Денис Махалов
Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть третья
Глава 20. Передовой авианаводчик.
Мерно стрекотал рядный Аргус под капотом «Шторха». Свежий майский воздух проникал в щели в остеклении и щекотал лицо. Проплывали под крылом светло-зелёные и пшенично-жёлтые поля. С полями перемежались тёмные леса. Под крылом блеснула неширокая прихотливо-извилистая река, блестевшая на солнце. Андрей посмотрел на часы – до расположения передового НП 566-го полка осталось пять минут лёту. До запланированного удара штурмовиков перед наступлением оставалось 15 минут. Должен успеть…
С того памятного декабрьского дня, 43-го года, как он попал в госпиталь, минуло уже пять месяцев. Сначала долгое лечение в госпитале, потом ещё более долгое нахождение в санатории для выздоравливающих, и вот теперь, после долгих мытарств, он снова попал в свой родной полк. Но с категорическим запретом летать. По состоянию здоровья. Подходящую должность ему всё-таки нашли – теперь он был офицер наведения штурмовой авиации, а попросту говоря, передовым авианаводчиком.
Для улучшения взаимодействия с наземными частями в 44-м году стали повсеместно использовать офицеров наведения штурмовой авиации. Находясь на командном пункте вместе с командованием части, которая осуществляла наступление на данном участке, офицер наведения обеспечивал необходимое взаимодействие, то есть служил неким промежуточным звеном между танками и пехотой на земле с одной стороны, и штурмовиками в небе – с другой. Как правило, офицер этот был из командного состава полка, прекрасно знал тактику штурмовой авиации, знал лётчиков своего полка, и они, в свою очередь, знали его, и узнавали его по голосу.
Полк работал хоть и на одном участке фронта, но целей было много, поэтому передовому авианаводчику приходилось постоянно мотаться из части в часть, и для этого специально был выделен «виллис» с водителем-ухарем Серёгой Левченко. Но ездить с ним Андрей не любил – во-первых потому, что тот был чрезмерно болтлив, а во-вторых, потому, что он был известный ссыкун. В любой потенциально опасной ситуации он так и норовил свалить куда-нибудь подальше, и докричаться до него было порой совершенно невозможно.
Но другого не давали. И поэтому Андрей, помучавшись неделю с Левченко, с разрешения начальства, стал летать на том самом «Шторхе» до сих пор сохранившемся в полку, на котором в декабре они с Агнией и Антониной прилетели в полк. Шторх, как весьма удобный и полезный самолётик, в полку берегли, и использовали от случая к случаю. Техником к нему была приписана Шурка Ерофеева – за прошедшие месяцы она довольно основательно освоила трофейный самолёт, и он работал у неё, как часы. По распоряжению начальства она давно уже перекрасила его в зелёный цвет, и нарисовала на плоскостях и хвосте красные звёзды.
Начальство, сначала слегка поупиравшись, в конце концов согласилось с доводами Андрея. Что на Шторхе будет и быстрее, и безопаснее (в районе всё активнее действовали оставшиеся в тылу бандеровцы, нередко устраивавшие на дорогах засады), а самое главное, и на это Андрей сильнее всего упирал, что запрет на полёты – это должно действовать лишь в отношении числящихся в полку машин. А Шторх ни по каким документам не проходит, и поэтому он, Андрей, может летать на нём, формально не нарушая никаких запретов. Все эти аргументы более всего смахивали на какую-то житрожопистую демагогию, но деваться начальству было некуда, и оно сочло за лучшее сделать вид, что так и надо.
И Шторх был в полном распоряжении Андрея. Летал он аккуратно, не лихачил, и последствия ранения в позвоночник никак себя не проявляли…
Вот вроде, и прилетели: село, рядом с ним небольшое поле, даже скорее, большая поляна, метров 100 х 50. Андрей прошёлся над домиками, убедился, что это то самое место, куда он и должен был прилететь, построил образцовый заход на посадку, выпустил посадочную механизацию, и прострекотав мотором над головами красноармейцев, красиво плюхнулся в высокую траву. Мягко тормознул, пробежал два десятка метров, и остановился. К самолёту уже бежал боец.
– Старшина Мягков!
– Старший лейтенант Чудилин, – козырнул Андрей в ответ.
– Товарищ старший лейтенант, вы от штурмовиков?
– Так точно.
– Прошу следовать за мной, машина вас уже ждёт!
Ещё пять минут езды на виллисе, сотня метров пешком по ходам сообщения, и вот он, наблюдательный пункт полка.
– Товарищ майор, офицер наведения от штурмового авиаполка прибыл! – оттарабанил сопровождающий.
Смотрящий в стереотрубу молодой офицер обернулся с недовольным видом:
– Четыре минуты до атаки, а вас где-то черти но… – он на секунду замер, потом раскрыл свои руки и бросился на Андрея: – Андрюха!!!
– Стёпка!!! – Андрей так же облапил своего старого товарища.
– Так значит, вот кто у нас от авиации! А я только вчера о тебе вспоминал! Долго жить будешь!
Степан Дунько, а это был он, весело смотрел в глаза Андрею, похлопывал его по плечу:
– А ты что ж, не летаешь? Ты ж лётчик?
– Да кончился лётчик… списали, – вздохнул Андрей.
– Чего так?
– Ранение… вот, теперь только на трофейном Шторхе и можно летать, а на других – ни-ни! Начальство боится, что если что… а на Шторхе, говорят, лети. Хоть убейся, говорят, главное, что мы не при делах!
– А шторх это что?
– А это немецкая такая стрекоталка, связной самолётик, да видел, небось!
– А, это с колесами неубирающимися, кабина такая вся стеклянная? Видел, как же!
– Во-во! Вот на таком я к вам и прилетел. Налаживать, так сказать, взаимодействие.
– Ну, брат… это здорово, что ты к нам прилетел! Сейчас мы тут с тобой так навзаимодействуем!
Он посмотрел на часы:
– Так, всё, потом поговорим. Твои должны быть уже на подходе. Значит так, смотри сюда.
Он подтолкнул Андрея к стереотрубе.
– Вот там… левее, левее… два самохода в капонирах стоят. Увидел?
– Да-а-а…
– А вот теперь сюда, правее смотри. Видишь, во-о-о-н там… четыре дома. Один с высоким мезонином. Так вот за ними – миномётная батарея.
Андрей довернул стереотрубу немного вправо:
– Ага… вижу дом с мезонином. Понял, за ним…
– Так. А вот теперь смотри сюда…
Кратко и сжато, в течении двух-трёх минут Степан Дунько обозначил Андрею все выявленные разведкой и наблюдением за позициями врага цели.
Майор Дунько сунул Андрею наушники в руки:
– Давай, Андрюха, давай, родной! Работаем!
Андрей одел наушники, поднёс ко рту микрофон, нажал тангенту.
– Орёл-2, орёл-2, я пуля -1. Ответьте.
Сквозь шумы эфира долетел густой бас Жорика Горидзе, ведущего эскадрилью:
– Арёль-два, слюшаю! Мы на подходе!
Со стороны спины уже нарастал басовитый гул шестёрки штурмовиков.
– Орёл два! Слева два самохода в капонирах. Увидел?
Секунда, вторая…третья… четвёртая…
– Да, вижю! Два самохода!
– Справа – четыре дома. Один высокий, с мезонином – это ориентир. Так вот, за ними, миномётная батарея. Мне её не видно, но она там! Видишь её?
Пауза… секунда, другая…
– Да, вижю, есть миномётная бартарэя!
– Вот их – в первую очередь! Как понял?
– Самоходы и батарэю – в пэрвую очерэдь. Сейчас мы из них кебаб будем делать!
И шесть Илов растянувшись в длинную цепь, стали по очереди выполнять входить в левый вираж и пикировать на цель. Менее, чем через минуту круг замкнулся, и над позициями немцем быстро закрутилось смертоносное колесо, бросающее бомбы, плюющееся ЭРЭСами и строчащее из пушек и пулемётов.
Первый, второй, третий заходы. На месте капониров с самоходами и четырёх домов, за которыми пряталась миномётная батарея, стояло сплошное облако дыма и пыли, куда штурмующие самолёты заход за заходом вбивали очередную порцию ЭРЭСов и пушечно-пулемётных очередей.
– Орёл-два! Молодцы! Цели накрыты! Ближе к лесу, вдоль дороги – немецкие траншеи. Они до самой речушки. Видишь?
– Да! Вижю!
– Причешите их!
Круг плавно смещается, и теперь его огонь беспощадно обрушивается на немецкие траншеи, полные пехоты.
Четыре, пять, шесть заходов…
– Пуля-адын, пуля-адын! Боекомплект на исходе! Ещё на пару заходов хватит, и всё.
Степан Дунько толкает Андрея под локоть:
– Слышь, Андрюха, сейчас танковый десант пойдёт в атаку, попроси, чтобы ещё минут пять поштурмовали, чтоб фрицам головы поприжать!
В воздух взвилась зелёная ракета. Взрыкнули дизеля, и ломая кустарник, на открытое место, с ходу набирая скорость, рванулись танки. На броне каждого, вцепившись в поручни, сидела пехота…
– Орёл-два! Орёл-два! Ещё три холостых захода! Наши пошли в атаку! Не давайте фрицам поднять голову!
Эфир напополам с помехами принёс голос Георгия:
– Есть три холостых захода! Виполняем!
Глава 21. Невероятный рассказ.
Позиции противника были захвачены сходу, за несколько минут. Находясь всё это время на наблюдательном пункте, Андрей видел все фазы атаки.
– Андрей, передай своим летунам, что командование полка сердечно благодарит за оказанную поддержку с воздуха!
Андрей кивнул, и нажав тангенту, проговорил в микрофон:
– Орёл два, орёл-два! Молодцы, отлично отработали! Командование полка сердечно благодарит за оказанную поддержку!
После боя, несмотря на занятость, майор Дунько нашёл несколько минут для того, чтобы поговорить по душам со старым товарищем:
– Ну, расскажи, Андрюх, что да как… Как сам? Как твоя красавица? Агния, верно?
– Да как… – Андрей тяжело вздохнул, – всё, нету её, улетела…
– Куда улетела? – не понял Степан.
Андрей молча показал глазами вверх, на небо. Степан недоверчиво посмотрел на Андрея:
– Что… погибла?
Андрей помотал головой. Не понимая, Степан смотрел на него, ожидая объяснений.
– Нет. Её было невозможно убить – она ж ангел. Сама улетела. Обратно забрали. Задание выполнила, и… – Андрей сглотнул, и с отчаянием махнул рукой.
Степан ошарашенно молчал, потом разлепил губы:
– Так значит… правда. Значит, в самом деле ангел. А мне всё не верилось, – помолчал немного, и попросил: – расскажешь?
– Так а чего там рассказывать… те полтора месяца, что мы с ней вместе были, она меня много раз от смерти спасла. Вся, вот так, – Андрей несколько раз чиркнул ладонью в воздухе, – шрамами от пуль да осколков была исполосована. Тех, что мне были предназначены. А она их в себя принимала… вот так… Да что я тут повторяюсь, она ж тебе вроде тогда всё вкратце рассказала, должен помнить.
– Ну, рассказывала, так много воды утекло. Что-то ведь и потом было, после того, как мы расстались?
– Да что там… – нехотя протянул Андрей, не горя желанием бередить старые раны, потом вздохнул, и видя. Что Степан ждёт от него каких-то подробностей, продолжил: – Тонечка погибла, смертью храбрых… много людей и техники спасла…
Степан хорошо помнил ту красивую, сильную девушку, которая в то тяжёлое утро на своих плечах перетаскала полсотни раненых бойцов в его батальоне во время боя. Сжав кулаки, глухо спросил:
– Как?
– Мы пока на вылете были, немцы аэродром штурмовать стали – наш полк им давно уже поперёк горла был. Налетели, бомбёжка, аэродром штурмуют, в нескольких самолётах на стоянке дырок понаделали, бензовоз подожгли… Ну, все по щелям, а она – к бензовозу. Он рядом с самолётами стоял, да машины с бомбами там были рядом. Короче, отогнать подальше успела, а вот выпрыгнуть – нет. Один заход, и… всё. Мы как раз с задания возвращались…
– Не дали уйти гадам? – майор поднял глаза на Андрея.
Андрей отрицательно помотал головой:
– Сам лично… этих двух, что бензовоз подожгли… в землю вогнал! – Андрей, стиснув челюсти, с чувством саданул кулаком по столу.
Степан молча покивал.
– Ну, а потом… сбили нас. В тот же день, во втором вылете. В плен попали.
Андрей вздохнул, взвешивая в голове, стоит ли рассказывать товарищу подробности. Поднял глаза на Степана – тот смотрел участливо и в глазах его читался живой интерес. Всё-таки решился:
– Уж не знаю, Стёпа, поверишь ли… А то ещё и в брехуны запишешь.
– Андрюх, я верю тебе, брехлом ты никогда не был, – Степан пододвинулся ближе, – давай, выкладывай.
– Ну, смотри, ты обещал!
Андрей набрал в грудь воздуха и перешёл к самой невероятной части своего рассказа:
– Попали в плен, связали нас, в сарай бросили. Я-то как очухался, слышу, Агнюша мне шепчет на ухо: не бойся, мол, вырвемся! А я уж совсем отчаялся, всё, думаю, кранты! Куда ж тут вырвешься?! А она мне всё одно: не ссы, мол, мне главное, включиться, а дальше не нам, а им кранты будут, фашистам, то есть…
– Включиться – это как? – решился уточнить Степан.
– А вот понимаешь, какая закавыка – она мне несколько раз пыталась объяснить, что да как. Да я понял-то через пятое на десятое. Ну, как бы сказать… это она с виду такая… такая… маленькая, слабенькая что ли, – пытался подобрать словесный эквивалент Андрей, – а внутри у неё силища спрятана необъятная. Но сила эта как бы под замком. А замок этот снять – дело непростое, что-то такое совсем плохое должно случиться, ну, вроде как сила эта – последний шанс, НЗ, понимаешь?
Степан понятливо кивнул, поощряя рассказывать далее.
– Ну, вот, она мне на ухо и шепчет: сейчас, говорит, нас бить будут, пытать, и тебя, и меня, а ты терпи, и сигнала моего жди. А вот когда мне, говорит, совсем невмоготу станет, тут эта силища и выплеснется наружу, вроде как тумблер какой-то у неё внутри перещёлкнуться должен. И надо этого момента обязательно дождаться. А уж как перещёлкнет, то держись крепче, тут-то гансам, говорит, и кабздец придёт! Терпи, говорит, и жди моего сигнала!
Андрей замолчал, заново переживая события того дня.
– А дальше? Пришёл кабздец-то?– нетерпеливо подстегнул его собеседник.
– Ха! Ещё какой! Но погодь, всё по порядку расскажу. Дальше офицер этот ихний, по-русски, гад, хорошо говорил, стал он меня к себе в Люфтваффе звать, переманить хотел. Мол, будешь, как и прежде, летать, жить будешь, а нет, так здесь же, под забором, говорит, и закопаем.
Степан сидел, молча уставившись в стол. Поднял глаза на Андрея:
– И как ты ему ответил?
Андрей дёрнул плечом и невесело усмехнулся:
– Как ответил… Уклончиво! На х…й послал. И Агнюша его туда же отправила. Он же нас обоих завербовать хотел, и меня, и её. А тут такой отлуп. Ну, он, понятное дело, психанул, не хочешь, говорит, по-хорошему, будет по-плохому.
Андрей тяжело вздохнул – воспоминания разбередили душу. Пересохло горло, он несколько раз сглотнул, и продолжил:
– Этот команду дал, они меня давай метелить, думали, соглашусь. А я им всё одно: «пошли на х…й!». Тогда этот гад решил с другого боку зайти: сейчас, говорит, мы твоей фроляйн будем пальцы…
Андрей снова судорожно сглотнул, помотал головой, справился с нахлынувшими эмоциями и хрипло продолжил:
– Пальцы, говорит, будем резать… у неё говорит, десять пальцев, а у нас полчаса, три минуты на палец. Так что, говорит, соглашайся быстрее. А я сижу на стуле кое-как, чуть ли не падаю, уж так они меня сапогами-то испинали, сижу, весь в соплях кровавых, да и связан по рукам и ногам. И всё голову ломаю: как же из этой жопы вывернуться-то? Их же пятеро! И сигнала она мне всё не подаёт, и не подаёт, я сижу, терплю, а сам даже доплюнуть до него не сумел – губы опухли, что твои пельмени, ну, да ещё пообещал этой падле, что я ему зубами кадык отгрызу. А он как параша лыбится, и команду своим подаёт, режьте мол…
– Неужто отрезали? – хмуро спросил Степан.
– Отрезали, падлы. – Андрей снова сглотнул, – Она как заорёт, и мне как доской по башке сигнал: «давай!» Ну, как бы это сказать… вроде вспышки перед глазами. Знаешь, как бывает, когда кулаком в глаз получишь?
Степан молча кивнул.
– И мне вроде как озарение: извернулся, даром, что связанный, и по ножке стола ногами-то херррак! Да ловко так получилось, что и фашист этот на пол со стула сверзнулся. Уж как, не помню, но я рядом с ним на полу оказался, чуть ли не нос к носу! Смотрю в его глаза поганые, а они круглые такие, по полтиннику. Ну, да я вместо «здрасте» по харе ему лбом! Руки-то связаны! Он орёт, я его лбом-то по рылу долблю, он, гнида, уворачивается, руками меня за голову ухватил, глаза нащупывает, чтоб выдавить, значит. Я зажмурился, ничего не вижу, и тут чувствую: упёрся я мордой во что-то поганое, противное, жилистое… А это горло его! Ну, я и вцепился зубами… Фу, гадость-то, а!
Андрей вновь ощутил на губах противный солёный привкус крови фашиста, и его чуть не стошнило.
– Тьфу, бля… как вспомню…
– А Агнюша что же? – направил его воспоминания в нужную сторону внимательно слушавший его Степан.
– А вот тут то самое невероятное, Стёпа, – Андрей испытующе уставился на собеседника, – такой она фокус-покус отчебучила, что и в цирке такого никогда не покажут. Ты металл расплавленный видел, ну, свинец там, или олово, к примеру?
Степан утвердительно кивнул.
– Уж не знаю я, что там за тумблер у неё внутри включился, да только вся она, вся, слышишь, как слоем жидкого металла покрылась! Вся блестит, и переливается, как из ртути. И хрень эта ртутно-блестящая, что на ней, пули держит! Они по ней из двух автоматов в упор, а ей хоть бы хны! Броня!
– Так ты говоришь, жидкий же металл! А жидкий металл он же…
– Да не тот это металл! – кипятился, рассказывая события того дня, Андрей, – Другой! Особенный! Жидкая, но броня! Прикинь?! А я как раз в этот момент повернулся! А она хлобысь! Руками обоими размахнулась и в этих, с автоматами, две таких… стрелки такие две метнула, прямо в лобешники обоим, и к стенке ими их и пригвоздила! Они сначала, как капли жидкие были, а как воткнулись, опять затвердели, а потом она подходит, руки протягивает, а они снова как ртуть потекли, и в её тело из жидкого металла снова, как капли втянулись.
– А палец? – беспокойно спросил собеседник.
– А-а, палец-то! Да, палец! Лежит на столе, кровь там набрызгана, она подходит, а он так хоба, в капельку жидкого металла превратился и к ней в руку втёк, опять же, как ртуть, понимаешь?!
– Ага. – Степан внимательно слушая невероятный рассказ Андрея, нервно облизнул пересохшие губы.
– А я этого гада коленкой к полу прижал, и никак додушить не могу, а она подходит, и из этой брони у неё прямо из руки кинжал такой, хоба! И вырос! Она его хыдыщ в глаз этим кинжалом. Тот сразу и сдох.
– А кинжал куда делся?
– Да никуда! Он в её руку втянулся! Вырос мгновенно, и обратно же и убрался! Я-то не видел, а она мне потом уже сказала, что первых двух фрицев она точно также, этим кинжалом заколола. Я смотрю – они на полу валялись, одному в башку ткнула, второму в грудь. Обоих насквозь.
Андрей перевёл дух, вытер выступивший со лба пот, посмотрел осоловелыми глазами на Степана:
– Уж не знаю, рассказывать тебе дальше, или нет?
– Как не рассказывать?! – возмутился Степан, захваченный его повествованием, – давай уж до конца!
– Ладно. Но ты обещал, помнишь? Потому как дальше вообще началось… такое… не поверишь.
– Да верю я тебе, верю, давай уже! Не томи!
– Бери, говорит в руки два автомата. Да пару подсумков с магазинами на себя вешай, сейчас, говорит, будем прорываться. А куда там прорываться?! Я на ногах-то еле стою, уж так они меня знатно отметелили, а она меня не слушает, подходит она ко мне сзади, и так раз! Меня руками за пояс! Мне почудилось, что как будто в воду ледяную упал. Глядь – а по мне эта хрень зеркальная растекается, сама, как живая! Меня то в холод, то в жар бросает, я стою, и уже весь в этой блестящей хреновине стою, как будто меня в ртуть обмакнули! Я – глядь! А Агнии нету сзади!
– А куда же далась? – Стёпа аж раскрыл рот от удивления.
– А вот ещё один её фокус-чпокус! Я ж тоже в тот момент ни фига не понял, спрашиваю её: «ты где?» А я, говорит, вся вокруг тебя! Растеклась по мне, по всей поверхности, понимаешь?! Защита, говорит, класса, э-э… как его, забыл, ультимат… абсолют… а, вот, ультабс, ультимативный абсолют! Ты, говорит, как в танке, тебе и снаряды нипочём, но только на 30 секунд. Беги! И я рванул.
– Так ты ж на ногах, говоришь, еле стоял?
– Ну да! А как она меня в эту шубу ртутную одела, силы удесятерились, боль исчезла. Я бегу, а она из всех автоматов разом палит, во все стороны. Очередь – труп, ещё очередь – ещё труп. Уж сколько она их там положила, я не считал, да только за эти полминуты она несколько магазинов расстреляла.
Андрей горестно замолчал, опустив голову. Степан тронул его за локоть:
– А дальше?
– Дальше… Летел я как ветер, за полминуты метров четыреста отмахал, почти до лесу домчались, и тут… короче, выключился у неё внутри этот тумблер, и броня эта испарилась. Не успел я до лесу добежать – снайпер пулю в спину влепил. Агнюшу пробила навылет, а во мне застряла. Вот такая финита ля комедия. Очухался я, а идти и не могу…
Андрей тяжко вздохнул и уронил голову, не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями – дальше вспоминать было совсем тяжко.
– Ну, и? – подтолкнул его Стёпа.
– Потащила меня на себе. Волоком. Гитлеровцы – за нами. До болота дотащила, как-то замаскировались там за бугорком, на болотине-то. Да полынью рядом она пробила, ну, вроде, как потопли мы… Эти полезли, провалились, чуть сами в этом болоте не перетопли, ну, и не пошли. Гранат покидали, постреляли, и ушли. Короче поверили, что мы потонули в болоте.
– Ну, а вы что же?
Андрей снова вздохнул и продолжил:
– А что мы? Потащила она меня дальше. По болоту, да по лесу потом. Тащила весь вечер, несколько километров. А наутро нас нашли. Очухался в госпитале, после операции. Случайно узнал, что она на этом же этаже лежит. Кое-как доколдыбал, а она… – у Андрея свело скулы, появился комок в горле, – а она… короче… всё, говорит, заберут меня… всё, что надо, я, говорит, тут сделала, и… а сама… еле живая… почти не дышит, как свечечка сгорела… вот.
Андрей отвернулся, чтобы незаметно смахнуть предательски навернувшуюся слезу.
– И что? Забрали?
– Ну! В ту же ночь. Вот только это мне и осталось от неё…
Андрей полез в нагрудный карман гимнастёрки и бережно вынул аккуратно свёрнутый листок бумаги. Развернул, протянул товарищу.
Степан пробежал единственную строчку глазами, покачал головой, вернул бумажку Андрею:
– Хорошо написано. Обещала вернуться?
Андрей молча пожал плечами.
– А вот я думаю, что не зря она тебе тут так написала: «жизнь стоит того, чтобы жить, а любовь стоит того, чтобы ждать». Ведь что-то же она этим хотела сказать? Верно? Ну не просто ж так она тебе тут начиркала? Ведь с умыслом?
Андрей покивал головой, соглашаясь.
– Вот, и я тебе скажу: живи и жди! Сказала, что вернётся, значит, так и будет! – и хлопнул ободряюще Андрея по плечу, потом, как будто вспомнив чего-то, вскинул руку, бросил взгляд на часы: – ох, ёлки-палки, мне ж тут надо… Андрюха, друг! Мне б тут с тобой ещё посидеть, да не могу! Может, останешься, часика через два я освобожусь, посидим?
– Да нет, извини, Стёпа, не могу, должен лететь обратно – погода лётная, и работы у меня сегодня много. Ещё пару вылетов точно делать придётся…
– Ну, тогда… – с сожалением вздохнул майор Дунько.
Андрей встал, одёрнул гимнастёрку, протянул руку:
– Ну, давай, Стёпа!
– Давай, Андрей!
Крепко обнялись, похлопали друг друга по спине, и Андрей, не оглядываясь, пошёл по ходу сообщения в сторону машины, которая должна была доставить его к оставленному им на поляне «Шторху».
