Дмитрий Александрович Давыдов
Ночь. Рассказы
Савва хотел и подойти к ней, и сторониться ее. Это противоречие мешало определиться, чего же он на самом деле хочет. Он не подходил, но старался не выказывать презрения, по крайней мере, когда проходил мимо.
Отчего они не общаются? Разве общие проблемы не сближают? Похоже, не в этом случае. Таких как он сторонились и стройные люди, и свои же. Как это глупо! Человек человеку волк. Те, кого сторонятся, сторонятся и самих себя. И нет выхода из этой ловушки. И всех это устраивает. С такими и разговаривать нечего. Общение – радость. А радость – удел стройных. Для остальных это под запретом. И запрещает это себе каждый сам.
«Ты опоздал, жирдяй!» – сказал стройный официант и замахнулся на него.
Савва отшатнулся и чуть не упал, закрывая лицо руками.
«Ну, подожди! Я подчистую выложу про тебя начальнику!» – говорил стройный официант.
Савва что-то мямлил в оправдание. Вместо слов у него вырывались непонятные звуки. Услышав это, официант истерически засмеялся и сказал: «Да у него уже язык жиром заплыл, нормальные слова сказать не может!»
С горечью внутри Савва поплелся в служебный туалет. Он хотел сказать стройному официанту, что шел пешком и намерен измениться, стать лучше, сменить положение. Савва надеялся на понимание и, быть может, поддержку в стремлениях, но в этот раз услышать очередное оскорбление казалось неожиданным. Он посмотрел в отражение и с силой захлопал ладонями по щекам, нервно приговаривая: «Жирдяй! Жирдяй! Жирдяй!»
Снова проклятый день начался. День трудового унижения, осознания своей никчемности и в конечном счете неминуемого примирения с участью. Савва увидел плетеный стул в углу и почувствовал облегчение. Сейчас посидит, задумается и мысленно уйдет от этого гнилого мира. Он с нетерпением повалился на стул, растянул ноги и стал глубоко дышать – это успокаивало. Послышался знакомый грубый голос. Савва не успел очнуться, как из-за ширмы показался стройный хозяин заведения. Хозяин строго глянул на него, а Савва подорвался с места, но не устоял и плюхнулся обратно на стул. Одна из ножек стула с хрустом надломилась – Савва плавно накренился набок и упал вместе со стулом.
Раскатистый хохот начальника послышался ему с затоптанного пола, а следом фраза надменным голосом: «За мебель вычту из зарплаты».
Только Савва приподнялся, как шлепнулся обратно: руки соскользнули с кафеля. Помог бы кто. Но какими упреками покроют, попроси он помощи. Пыхтя, надрываясь, он поднимал тушу и беспрерывно моргал, оттого что пот застилал глаза. Когда он встал, перед ним возник стройный официант, который чванливо осмотрел его и кивнул в сторону зала. Савва взял поднос и, припадая на одну ногу, поплелся подбирать объедки.
Он подошел к столу, уперся в него руками и попробовал отдышаться. Голова кружилась, казалось, он упадет и потеряет сознание. Безразлично на сидевших за соседним столиком посетителей. Мысли путались, глаза затуманились пеленой.
«Что это такое?» – сказала женщина визгливым голосом. А может, это только послышалось?
«Эй, малый, поди сюда», – сказал мужчина где-то сбоку.
Он закусил губу, собрал посуду и подошел к соседнему столику, где сидели мужчины в костюмах в вертикальную полоску и женщины в черных платьях. Они стройны и привлекательны. Они выпивали дорогие горячительные напитки. Мужчина в фетровой шляпе, который сидел среди них, поднял руку и поманил Савву. Его взгляд отличался: он не презрительный, не надменный. В нем проглядывалось что-то близкое, братское. Такое называется состраданием, но здесь никто и никогда не чувствовал подобное.
Незнакомец в шляпе сунул Савве в карман сложенную купюру и сказал: «Держи, малый, купи себе пышек».
Гулкая тишина ударила в уши. За столиком замолкли и переглянулись, словно ждали какого-то сигнала. Наконец мужчина в шляпе громко рассмеялся на всю залу, и хохот, как волной, подхватил остальных. Они смеялись и корчили лица от спазмов в животе, а он стоял в недоумении. Как ответить на эту подачку? Придя в себя, он развернулся и похромал в служебное помещение. За спиной раздался возглас: «Можешь не благодарить!»
Он вытряхнул еду в мусорный бак, достал смятую бумажку из кармана и пошатнулся. Поднос выпал из руки и грохнулся об пол – зазвенели и разлетелись осколки посуды. В руке он держал месячную зарплату. На сумятицу примчался стройный официант и всплеснул руками. Он ожесточенно вскрикивал, но Савва не слушал. Он спрятал купюру в карман и с наслаждением ощупывал.
«В последний раз это! В последний раз!» – обрывками доносились слова официанта. Так хотелось ответить на это дерзостью, впервые высказаться вслух.
Не помнится подобного дня. Он пешком дошел до работы и целый день отстоял на ногах, ведь стул сломался, сидеть теперь не на чем. К концу рабочего дня он постоянно прижимался к стене, чтобы ненароком не упасть. Ведь если упадет – вряд ли поднимется сам, а помощи ждать не от кого. Из последних сил он вытаскивал мусорные мешки с отходами и волок до тележки. А там, где никто не видит, он терзался желанием отыскать что-нибудь уцелевшее и поживиться этим. Но как же гадко представлять, что он вновь роется в мусоре и пожирает объедки. Нет, он начал новую жизнь, а в ней нет места таким поступкам. С титаническим усилием он прикусил желание, опрокинул тары в контейнер и гордо ступил прочь.
Проходя мимо книжного киоска, он остановился и нащупал рукой в кармане сложенную купюру. Подойти?
Пухлыми руками Жанна неторопливо поправляла товар на стеллажах и закрывала окна решеткой. Савва неуверенно двигался к ней. Не возникало вопросов, как начать разговор, да и вообще о чем говорить. Ведь обычно на него даже не смотрят. Но терять нечего. Не заговорит и ладно! В оцепенении он встал перед ней и молча разглядывал ее вздутые вены на ногах. Она покоробилась. Рабочий день окончен: она свободна от общения с людьми.
«Привет, Жанна, – начал он робко, – я сегодня столько денег получил и…» – он поднял голову и столкнулся с бешеным, озлобленным взглядом. Ее лицо покраснело, руки затряслись в судорогах. С губ срывались какие-то слова, но она так вскипела от злобы, что не могла их выговорить.
«Ах, ты! Жирдяй! – вырвалось у Жанны, – убирайся отсюда, жирдяй!»
Ошарашенный он хотел пуститься в бегство, но от усталости ноги не слушались. Он развернулся и поплелся прочь. За спиной разрывался злобный смех. «Это над тобой, слышишь? Точно над тобой», – говорил внутренний голос, и Савва не спорил.
Хотелось тут же удавиться. Он доковылял до автобусной остановки. Нахмурил лоб и старался всеми силами отогнать навязчивые мысли. Он зарекся идти пешком, но стоит и ждет автобуса. Он хочет измениться, но дает слабину в первый же день. Он раскис при малейшей неудаче и опустил руки, даже не поборовшись.
«Прочь, мысли! Прочь!» – думал Савва и заглядывал вдаль в надежде, что автобус вот-вот появится. Если он нарушит обещание – мысли перестанут терзать, вместо этого он привычно пристыдит себя. Легче согласиться с порядком вещей, нежели его изменить.
Подошел автобус.
О, как же он хотел зайти в него, но хотел и найти силы идти пешком. Он зашел и суетливо пробрался к свободным сиденьям. Хотел подумать, что ненавидит себя, а подумал, что ненавидит судьбу. В голове стало тихо, но неприятно засвербело в животе. Это не голод. Так проявлялась его ничтожность. Через пыльное окно автобуса он смотрел на серые панельные дома, на стройных людей, которые весело ходили по зеленым лужайкам. Смотрел, как они грациозно расхаживают, будто им в удовольствие. Смотрел, как они игриво бегают, будто им это приятно, и не понимал ничего. Но хотел так же, как и они, свободно передвигаться и радоваться.
Третий этаж. Он и не посмотрел в сторону лестницы. С полным безразличием вызвал лифт, поднялся на четвертый этаж и прихрамывая спустился к себе. Из кухни доносился ароматный запах ужина. Но есть не хотелось. Даже слегка подташнивало. Однако ноги сами привели на кухню, а руки брались за столовые приборы и пичкали рот едой.
Он не доел. Никогда такого не было, и он испугался: вдруг увидит мама, она ведь заставит доесть, заставит через силу пропихнуть еду в глотку и проглотить. Мельком поглядывая на дверь, Савва сложил остатки еды в пакет и выбросил в окно. Выбросил и почувствовал, как жжет презрительный взгляд матери. Он с ужасом обернулся, но никого не оказалось.
Он улегся на кровать и впервые за долгое время не ощущал тяжести в животе. Удивительно! Он будто преобразовался, но как? Может, прогулка так действует? Или загруженный рабочий день? Или то, что он не переел на ночь? Вместо тяжести появилась незнакомая легкость. Как же она приятна! Воодушевление вновь нахлынуло. Все-таки это правда, а то ложь. Моя жизнь в моих руках, а не под властью злого рока. Он заснул в бредовых мечтаниях, не включая телевизор.
В слипшиеся гноем глаза засветило солнце. Савва лежал и не мог пошевелиться. Болезненная ломота пронзила, словно острые пики впились и сковали тело. Он забеспокоился, не заболел ли? Он попытался встать, но в конечности врезалась нестерпимая боль. Вскрикивая сквозь стиснутые зубы, он приподнялся, сел на край и нагнулся к полу. Ныли ребра, но согнув тело, дышать стало легче. Он не понимал, что с ним происходит. Сквозь боль он собрался и пошел на работу. Пока он спускался и корчился от жутких спазмов в ногах, терзался сомнением: пойти ли ему пешком или сесть на автобус? При таком раскладе он с чистой совестью себя оправдает.
На остановку подъехал автобус и остановился. Он как бы подзывал Савву к себе. Будто автобус подначивал смириться, сесть внутрь и ехать до работы в удобном сидении. Савва опустил руку в карман и нащупал купюру. Вспомнилось лицо того незнакомца в фетровой шляпе. Непонятно почему, но в этом лице Савва черпал вдохновение. Ему захотелось стать таким же, надеть костюм в вертикальную полоску и помогать обездоленным людям. Он сжал купюру, пропустил автобус и отправился пешком.
Он шел бодрым шагом, не оборачивался и старался затушить ломоту в теле. Только мысли увлекали: ведь предстоит целый день простоять на ногах – как он тут же пресекал эти жалости к себе.
Савва не остановился и даже не взглянул на книжный киоск, а скользил мимо Жанны самодовольной походкой. Стройный официант при встрече хотел бросить язвительный упрек, но скривился и промолчал. Он увидел в глазах Саввы то, чего доселе не замечал. Уверенность.
Рабочий день пролетел в мгновение. Над ним почти не насмехались, или он просто не заметил. Все мысли Савва концентрировал на работе и внутренней цели, а не на привычных желаниях поскорей закончить и не проснуться следующим утром. Он погрузил тары пищевых отходов на тележку и, заметив, как в сознании появились низменные желания, укусил указательный палец до крови.
Савва вдоволь надышался свежим воздухом, выпуская из груди прокуренный осадок. Он готов повалиться на асфальт и тут же уснуть, но, еле ступая, с гордостью оставил автобусную остановку позади.
В подъезде дома он почувствовал нечто, что казалось давно утраченным. Помимо щекотки в животе, он чувствовал животворящую радость. Как она проникает сквозь него и выплескивается фонтаном наружу. Туловище содрогнулась, будто в безмолвном смехе, а глаза увлажнились. Захотелось заплакать не от горя, но от радости. Он посмотрел на лестницу, глубоко вдохнул и направился к ней. Савва поднял ногу на первую ступень, держась обеими руками за поручень, рывком закинул и вторую. Постоял минуту, закинул ногу на следующую ступень и поднялся. Сегодня он не ездил на транспорте, не сидел на работе и преодолел страх, взойдя на вторую ступеньку. Да, он чувствовал, что уже завтра поднимется пешком на свой этаж. Завтра, но не сейчас. Сейчас он точно свалится.
Савва поднялся на лифте, зашел в квартиру и увидел ее. Скорбными глазами мать осмотрела его снизу вверх и с грустью сказала: «Савва, ты похудел».
Стадия вторая: «Имаго»
Близился тот день, когда жизнь изменится. Это чувствовалось так явственно, как всякий вдох. Савва пробудился с этой мыслью. Он встал с кровати. Боль в теле заметно утихла, а руки и ноги стали упруги и крепки. Он стал сильнее. И физически, и духом. Вера в себя укрепилась. Теперь он твердо знал, что способен добиться всего.
Он потянулся и промычал от удовольствия. Лучи солнца проникали сквозь окна и касались лица, где красовалась улыбка. Ему хотелось жить. Идти на работу, чтобы просто идти. Работать, чтобы не сидеть, а стоять. И снова испытывать себя на твердость, чтобы валиться с ног от усталости и при этом идти пешком. А в завершении дня осуществить мечту: подняться на третий этаж по ступеням. Он предвкушал, как новенький костюм в вертикальную полоску сядет на его стройное тело. Как в заведение он придет как посетитель, а не рабочий, и будет распивать горячительные напитки в компании с другом в фетровой шляпе. Как официант будет прислуживать ему, а хозяин заведения заискивать.
Пока собирался он вспомнил, что вчерашний ужин не съел и не выбросил, а упрятал в целлофановый пакет. От него нужно избавиться. Но сделать это незаметно: вряд ли мать поймет его стремления, во всяком случае, не одобрит. Ладно, он оставит пакет здесь, а вечером что-нибудь придумает. Он тихо ушел, надеясь, что запах не выдаст тайну.
Даже не задумываясь, он равнодушно прошел мимо остановки.
Вдали толпились люди, над которыми возвышалась трибуна. Похоже, массовое взвешивание началось, но что-то не то. Множество рук указывали вверх, Савва поднял голову и отшатнулся. Что это? Что-то внеземное и угрожающее. В небе висела огромная перевернутая воронка, нижнее отверстие которой заполнено темной густотой. Выглядело зловеще: на голубом безоблачном небе будто проткнули черную бездонную дыру. И она словно готовилась засосать все живое или, напротив, выпустить нечто разрушительное.
Он заметил, что среди массы людей полно таких же как он, поэтому ободрился и подошел ближе. На трибуне висели приветственные лозунги, а под ними выстроился ряд стройный людей в парадных костюмах тройках. В середине стоял глава города, высокий с зализанными волосами. Он широко улыбался и точно с нетерпением ждал чего-то, поглядывая на воронку. Остальные из делегации заметно тушевались.
Савва не понимал, что здесь происходит, а спросить не решился. Урывками он что-то разузнал из чужих разговоров. Но вместо целостной картинки выходила путаница. Целый месяц власти города ждали этого. Все скрывалось тщательным образом. А воронка появилась этой ночью, и, возможно, это событие изменит жизнь.
На небе, из черной дыры, засветились фиолетовые вспышки. По толпе пронеслась волна восхищения и легкой тревоги. Из воронки появился металлический диск, на поверхности которого стояли три человекоподобных создания. Чем ниже спускался диск, тем отчетливее различались иноземцы: крупные, с рельефными мускулами. Кожа их темна, а с лица свисал короткий хобот. Из одежды на них висела лишь набедренная повязка. Диск приземлился на трибуну – воцарилась мертвая тишина. Никто не шел на контакт первым.
Наконец глава города шагнул навстречу иноземцам: с протянутой рукой и улыбкой он направился к центральному. И хотя среди делегации глава самый рослый, этим существам он приходился по пояс. Существо пренебрежительно взглянуло на главу города и легонько отодвинуло его, отчего тот опешил. Затем пристально посмотрело на остальных делегатов, развернулось лицом к толпе людей и кого-то высматривало. Обнаружив искомое, оно спрыгнуло с трибуны, прошло мимо расступившихся людей к невозможно тучному мужчине, указало на него и мерзким голосом сказало: «Эталон!» Оно протянуло громоздкую руку, вручило мужчине блестящий предмет и вновь выискивало.
Савва увидел, что идут к нему, и оцепенел. Он подумал сбежать, но стыдно показаться трусом. Существо вручило ему небольшой завернутый в фольгу шар и вернулось на трибуну. Оно что-то невнятно проговорило делегации и улетело на диске обратно в темень. Глава города помрачнел.
Савва очнулся от замешательства и ощутил всю тяжесть подарка. Он точно держал в руке пудовую гирю, хотя предмет умещался на ладони. Он бережно развернул фольгу – в руках засиял терпко-желтым цветом гладкий шар. Окружающие обомлели. «Золото, настоящее золото высшей пробы!» – раздавалось вокруг. На трибуне обсуждали событие: одни из делегации ходили кругами и рьяно размахивали руками, другие же молча стояли в негодовании.
Непонятно, что за этим кроется. Медленно, пошатываясь из стороны в сторону, Савва побрел на работу.
Стало сложно разобраться в желаниях. Савва будто все перехотел. Нет, он как бы хотел измениться, вернее, изменить жизнь. И тут он задумался: что, в сущности, он хотел изменить? Себя или жизнь? Вязкое раздумье слиплось в голове: продолжать ли ему? А почему нет, ведь он зарекся. Непонятно почему, но теперь все будет по-другому.
Все как-то не так.
В служебном помещении появился новенький стул. Ему безумно захотелось сесть. Он не устал, просто голова шла кругом. Савва медленно сел и растянулся, будто погрузился в горячую ванну.
Раздался голос хозяина – Савва чуть не подорвался, но усмирил себя и потихоньку встал, держась рукой за стену.
«А-а, Савва, не вставай, теперь ты официант. Гриша убирает столы», – сказал начальник и ушел к себе в кабинет.
Савва плюхнулся обратно на стул и недоуменно хлопал глазами. Не причудилось ли? Хозяин никогда не называл его по имени. Удивительно, что хозяин вообще знает его имя. А назначение в должность официанта, ведь об этом и мечтать нельзя! Гриша, стройный официант, теперь убирает столы и выносит мусор. Неужто изменения, о которых он грезил, свершились? Он всего пару дней ходит пешком, столько же старается не переедать и уже? Нет, слишком наивно. Но если так, то это лучший день в жизни!
Он стоял в зале и представлял, как высокомерно обслужит завсегдатаев, а на просьбу прибраться, подзовет стройного Гришу и тыкнет пальцем на желание гостей. Но никто не заходил. За день ни одного стройного гостя, а завсегдатаи будто в воду канули. Савва простоял смену и с разочарованием побрел домой.
Киоск Жанны закрыт, а на автобусной остановке толпилось неестественно много люда. Он не остановился. Иди пешком, и жизнь преобразуется. Но минуя остановку, он поймал неодобрительные взгляды, а за спиной услышал фырканье. Хм… да они завидуют! Ведь он стал лучше, чем они.
Без устали Савва добрался до своего дома и зашел в подъезд, чувствуя себя победителем. Сегодня он сделает еще один шаг навстречу мечте. Он возбужденно подошел к лестнице, взобрался на первую, вторую, третью ступень и сходу на четвертую – половина пролета позади! Он отдышался, с улыбкой спустился и вызвал лифт.
По привычке он потянул руку к кнопке с цифрой четыре, но в замешательстве остановился. Он пристально всмотрелся. На панели вмонтированы дополнительные кнопки с цифрами два и три. Неужели это правда? Он нажал на кнопку – двери лифта закрылись. Тело притянуло к полу: лифт поднимался. Он вышел на своем этаже и долго осматривался. Не верится. Он посмотрел на красную цифру три – номер этажа, на входную дверь своей квартиры и на двери соседей. Теперь незачем переезжать на этаж выше: лифт ходит и на третий. Но и подниматься по лестнице теперь не нужно.
Нет, он не изменит намерение. Это лишь еще одно испытание, которое нужно преодолеть. Да, лифт поднимается на его этаж, но он продолжит ступать к мечте. Савва ободрился. Он вновь не переест на ночь и с блаженством уснет. В воодушевлении он открыл дверь. На пороге стояла мать. Она огорченно всмотрелась в сына. В ее руке висел целлофановый пакет с едой. Савва потупился. «Еду выбрасывать нельзя!» – строго и надменно сказала она.
Помимо сегодняшнего ужина пришлось съесть и вчерашний. Мать невозмутимо надзирала, как Савва давится, заталкивает в рот куски еды и проглатывает. Есть не хотелось, но пришлось. Мать не поймет и не одобрит его стремления. Доедая остатки второго ужина, он еле сдерживал спазмы в животе. Казалось, вытошнит прямо на стол.
«Саввуша, знаешь, – с нежностью сказала мать, – они нас озолотили! Представляешь, только нас, а их нет!»
Он ничего не понимал, да и не хотел понимать. Ему было плохо. Опираясь о стену, он дошел до комнаты и повалился навзничь, не снимая одежды. Нащупал пульт, включил телевизор – экран зарябил. Он тяжело дышал. На выдохе кололо в груди, и дыхание прерывалось. А на вдохе тянуло живот. Говорят, примерно это чувствуют люди, которые задохнулись во сне. Не хочется умирать. Только не сейчас, когда мечта становилась жизнью. Минувшие события дня крутились в голове. Он ворочался, постанывал и уснул в тревоге.
Пробудился от судорог в руках. Он поднес кисти к лицу – они безобразно тряслись. Савва попытался вспомнить сон, вспышкой проскочила картинка: добела испуганная мать и окровавленные кулаки. Но не было ни официанта, ни хозяина во сне.
Он встал и собрался. Вытащил из куртки золотой шар и убрал в ящик стола. Непонятно что с ним делать. И матери пока не рассказал. Он опустил руку в карман брюк, сложенная купюра по-прежнему лежала. Вспомнился незнакомец в шляпе и почему-то стало грустно. В подъезде он замешкался: спуститься по лестнице или вызвать лифт? Идти до работы пешком, поэтому он вызвал лифт.
Поток транспорта шел не прекращаясь. Один за другим останавливался автобус и забирал стоящих на остановке горожан. И вновь эти презрительные, с укором взгляды провожали его, когда он проходил вдоль остановки. Все как обычно, только наоборот: та же неприязнь, но, когда он садился в автобус, а не пропускал мимо.
Савва прогуливался мерным шагом. В мысли закралось подозрение. Взгляд блуждал и наткнулся на широкий столб. Савва приподнял голову и оторопел. На щите с призывом изображена та же молодая пара, но и не та. Оба в купальных костюмах, но светлых, и оба донельзя тучные. На их лицах выпирали пухлые щеки и неисчислимые складки под подбородком. На теле обвислая грудь, а с овального брюха свисали стянутые плавками бока. Ляжки их ног слипались одна к другой. И оба похожи друг на друга. Женщина отличалась лишь пышной прической, а мужчина отсутствием бюстгальтера. Под их ногами светилась надпись: «Эталон». Появилось легкое отвращение, но как-то навязано. И оно мгновенно сменилось гордостью и величавостью оттого, что он сам походил на них. Но и здесь навязчивость. Что-то смущало. Внутри колебался диссонанс, будто на вершине горы столкнулись два человека, чьи взгляды непримиримы.
Он опустил голову. Висело знакомое объявление с подправкой. Он подошел. «В рамках проекта “Подними статус” 24 мая в 10:00 проводится массовое взвешивание. По итогам лучшие получат призы». Внизу приписка: явиться всем эталонам. Двадцать четвертое мая уже завтра.
Терзала неопределенность. Так не хватало чьего-нибудь совета, чьей-нибудь подсказки о происходящем в городе и в нем самом. Он собрался идти, но отдернул себя. На столбе висела скалистая куколка шелкопряда. Она шевелилась, нижний край расплетался. Из расщелины показались тоненькие лапки, а затем белесая и пушистая бабочка. Она встряхивала крылышками и пыталась вспорхнуть. Он с ней чем-то схож. Савва в задумчивости отошел.
Он проходил книжный киоск, непроизвольно взглянул туда и встретился взглядом с Жанной. Ее лицо не зашторено волосами, напротив, открыто и неестественно приветливо. Она улыбнулась ему, а он смутился и торопливо ушел.
Что-то не то.
Внутри заведения Савва столкнулся со стройным официантом, то есть с мусорщиком. Гриша отшатнулся и извинился. Ни колких замечаний, ни угроз, а извинения да ни за что.
Зал наполнился посетителями, но нет привычных худощавых лиц и строгих женских платьев. Те же пьяные крики, истерический смех, звон бокалов со спиртным и вонь табачного дыма, но вместо стройных фигур пошатывались нагроможденные тела. На мужчинах топорщились костюмы в горизонтальную полоску, а на женщинах колыхались светлые платья. Все смеялись и громко разговаривали.
«Эй, малый», – обратился кто-то за столиком.
Савва повернулся, но обращались не к нему, а к Грише, который убирал соседний столик.
Савва услужливо разносил напитки и справлялся о желаниях гостей. Один посетитель разгорячился и настойчиво предложил Савве присоединиться к застолью. Вряд ли это дозволено. Он постарался вежливо отказаться, но посетители вспыхнули, словно охапка спичек. Теперь вся компания не просила, а возмущенно требовала этого. На шум выбежал начальник, и разгоряченный посетитель крикнул ему:
«Эй, тощий, давай обслуживай нас. Ик, а паренек с нами посидит. Сегодня ты наш офцант!»
Начальник потупился и молча обслуживал столик. А Савва подсел к компании и выпивал за их счет.
Он опрокинул стакан белой жижи, вонявшей перегноем, – горящая смола растеклась по пищеводу и обожгла желудок. Он так мечтал об этом: сам хозяин заведения обслуживает его, а стройный официант подбирает за ним грязную посуду. В дни бесконечных унижений Савва представлял, как в будущем забавляется над теми, кто его недооценил. А они станут проглатывать его надменность и пресмыкаться перед ним. Но наяву все не так. Нет радости смотреть в глаза хозяина полные смирения и покорности. Нет торжества над Гришей, который ходит в смятении и страхе. Нет счастья в этом, лишь стыд.
Гости разошлись. Савва принялся помогать с уборкой столов, но Гриша побледнел, вскрикнул: «Я тощий!» – и со слезами выбежал из зала. Вышел хозяин заведения и опасливо глянул на Савву. Извиниться бы перед хозяином за выходку гостей, но хозяин извинился сам. Савва стоял в недоумении и смотрел, как хозяин собирает посуду и относит на помывку.
По привычке он прошел через служебный выход и увидел Гришу, который копошился в мусорном баке. Савва разглядел, как тот жадно рвал черные пакеты, доставал объедки и небрежно поглощал, капая жиром на белую официантскую сорочку. Отвращение мгновенно сменилось жалостью. Савва видел в Грише себя прежнего. Даже захотелось подойти к нему и ободрить парой слов. Сегодня выдался тяжелый день. Не для Саввы и не для таких как он, но для них. Тощих.
В книжном киоске стояла не Жанна, а стройная девушка. Голова ее опущена – волосы свисали и закрывали лицо. Как странно. Они всегда казались жизнерадостными. Поникший хозяин заведения, Гриша, глотающий слезы, и эта девушка, которая скрывает лицо без улыбки – все это небывалое.
Стояли две остановки вместо одной привычной. Но для него это неважно: он добирается пешком.
В подъезде Савва равнодушно взглянул на лестницу и вызвал лифт. Он ждал, что почувствует жгучее взывание совести, но внутри опустело. Он не укорял себя за слабый характер, не оскорблял обидными словами, он спокоен. Он уже получил то, о чем грезил, без всякого удовольствия. Себя он изменил, или сама жизнь изменилась – неважно. Он получил желаемое. Но что именно он хотел?
На этаже пахло съестным. Савва торопливо отворил дверь, скинул куртку, стащил ботинки, не расшнуровывая, и неуклюже зашел на кухню. У плиты стояла мать и впопыхах готовила, хотя стол заставлен всевозможной едой. Миска супа с кусками разваренной говядины, запеченная курица с золотистой корочкой, отварной картофель, усыпанный свежим укропом, нарезка колбас и сыров, а венчал это пиршество бисквитный торт с шоколадным кремом.
«Кушай, Саввушка, – говорила мать и гладила по его волнистым и сальным волосам, – тебе завтра понадобится».
Он закончил с едой, отмахнулся от навязчивых мыслей и тяжело побрел на покой. Но только повалился на кровать, как стал икать и думать, что плохо поступил с собой: наелся до отвала еще и на ночь. Но приторная сладость во рту успокаивала и даже убаюкивала. Он вспоминал детство, как лежал в маленькой кроватке, рассасывал арбузную карамель и засыпал.
Савва проснулся среди ночи, схватился за горло и содрогаясь закашлялся. Не хватало воздуха. Глаза вывернулись наружу, кожа на лице посинела. Вокруг только темнота. Это конец. Невыносимая тоска одолела им. В голове мерцали картинки ничтожно прожитых дней. Стало жалко себя и отвратительно от этой жалости. Почему он сразу не взялся за себя? Почему сдавался и шел на поводу низменных желаний? Час расплаты настал.
Он отхаркнул обильную слюну, вдохнул полной грудью и растянулся в постели. Припадок стих. Он остался жив.
Наутро разболелась голова. Может, и славно умереть сегодня, чем продолжать это бестолковое существование. Из кухни доносился грохот посуды: мать готовила завтрак. Но сейчас меньше всего хотелось есть. Савва открыл ящик стола – шар на месте. Сунул руку в карман и нащупал свернутую купюру. В прихожей он тихо расшнуровывал ботинки и надел. Вышел, притворил за собой дверь и суетно затыкал кнопку вызова лифта.
Савва спустился и почувствовал облегчение: не пришлось заталкивать в себя еду. Мама стала пристально следить за питанием. Мама всегда с излишком заботилась о нем, но теперь что-то не то. Не материнская любовь движет ею, что-то иное.
На улице он окунулся в жидкий туман, который с каждым шагом рассеивался. Нет настроя на пешую прогулку. Он безотрадно встал на остановке и залез в подошедший автобус. Сунул деньги водителю, но тот не взял и проговорил что-то невнятное. Савва только прошел в салон, как перед ним подпрыгнула худая старушка, стесненно уступая место. Он сел и пустым взглядом смотрел в окно. Что еще удивит?
Сквозь редкие волны тумана проглядывалась трибуна, вокруг который скопление людей. Массовое взвешивание началось. Подобные мероприятия вызывали у Саввы неприятную дрожь. Хорошо, что он минует это сумасбродное сборище, этот маскарад, который лишь увеличивает угнетения между людьми. Хм, с каких пор его беспокоит угнетение людей, а не таких как он?
Он дошел до заведения и дернул ручку. Дверь осталась бездвижна. Он дернул еще раз – ничего, дверь заперта. Может, он приехал слишком рано? Нет же, как всегда. Может, еще никто не пришел? Нет же, заведение открывают раньше, кто-нибудь да пришел! Он отшагнул назад и хмыкнул: как же он сразу не заметил это. На двери висел рваный тетрадный лист, приклеенный на скотч. На нем начиркана надпись: «Закрыто по техническим причинам». И никто не сообщил. Да и как бы ему сообщили? Возможно, через день-другой придет письмо. Еще недавно он бы забеспокоился: работы больше нет. Но теперь с инопланетным подарком он спокоен.
Савва развернулся и поплелся на остановку. Шум с трибуны нарастал, любопытство подтолкнуло украдкой подсмотреть. Как странно видеть всюду таких же как он в таком возвышенном настроении. И как странно не видеть всюду стройных и подтянутых. На трибуне не стояла знакомая делегация с рослым главой города, вместо них громоздились полные люди с обвисшими животами и в пиджаках в горизонтальную полоску. Там стояла и она, Жанна. Она взошла на весы – на табло высветилась цифра: 164. Шквал бурных рукоплесканий заглушил ее восторженный смех. Жанне торжественно вручили грамоту и знакомый круглый подарок в фольге. Она отошла и встала рядом с другими, у которых те же призы и такие же выдающиеся объемы.
