Джонатан Свифт
Путешествия Гулливера
Глава 3
С этих пор моим главным занятием стало изучение лошадиного языка.
Все в доме, начиная с хозяина и заканчивая слугами, усердно мне в этом помогали. Им казалось чудом, что такое дикое животное, как я, проявляет признаки разума. Этот парадокс меня уже ничуть не смущал…
Уроки проходили так. Я тыкал пальцем в тот или иной предмет, записывал по буквам его название в свою тетрадь и потом заучивал. Чтобы произношение мое стало правильным, я просил всех, кто попадался мне на глаза, несколько раз повторить нужное слово. Особенно мне помогал гнедой лошак-слуга.
Гуигнгнмы произносят слова в нос и гортанно. Их язык больше всего напоминает верхнеголландское наречие, но на слух гораздо мягче и выразительнее. Император Карл V однажды заметил: «Если бы мне захотелось побеседовать со своей лошадью, я использовал бы голландский язык».
Мой хозяин сгорал от нетерпения наконец-то узнать мою историю. И хоть он по-прежнему считал, что я йеху, этот благородный гуигнгнм полагал, что душа у меня лошадиная, потому что опрятность, понятливость и вежливость, которые он во мне заметил, свойственны лишь его соплеменникам. Он ежедневно по нескольку часов обучал меня своему весьма непростому языку и надеялся, что вскоре его любопытство будет удовлетворено. Я же делал бесспорные успехи. Однажды я показал ему свой словарик, объяснив смысл и цель моих записей, и мой хозяин несказанно удивился, так как гуигнгнмы не имеют ни малейшего представления о письменности, книгах и литературе.
По прошествии десяти недель я уже понимал большинство вопросов моего собеседника, а через три месяца мог свободно отвечать на них. Прежде всего он поинтересовался, откуда я взялся и где научился так хорошо подражать йеху, которые в большинстве своем поддаются обучению хуже прочих животных. Все это серый конь произнес с полной серьезностью.
Я отвечал, что приплыл по морю в полой деревянной посудине издалека – из тех краев, где живет множество людей, похожих обликом на меня. Мои спутники высадили меня на незнакомый берег и покинули одного. Я пошел по дороге, увидел незнакомых диких существ, а затем встретился с лошадьми. Слова «корабль», «континент», «король», «государство» в лошадином языке отсутствуют, как и многие другие понятия, такие, к примеру, как «ложь» и «обман». А о том, чтобы объяснить коню значение слова «пират», я уже и не говорю.
Хозяин дома, поразмыслив над моим ответом, высокомерно заметил, что я, должно быть, ошибаюсь или «рассказываю то, чего никогда не было». Он считал невозможным существование каких-либо иных стран, где кучка звероподобных дикарей могла бы спустить на воду деревянную посудину и отправиться на ней куда вздумается. Ведь никто из живущих ныне гуигнгнмов не в состоянии построить такое судно и уж тем более доверить управление им каким-то йеху. Я забыл сказать, что слово «гуигнгнм» означает «совершенство природы» – именно так называет себя лошадиный народ, живущий на этой земле.
Вскоре по окрестностям разнеслась молва, что в доме серого коня появился необычный йеху, который выучил лошадиный язык и своим поведением демонстрирует зачатки разума. Взглянуть на такое чудо потянулись вереницы гостей. Знатным жеребцам, любопытным кобылам и ученым лошадям доставляло большое удовольствие разговаривать со мной; при такой практике я уже менее чем через полгода свободно говорил на местном языке. Все гости с трудом могли поверить, что я настоящий йеху. Их сбивала с толку моя светлая кожа, голос и то, чем я питался, но более всего – моя одежда. Я старался никого не разочаровывать, ведь, увидев меня без платья, наивные мудрецы признали бы обратное, – а мне этого совсем не хотелось. Однако мне недолго удавалось скрывать свою тайну.
Обычно я снимал верхнюю одежду, когда все в доме уже спали, и спозаранку облачался в рубашку, сюртук и панталоны. И вот однажды на рассвете хозяин послал за мной своего слугу. Гнедой лошак вбежал ко мне в коровник и остановился в испуге – сюртук, которым я укрывался, сполз с моих голых плеч, а сам я еще не проснулся. В замешательстве бедняга бросился к хозяину и все ему доложил. Когда мы встретились с серым конем, он задал мне замечательный вопрос: почему во время сна я совершенно не таков, каким бываю обычно? Тут я понял, что нам необходимо как-то объясниться, тем более что моя одежда вскоре превратится в лохмотья, а обувь совершенно износится. Я твердо заявил растерянному коню, что одежда в моей стране шьется для того, чтобы человек выглядел прилично и мог с ее помощью защитить свое тело от холода и зноя. Конь попросил меня раздеться, что я немедленно и сделал.
Хозяин наблюдал за моими действиями с величайшим любопытством. Он рассматривал каждый предмет туалета, а когда я, посинев от холода, снова нетерпеливо оделся, конь заявил, что у него больше нет сомнений в том, что я самый настоящий йеху, только особой породы – без когтей, шерсти и с другим цветом кожи. Я сказал ему, что эти его выводы мне крайне неприятны, и убедительно попросил держать наш разговор в тайне. Он великодушно дал честное слово – и на этом мы расстались.
Нет нужды описывать шаг за шагом мои успехи в освоении сложного языка гуигнгнмов. Наконец пришло время, когда я мог обстоятельно поведать своему хозяину о моих злоключениях. Главная трудность заключалась в том, чтобы объяснить ему, по какой причине меня высадили на берег. Я подробно описал серому коню корабль, с помощью носового платка показал, что такое парус и как он приводит в движение судно. Растолковал, в чем состоит разница между порядочным человеком и злодеем. При этом гуигнгнма больше всего удивил тот факт, что из пятидесяти членов экипажа лишь одного можно было назвать приличным человеком, а все остальные оказались негодяями, и что простая ссора привела к таким жестоким последствиям. Поразмыслив, он вдруг спросил, как могло случиться, что гуигнгнмы моей земли позволили управлять таким сложным и дорогостоящим судном диким особям. Я попросил хозяина не обижаться на то, что я сейчас скажу, и пояснил: корабль был построен такими же разумными существами, как я. Других там, где я живу, нет, и все они господствуют над домашними животными, в том числе и над лошадьми. «Меня несказанно поразило, – добавил я, – все, что я здесь увидел, и в особенности разумное поведение, такт и благородство гуигнгнмов. Что до йеху, то, несмотря на внешнее сходство с людьми, я тоже считаю их животными, хотя причину такого глубокого одичания и вырождения понять не могу».
«Ваш народ, – продолжал я, – вызывает во мне чувство уважения и восхищения. Если я когда-нибудь вернусь на родину и смогу рассказать об увиденном, мне никто не поверит, все посчитают это выдумкой. Вы не должны на меня обижаться, сэр, однако моим соотечественникам никогда и в голову бы не пришло, чтобы, прошу прощения, лошади были где-нибудь господами, а существа, схожие с людьми, – грубым скотом и их рабами».
Глава 4
Конь выслушал меня; при этом с его умной морды не сходило выражение тревоги, недоверия и неудовольствия.
Я хорошо помнил, что в наших с ним беседах об Англии, о нравах и обычаях моих соплеменников постоянно возникала тема лжи. Несмотря на свою проницательность, гуигнгнм с большим трудом мог понять, в чем тут дело. При этом он рассуждал так: речь дана нам для того, чтобы понимать друг друга и получать знания о назначении и пользе вещей. Если же говорится о том, чего на самом деле нет, тогда всякий смысл общения двух существ пропадает. В лучшем случае я перестаю понимать своего собеседника, а в худшем оказываюсь полным невеждой, веря, что белое – это черное, а черное – это белое. Приблизительно такими были его представления о лжи.
Услышав, что йеху главенствуют на моей родине, конь спросил меня, а чем же тогда занимаются гуигнгнмы? Я ответил, что они играют важную роль в жизни страны и совершенно незаменимы. Их очень много, они принадлежат к разным породам, за ними ухаживают, некоторые из них стоят огромных денег…
Тут серый в яблоках подозрительно на меня покосился.
– Летом, – продолжал я с воодушевлением, – ваши сородичи пасутся на лугах, а в холодную пору года их содержат в специальных зданиях, кормят овсом, расчесывают им гривы, следят за копытами…
– И все-таки я вижу, – перебил меня конь, – что хоть ваши йеху и мнят себя господами, но и они подчиняются парнокопытным!
Я предложил моему хозяину сменить тему, однако он настаивал.
Тогда я поведал, что гуигнгнмов мы называем лошадьми, а в деревнях – рабочим скотом. Сам я отношусь к роду человеческому, или людям, как мы себя называем. Лошади – самые выносливые, умные, красивые и понятливые из всех животных, которые нам служат. Они отличаются быстротой бега и большой силой. Если лошадь принадлежит богатому и знатному хозяину, то с ней обращаются бережно и заботливо; эти животные участвуют в скачках, их запрягают в экипажи, на них охотятся и путешествуют, они незаменимы в сельском хозяйстве. Лошади – неотъемлемая часть любой армии, у таких частей даже есть особое название – кавалерия… Однако едва гуигнгнмы начинают стариться и терять резвость, их продают. Они выполняют тяжелую и грязную работу и… (я на мгновение смутился, однако храбро продолжал), – и после смерти с них сдирают шкуру, продают ее за бесценок, а все остальное выбрасывают на съедение бродячим собакам. Самая незавидная судьба у лошадей простой породы. Они служат извозчикам, фермерам, бедным поселянам, их хуже кормят и относятся к ним не так бережно, как к гуигнгнмам благородного происхождения. Во время войн лошади часто гибнут вместе с всадниками. Я подробно описал наш способ езды верхом, форму колясок, карет и телег, употребление уздечки, седла, упряжи, шпор, кнута и тому подобное. Копыта наших лошадей, добавил я под конец, подбивают железом, чтобы они не стирались на мощеных камнем дорогах, по которым мы имеем обыкновение ездить.
Больше всего прочего серого коня возмутило то, что мы позволяем себе ездить верхом на гуигнгнмах. Он горделиво заявил, что любой из его старых слуг способен как пушинку сбросить с себя самого сильного йеху или же просто затоптать копытами гнусное животное. В ответ я сказал, что наших гуигнгнмов обучают ходить под седлом или в упряжке с юного возраста, они покорны и понятливы и, как правило, любят своих хозяев. Это, однако, не умерило его негодования. «Но как, – вскричал он, – жалкие и неприспособленные к жизни создания, подобные вам, смеют так жестоко обращаться с теми, кто намного благороднее, добрее и разумнее их! Взгляните на себя! Ваши когти бесполезны, ваши передние ноги и ногами-то не назовешь! А ваша шкура – она слишком непрочна и тонка, чтобы защитить от холода и жары. Ваши глаза устроены так, что могут видеть только прямо перед собой, а кроме того, что вы без конца снимаете и надеваете свою вторую кожу, называемую платьем, вам просто нечем больше заняться! Впрочем, – добавил он, успокаиваясь, – в разумности и способности запоминать слова вам не откажешь. Видно, и впрямь вы – особая порода йеху. Мне бы хотелось узнать, где вы родились и чем занимались, прежде чем попали в страну гуигнгнмов…»
Я тяжело вздохнул и попросил любознательного коня отнестись к моему рассказу снисходительно и если что-нибудь будет непонятно – требовать уточнений, потому что мне придется вести речь о таких вещах, о которых он не имеет ни малейшего представления.
«Я родился, – начал я, – от почтенных и добрых родителей на острове, называемом Англия. Эта земля находится так далеко отсюда, что даже самый молодой и выносливый слуга-лошак вряд ли сможет добежать туда за то время, пока солнце совершает свой годичный круг. Правит островом женщина, – это слово означает наших жен и матерей; мы называем ее королевой. Я учился медицине, то есть искусству врачевать раны и всяческие болезни. Но так как эта профессия давала мало средств к существованию, а у меня уже была семья, я отправился на торговом корабле в дальние страны…»
Понадобилось целых пять дней, чтобы моему хозяину стала более или менее понятна чужая жизнь. Особенно туго мне пришлось, когда я рассказывал о захвате моего корабля разбойниками, которых я сам же и нанял. Серый конь все время перебивал меня вопросами. Мне пришлось объяснять, что это были за люди, – а я забывал произносить слово «йеху», – многие из них в прошлом потеряли все, что имели, некоторые были ворами, убийцами, насильниками и фальшивомонетчиками, бежали из тюрьмы. Мой хозяин никак не мог себе представить, что могло побудить йеху погрузиться в такую бездну порока. Я старался, как мог, подбирать понятные ему обороты и сравнения. Наконец он постепенно начал понимать, о чем я толкую. Чтобы объяснить неблаговидные поступки людей – то есть йеху, – я должен был растолковать ему самую суть человеческих страстей, алчности, злобы, зависти и взаимной ненависти. Как объяснить лошади, что такое бедность и богатство, могущество и стремление к власти, каковы ужасающие последствия безумной роскоши? Все это мне приходилось описывать и определять с помощью примеров. В языке гуигнгнмов нет таких понятий, как власть, правительство, война, закон, наказание, преступление и сотен им подобных. Для моего хозяина, при всем его природном уме, мой рассказ долго оставался пустой абстракцией. Но я изо всех сил старался удовлетворить его любопытство, и наконец он кое-что уяснил. Однако этого ему показалось мало, и неутомимый гуигнгнм пожелал поподробнее узнать о той части света, которую мы называем Европой. В особенности ему были любопытны сведения об Англии.
Глава 5
Я остановлюсь на самом главном из того, что нам удалось обсудить в наших беседах в течение двух лет, которые я провел в этой удивительной стране.
Полное географическое и политическое описание Европы, ее торговля, промышленность, финансы, наука, искусства – вот неполный перечень тем, которых мы касались; причем со стороны моего собеседника возникало столько вопросов и замечаний, простых, ясных и мудрых, что они зачастую становились поводом для новых встреч.
Однажды мы долго говорили об истории. Я поведал коню об английской революции, случившейся во времена правления принца Оранского, и о многолетней войне с Францией, которую затеял принц, а продолжила его преемница, ныне здравствующая королева. О войне, в которой приняли участие все великие христианские державы и которая длится по сей день. По просьбе моего собеседника я подсчитал, что в ходе сражений и мелких стычек было убито не меньше миллиона йеху, разрушено около ста городов и сожжено или потоплено свыше трехсот кораблей.
На его вопрос о причинах подобных бедствий в нашем мире я ответил, что поводов для войн существует множество, однако я перечислю только самые важные из них. Чаще всего это честолюбие монархов, которым кажется, что под их властью находится слишком мало народов или земель; иногда – подлость министров, убеждающих короля начать войну, чтобы отвлечь народное недовольство от их дурного правления. Различия во взглядах на те или иные вещи также погубили много миллионов жизней. Войнами нередко разрешаются важные спорные вопросы. Чем считать свист – грехом или добродетелью? Является ли хлеб телом или тело хлебом? Что лучше: целовать кусок дерева или бросать его в огонь? Какого цвета – черного, белого, красного или серого – должна быть верхняя одежда? Как шить ее и должна ли она быть короткой, длинной, широкой, узкой, грязной или чистой? Иногда ссора между двумя правителями разгорается из-за желания устранить третьего, хотя ни один из них не имеет на это никакого права. Бывает, что государь бросает перчатку противнику, вызывая его на бой, из страха, что тот нападет на него первым. Война может начаться потому, что враг слишком силен или, наоборот, слишком слаб. Случается и так, что наши соседи думают, будто у нас есть то, чего нет у них, – и наоборот. Такие войны – самые затяжные и опустошительные. Нередко появляется повод напасть на чужую страну в то время, когда она обессилена голодом, чумой или внутренними смутами. Точно так же считается справедливой война с самым близким союзником, если у того, кто ее развязал, разыгрался аппетит и он не прочь за счет бывшего друга расширить свои владения…
Войны по сути своей бесчеловечны. Воинственному монарху ничего не стоит послать свои войска в страну, где население бедно и невежественно. Половину его он имеет право совершенно безнаказанно уничтожить, а оставшихся обратить в рабство. Это называется «вывести дикий народ из варварства и приобщить его к благам цивилизации».
Часто случается, что какой-нибудь правитель для защиты своей страны от иноземного вторжения просит военной помощи у другого государства. Изгнав неприятеля, союзник обращает оружие против того, кто его призвал, заключает правителя в темницу, отправляет в изгнание или попросту убивает, чтобы не иметь лишних хлопот. После чего захватывает власть и становится законным государем обеих стран. Такой поступок считается вполне благородным и достойным похвалы. Кровное родство или брачные союзы также являются частой причиной войн между странами; чем ближе родство, тем больше распри. Бедные измучены нищетой и голодом, богатые тщеславны и бездушны. Алчность бедных и гордыня богатых порождают ненависть – вот почему войны у нас никогда не прекращаются, а ремесло солдата считается самым почетным. Солдата-йеху нанимают для того, чтобы он убивал как можно больше людей, не причинивших ему ни малейшего зла. При этом войны ведут не только сильные и богатые державы, но и совершенно обнищавшие и крохотные.
«Все, что вы мне рассказали, – задумчиво произнес мой хозяин, – действительно свидетельствует об удивительных результатах деятельности вашего разума. И в то же время о вашем ничтожестве, ведь природа создала вас слабыми и никчемными. Сами по себе вы не обладаете ни физической силой, ни ловкостью, вы даже не можете как следует искусать и исцарапать друг друга, как это делают наши йеху. Поэтому, называя количество жертв в военных сражениях, вы, по-моему, говорите о том, чего нет и в помине!»
Я едва смог сдержать улыбку, услышав такие речи. Моей осведомленности в военном искусстве вполне хватило, чтобы подробно разъяснить собеседнику устройство и принцип действия наших пушек, мортир, мушкетов и карабинов. Я описал пистолеты, пули, порох, сабли и штыки. Я рассказал, что такое осада, отступление, атака, минирование, бомбардировка, морские сражения, гибель кораблей с тысячей матросов на борту и битвы на суше, в которых с каждой стороны погибают десятки тысяч человек. Я поведал о стонах и криках умирающих и о растерзанных в клочья человеческих телах, описал всеобщее смятение, клубы дыма, шум, топот лошадей, бегство, преследование, победу; описал поля, покрытые трупами, брошенными на съеденье псам, волкам и воронью, – а затем насилие над мирными жителями, разбой, грабежи…
Я мог бы продолжать бесконечно, но мой хозяин остановил меня, заметив, что всякий, кто сталкивался с йеху, без труда поверит моему рассказу, однако то, чего мы сегодня коснулись в нашей беседе, вселяет в него тревогу. «Мы всегда гнушались йеху, которые водятся в нашей стране, – проговорил серый конь, – и все же относились к ним, как к обычным животным, которые могут доставлять мелкие неприятности вроде тех, что случаются, когда ушибешь копыто или поранишься. Но ведь в ваших рассказах все злодеяния связаны с существами, обладающими смекалкой и, отчасти, рассудком. И если они совершают такие чудовищные преступления, то неизбежно приходится признать, что развращенное сознание во сто крат хуже звериной тупости. Я склоняюсь к мысли, что вместо разума ваша порода йеху обладает чем-то таким, что благоприятствует распространению зла и пороков, а сами вы досадная ошибка природы».
Мне нечего было возразить на это.
«Вы как-то упомянули, – продолжал мой собеседник, – что кое-кто из матросов, высадивших вас на берег нашей страны, был не в ладу с законом. Что такое в ваших краях закон и кто ему служит?»
Я не силен в таких вещах, как закон и право, но все же постарался удовлетворить его любопытство.
«В нашей стране, – произнес я задумчиво, – имеется многочисленное сословие людей, которые с самых юных лет учатся доказывать, что белое – это черное, и наоборот, в зависимости от того, за какое доказательство больше заплатят. Это сословие держит в рабстве весь наш народ. Например, если соседу приглянулась моя корова, то он нанимает одного из этих людей, чтобы тот доказал, что по закону я обязан отдать корову ему. Чтобы сохранить свою собственность, я, в свою очередь, должен нанять адвоката, потому что закон запрещает мне самому защищать свои права в суде. Но и это еще не все. Нет никакой уверенности в том, что я выиграю дело, так как потерпевшая сторона обычно оказывается в невыгодном положении. Мой адвокат, несмотря на то что факты свидетельствуют в нашу пользу, может оказаться бестолковым, ленивым или чересчур осторожным. И у меня остается лишь два способа сохранить свою корову: первый – подкупить адвоката другой стороны, чтобы он сделал вид, будто защищает правое дело, или убедить моего защитника в том, что корова на самом деле мне не принадлежит. Тогда появится хоть какой-то шанс выиграть процесс. Судьями, – продолжал я, – у нас называют лиц, на которых возложена обязанность разрешать споры и выносить решения как по гражданским, так и по уголовным делам. Но не могу сказать, что все они отличаются порядочностью и честностью. Я знал почтенных судей, для которых собственные интересы всегда стояли выше закона. Обычно у таких служителей правосудия хорошо подвешен язык, они хитры и умны, и репутация для них превыше всего. В суде они говорят о чем угодно, только не по существу дела. Такой судья никогда не спросит, какое право имеет сосед на мою корову, а будет без конца обсуждать, какой она масти, дома ли доится или на пастбище, какой длины у коровы рога, когда она болела в последний раз и так далее. Почти все судьи вышли из адвокатов и отменно владеют приемами казуистики; они без конца сыплют терминами, от которых у простого смертного голова идет кругом. Точно так же составлены в Англии и законы. Этих законов так много и толкование их настолько не ясно, что невозможно определить, где правда, а где ложь. Немудрено, что может потребоваться полжизни на то, чтобы доказать, что поле и усадьба, оставшиеся от моих родителей, принадлежат мне по закону, а моя корова куплена именно мною, а не кем-то другим… Суд над лицами, обвиняемыми в государственных преступлениях, вершится гораздо быстрее. Судья просто обращается к властям и выясняет, должен ли обвиняемый быть оправдан или казнен. И при этом, конечно же, ссылается на закон».
Но тут возникло новое затруднение: мой хозяин попросил меня растолковать, что означает выражение «заплатить» и почему служители закона затрачивают столько сил для того, чтобы причинять вред и обиды своим ближним.
