– Чей это дом? Ведь в нём живут, правда?
– Какой? – он мельком оглянулся. – Ах, этот. Понравился?
– Наповал сразил.
– Девятнадцатый век. Архитектор – местная знаменитость Лев Лебедев. Гений.
– Фотография тоже гениальна! – не кривя душой, признала я. – Впрочем, как и всё, что вы делаете, Митя.
– Угу, – с осознанием собственного величия произнёс Дмитрий.
– Так в этом доме живут?
– Естессно.
– Везучие…
Он опять задержал на мне взгляд, но уже на секунду дольше, усмехнулся, но комментировать мои слова не стал.
– А вы не знаете, – продолжала допытываться я, – хозяева не собираются дом продавать?
– Неа.
– Не знаете?
– Не собираются.
– А откуда…
Я не завершила фразу. Дверь вдруг распахнулась – неожиданно, так что мы все вздрогнули, – и в студию, будто прорвавшая плотину речка, ворвалась девочка лет четырёх. Ни на кого не глядя, она понеслась к Дмитрию и запрыгнула на него, ухватившись ручонками за шею.
– Шляпкин! – выкрикнула девочка и звонко чмокнула фотографа в щёку.
– Полька! – не остался в долгу фотограф, тоже прикладываясь к розовой щёчке девочки. – Ты откуда?
– От вер-р-рблюда! – ребёнок явно совсем недавно выучился говорить букву «р». – Что вам надо? Шоколада! Р-р-р!
– Полька, да ты теперь совсем взрослая!
Бабочкин спустил девочку на пол и оглядел её сверху донизу.
– Боже, как быстро растут дети!
– Я не дети! – важно заявила девочка. – Я лев! – она подумала. – Нет, тигр-р-р!
– А где твоя мама-тигрица? – фотограф оглянулся на дверь. – Ты что, одна, Полина Андреевна?!
– Одна!
– Нет, серьёзно! – он забеспокоился. – Ты из дома сбежала?
– Да, р-р-р!
– Полька! Хотя я не удивляюсь, в такой сумасшедшей семейке…
– Надеюсь, ты сейчас не мою семейку имеешь в виду? – послышалось со стороны открытой двери.
Я оглянулась. В мастерскую, с улыбкой на светлом лице, входила женщина, явно мать девочки. Её нельзя было назвать красивой, но лицо её и весь облик, приятно округлый, производил магическое впечатление. Я завороженно наблюдала, как эта дама, будто настоящая волшебница, окутав своим колдовством пространство студии, обнялась с Дмитрием, нежно растрепала своей фантазёрке-дочери пушистую чёлку и улыбнулась девушке на подиуме. Затем она перевела взгляд на меня.
– Здравствуйте, Василиса! – её тёплый взгляд обласкал и меня.
– Здравствуйте…
– Ой, – спохватился фотограф. – Я же вас не представил. Василиса, это Александра, мама вот этой самостоятельной девицы и моя подруга, Сань – а это Василиса…
– Я сообразила, – Александра12 рассмеялась дивным смехом, от которого на душе стало светло-светло, будто солнце внутри зажглось.
– Ну да, вот я идиот…
– Он в последние дни только о вас и говорит, Василиса, – хитро улыбнулась гостья.
– И вовсе это не так! – запротестовал Дмитрий. – Не верьте ей, Василиса!
– А теперь я и сама вижу, почему… – она какое-то время вглядывалась в меня, проникая в самую глубину. Колдунья.
Мне показалось, что она поняла про меня такое, о чём даже я не догадывалась. А поняв, тут же ослабила взгляд и улыбнулась ещё более прекрасной улыбкой, чем раньше.
– Почему? – не удержалась я от вопроса.
– У вас запоминающееся лицо. Лицо, которое даже попытайся забыть – не забудешь. Он вас ещё не фотографировал?
– Нет, – улыбнулась я.
– Боится! – уверенно возвестила она. – И правильно делает! С такой красотой лучше не шутить… Да, Митенька?
– Не слушайте её, Василиса!
– А я думаю, что Дмитрию не привыкать, у вас ведь тут столько красивых людей! – искренне воскликнула я. – Столько красоты, собранной в одном городе, я нигде ещё не видела.
– Значит, вы к месту пришлись, – усмехнулась Александра. – Только ведь вам пока сложно к Арбузову привыкнуть, правда? Пусть даже вся красота и прелесть мира тут сосредоточилась…
– Почему вы так решили?
– Вижу…
– Моя мама видит всё! – заявила вдруг девочка, своими уверенными словами укрепив меня в моём предположении о необычайных способностях этой женщины. – Скажи, Шляпкин!
– Скажу, – усмехнулся Бабочкин со знанием дела.
– А почему Шляпкин? – не поняла я. – Из-за вот этого?
Я указала на бейсболку, неизменный атрибут фотографа, с которым он не расставался ни на секунду.
– Вообще-то моя фамилия Шапкин…
– А-а-а! Значит, Бабочкин – сценический псевдоним? Но почему именно бабочки, Дмитрий? Хотя вам подходит, признаться…
– Потому что они кр-р-расивые! – возвестила девочка. – Бабочки – это цветы, котор-р-рые умеют летать!
– Здорово! – я поразилась метким и совсем не детским словам ребёнка. – Лучше и не скажешь, Полина!
– Вообще-то это цитата, – призналась Александра. – Из любимой книжки старшей Митькиной дочери, Алисы. Автор – Феликс Лев…
– Лев? – я невольно скосила глаза в сторону фотографии, которая недавно так поразила меня. – Всюду львы…
– Это наш дом! – девочка Полька проследила за моим взглядом.
– Как – ваш?! – поразилась я. – Вот этот, на фотографии? Вы здесь живёте?!
– Ну да, – она пожала плечиками, не усматривая в этом факте ничего необычного. – Живём. Мама, папа, я и Лев.
– Лев? – всё сильнее удивлялась я. – Настоящий?
– Настоящий! Мой бр-р-рат! Стар-р-рший! Он в четвёр-р-ртом классе! – она перевела дух. – А ещё у нас есть Лежебока, – с огорчением из-за отсутствия в последнем слове любимой буквы Полька вздохнула. – Вот он!
Она подбежала к фотографии и погладила пальчиком одного из двух каменных львов, которые располагались по бокам от крыльца особняка. Изображений львов здесь было несколько – на ажурной решётке калитки, на круглом барельефе под крышей, на балкончиках. А сам дом… – сам Дом внушал трепет и уверенность в том, что всяк живущему здесь уготовано бесконечное счастье.
– Значит, это ваш дом… – разочарованно выдохнула я.
– Тебе не понр-р-равился? – по-своему поняла мой вздох девочка. – Ты что! Это самый кр-р-расивый дом во всём мир-р-ре!
– Наоборот, мне очень понр-р-равился, – я сама невольно заговорила, как Полина. – Очень-очень!
– Тогда пр-р-риходи к нам жить! Да, мамуль? Мы будем р-р-рады!
– Не уверена, что радость будет взаимной: жить с такими проказниками, как вы с Лёвкой, – не лучшее, о чём можно мечтать! – рассмеялась Александра. – К тому же у тёти Василисы есть свой дом, малышка…
– Где? – с такой интонацией спросила девочка, что всем сразу же стало понятно – настоящий дом может быть только один. Её собственный.
– В Москве, – не вникая в суть своего ответа, задумчиво произнесла я.
– Бедненькая! – тяжело вздохнула Полина. – В Москве сахара нет…
– Как это – нет? – растерялась я – и от своего неожиданного ответа, и от странных слов девочки.
– А моя Берта так всегда говорит! Москва вам не сахар!
– Берта – это моя подруга, – со смешком пояснила Александра.
– И моя!
– Конечно, твоя тоже! – мама погладила дочь по голове. – Ну вот что, подружка моих подруг, идём-ка домой, хватит людям надоедать. Митька, созвонимся вечером.
– Лады! – Бабочкин, он же Шапкин, потрепал девочку по макушке и обнялся с Александрой.
– Я рада, что мы, наконец, познакомились, Василиса! – Александра посмотрела на меня взглядом, в котором ясно читалось счастье. – Заходите к нам в гости! Дом будет рад…
– И я! – поддакнула Полина.
– Спасибо…
После ухода Александры я какое-то время провела в задумчивом созерцании перед фотографией – Дома, в котором живут счастливые люди. Общение с подругой Дмитрия взбудоражило меня, всколыхнуло неудобные мысли, которыми я мучила себя последние дни. Правильно ли я сделала, решив остаться в этом городе? Не устроила ли сама себе ловушку, из которой теперь нет и не может быть выхода, – ловушку, в которую попался также человек, во многом зависящий от меня, от моих поступков, от моих слов? Та лёгкость и радостный трепет, которыми были окутаны наши первые встречи, рассеивались, обнажая совсем другие эмоции, и я страшилась теперь того, что Саша, с его тонко настроенными на правду чувствами, может увидеть то, что должно быть запрятано глубоко-глубоко в тайниках моего сердца, под самыми крепкими замками. Я знала – этого нельзя допустить ни в коем случае, но не думать о своих сомнениях не могла…
– Кстати, Василиса… – в мои нелёгкие размышления ворвался голос фотографа. – Почему вы мне о Егорове не сказали?
– Что – не сказала? – вздрогнула я, оборачиваясь.
Занятая своими мыслями, я даже не заметила, что фотосеанс был давно закончен – девушка одевалась за ширмой, напевая себе под нос какую-то незатейливую мелодию, а Бабочкин устало возился с фотоаппаратом, сидя на полу.
– Что знакомы с ним, – он поднял на меня глаза.
– А-а-а… Не знаю, как-то к слову не пришлось.
– Мы с ним дружили когда-то…
– Я знаю.
– А потом… – Дмитрий помолчал задумчиво. – Потом всё пошло не так.
– Поссорились? Сева говорил, что между вами какое-то нелепое недоразумение возникло…
– Это нелепое недоразумение звали Евой, – он усмехнулся. – Она была моей первой женой.
– Вот как… – я напряглась. – Значит, Сева и Ева… они…
– Наоборот. Это я увёл у Севки девушку. После чего она стала моей женой, а с Севкой мы так и не сошлись больше. Я думал, что он на меня до смерти обиделся, а он, как выяснилось, просто не хотел нам мешать…
– Когда выяснилось?
– Вчера. Он звонил мне вчера, Василиса.
– Зачем? Ох, простите, это не моё дело…
– Как раз ваше. Он почему-то до вас не мог дозвониться, вот мне и набрал.
– Дозвониться не мог? – удивилась я. – Странно. Я вчера весь день на связи была.
– А он сказал, что абонент вне зоны доступа. Значит, вы с ним вчера так и не поговорили? – Дмитрий заволновался. – Я ему предложил свою помощь – ну, хотел сам вас набрать, но он сказал, что не нужно…
– Я потом ему позвоню. Скажите, Дмитрий, а когда это было?
– Около семи вечера примерно…
– Да нет, когда вы с первой женой познакомились?
– А, так давно! Лет двадцать назад, я тогда ещё в институте учился. В общаге жил. Севка в общагу и привёл её. Еву. Со мной познакомить. Ну, на моё одобрение. Я и одобрил… – он грустно усмехнулся. – В общем, друга я тогда потерял, а через несколько лет и жену тоже…
– Как? – ахнула я.
– Да не, не переживайте, Евка жива-здорова, в Питере сейчас. Просто мы недолго вместе прожили – Алиску родили, а спустя пару лет разбежались. Первое время я переживал, конечно, сильно, в Арбузов даже вернулся, чтобы хоть как-то отвлечься, а потом… – он расплылся в улыбке, – Аньку свою встретил! Так что не было бы счастья, да несчастье помогло – это про меня!
– Значит, вы не жалеете, что здесь живёте, а не в Москве?
– Наоборот! Только здесь я узнал, что такое настоящее счастье, простите за пафосные слова.
– Да, я понимаю…
– А вы?
– Что – я?
– Не жалеете?
После секундного колебания мне вдруг захотелось приоткрыть душу этому человеку, к которому за дни пребывания в Арбузове я прониклась искренним уважением.
– Вы знаете, Дмитрий, если честно…
– Ну, я пошла, Дим?
Из-за ширмы выпорхнула девица, о присутствии которой я напрочь забыла, и этот факт тотчас же сбил меня с волны откровенности.
– Иди, Алина. Жду тебя завтра в это же время. И будь добра, больше не опаздывай!
– Ладно! – виноватым смехом захихикала красотка. – До свидания, Василиса Микулишна!
– Всего доброго, Алина!
Дверь за девушкой закрылась, и я потянулась за своими вещами.
– Я тоже пойду, Митя. Совсем забыла, у меня встреча через полчаса…
– Да, конечно… – кажется, он был разочарован прерванным разговором. – Так вы не забудьте Егорову позвонить!
– Не забуду, – я открыла дверь.
– И привет от меня, ага?
– Ага.
– Пусть приезжает к нам!
– А вот это вряд ли, – эти слова я произнесла уже почти не слышно для Дмитрия, выйдя за порог студии. – Всеволод Егоров – очень занятой человек…
– А кому сейчас легко? – донеслось мне вслед.
