Джонатан Свифт
Путешествия Гулливера
Глава 5
Мою жизнь во дворце можно было бы считать вполне счастливой, если бы мой рост не становился причиной многих смешных и досадных приключений. Как я уже говорил, Глюмдальклич часто выносила меня в дворцовый сад в дорожном ящике. Иногда девочка держала меня на руках, но чаще всего опускала на землю, чтобы я мог немного пройтись. Помню, как однажды, когда карлик еще вертелся при дворе, он увязался за нами. Девочка поставила меня на землю близ того места, где росли карликовые яблони. Я не смог удержаться, чтобы не пошутить по поводу сходства между карликом и этими деревьями. Он злобно усмехнулся и, дождавшись момента, когда я очутился под одной из яблонь, начал трясти дерево. Яблоки – каждое с бристольскую бочку – рухнули вниз с оглушительным грохотом, а одно из них ударило меня в спину, сбив с ног. Я едва остался цел, но все-таки попросил королеву простить коротышку, тем более что сам подтолкнул его к неблаговидному поступку.
В другой раз Глюмдальклич ненадолго оставила меня одного на садовой лужайке – ее как раз отвлекла воспитательница. Внезапно набежала туча, пошел град, и сильный ветер опрокинул меня на землю. Градины величиною с теннисный мяч обрушились на меня с такой силой, что, пытаясь спастись, я пополз на четвереньках и спрятался на грядке с тмином. Я был так избит, что провел в постели дней десять.
В том же саду со мной случилось другое, гораздо более опасное приключение. Однажды Глюмдальклич, поддавшись на мои уговоры, оставила меня в одиночестве, вынув из ящика, и ненадолго ушла. Оба мы полагали, что я нахожусь в безопасном месте. Но как только я присел на траву, чтобы предаться меланхолическим воспоминаниям, как ко мне внезапно бросилась лохматая болонка дворцового садовника, схватила за шиворот и понесла к хозяину. Глюмдальклич была далеко и не могла слышать моих криков. Наконец пес, очень гордый собой, положил меня перед садовником. Бедный старик от испуга лишился дара речи, но затем трясущимися руками поднял меня, допытываясь, все ли со мной в порядке. Я ответил, что цел и невредим, а его пес так хорошо воспитан, что не поранил меня и даже не измял моего платья. Глюмдальклич была ужасно огорчена и напугана этим происшествием. Мы решили держать все в тайне, однако с тех пор моя нянюшка не спускала с меня глаз.
Это меня не устраивало – иногда мне отчаянно хотелось побыть в одиночестве. Поэтому я начал хитрить. Однажды я сказал Глюмдальклич, что хотел бы взглянуть на редкий цветок, и свернул с дорожки. Над садом парил коршун, и мое движение тут же его привлекло. Он ринулся на меня и наверняка унес бы в когтях, если бы я не отбился от птицы толстой палкой. В другой раз меня угораздило провалиться по шею в кротовую нору. Я едва выбрался оттуда, и мне пришлось сочинить какую-то нелепую историю, чтобы объяснить, почему мой костюм так перепачкан. Случались и по-настоящему досадные происшествия: однажды, прогуливаясь вместе с девочкой, я так задумался, что споткнулся о раковину улитки, упал и вывихнул ногу.
Трудно сказать, чего было больше в моих одиноких прогулках по саду – удовольствия или унижений. Даже крошечные птенцы не испытывали страха при моем появлении, а взрослые птицы просто не обращали на меня внимания. Никогда не забуду, как один наглый дрозд вырвал у меня из рук кусок пирога. Когда я пытался поймать какую-нибудь пташку, она оборачивалась, норовила клюнуть меня в голову, а затем как ни в чем не бывало продолжала заниматься своими делами. Стыдно вспоминать один случай, но тут уж ничего не попишешь. Обозлившись на то, что даже птицам я кажусь никчемной козявкой, однажды я бесшумно подкрался к коноплянке и запустил в нее толстой дубинкой. Удар был метким, и птица свалилась замертво. Я схватил ее за шею и потащил за собой, чтобы похвастаться добычей перед Глюмдальклич. Однако мой триумф длился недолго. Оглушенная птица пришла в себя и начала отчаянно биться у меня в руках. Она наносила удары крыльями и клювом с такой силой, что мне пришлось бы выпустить ее, если бы не подоспевший слуга. В тот день по распоряжению королевы к обеду мне подали зажаренную коноплянку. Она оказалась крупнее нашего лебедя, но совершенно несъедобной.
Я не любил бывать в гостях у придворных дам, предпочитая общество ее величества. Фрейлины обходились со мной бесцеремонно, как с куклой: ощупывали, раздевали и одевали, целовали. От запаха их духов я едва не падал в обморок, а от фривольных замечаний меня коробило. В конце концов я упросил Глюмдальклич больше не носить меня в покои этих леди.
Королева же всегда была приветлива со мной и очень заботлива. Она постоянно спрашивала, не тоскую ли я по родине, и старалась, пользуясь любым удобным случаем, развлечь меня. Однажды, заметив, что я грустен, она спросила, умею ли я управлять парусом, хорошо ли гребу веслами и будут ли подобные упражнения полезны для моего здоровья. Я отвечал, что хоть и служил корабельным врачом, в трудные минуты мне не раз приходилось исполнять обязанности простого матроса. После чего поинтересовался: зачем ее величеству понадобилось это знать, если даже самая маленькая лодчонка в здешних краях не меньше английского военного корабля. Королева предложила дворцовому столяру смастерить по моим чертежам крохотную шлюпку. Дней через десять лодка была готова и оснащена всем необходимым. Суденышко вышло очень красивым, и королева пришла в такой восторг, что тут же побежала показать игрушку королю.
В огромную лохань напустили воды, а меня усадили в шлюпку, чтобы я продемонстрировал свои таланты. Увы, из этого ничего не вышло, так как в тесной посудине негде было развернуться. Тогда королева распорядилась выточить из прочного дерева корыто в триста футов длиной, пятьдесят шириной и восемь глубиной. Чтобы не было течи, корыто хорошенько просмолили, затем поставили у стены в одном из покоев дворца и наполнили доверху чистой водой.
В этом водоеме я частенько занимался греблей. Затея ее величества пришлась мне по душе, а уж какое удовольствие мои упражнения доставляли придворным, и говорить не приходится! Иногда я ставил парус, а фрейлины своими веерами поднимали ветер. После этих забав Глюмдальклич уносила лодку и вешала ее на гвоздь для просушки.
В моей вполне сносной жизни происходили разные события – иногда забавные, а подчас и опасные. Одно из них едва не стоило мне жизни. Как-то раз паж спустил мою лодку на воду, а одна из горничных услужливо подняла меня, чтобы посадить на суденышко. Я проскользнул у нее между пальцами и непременно бы расшибся, упав с высоты сорока футов, если бы не зацепился штанами за булавку в корсаже перепугавшейся насмерть женщины. Так я и висел вниз головой, пока на ее крик не прибежала Глюмдальклич.
В другой раз слуга, в обязанности которого входило каждые три дня наполнять корыто свежей водой, не заметил, как туда угодила громадная лягушка. Что тут началось! Вынырнув, эта тварь прыгнула в мою лодку и едва не потопила ее. Затем лягушка начала метаться как безумная, обдавая меня потоками воды и смердящей слизью, будто задалась целью окончательно меня извести. Более отвратительного, безобразного существа я не встречал. Тем не менее я с ней справился – парочки точных ударов веслом хватило, чтобы изгнать лягушку из корыта. Но и плаванью моему пришел конец. Я промок до нитки и был чрезвычайно расстроен.
Однако самая серьезная опасность исходила от жуткой обезьяны, принадлежавшей помощнику повара. Глюмдальклич иногда оставляла меня одного в наших покоях, вынув из ящика. Мне надоедало все время сидеть в своем кукольном доме, и я с удовольствием отправлялся бродить по громадным комнатам. Как-то солнечным утром девочка ненадолго вышла по делам и позабыла прикрыть окно. Я только-только устроился поваляться на вышитой салфетке на столе, как вдруг услышал невероятный шум – по нашей комнате прыгала и верещала косматая обезьяна, очевидно проникшая сюда через окошко. Встревожившись, я попятился, тихонько юркнул в свой ящик и прикрыл за собой дверь. Но ключа на месте не оказалось – его унесла Глюмдальклич в кармашке своего фартука. Обезьяна с дьявольским визгом вспрыгнула на стол, и тут ее внимание привлек мой ящик.
Я забился в самый дальний угол своих апартаментов. Мне даже не пришло в голову спрятаться под кровать – до того я растерялся. Обезьяна радостно оскалила пасть и щелкнула зубами. Видя, что я не двигаюсь, она фыркнула, распахнула дверцу и протянула свою длинную лапу ко мне. В два прыжка я оказался у противоположной стены. Но совершенно напрасно я пытался ускользнуть от чудовища – обезьяна в конце концов ловко поймала меня за полу сюртука и вытащила наружу, больно оцарапав. А затем прижала меня, словно детеныша, к своей груди, ласково урча.
Я попробовал было сопротивляться, но животное стиснуло меня так крепко, что мне ничего не оставалось, как покориться. Обезьяна стала укачивать меня, бормоча что-то себе под нос, любовно поглаживая и перебирая волосы у меня на голове, но стук открываемой двери внезапно прервал эти нежности. Глюмдальклич испуганно вскрикнула, а моя новоявленная «мамаша» молнией метнулась к окну. По водосточному желобу, скача на трех лапах и сжимая меня в четвертой, обезьяна мигом перебралась на крышу соседней постройки.
Бедная девочка пришла в ужас; весь дворец был поднят на ноги. Слуги помчались за лестницами, а толпа придворных и челяди сбежалась поглазеть на обезьяну, которая устроилась на крыше. Животное прижимало меня к груди, как младенца, одновременно набивая мой рот отвратительными «лакомствами», которые извлекало изо рта, и угощая тумаками, если я отказывался есть. Люди, собравшиеся внизу, покатывались от смеха, глядя на эту картину, и я не берусь их осуждать. Зрелище, бесспорно, было забавным для всех, кроме меня.
Кое-кто начал бросать камни, рассчитывая согнать проказницу вниз, но их остановили, опасаясь причинить мне вред. К крыше приставили длинные лестницы, несколько человек бросились по ним к обезьяне. Заметив это, она отшвырнула меня в сторону и бросилась наутек. Хорошо еще, что мне удалось зацепиться за черепицу; я находился на высоте пятиста ярдов от земли и каждую секунду ждал, что меня сдует порывом ветра. К счастью, слуга Глюмдальклич проворно подполз ко мне, сунул в карман и благополучно спустился вниз.
Рот мой был набит какой-то гадостью, я задыхался, все тело ныло от тумаков. После этого приключения я провалялся в постели больше двух недель с горячкой. Во время болезни меня постоянно навещали знатные особы, а куда подевалась обезьянка, я так и не узнал.
Окончательно окрепнув, я отправился к королю, чтобы поблагодарить его за оказанные мне милости. Его величество был настроен на шутливый лад и тут же спросил меня, о чем я размышлял в объятьях обезьяны, понравилось ли мне ее угощение и как повлиял на мой аппетит свежий воздух на крыше. И, не дожидаясь ответа, поинтересовался, как бы я поступил, случись подобное у меня на родине.
Я сердито пробормотал, что в Европе обезьяны не водятся, а потом добавил, что те, которых привозят к нам как диковинку, вполне милы, забавны, а главное – соразмерны европейскому человеку. «Что касается здешнего чудовища, – хмуро добавил я, – то я бы мог, пожалуй, справиться с ним, если бы не внезапность его вторжения…»
Король на это только многозначительно хмыкнул.
Каждый божий день я становился поводом для насмешек придворных и слуг. Даже моя добрая Глюмдальклич, несмотря на нежную привязанность ко мне, была так простодушна, что не упускала случая поведать королеве о моих промахах. Однажды воспитательница девочки вздумала отправиться с нею за город, чтобы немного подышать лесным воздухом. Выйдя из кареты у тропы, ведущей к сосняку, девочка поставила мой ящик на землю, выпустила меня, и я зашагал впереди моих спутниц. На повороте лежала лепешка свежего коровьего навоза; мне же вдруг вздумалось показать дамам свою ловкость и преодолеть препятствие одним прыжком. Я разбежался, оттолкнулся – и тут же по колени погрузился в навоз. С трудом выбравшись из ловушки, я убедился, что утопил в ней свою шляпу. Слуга, как сумел, обтер мое перепачканное платье своим носовым платком, а Глюмдальклич вернула меня, чрезвычайно расстроенного, обратно в ящик. Королева и король тут же узнали об этом досадном происшествии – и в течение нескольких дней за моей спиной то и дело слышался смех.
Глава 6
Пару раз в неделю я присутствовал при утреннем туалете короля и наблюдал, как цирюльник бреет его. Сначала я даже боялся смотреть на гигантскую бритву, но со временем привык и однажды попросил брадобрея вытащить из мыльной пены с полсотни волосков его величества и отдать мне. Раздобыв у столяра гладкую щепку, я придал дереву с помощью ножа форму спинки гребешка. Затем, просверлив самой тонкой иголкой, какую только смогла отыскать Глюмдальклич, ряд отверстий, я вставил в них волоски из королевской бороды и получил довольно-таки сносный гребень. Это было очень кстати, потому что мой старый гребешок сломался, а в этой стране не нашлось бы мастера для такой тонкой работы.
Это подтолкнуло меня еще к одной идее. Я попросил камеристку королевы сохранять те волосы, что остаются на гребне ее величества при укладывании прически. Вскоре их набралось немало, после чего я обратился к дворцовому столяру и попросил сделать два стула наподобие тех, которые он смастерил для меня когда-то. Когда стулья без спинок и сидений были готовы, я просверлил в необходимых местах дырочки и переплел волосами ее величества спинку и сиденье – наподобие того, как делается плетеная мебель из лозы. Эти кукольные стулья я преподнес в подарок королеве; ее величество, растрогавшись, поставила их в своем будуаре на самое видное место. Из королевских волос я сплел также небольшой кошелек длиною около пяти футов и подарил его Глюмдальклич. Честно говоря, эта вещица не могла выдержать тяжести местных монет, поэтому служила девочке для хранения мелких безделушек.
Король был большим любителем и знатоком симфонической музыки. В музыкальном зале во дворце часто давали концерты, и тогда мой ящик ставили там на одно из кресел. Однако оркестр ревел до того оглушительно, что я с трудом мог различить мелодию. Даже если бы все барабанщики и горнисты английской королевской армии заиграли вместе, то и тогда они не сумели бы произвести такого шума и грохота. Во время концерта я просил ставить меня как можно дальше от музыкантов, запирал в ящике окна, двери, задергивал занавеси и только тогда мог получить хоть какое-то удовольствие от музыки.
В молодости я учился играть на спинете – старинном подобии клавесина. Такой же инструмент стоял и в комнате Глюмдальклич. Три раза в неделю учитель музыки давал ей уроки, и однажды мне пришла в голову фантазия попотчевать короля и королеву одной английской матросской мелодией. Однако это оказалось невероятно сложным делом, ибо клавиатура инструмента имела в длину около шестидесяти футов, а каждая клавиша была шириною в фут. Вытянув руки в стороны, я мог охватить не больше пяти клавиш, а звуки извлекал лишь сильным ударом кулака. Понятное дело, кроме страшной усталости, я не достиг никаких результатов. Однако я придумал вот что: приготовил две дубинки с утолщенными концами и обтянул их мышиной кожей, чтобы не испортить клавиши и заглушить звук удара. Перед музыкальным инструментом поставили скамью, которая была примерно на четыре фута ниже клавиатуры. Я носился взад-вперед по этой скамье и колотил дубинками по клавишам – таким образом мне удалось исполнить жигу к большому удовольствию короля, королевы и в особенности Глюмдальклич.
Король, как я уже говорил, был весьма просвещенным монархом. Иногда мой ящик приносили к нему в кабинет, и нас оставляли с глазу на глаз. Я ставил стул на королевский письменный стол на расстоянии трех ярдов от лица монарха, и мы подолгу беседовали.
«Ваше величество, – однажды осмелился заметить я, – не кажется ли вам, что духовные способности далеко не всегда пропорциональны размерам тела? Наоборот: в нашей стране самые сильные и рослые люди часто уступают в своем умственном развитии тем, кто поменьше и послабее. Наукой доказано, что пчелы и муравьи гораздо изобретательнее, чем более крупные и сильные насекомые. И каким бы ничтожным я ни казался вашему величеству, мне бы хотелось, чтобы вы поверили, что я способен оказать важные услуги лично вам и всему королевству…»
Король внимательно выслушал меня, с сомнением покачивая головой, однако с тех пор стал относиться ко мне не столь высокомерно. Он даже пожелал узнать более подробно, на основании каких законов управляется Англия, сославшись на то, что в каждой, даже самой захудалой стране может найтись что-либо достойное подражания.
Мне не хватало красноречия, чтобы достойно прославить мое дорогое отечество, по которому я так тосковал!
Начал я с географического положения и поведал, что наше государство, в состав которого входят три могущественных королевства, управляемых одним монархом, лежит на двух островах, но кроме того имеет множество колоний по всему миру. Климат у нас умеренный, почва плодородна, о красоте пейзажей и говорить не приходится.
Затем я подробно изложил основы государственного устройства Англии. Итак, страной правят король или королева, однако существует еще и парламент, состоящий из двух палат. В палате пэров заседают лица знатного происхождения, владеющие обширными землями и титулами, полученными по наследству. Пэры – советники и преданные слуги короля, законодатели и верховные судьи, чьи решения не подлежат обжалованию, это люди, способные защищать свое отечество храбро и мудро. Они опора королевства, его украшение и достойны славы своих знаменитых предков.
В состав верхней палаты входит также несколько духовных лиц, облеченных епископским саном, известных своей святостью и глубокой ученостью. Их обязанностью является охрана веры и надзор за теми, кто несет христианские истины народу.
Что касается палаты общин, то ее члены свободно избираются самим народом и являются его представителями в парламенте. Как правило, это люди уважаемые и зажиточные, известные в стране своим патриотизмом и способностями. Таким образом, палата пэров и палата общин являются самым представительным собранием в Европе, издающим в согласии с королем законы для страны.
Законы толкуют опытные судьи; на них возложено разрешение тяжб по вопросам личных прав и собственности, определение наказания за уголовные преступления и оправдание невиновных. Судебная система в Англии опирается исключительно на букву закона.
Я также рассказал королю о бережливом расходовании финансов, о воспитании подрастающего поколения, о медицине, о подвигах нашей армии на суше и на море. Не забыл указать общее количество населения, уточнив, сколько людей относится к той или иной религиозной конфессии. Я упомянул о спорте и развлечениях и не упустил ни одной подробности, которая могла бы, как мне казалось, способствовать славе моего отечества. Закончил я кратким изложением истории Англии за последнее столетие.
Мой доклад занял не менее пяти королевских аудиенций. Король слушал меня очень внимательно, изредка делая пометки. Когда мы встретились в шестой раз, его величество, вздохнув, проговорил: «Давайте-ка, мой друг, кое-что уточним».
Его интересовало буквально следующее.
Что делается для физического и духовного развития молодых знатных джентльменов в школьные годы?
Как пополняется палата лордов в случае смерти последнего представителя древнего рода, не имеющего наследников?
Кому и за какие именно заслуги присваивается титул пэра и не было ли случаев, когда главную роль в этом играли прихоть монарха, взятка, протекция или интересы борющихся партий?
Действительно ли в парламенте все его члены так хорошо знают законы своей страны, что способны решать важнейшие государственные дела? И на самом ли деле парламентарии независимы, беспристрастны, чужды корысти и способны избежать соблазнов?
Все ли епископы безгрешны? Неужели ни один из них, будучи простым священником, не угождал интересам богатых и знатных мирян?
Затем король поинтересовался, как происходят выборы тех, кого я назвал членами палаты общин. Не может ли человек с туго набитым кошельком, но равнодушный к интересам народа, склонить избирателей в свою пользу? И почему, наконец, парламент так неудержимо притягивает к себе депутатов, если эта служба требует столько сил, времени, здоровья и огромных финансовых издержек?
Внимание короля привлекла и деятельность наших судебных палат. Мне было о чем рассказать – ведь я сам в свое время немало страдал от затянувшегося процесса в верховном суде и едва не разорился, несмотря на то что выиграл дело, а судебные издержки оплатил ответчик.
Вопросы его величества посыпались градом. Сколько времени требуется суду для выяснения истины? Могут ли адвокаты и стряпчие выступать ходатаями по несправедливым и противозаконным делам? Оказывает ли влияние на приговор принадлежность обвиняемого к той или иной конфессии или политической партии? Обязаны ли адвокаты иметь юридическое образование? Принимают ли судьи участие в составлении свода законов? Каково денежное вознаграждение судей, адвокатов и прокуроров? Могут ли все эти люди избираться в парламент?
Я терпеливо отвечал, не упуская ни одной детали.
Наконец королю вздумалось обратиться к нашим финансам – его величеству показалось, что в этой области он сможет извлечь для себя некоторую пользу. Для начала, сверившись со своими записями, он заметил, что я, вероятно, ошибся, приводя цифры нашего бюджета. Не может быть такого, чтобы расходы государства вдвое или втрое превышали доходы. Я сказал, что ошибки нет и записанные его величеством цифры верны. Король удивился: откуда же тогда берутся средства для уплаты государственных долгов? «И зачем вам такие дорогостоящие военные кампании? – не без ехидства поинтересовался у меня его величество и добавил: – Ваши генералы, наверное, богаче королей, а вы сами – народ вздорный и драчливый. Причем и соседи ваши ничуть не лучше».
Он спросил, какие интересы могут быть у нас за пределами наших двух островов, кроме торговли и защиты границ? И особенно поразило короля то, что нашему народу даже в мирное время необходима регулярная наемная армия. «Ведь при таком государственном устройстве вам нечего бояться и не с кем воевать, – недоумевал он. – Разве хозяин дома не защитит его от злодеев лучше, чем полдюжины случайных людей, нанятых на улице?»
Короля поразило также то, что среди развлечений нашего дворянства и знати я назвал азартные игры. Он захотел знать о возрасте, с которого допускается это занятие, поинтересовался, теряют ли игроки свои состояния, влияет ли эта пагубная страсть на окружающих и существуют ли мошенники, сделавшие игру профессией?
Но мой краткий очерк истории Англии окончательно возмутил его величество. «Ваша столетняя история, – воскликнул он, – не что иное, как бесконечная цепь заговоров, смут, убийств, революций, казней и ссылок! И порождено это жадностью, лицемерием, вероломством, жестокостью, ненавистью, завистью, развратом и честолюбием. Только и всего».
Затем король взял меня на руки и, с состраданием глядя мне в глаза, ласково проговорил: «Мой маленький друг Грильдриг! Вы, безусловно, были искренни, произнося похвалу своему отечеству. Однако она безмерно удивила меня. Вы только что абсолютно ясно доказали, что невежество, лень и пороки являются неотъемлемой частью вашей законодательной системы. Что законы толкуются и применяются на практике теми, кто заинтересован в их нарушении. Кое-что можно было бы признать разумным и целесообразным, но оно буквально тонет в море лжи. Я прихожу к выводу, что высокое положение в вашем обществе не требует никаких особых талантов, достоинств и нравственных качеств. Никто не стремится к совершенствованию. Священники не отличаются благочестием, военные – храбростью и благородством, судьи – уважением к истине и закону, а государственные мужи – мудростью и любовью к отчизне. Что касается вас, – продолжал король, – то вам повезло. Вы провели бóльшую часть своей жизни в трудах и путешествиях. И лишь поэтому вам удалось избежать влияния всего дурного, что происходит на вашей родине. Однако факты убеждают меня в том, что подавляющее большинство ваших соплеменников принадлежит, как это ни прискорбно, к породе самых несовершенных и зловредных тварей, какие когда-либо существовали на этой земле».
