Джонатан Свифт
Путешествия Гулливера
Часть третья
Лапута, Бальнибарби, Лаггнегг, Глаббдобдриб и Япония
Глава 1
Не пробыл я дома и десяти дней, как ко мне в гости зашел капитан Уильям Робинсон из Корнуэлса, командир корабля «Добрая надежда». Когда-то я служил хирургом на другом судне под его началом и ходил с ним в Левант. Робинсон всегда обращался со мною скорее как с братом, а не как с подчиненным, и я убежден, что, узнав о моем возвращении, он решил навестить меня по-дружески, чтобы выразить свою радость по поводу того, что я вернулся из дальних странствий живым и здоровым. Мы долго беседовали, и под конец нашей встречи капитан Робинсон заметил, что через два месяца отправляется в Ост-Индию, а затем прямо предложил мне место хирурга на своем корабле. В моем распоряжении, заверил он, будут двое помощников и еще один хирург, а жалованья мне положат вдвое больше обычного, потому что я знаю морское дело не хуже капитана и смогу помогать ему советами.
Робинсон наговорил столько любезностей, что я уже никак не мог отказаться от его предложения. Несмотря на пережитые невзгоды, жажда увидеть мир томила меня с прежней силой. Оставалось единственное препятствие – уговорить жену, но и она в конце концов дала согласие, очень уж много выгод сулило это плавание.
Мы снялись с якоря пятого августа 1706 года и прибыли в форт Сен-Жорж 11 апреля 1707 года. Там мы простояли три недели, пополняя экипаж судна, а затем отправились в Тонкин, где капитан решил подождать некоторое время, потому что товары, которые были им заказаны, могли быть готовы к отправке только через несколько месяцев. Желая хотя бы отчасти окупить расходы от долгой стоянки, Робинсон приобрел небольшой шлюп, нагрузил его теми товарами, которыми тонкинцы обычно торгуют с соседними островами, и отправил меня с командой из четырнадцати человек в короткое плавание.
Не прошло и трех дней, как поднялась сильная буря. В течение пяти дней ураганный ветер гнал нас на северо-восток; после этого погода улучшилась, хотя сильный западный ветер не унимался. На десятый день за нами погнались два пиратских судна и вскоре настигли наш перегруженный шлюп.
Пираты бросились на абордаж и ворвались к нам на палубу одновременно с двух сторон, после чего связали команду и принялись обыскивать судно.
Среди этих негодяев я заметил одного голландца, который пользовался у своих сообщников авторитетом. Проведав, что мы англичане, он поклялся, что непременно бросит нас в море. Я стал объяснять, что мы христиане, жители страны, которая находится в дружественных отношениях с его отечеством, и просил его ходатайствовать за нас перед предводителями пиратов. Эти слова привели голландца в ярость. Он повторил свою угрозу и, повернувшись к товарищам, возбужденно заговорил на неизвестном мне языке, часто повторяя слово «христианос».
Самое крупное судно пиратов находилось под началом капитана-японца, который с трудом изъяснялся по-голландски. Он приблизился ко мне, задал несколько вопросов, на которые я отвечал вежливо и с достоинством, и объявил, что нас пощадят. Я поклонился капитану и сказал, обратившись к голландцу, что мне горько видеть в язычнике больше милосердия, чем в христианине. Однако вскоре мне пришлось пожалеть об этих словах. Злодей голландец, хоть и не смог убедить обоих пиратских капитанов бросить меня в море, все же добился от них согласия подвергнуть меня испытанию худшему, чем скорая смерть.
Моих матросов разделили и развели по пиратским судам, а меня посадили в челн, снабдив веслами, парусом и запасом провизии на четыре дня, и отправили на волю волн и ветров. Когда я спускался в утлое суденышко, голландец, стоя на палубе шлюпа, осыпал меня проклятиями и ругательствами.
Незадолго до встречи с пиратами я определил положение нашего судна – мы находились в 46° северной широты и 183° восточной долготы. Отойдя на значительное расстояние от пиратских кораблей, я извлек из кармана утаенную мною подзорную трубу и увидел на юго-востоке множество островов. Ветер был попутный, я поднял парус и три часа спустя причалил к берегу. К несчастью, оказалось, что это не остров, а голая скала, окруженная морем. Тем не менее я собрал здесь много птичьих яиц и, добыв огонь, развел костер из сухих водорослей и испек яйца. Это блюдо послужило мне ужином, так как я решил беречь свои запасы. Я провел ночь под защитой скалы на охапке вереска и спал очень хорошо.
На следующий день я направился к другому острову, оттуда перебрался на третий, потом на четвертый, идя то под парусом, то на веслах. На пятый день я взял курс к последнему из открытых мною островов, который лежал к юго-востоку от первого.
Он оказался гораздо дальше, чем я предполагал, и лишь через пять часов я достиг его берегов. Мне пришлось обойти его почти целиком, прежде чем удалось найти удобное место для стоянки – это была небольшая бухточка всего втрое шире моего челнока. Остров оказался каменистым, местами виднелись поляны, покрытые цветущими растениями. Немного подкрепившись, я спрятал остатки провизии в одном из гротов в скалах на берегу. Ночь я провел в том же гроте, но на этот раз спал неважно – тяжелые мысли взяли верх над усталостью. Утро я встретил в таком подавленном состоянии, что у меня едва хватило сил выползти из грота. Чтобы немного развеяться, я отправился прогуляться среди скал. Небо было совершенно чистое, а солнце так припекало, что я вынужден был прикрывать голову.
Внезапно небо потемнело. Я поднял голову и увидел вверху огромное непрозрачное тело, которое двигалось по направлению к острову. Оно находилось на высоте примерно двух миль и закрыло солнце на шесть или семь минут. По мере приближения тело стало казаться мне твердым; у него было плоское, словно отшлифованное основание, которое ярко сверкало, отражая блеск моря. Я стоял на возвышенности на высоте двухсот ярдов над морем и видел, как эта гигантская масса отвесно опускается на расстоянии примерно мили от меня. Пораженный, я вынул подзорную трубу и увидел наверху этого тела множество людей, которые двигались, поднимались и опускались по его отлогой поверхности.
Как бы странно это ни выглядело, я испытывал радость. У меня появилась надежда, и что-то подсказывало мне, что это приключение поможет мне выйти из совершенно безнадежного положения. С другой стороны, можете представить себе мое удивление при виде парящего в воздухе острова, которым, как я понял, его обитатели могли управлять по собственному желанию. Однако в ту минуту мне было не до размышлений – я пристально следил, в какую сторону двинется остров, ненадолго застывший неподвижно.
Впрочем, спустя некоторое время остров еще немного приблизился, и я смог рассмотреть, что он со всех сторон окружен галереями, расположенными одна над другой и соединенными между собой лестницами. На самой нижней галерее я увидел группу людей – одни ловили рыбу длинными удочками, а другие наблюдали за рыбаками. Я принялся махать платком и кричать изо всех сил, и постепенно на обращенной ко мне стороне острова начала собираться толпа. Люди указывали на меня пальцами и оживленно жестикулировали, но на мои призывы никто не отвечал, и лишь через некоторое время от толпы отделились несколько человек и стали подниматься с галереи на галерею. Я решил, что они отправились за указаниями к какой-то важной персоне.
Скопление народа на острове росло. Полчаса спустя он пришел в движение и поднялся над морем так, что самая нижняя галерея теперь находилась на одном уровне со мной и на расстоянии каких-нибудь ста ярдов. Я принял умоляющую позу и обратился к островитянам со всем возможным смирением. Наконец один из них что-то прокричал, после чего мне сделали знак спуститься со скалы и идти к берегу. Летающий остров повис прямо надо мной, затем с нижней галереи была спущена цепь с прикрепленным к ней сиденьем. Я уселся на него и тотчас был поднят наверх.
Глава 2
Едва я ступил на остров, как меня окружила толпа. Эти люди рассматривали меня с величайшим удивлением, но, признаться, я не уступал им в этом – мне никогда прежде не приходилось видеть человеческие существа с такими странными фигурами, облаченными в столь причудливые костюмы. Головы у всех были наклонены вправо или влево, один глаз обращен внутрь, а другой устремлен к зениту. На их одежде были вышиты солнце, луна и звезды, а также скрипки, флейты, арфы, трубы, гитары, клавесины и прочие музыкальные инструменты. Поодаль я заметил множество людей в одежде слуг – они имели при себе короткие палки с привязанными к ним надутыми бычьими пузырями. Впоследствии я узнал, что в каждом пузыре находится сушеный горох или несколько камешков. Время от времени они хлопали этими пузырями по губам или ушам тех, кто стоял поблизости, но смысла этих действий я не понимал. Должно быть, эти джентльмены были так глубоко погружены в собственные размышления, что не могли ни говорить, ни слушать собеседников, пока внешнее воздействие не выведет их из задумчивости. В этом и состояли обязанности хлопальщиков, или клайменолей, как их здесь называют. Клайменоли сопровождают своих хозяев повсюду, ибо без них джентльмен, погруженный в размышления, рискует свалиться в канаву или натолкнуться на столб.
Я сообщаю читателям все эти подробности, так как без них невозможно понять странности и ужимки, с которыми меня сопроводили в королевский дворец. Во время подъема по галереям мои спутники то и дело забывали, куда и зачем направляются, и несколько раз оставляли меня одного, пока хлопальщики не выводили хозяев из забытья. Наконец мы достигли дворца и вступили в зал для аудиенций, где я увидел короля, восседающего на троне. Перед троном стоял стол, заваленный глобусами и различными астрономическими инструментами. Его величество не обратил на нас ни малейшего внимания, так как был погружен в решение важной математической задачи. Нам пришлось ожидать около часа, пока ему удалось найти решение. По обе стороны трона стояли два пажа с пузырями наготове. Заметив, что король освободился, один из них слегка ударил его по губам, а другой – по правому уху. Монарх вздрогнул и обратил свой взор на меня. Он произнес несколько слов, и молодой человек, вооруженный пузырем, тотчас направился ко мне и хлопнул по правому уху. Я знаками дал понять, что не нуждаюсь в его услугах, и это, как я узнал позже, заставило короля и двор усомниться в моих умственных способностях.
Догадываясь, что король задает мне вопросы, я отвечал на всех известных языках, однако нам так и не удалось понять друг друга. После этого меня отвели в один из дворцовых покоев и приставили ко мне двух слуг. Подали обед, и четыре знатные особы из свиты короля разделили его со мной. Обед состоял из двух перемен. Для начала мне подали баранью лопатку, вырезанную в форме равностороннего треугольника, кусок говядины в виде ромбоида и пудинг в форме циклоиды. Затем принесли двух уток, которым придали форму скрипок, сосиски и колбасу в виде флейты и гобоя и телячью грудинку, отбитую наподобие арфы. Слуги резали хлеб на куски, имевшие форму конусов, цилиндров, параллелограммов и прочих геометрических фигур.
Во время обеда я осмелился спросить названия различных предметов на местном языке. Благородные джентльмены не без помощи хлопальщиков отвечали, и вскоре я уже мог попросить хлеба, воды и соли.
После обеда мои сотрапезники удалились, а вместо них появилось новое лицо в сопровождении хлопальщика. Этот джентльмен принес с собой перо, чернила, бумагу и несколько книг. Он пояснил мне знаками, что прислан обучать меня местному языку. Мы занимались четыре часа, и за это время я записал немало слов с переводом и выучил несколько коротких фраз. Как только он ушел, я расположил все слова с переводами в алфавитном порядке и благодаря своей хорошей памяти через несколько дней начал кое-что понимать на языке жителей Лапуты – это название я перевожу словами «летучий остров».
На следующий день в моем покое появился придворный портной, чтобы снять с меня мерку – моя одежда совсем изорвалась. При этом мастер употреблял совершенно иные приемы, чем его собратья в Европе. Определив при помощи квадранта мой рост, он, пользуясь только линейкой и циркулем, нанес на бумагу размеры и контуры моего тела. Спустя шесть дней мне доставили готовое платье – оно было скверно сшито и совершенно не подходило мне, что объяснялось ошибкой, вкравшейся в вычисления. Оставалось утешаться тем, что подобные вещи случаются и с нашими портными.
Пока у меня не было костюма, я провел несколько дней в покоях, совершенствуясь в лапутском языке, и вскоре уже мог связно отвечать королю на многие вопросы. Его величество тем временем велел направить свой летучий остров на северо-восток, к Лагадо – столице королевства, расположенной на земле. Наше путешествие продолжалось четыре с половиной дня, причем движение острова совершенно не ощущалось.
Во время полета к Лагадо его величество время от времени останавливал остров над некоторыми городами и деревнями для приема прошений от подданных. С этой целью спускали тонкие веревочки с грузиком на конце. Народ нанизывал на них прошения, и они поднимались прямо во дворец. Иногда таким же образом мы получали снизу вино и съестные припасы.
Не имей я основательных познаний в математике, мне бы никогда не удалось понять лапутян. Дело в том, что все их мысли непрестанно вращаются вокруг линий и фигур. Чтобы описать красоту женщины, они непременно воспользуются ромбами, окружностями, параллелограммами, эллипсами и другими геометрическими или музыкальными понятиями. Даже в королевской кухне развешаны по стенам всевозможные астрономические, математические и музыкальные инструменты, по образцу которых нарезают жаркое для стола его величества.
Дома лапутян построены скверно: стены кривые, в комнатах нет ни одного прямого угла. Это объясняется их презрением к прикладной геометрии, которую они считают уделом ремесленников. Планы и проекты здешних архитекторов так сложны, что недоступны пониманию простых каменщиков и плотников и служат причиной бесчисленных ошибок и недоразумений. Лапутяне искусно владеют линейкой, карандашом и циркулем, но в других отношениях нет более беспомощных и неуклюжих людей. Они плохо рассуждают, то и дело впадая в противоречия; воображение, фантазия и изобретательность совершенно им не свойственны; все их мысли вертятся только вокруг музыки и математики.
Но особенно меня удивило их пристрастие к политике. Лапутяне без конца обсуждают государственные дела, следят за новостями и ожесточенно спорят из-за партийных разногласий, хотя между политикой и математикой нет ничего общего. Они пребывают в вечной тревоге и ни минуты не наслаждаются душевным покоем. Их страхи порождены боязнью, чтобы в небесных сферах не произошло каких-либо изменений к худшему. Так, они опасаются, что Земля будет со временем поглощена и уничтожена Солнцем, а само светило, постоянно расходующее свои лучи, в конце концов иссякнет и исчезнет. И это не говоря уже о кометах, которые, согласно их вычислениям, вскоре должны с большой вероятностью обратить Землю в пепел.
Вследствие таких страхов лапутяне не могут ни спокойно спать, ни радоваться обычной человеческой жизни. Знакомые, встретившись поутру, первым делом спрашивают друг у друга: как поживает Солнце, как оно выглядело на восходе и закате и есть ли надежда избежать ожидаемого столкновения с кометой?
Женщины Лапуты отличаются живым темпераментом; они презирают своих мужей и питают склонность к иностранцам, которых всегда немало на острове. В свою очередь, мужчины-островитяне относятся к чужеземцам с пренебрежением, считая, что те лишены способности к созерцанию. Но именно среди иностранцев местные дамы выбирают себе поклонников.
Жены и дочери лапутян жалуются на скуку на острове. Живут они в довольстве и достатке, делают все, что им нравится, но все равно стремятся повидать свет и насладиться столичными развлечениями. Вот и еще одно подтверждение того, что женские капризы не зависят ни от климата, ни от национальности и порой бывают так необычны, что трудно вообразить.
Спустя месяц я сделал такие успехи в языке лапутян, что был удостоен аудиенции у короля. К моему удивлению, его величество не проявил ни малейшего интереса к законам, образу правления, истории, религии, нравам и обычаям моей страны. Его занимало только состояние математической науки в Англии, причем мои ответы он выслушал с величайшим пренебрежением и равнодушием.
Глава 3
Я попросил у его величества позволения осмотреть достопримечательности острова, на что он дал любезное согласие и приказал моему учителю повсюду меня сопровождать. Прежде всего мне хотелось выяснить, благодаря чему летучий остров может не только парить в воздухе, но и перемещаться на огромные расстояния. И вот что я узнал.
Лапута имеет форму правильного круга диаметром около четырех с половиной миль. Площадь острова достигает десяти тысяч акров, а его толщина – трехсот ярдов. Вся его нижняя поверхность представляет собой цельную гладко отшлифованную алмазную плиту, поверх которой располагаются слои различных минералов, покрытые плодородной почвой. Роса и дожди, выпадающие на остров, не стекают с него, а устремляются к центру благодаря естественному наклону внешней поверхности. Там все ручьи и речушки впадают в четыре больших бассейна, каждый из которых имеет в окружности до полумили.
В центре острова находится шахта около пятидесяти ярдов в диаметре, на дне которой имеется особое углубление в виде опрокинутой чаши, называемое Астрономической пещерой. Расположена она в толще алмаза, там всегда горят двадцать ламп, освещая каждый уголок, а все свободное место заставлено приборами. Но главной достопримечательностью Лапуты является огромный магнит шесть ярдов в длину и не менее трех ярдов в толщину, имеющий форму ткацкого челнока. Магнит укреплен на алмазной оси, которая проходит через его середину, и так легко вращается на ней, что малейшее прикосновение может изменить его положение. Вся эта конструкция находится внутри полого алмазного цилиндра, укрепленного на восьми алмазных опорах высотой в шесть ярдов каждая. Вместе с опорами цилиндр составляет единое целое с основанием острова.
С помощью магнита остров может подниматься, опускаться и перемещаться с места на место. Весь секрет в том, что по отношению к той части суши, которая подвластна правителю Лапуты, один из полюсов магнита обладает притягивающей, а другой – отталкивающей силой. Когда магнит устанавливают вертикально притягивающим полюсом вниз, остров опускается, если же внизу оказывается отталкивающий полюс – устремляется вверх. При наклонном положении магнита остров движется под тем же углом, ибо его силы действуют параллельно главной оси.
Остров Лапута не может двигаться за пределами границ своего государства и не способен подниматься на высоту более четырех миль. Силы магнита действуют только на таком расстоянии и только в присутствии особых минералов, которые встречаются исключительно на территории владений его величества, включая прибрежные воды на двадцать пять миль окрест.
Если установить магнит в положение, параллельное плоскости горизонта, то остров останется неподвижным – как бы повиснет в воздухе.
Все описанные удивительные устройства находятся в ведении придворных астрономов, которые управляют ими согласно указаниям монарха. Кроме того, они ведут наблюдение за небесными телами с помощью телескопов, которые значительно превоходят наши, хотя и не длиннее трех футов. Лапутяне далеко опередили Европу в своих исследованиях – их каталоги насчитывают десять тысяч неподвижных звезд, они открыли два спутника, обращающихся вокруг Марса, и ведут постоянные наблюдения за девяносто тремя различными кометами.
Властелин Лапуты располагает самыми действенными средствами для приведения своих подданных на континенте к повиновению. Если какой-нибудь город поднимет мятеж против центральной власти или откажется платить установленные налоги, король использует первое, самое мягкое средство. Оно заключается в том, что остров останавливают над городом и окружающими его землями, лишая жителей лучей солнца и дождевой влаги. Спустя некоторое время там начинаются голод и болезни. Если же преступление ослушников особенно велико, на них сбрасывают сверху огромные камни, разрушающие дома до основания. Когда мятежники упорствуют и дело доходит до всеобщего восстания, остров опускается прямо на их головы, сея гибель и опустошение.
Существует, впрочем, веская причина, по которой короли Лапутии используют это ужасное наказание лишь в случае крайней необходимости. Если город, обреченный на разрушение, находится среди высоких скал или в нем много колоколен и триумфальных колонн, стремительное снижение острова может оказаться опасным для его нижней поверхности, которая, как я уже говорил, состоит из алмаза толщиной в двести ярдов. Алмаз, как известно, при резком толчке может треснуть и расколоться. Поэтому сам монарх, несмотря на крайнее ожесточение и твердую решимость стереть мятежный город в пыль, часто приказывает опускать остров как можно осторожнее.
Основной закон государства запрещает правителю и двум его старшим сыновьям покидать остров. Этот запрет относится и к королеве, пока она не достигнет возраста, когда больше не сможет производить на свет наследников.
