Дмитрий Красавин
Василиада
Пророчество
Жена сказала, что если я не покончу со старой жизнью, то она покончит со своей.
Я взял веревку и Шурика. Шурик взял лопату. И мы пошли.
– Кара! Кара! Кара! – пророчили над головой вороны.
За городом, на пустыре, под каким-то одиноким деревом Шурик стал копать мне яму. (Вообще-то, он мне ее с детства рыл, не переставая).
Я стоял рядом и смотрел, как Шурик копает.
Когда Шурик начинал копать, я смотрел на него уважительно – снизу вверх. Потом его затылок мелькал на уровне моего пупка, потом – на уровне пяток, ниже, еще ниже…
Хорошо копать яму другому!
Приятно смотреть на человека, работающего с энтузиазмом!
Но, в конце концов, ведь все когда-нибудь надоедает.
Мне тоже надоело смотреть, и я пошел домой.
– Мне одному не вылезти! Мне одному не вылезти! – доносилось все глуше и глуше из центра земли.
– Кара! Кара! Кара! – вещало небо о сбывшемся пророчестве.
Веревку я разрезал на четыре части и отдал детям. Хорошие получились скакалки.
Со старой жизнью было покончено.
Пижон
Мы с Васей сидели на скамейке около Ильича и думали.
Ильич стоял рядом во весь рост на гранитном постаменте, держал в руке кепку и щурил глазки.
Я был в пальто и без галош.
Вася – наоборот.
Но мы крепко сжимали в руках кепки и щурили глазки.
Подошел Николенька. Сел спиной к Ильичу и тоже глазки сощурил.
Воображает, будто думает.
А кепку не снял.
Вот пижон!
Так мы ему поверим – держи карман шире!
А ведь сколько таких николенек прибилось к нам во время революции.
Жаль, Ильич не разглядел их вовремя, а то б давно при коммунизме жили!
Яблоко
Архимед с Ньютоном и Лаар[38] с Нуттем[39] к Васе за советом не обращались.
А зря. Вася тоже задумывался – куда погрузить, откуда вытолкнуть, не говоря уж о яблоках и правах человека.
– Есть человек – есть права, – сказал как-то Николенька.
Вася с Николенькой согласен:
– Иначе чего бы он был, если права нет?
Лаар с Нуттем говорят, что права человека в Эстонии не нарушаются.
Вася согласен и с Лааром, и с Нуттем:
– Надо определить, кто человек, а кто нет – и споры о нарушении прав прекратятся.
Если по Дарвину, то кто от обезьяны – тот и человек.
Николенька сказал, что это неправильно.
Вася считает, что Дарвина не надо обижать. Может, кто без прав – тот не от обезьяны? Историки прослеживают. Конечно, если у некой личности предки в довоенной Эстонии не жили, то проследить невозможно. А коль невозможно, то у неграждан нет никакого права требовать прав. От кого ты произошел? – вот в чем вопрос.
– А при чем здесь яблоко?
– Кушать хочется. Или права нет?
К вопросу о языке
Антс учился в эстонской школе и поэтому имеет право ничего не знать.[40]
Николеньке закон такого права не дает.
Поскольку Николенька ничего не знал ни про фон Байера,[41] ни про Якоба Хурта,[42] ни про болота, ни про горы, то ему не дали начальной категории по знанию эстонского языка и уволили с места приемщика стеклотары "за несоответствие занимаемой должности".
Николенька обиделся на всех эстонцев и потребовал от подвернувшегося под руку Антса компенсации за моральный ущерб.
Антс отказался.
Между ними разгорелась ссора на национальной почве.
Антс доказывал, что Мунамяги[43] выше Казбека. Николенька насчет Казбека не брался спорить, но утверждал, что и Джомолунгма и Эверест в два раза выше Мунамяги.
Насчет великих рек, Антс знал Эмайыги[44] и Волгу, а Николенька еще про Миссисипи слышал.
Тут пришел Вася. У него с собой было пять флаконов «Тройного». Антс достал бутылку контрабандной Русской водки и закрыл пункт на учет.
Спустя пару часов, Николенька читал Антсу свои стихи в переводе на эстонский, а Вася, восседая на пустом ящике, размахивал руками и пел:
– Йо, сыбер, йо…[45]
Консенсус был достигнут.
Вы спросите: "При чем тут национальная почва и вопросы о языке?"
Вот и я спрашиваю:
– При чем?
Иностранец
В детстве я мечтал стать иностранцем, как негр.
Иностранцам завсегда – и почет, и уважение, и все, все, все…
Когда у нас людей принялись делить по тому, где чья бабка проживала,[46] кто на каком языке говорит, кто эстонец, а кто сам по себе, то у меня и бабка, и язык, и этническая принадлежность оказались не те. Мечта детства неожиданно обернулась явью: мне дали специальный паспорт,[47] в котором написано, что я – иностранец!
Мы с Антсом стали сравнивать паспорта.
У моего паспорта обложка по цвету – противней некуда, но по содержанию он – гораздо богаче! У Антса – фотография, и все. А в моем – все подробно, вплоть до цвета зубов расписано!
Сразу видно – иностранец!
Я показал паспорт Васе и сказал:
– Во! Здорово ребята придумали!
А Вася сказал:
– Ха! Это не ребята придумали, это так у зэков в личных делах расписывают.
Я огорчился. Спрятал свой иностранный паспорт. Но тут подошел Николенька и сказал что, зато я могу, как Антс и все эстонцы, депутатов в Городское собрание избирать.
А Вася сказал:
– Подумаешь. Он их изберет, а другие депутаты его депутатов переизберут![48] По мнению других депутатов, его депутаты плохо эстонский язык знают – законы нарушают, как зэки.
И начали они спорить!
Я слушал, слушал и подумал:
– Хорошо, что я не депутат и не зэк, а иностранец, как в детстве мечтал!
Как Антс Нуття из мозгов вышиб
Сидит как-то Антс дома на диванчике, "Postimees[49]" перелистывает. Вдруг, чувствует – что-то ему в голову ударило. В глазах потемнело, газета из рук выпала, в мозгу засвербело, заклокотало, и все его тело с макушки до пят прошиб громовой голос:
– Что ж ты, Антс, унижаешь свое эстонское достоинство – каждый день с Васей на русском языке разговариваешь?
Испугался Антс. Побледнел. По сторонам оглянулся – нет никого. А голос громче:
– Эстонцы – не рабы, чтобы с иностранцами на иностранном языке разговаривать!
Понял Антс. что это у него Нутть[50] между извилин запал. Погрустнел, опечалился, оправдываться начал:
– Так… Ну… Вася по-эстонски не обучен, не поймет…
– А ты его интегрируй![51] – приказывает Нутть.
Антс совсем сник. Но, делать нечего – надо подчиняться, а то, не ровен час, самого в иностранцы определят.
На следующий день Антс, Вася и Николенька собрались на рыбалку. Антс, мрачный, злой, сел за руль и перед тем как тронуться в путь предупредил Васю:
– Ты по-русски с сегодняшнего дня при мне ни слова не говори. У меня Нутть запал между извилин. Его от каждого русского слова корчит, а мне через это – боли в голове невыносимые. Так что, имей сострадание.
– А как же я тебе дорогу к озеру буду объяснять: где притормозить, где повернуть надо? – удивился Вася.
– Николеньке шепчи на ушко. Николенька переведет. Мы с ним, когда вдвоем, всегда на эстонском болтаем.
На том и порешили. Едут они по лесным дорогам. Вася шепчет. Николенька переводит. Антс баранку крутит. Нутть извилины у Антса раздвинул, прислушивается – как бы где русское слово не проскользнуло.
Хоть и не очень быстро, но, проплутав лишний часик, добрались до Васиного озера.
Порыбачили. Развели костер. Сидят, впечатлениями делятся. Вася шепчет. Николенька переводит…
Вроде как свыкаться с горем стали. Антс расслабился, вилкой к банке с кильками потянулся, и… тут его опять с макушки до пят током шибануло:
– Ты что, не видишь!? На банку рядом с эстонской этикеткой русская этикетка прокралась! Надо инспектора по языку вызывать! В суд подавать, а не вилкой ковыряться!
Антсу совсем дурно стало. Вилку бросил, весь дрожит. Руками за голову хватается.
Вася видит такое дело – полез в рюкзак за водочкой. Достал родимую, открывает, а на ней, аккурат под эстонским «VIIN», мелкими буковками написано – "Водка".
Тут Антс взвыл белугой, вскочил на ноги, подбежал к ближайшему дереву и – хрясть лбом об ствол. Нутть не успел за извилину ухватиться, вылетел у него из головы и покатился колобком между пенечками.
Вернулся Антс к друзьям. Довольный. Трет ладонью лоб, а сам улыбается. Достал стакан. Протягивает Васе:
– Наливай!
– Sa tõesti võib räägi jälle vene?[52] – удивился Николенька.
– Natukene,[53] – ответил Антс. Выпил водочки, поморщился, ковырнул вилкой кильку и, повернувшись в сторону леса, показал маячившему в кустах Нуттю громадный кукиш.
Смелые люди
Вася очень любил петь.
Как и все смелые люди.
Он даже в партию вступил, чтобы стать солистом в опере.
Но Васю в оперу не приняли.
Тогда Вася и несколько других смелых людей побросали свои партийные билеты и – тра-та-та-та-та-та – давай критиковать партию.
Тут уж, конечно, другие смелые люди стали свои билеты выбрасывать.
Вот так бесславно и закончила свой путь КПСС.
А дали б Васе в опере попеть…
Уважаемые Люди
Боря дал в глаз Феде, потому что Федя был совсем маленький.
Борю в нашем дворе все малолетки зауважали, а над Федей стали смеяться.
Федя пожаловался брату.
Брат собрал человек сто знакомых. Они избили Борю и всех его родственников.
Малолетки и взрослые сразу стали уважать Федю, а над Борей смеяться.
Боря вырос. Сколотил банду.
Банда избила всех, кто над Борей смеялся, еще тысяч пять человек, а Федю и всех его родственников вырезали.
Боря стал авторитетом.
Дружит с разными певцами, композиторами…
Его все уважают.
Вася сказал, что тоже уважает Борю.
Боря обещал Васе место солиста в опере.
Белый пароход
Вася, Николенька и Антс сидели на берегу моря и размышляли.
В небе кричали чайки. На горизонте дымил белый пароход.
– Красота, – сказал Вася
– Да, – сказал Николенька.
– Вот только экология картину портит, – сказал Антс, – мазут пускают по воде.
– Этот мазут не от экологии, а от боцмана, – поправил Антса Вася. – Я когда на судне работал, то тоже другой раз из-под пайол замазученную воду в море откачивал.
– От экологии – с неба всякая дрянь падает, – вставил свое слово Николенька.
Все немного помолчали, размышляя над Николенькиными словами, потом Вася расширил тему:
– В лесу вместо грибов сплошной целлофан с бутылками.
– Так не бросай, и не будет, – резонно заметил Антс.
– Не я ж один… – обиделся Вася.
Все опять углубились в размышления.
Вася поразмышлял, поразмышлял и пошел по кустам мусор собирать: бутылки пластмассовые, целлофан, бумажки…
Где-то две шпалы просмоленные нашел.
Большая куча получилась.
Вася принес из багажника канистру с бензином, вылил бензин на кучу, поджег ее и сказал:
– Во! Я мусор разбросал, я его и поджег!
Дым повалил – куда там пароходу. И такой противный: отойдешь влево – и дым влево поворачивает, перебежишь на другое место – и дым туда стелется. Пришлось с пляжа уходить.
– С неба – не от экологии, – заметил на обратном пути Антс.
– А от кого же? – поинтересовался Николенька.
– От Васи, – пояснил Антс, растирая сажу по лицу, – задымит он своим мусором небо, а оно кислотным дождичком отплевывается.
– Да, – согласился Вася, – как ни старайся, сплошной круговорот дерьма получается, а я в центре на белом пароходе.
