bannerbannerbanner
Путешествия Гулливера

Джонатан Свифт
Путешествия Гулливера

Полная версия

Глава 7

Владения летучего острова Лапута занимают часть континента, который простирается на восток до неисследованных областей Америки. Лагадо находится примерно в ста пятьдесяти милях от побережья Тихого океана, где расположен главный порт страны, ведущий торговлю с большим островом Лаггнегг. Сам же Лаггнегг находится примерно в пятистах милях от Японии. Японский император и король Лаггнегга поддерживают дружественные отношения, и между этими островами постоянно курсируют торговые суда. Вот почему я избрал этот остров первой целью на пути в Европу.

Тепло простившись с моим гостеприимным хозяином, я нанял проводника и двух мулов для перевозки багажа и вскоре без всяких происшествий оказался в главном порту королевства – он назывался Мальдонада.

Однако в то время в гавани не оказалось ни одного корабля, отправлявшегося в Лаггнегг, да и в ближайшее время таких судов не предвиделось. В Мальдонаде я быстро обзавелся знакомствами и повсюду был принят с большим радушием. Один местный джентльмен как-то предложил мне развлечься небольшой экскурсией на островок Глаббдобдриб, лежащий в двадцати трех милях к юго-западу от побережья. Он как раз собирался туда вместе с приятелем на баркасе, и я мог бы составить им компанию.

Слово «Глаббдобдриб», насколько я понял его смысл, означает «остров чародеев и магов». Территория его невелика, а проживает там небольшой народец, сплошь состоящий из волшебников всех мастей. Правит островом старейший из живущих на острове магов. У него имеется великолепный дворец с огромным парком в три тысячи акров, окруженный каменной стеной в двадцать футов вышиной.

Слуги правителя Глаббдобдриба выглядят несколько необычно. С помощью своего волшебства он умеет на время возвращать к жизни умерших и заставляет их служить себе, однако чары эти длятся не дольше двадцати четырех часов.

Когда мы прибыли на остров, было около одиннадцати часов утра; один из моих спутников отправился к правителю, чтобы просить об аудиенции для иностранца, который явился с материка. Правитель немедленно дал согласие, и мы втроем ступили под своды дворцовых ворот, миновав стражу, облаченную в древние доспехи. В лицах у стражников было нечто такое, что я почувствовал самый настоящий ужас. Мы миновали несколько покоев, где нас встречали такие же слуги, и наконец достигли зала для аудиенций. Правитель задал несколько общих вопросов, после чего нам разрешено было присесть на табуреты, стоявшие у нижней ступени трона его высочества.

Правитель неплохо понимал язык Бальнибарби, хотя тот и отличается от местного наречия. Он попросил меня рассказать о моих путешествиях и, желая показать, что намерен беседовать без лишних церемоний, дал свите знак удалиться. К моему величайшему изумлению, все придворные и челядь не покинули зал, а мгновенно исчезли, как исчезает сновидение при вашем внезапном пробуждении. Некоторое время я не мог прийти в себя, но правитель Глаббдобдриба заверил меня, что я в безопасности. Оба моих спутника сохраняли невозмутимое спокойствие. Я собрался с духом, взял себя в руки и коротко описал его высочеству мои приключения.

Затем нам была оказана честь отобедать вместе с правителем, и новый отряд оживших мертвецов подавал блюда, наливал вино и прислуживал нам за столом. Однако теперь это меня уже не пугало так, как утром. Как только зашло солнце, правитель предложил нам остаться во дворце на ночь, но мы вежливо отклонили это предложение. Вместе с друзьями я переночевал в гостинице, а на другой день снова отправился во дворец.

Мы пробыли на острове десять дней, и вскоре я до такой степени свыкся с обществом теней и духов, что они уже не производили на меня ни малейшего впечатления. Во всяком случае, их присутствие больше не заставляло меня дрожать от страха, а любопытство мое становилось все более острым. Заметив это, его высочество предложил мне назвать имена всех умерших исторических лиц, которые меня интересуют, и пообещал предоставить возможность задать им любые вопросы. Затем он добавил, что я могу быть уверен в том, что услышу чистую правду, ведь ложь совершенно бесполезна на том свете.

Я выразил глубокую признательность за такую возможность. В это время мы находились в покоях, откуда открывался прекрасный вид на парк, и поскольку мне хотелось увидеть сперва кого-нибудь грозного и величественного, я попросил для начала показать мне полководца Александра Великого во главе его армии в тот миг, когда завершилось сражение под Арбелой. И вот, по мановению руки правителя, величайший полководец всех времен появился на широком поле прямо под окнами покоев, в которых мы находились. Прославленного македонца пригласили войти, и я спросил, действительно ли причиной его смерти стал яд. Александр тут же поклялся, что не был отравлен, а умер от лихорадки, вызванной чрезмерным пьянством.

Я был несколько разочарован и попросил показать мне Ганнибала. Затем я видел Юлия Цезаря и Гнея Помпея во главе их войск, готовых начать сражение. Попросив показать мне в одной большой комнате римский сенат, а в другой – какой-нибудь современный парламент, я убедился, что первый кажется собранием героев и полубогов, а второй – сборищем мелких торговцев, карманных воришек, разбойников и дебоширов.

Не стану перечислять здесь всех знаменитостей, вызванных из небытия ради утоления моего ненасытного желания увидеть прошлое. Но признаюсь: наибольшее удовольствие мне доставило созерцание людей, истреблявших тиранов и возрождавших свободу и права угнетенных народов.

Глава 8

Целый день я посвятил мужам древности, прославившимся благодаря уму и познаниям. Меня посетила лукавая мысль – вызвать одновременно Гомера, Аристотеля и всех тех, кто толковал и комментировал их труды. Однако комментаторов оказалось так много, что нескольким сотням из них пришлось дожидаться своей очереди во дворе и в пустующих покоях дворца.

Затем я попросил правителя острова вызвать тени Декарта и Гассенди и предложил им изложить Аристотелю свои философские системы. И надо отдать справедливость ученому греку – он честно признал ошибки в своем учении о природе, сославшись на то, что часто был вынужден строить рассуждения не на опыте и исследовании, а на догадках. Вместе с тем он высказал предположение, что и Гассенди, и Декарт будут отвергнуты потомками, которые пойдут в исследовании природы гораздо дальше и глубже. Впрочем, заметил Аристотель, новые учения в этой области меняются очень быстро, и даже те, кто пытается обосновать свои теории с помощью математики, выходят из моды.

В продолжении пяти дней я вел беседы со многими другими учеными Древнего мира. Я повидал нескольких римских владык и даже упросил правителя вызвать тени знаменитых поваров императора Гелиогобала, чтобы заказать им для нас обед. Но из-за недостаточного разнообразия имевшейся у нас провизии они так и не сумели показать свое искусство во всем блеске. Зато один из рабов спартанца Агесилая приготовил нам настоящую спартанскую похлебку, правда, я, отведав ложку этого мерзкого варева, так и не смог проглотить вторую.

Сопровождавшие меня жители Мальдонады вынуждены были на несколько дней вернуться домой; это время я использовал для свиданий с великими людьми, умершими в течение последних трех столетий в моем отечестве и других европейских странах. Я всегда с глубоким почтением относился к древним родам, овеянным славой, поэтому упросил его высочество вызвать для меня дюжину или две королей вместе с их предками. Но какое горькое разочарование меня ожидало! Вместо величественной галереи венценосных особ я увидел в одной из династий двух скрипачей, трех пройдох-царедворцев и одного итальянского прелата; в другой – брадобрея, аббата и пару кардиналов. Так как я питаю глубокое уважение к коронованным особам, не стану больше задерживаться на этой теме. Что касается графов, маркизов, герцогов и прочей знати, то с ними я не был так щепетилен. Совсем несложно оказалось выяснить, откуда у всех членов одного рода необычайно длинный подбородок, почему в другом в нескольких поколениях полным-полно мошенников, почему в третьем столько глупцов и сумасшедших, а в четвертом – негодяев. Жестокость, лживость и трусость стали такими же характерными признаками некоторых благородных семейств, как их фамильные гербы.

Но особенно сильное отвращение испытал я к новой истории. Узнав подноготную людей, которые в течение минувшего столетия были окружены громкой славой и вершили судьбы целых народов, я понял, что продажные писаки и подкупленные историки держат мир в величайшем заблуждении. Они приписывают воинские подвиги трусам, мудрые советы – дуракам, искренность – льстецам, доблесть – предателям отечества, набожность – безбожникам, а правдивость – клеветникам. Мне открылось, сколько подлецов занимали высокие должности, пользовались доверием, почетом, властью и всяческими благами.

Скажу по чести: не лучшее у меня сложилось мнение о человеческой мудрости и дальновидности, когда я узнал о тайных пружинах власти, великих событий, войн и революций, а также о тех ничтожных случайностях, от которых зависел их успех!

Глава 9

Наконец наступил день нашего отъезда. Я простился с правителем Глаббдобдриба и вместе со своими спутниками вернулся в Мальдонаду, где спустя две недели наконец-то ступил на палубу корабля, отплывающего в Лаггнегг. Мои приятели великодушно снабдили меня провизией на дорогу и сопровождали в гавань.

Новое путешествие продолжалось в течение месяца. Наш корабль потрепала сильная буря, но двадцать первого апреля 1708 года мы вошли в устье реки Клюмегниг на юго-восточной оконечности Лаггнегга, бросили якорь в четырех милях от города и особым сигналом потребовали, чтобы нам прислали лоцмана. Через полчаса к борту корабля причалила шлюпка. Лоцман поднялся на мостик и провел нас между подводными камнями и скалами по узкому извилистому проходу, за которым открылась обширная бухта с якорной стоянкой всего в кабельтове от городских стен.

 

Матросы нашего корабля рассказали лоцману, что на борту находится иностранец, знаменитый путешественник. Лоцман доложил об этом таможенному чиновнику, и тот подверг меня тщательному досмотру сразу же после того, как я сошел на берег. Он обращался ко мне на языке бальнибарби, который благодаря торговым связям хорошо известен в этом городе. Я вкратце поведал о себе, стараясь придать рассказу связность и правдоподобие, однако счел за благо скрыть свою национальность и назвался голландцем, поскольку собирался отправиться в Японию, а эту империю, как известно, из всех европейцев разрешается посещать только подданным Голландии. Я сообщил таможенному чиновнику, что пережил кораблекрушение у берегов Бальнибарби, был выброшен на скалистый островок, затем поднят на Лапуту (об этом летучем острове чиновнику приходилось слышать), а теперь пытаюсь добраться до Японии, где может подвернуться случай попасть на родину.

Чиновник тут же заявил, что обязан меня арестовать и держать взаперти до тех пор, пока не поступят распоряжения от королевского двора. Он отправит сообщение о моем прибытии немедленно и надеется, что ответ будет получен в течение двух недель. Мне отвели сносное помещение, к которому был приставлен часовой. При этом я мог свободно прогуливаться по большому саду, обращались со мной вполне вежливо и весьма недурно кормили за счет казны.

Вскоре повсюду разнесся слух о прибытии иностранца из таких отдаленных краев, о которых никто ничего не слышал, и меня начало посещать множество любопытных горожан. Я пригласил в переводчики одного молодого человека, прибывшего вместе со мной на корабле; он был уроженцем Лаггнегга, но прожил несколько лет в Мальдонаде и в совершенстве владел обоими языками. С его помощью я мог беседовать с посетителями.

К назначенному сроку пришло письмо из дворца, в котором содержалось повеление доставить меня под конвоем в Трильдрогдриб – резиденцию короля. Вся моя свита состояла из юноши-переводчика, которого я уговорил поступить ко мне на службу. Нас посадили на мулов, а вперед был послан гонец с просьбой, чтобы его величество назначил день и час, когда я и мой спутник сможем удостоиться чести «лизать пыль у подножия его трона».

Таков был этикет при здешнем дворе, и вскоре я убедился, что это не просто вежливая фраза. В самом деле, через два дня после нашего прибытия мне приказали не только ползать на брюхе, но и в самом деле лизать пол по пути к трону. Впрочем, из уважения к иностранному подданному пол был так чисто вымыт, что пыли на нем оставалось совсем немного. Это была особая милость, которую оказывают только высоким сановникам и послам других держав. Иногда пол специально посыпают пылью, в особенности если лицо, удостоившееся чести лицезреть короля, имеет врагов при дворе. Как-то раз я видел важного вельможу, у которого рот был до того набит пылью, что он не сумел вымолвить ни единого слова. Ничего не поделаешь, ведь отплевываться в присутствии его величества здесь считается государственным преступлением.

При этом дворе существует еще один обычай, который я никак не могу одобрить. Когда его величество желает самым гуманным и мягким способом предать казни одного из своих приближенных, он велит посыпать пол неким ядовитым коричневым порошком, лизнув который приговоренный умирает в течение нескольких часов. Впрочем, нужно отдать должное безграничному милосердию этого монарха и его заботе о благе подданных (чему следовало бы поучиться и европейским правителям): после каждой такой казни король отдает строгий приказ самым тщательным образом вымыть пол в зале для аудиенций, чтобы удалить ядовитые частицы. В случае небрежного исполнения приказа на слуг обрушивается гнев его величества.

Но вернемся к тому, что происходило со мной. Я остановился на расстоянии четырех ярдов от трона, встал на колени, отвесил семь земных поклонов и произнес слова, которые выучил накануне: «Икплингглоффзсроб сквутсеромм блиоп мляшнальт звинн тнодбокеф слиофед гардлеб ашт!»

Это приветствие установлено законами страны для всех удостоенных королевской аудиенции. Перевести его можно примерно так: «Пусть ваше небесное величество переживет Солнце на одиннадцать с половиной лун!»

Рассеянно выслушав, король обратился ко мне с вопросом, сути которого я не понял, но снова отвечал заученной фразой: «Флофт дрин клерик дуольдам прастред мирпуш», что буквально означает: «Язык мой в устах моего друга». Этими словами я дал понять, что могу говорить, только пользуясь услугами переводчика. Тотчас ввели молодого человека, и с его помощью я ответил на все вопросы, которые его величество изволил мне задать в течение часа. Я говорил по-бальнибарбийски, а переводчик передавал все сказанное по-лаггнеггски.

Мне показалось, что королю я понравился, так как он приказал своему блиффмарклубу, то есть министру двора, подыскать для меня и моего переводчика покои во дворце, назначил нам довольствие и вручил кошелек с деньгами на мелкие расходы.

Я провел в этой стране целых три месяца, так как его величество не желал меня отпускать, осыпал милостями и делал очень лестные предложения. И все-таки я счел за лучшее провести остаток своих дней с женой и детьми.

Глава 10

Лаггнегцы народ обходительный и великодушный. И хотя местные жители не лишены некоторого высокомерия, свойственного всем восточным народам, с иностранцами они очень любезны, в особенности с теми, кто пользуется покровительством королевского двора. Я обзавелся множеством знакомых в высшем обществе и с помощью переводчика часто вел приятные беседы.

Один знатный господин как-то спросил меня: приходилось ли мне когда-нибудь видеть струльдбругов, или бессмертных? Я отвечал отрицательно и попросил этого джентльмена пояснить мне, что может означать слово «бессмертный» по отношению к людям, которые являются смертными созданиями. Тогда мой собеседник рассказал, что время от времени здесь, в Лаггнегге, рождаются дети с красным пятнышком на лбу, которое находится над левой бровью. Пятнышко служит верным признаком того, что такой ребенок никогда не умрет. Поначалу оно имеет размер серебряной монеты в три пенса, но с возрастом увеличивается и меняет цвет, становясь к сорока пяти годам черным как уголь. Дети с пятнышком рождаются так редко, что во всем королевстве не наберется и тысячи струльдбругов мужского и женского пола. Струльдбруги появляются на свет как в благородных семьях, так и в семьях простолюдинов, тут все зависит от чистой случайности, а их потомки являются такими же смертными, как и остальные.

Должен признаться: этот рассказ привел меня в неописуемый восторг. Мне едва удалось сдержать охватившие меня чувства, и поскольку мой собеседник неплохо понимал язык бальнибарби, а я свободно изъяснялся на нем, то я обратился к нему, вскричав: «Счастлив тот народ, где каждый ребенок имеет надежду стать бессмертным! Счастлива нация, среди которой живут примеры добродетели ее предков и наставники, способные научить мудрости множества поколений! Но в сотню раз счастливее сами струльдбруги, существующие вне цепи смертей и рождений, гордые и свободные духом, избавленные от страха смерти! Теперь-то я наверняка приму милостивое предложение его величества поселиться в Лаггнегге и проведу остаток своих дней в беседах со струльдбругами – этими высшими существами!»

Джентльмен внимательно выслушал меня, и на его губах появилась снисходительная улыбка, за которой обычно скрывается жалость к простаку. Он сказал, что будет рад любому предлогу, который задержит меня в Лаггнегге, после чего попросил разрешения перевести все сказанное мною. Закончив перевод, он некоторое время беседовал с присутствующими на лаггнеггском. Наконец, после непродолжительной паузы, мой собеседник снова обратился ко мне и заявил, что все восхищены моими замечаниями по поводу преимуществ бессмертия. А теперь ему хотелось бы знать, какой образ жизни я избрал для себя, если бы сам родился струльдбругом.

Я отвечал, что это нетрудно, тем более что мне уже доводилось забавляться фантазиями о том, как бы я устроил свою жизнь, если бы стал могущественным королем, полководцем или знатным вельможей. Итак, если бы мне суждено было родиться струльдбругом, я, едва поняв, какое мне выпало счастье, первым делом постарался бы обеспечить себе богатство. Имея впереди неограниченное время, при некоторой экономии и бережливости, за каких-нибудь двести лет я стал бы первым богачом в королевстве. При этом с самой ранней молодости я начал бы заниматься науками и искусствами и с течением времени превзошел бы известных ученых, поэтов и художников. Я вел бы подробную летопись всех общественных событий и беспристрастно изображал характеры и деятельность сменяющих друг друга правителей, дополняя эти описания собственными наблюдениями и выводами. Я бы заносил в свою летопись изменения в обычаях, нравах, языке, одежде, пище и развлечениях. Благодаря накопленным знаниям и опыту я стал бы главным источником мудрости в своей стране и смог бы предсказывать будущее.

После шестидесяти лет я перестал бы заглядываться на женщин, но оставался бы гостеприимным. Я занялся бы образованием молодых людей, подающих надежды, воспитывая их на основе собственного опыта. Но лучшими моими собеседниками и единомышленниками стали бы собратья по бессмертью. Среди них я выбрал бы дюжину друзей – от своих сверстников до глубоких старцев, и поселил бы в своем поместье. Мы ежедневно собирались бы за трапезой, куда приглашали бы и нескольких самых достойных смертных, чтобы обменяться впечатлениями и наблюдениями. Наши наставления, пророчества и предостережения помогли бы спасти человечество от вырождения и многих ужасных несчастий. Мы стали бы свидетелями выдающихся исторических событий, огромных изменений в обществе и в умах. А какие чудесные открытия и изобретения мы бы застали: вечный двигатель, универсальное лекарство от всех болезней, способность человека летать и многое, многое другое!..

Когда я закончил и содержание моей речи было переведено на лаггнеггский, присутствующие оживились, время от времени насмешливо поглядывая на меня. Наконец джентльмен, заменявший мне переводчика, обратился ко мне со словами о том, что все присутствующие убедительно просят его развеять мои заблуждения.

То, что я описал, представляя, как жил бы, получив бессмертие, – продолжал он, – нелепо и безрассудно, потому что предполагает не вечную жизнь, а вечное здоровье, молодость и избыток сил.

После такого предисловия этот джентльмен подробно рассказал, что представляют собой струльдбруги и каков образ их жизни. До тридцати лет они ничем не отличаются от остальных людей, но затем постепенно становятся все более мрачными и угрюмыми. Состояние их духа ухудшается до тех пор, пока им не исполнится восемьдесят. Достигнув восьмидесятилетнего возраста, который здесь считается пределом обычной человеческой жизни, струльдбруги страдают не только от всех недугов и немощей, свойственных глубоким старикам, но и от перспективы влачить столь жалкое существование во веки веков. Они становятся упрямыми, сварливыми, ворчливыми, жадными, угрюмыми, тщеславными и болтливыми. Кроме того, бессмертные неспособны к дружбе и полностью лишены добрых чувств к своему потомству. Зависть и бессильные желания постоянно гложут их, но в особенности они завидуют безумствам молодых и смерти стариков. Их память устроена по-особому – в ней хранится лишь то, что они видели, пережили или прочитали в юности и зрелом возрасте. Самыми счастливыми из них являются те, кто полностью потерял память и впал в детство: они внушают к себе больше жалости, потому что лишены тех дурных качеств, которыми отличаются прочие бессмертные.

Как только струльдбруг достигает восьмидесятилетия, он официально признается умершим и его наследники получают права на все его движимое и недвижимое имущество. Несчастному выделяют лишь небольшое содержание – такое, чтобы он не умер с голоду. С этого времени струльдбругов считают неспособными занимать должности, связанные с доверием и получением доходов, они не могут ни покупать, ни брать в аренду землю, им запрещается выступать свидетелями в суде.

К девяноста годам бессмертные теряют зубы и волосы; в этом возрасте они перестают чувствовать вкус пищи, но едят и пьют все, что попадется под руку, не зная насыщения. Болезни, которыми они страдают, продолжаются, не усиливаясь и не ослабевая. Струльдбруги не помнят названий самых обычных вещей и даже имен своих родных и близких. Не могут они и читать, так как забывают начало фразы, еще не дочитав ее до конца. Это лишает их последнего доступного развлечения.

Так я получил полное представление о бессмертных и надеюсь, что передал его совершенно точно. В Лаггнегге струльдбругов все ненавидят и презирают. Рождение бессмертного в семье считается дурным предзнаменованием. Я встречался с некоторыми из них – никогда еще мне не приходилось видеть ничего более отвратительного и жалкого, причем женщины выглядели еще более отталкивающими, чем мужчины, и походили на жутких привидений, чей облик не поддается описанию.

 

С тех пор мое пылкое и необдуманное стремление к бессмертию поостыло. Я искренне стыдился своих беспочвенных фантазий и заманчивых картин, которые рисовало мое разгоряченное воображение.

Король весело расхохотался, узнав о моем разговоре с друзьями, и в шутку предложил мне прихватить с собой на родину парочку струльдбругов, чтобы излечить своих соотечественников от страха смерти. Я бы так и сделал и даже взял бы на себя расходы по их перевозке и содержанию, если бы основной закон Лаггнегга не запрещал бессмертным покидать пределы острова.

Рейтинг@Mail.ru