Денис Махалов
Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть третья
Глава 1. Воскресшие.
Первую половину дня весь аэродром гудел, как растревоженный улей – самолёты заправлялись, в них загружался боекомплект, подвешивалась боевая нагрузка; поэскадрильно взлетали, уходили на задание, возвращались – шла интенсивная боевая работа. Во второй половине дня, когда почти все пилоты совершили по два боевых вылета (а кто и по три), аэродром затянуло низкой облачностью. Тяжёлые, свинцовые тучи, гонимые северным ветром, стремительно неслись над полем. Нижняя кромка облачности опустилась ниже 100 метров, хлопьями посыпал мокрый, густой снег. Последняя восьмёрка штурмовиков с трудом приземлилась, вернувшись с задания.
***
Александра сидела, пригорюнившись, на пустой деревянной укупорке от авиабомбы, и тихонько хныкала, размазывая слёзы. Рядом с ней стояли Коля Никишин и Толик Веселовский, и как могли, пытались её успокоить.
– Ну, подбили, ну, упали! Так что с того? Вон, Мишку Никитенко тоже подбили, так живой же! – терпеливо увещевал её Николай.
– Так коне-е-е-чно! Вы со Славой Мироновым, вон, сели, и подобрали их! – глотая слёзы, с отчаянием произнесла Александра, – а их то, их то! Никто вот не сел, и не спас!
Она опять заревела в полный голос.
– Так… это… обстановка так складывалась, – пытался на ходу оправдаться Коля, – мессеры навалились, как снег на голову, всем было несладко! Я только видел, как по ним мессер долбанул, и всё… больше ничего и не видел! Потому как на нас сразу четверо наскочили. Но дыма я не видел! И взрыва на земле тоже! Скорее всего, просто на вынужденную сели… Так что ещё не всё потеряно!
– Ага… не всё…– закричала Антонина плачущим голосом, – их позавчера утром сбили! Больше двух суток прошло!
– Так а что ты хочешь? – вклинился в разговор сержант Веселовский, – их эвон где сбили-то! Далече! Попробуй-ка, доберись обратно! Да на своих двоих! Ты ж давно в полку, с лета, что, не помнишь, как в августе, когда за Харьков бились, Сашку Пилипенко с Насыром… как его, чёрт, а, во! С Садулаевым сбили? Помнишь?! Так они неделю по болотам из немецкого тыла обратно шли. И ведь вышли! Обросли, как два партизана! И ничего! И твои выйдут! Я тебе точно говорю! Может, ещё целую неделю будут идти. А ты терпи.
– Да вдоль моего терпения уже все швы полопались! – с надрывом крикнула Александра, – целую неделю ждать! Да у меня сердце разорвётся!
– Ну, может, и не целую неделю, может, и побыстрее, – Коля закурил, и перебрасывая языком папироску справа налево, почесался и продолжил, – я вот чего думаю: Андрюха с Агнюхой, они же просто так, не за понюх табаку, пропасть не могут. Эти выкрутятся. Угнали же они в прошлый раз мессер секретный у немчуры из-под носа, ну тот, что на водке летает!
– Ага-а-а… А вот сейчас почему-то не угнали! – шмыгая распухшим от постоянных слёз носом, плаксиво не согласилась с ним Шурка.
– Так потому и не угнали, – опять влез в разговор Толик, – что не над аэродромом их сбили, а над полем боя, где танковый бой шёл. О! – вскричал он, пронзённый гениальной мыслью, – так они, может, у фрицев танк угнали! Точно, танк! А на танке быстро взад не приедешь, тут дня три ехать, не меньше…
Шурка подняла на него заплаканные глаза с затаённой надеждой:
– Так они же не умеют на танке-то…
Толик засунул руки в карманы, и пожал плечами:
– Ну, знаешь, может, и не умеют, так научатся. Кто на самолёте могёт, тот и на всём остальном тоже смогёт.
Шурка горько-горько вздохнула, и бессильно уронила голову:
– Сил никаких нет, не могу больше.
– А тут через немогу надо! Держись! – Коля мягко обнял её за плечи.
Александра измученно улыбнулась ему и промолчала. Слёзы катились по её щекам…
Послышался тихий стрёкот, и тут же, через пять-шесть секунд, прямо из-за кромки леса, вынырнул лёгкий грязно-белый самолётик с лыжами. Он прострекотал у них над головами, снизился почти до земли, заложил глубокий вираж, чуть не чиркнув законцовкой по земле, и выровнявшись, полетел, снижаясь и гася скорость, прямо на них.
Папироска выпала у Кольки изо рта, он подхватил Шурку за плечи, и рванул, таща её за собой, в сторону. Толик с вскочил, и с матюгами метнулся в другую…
Самолётик задрал нос, лихо плюхнулся лыжами в снег, проехался полтора десятка метров, тормознул1, и продолжая стрекотать пропеллером на холостых оборотах, остановился в десяти метрах от того места, где только что сидела вся троица.
– Тв-в-в-о-ю мать!!! Фриц! – Колька лапнул кобуру и выхватил из неё ТТ. Толик, ни секунды не промедлив, сделал то же самое.
Мотор самолёта чихнул ещё пару раз, и заглох, винт остановился. Дверь с правой стороны кабины открылась, и на снег соскочил…
– Андрюха!!! Вернулся!!! – Колька чуть не сорвал голос. Они с Толиком бросились к «Шторху». Александра стояла с трепещущим сердцем, как вкопанная, не веря своему счастью. Лицо её порозовело, волосы растрепались, слёзы радости текли по щекам, оставляя на них светлые дорожки. Потом вдруг сорвалась, помчалась, задыхаясь от ветра.
Андрей поймал её в объятья, закружил, поставил на землю. А она никак не отпускала его, и плача от счастья, часто-часто повторяла:
– Вернулись, вернулись, вернулись, вернулись!
Наконец оторвалась, кинулась обнимать Агнию:
– Агнюшенька, милая моя, у меня чуть сердце не разорвалось! Я уж все слёзы повыплакала! Ну почему вы так долго?!
Агния звонко и счастливо рассмеялась:
– Ну что, заждались? Пришлось повоевать, на танке.
Толик победно вскинул голову:
– Во! Я ж говорил, на танке! Так что, вы действительно у гансов танк угнали? А потом ещё и этого, этого, э… птеродактиля? – он кивнул на немецкий самолётик.
– Нет, танк был наш, – пояснила Агния, – но повоевать пришлось. А «Шторха» мы не угнали, а просто напрокат взяли, покататься!
С этими словами она нахлобучила Толику на голову немецкую офицерскую фуражку, которую держала в руках.
Колька с Толиком весело и оглушительно зареготали. Агния обернулась, и приобняв за плечи скромно стоявшую рядом с ней девушку, подтолкнула её вперёд:
– Вот, подружку свою привезла. Зовут Антонина.
– О! Подружка? – Толик подскочил, галантно поклонился: – разрешите представиться – Анатолий Иванович Веселовский, сержант. Что вы делаете сегодня вечером? У нас в клубе сегодня после ужина танцы. Приглашаю!
Антонина смутилась от такого напора, и, ища поддержки, обернулась к Агнии. Та нашлась мгновенно:
– Отлично! Тоня сегодня в клубе и танцует и поёт, а я… – она полезла в кабину «Шторха», и поднатужившись, выдернула оттуда тяжёлый немецкий аккордеон, – а я – играю.
– Ого-го! Фисгармония! Откель? А ну-ка дай нажму на клавиши! – Колян заинтересованно облапил музыкальный инструмент.
– Трофей. У фрицев отбили, и это… давай-ка, не лапай попусту! Всё равно же не умеешь! – осадил его Андрей.
Подбежал ещё народ, привлечённый видом севшего незнакомого самолёта. Стало шумно и весело. Андрей и Агния, прихватив с собой Антонину, оставив аэродромный люд рассматривать трофейный «Шторх» вместе с аккордеоном, двинулись в сторону КП. Там уже, видать, доложили о происшествии, т.к командир полка самолично уже шёл им навстречу.
Андрей, приблизившись чётким, строевым шагом к командиру полка, бросил руку к виску и доложил:
– Товарищ командир полка! Во время выполнения задания были сбиты, сели на вынужденную прямо на поле боя. Были спасены экипажем нашего танка. Из всего экипажа танка остался жив только механик-водитель, и нам со стрелком, – он скосил глаза на стоявшую тут же Агнию, – пришлось заменить погибших танкистов. Потом приняли бой в составе первого батальона 958-го стрелкового полка 299-й Харьковской дивизии по обороне села Городище. Вот сопроводительные документы, выданные командиром батальона, – Андрей вынул из кармана стопку свёрнутых измятых бумажек и вручил её командиру полка.
Майор Беляев широко улыбаясь, пожал руку лейтенанту:
– Ну, Чудилин, ну учудил… Точно говорю, в рубашке родился! Везунчик! Оба везунчики! – он скосил глаз на Агнию, увидел, что весь лётный комбез у неё спереди искромсан, и покрыт побуревшими пятнами, да и у Андрея на животе было подозрительное небольшое обгорелое отверстие, похожее на пулевое, – вы что, ранены?
– Да так… ерунда, – улыбнулся Андрей, – на нас, как на собаках, быстро заживает! – и видя, как майор вопросительно уставился на стоявшую неподалёку и переминавшуюся с ноги на ногу Антонину, поспешил доложить:
– Товарищ командир! Во время рейда, в составе экипажа танка, по территории, временно занятой фашистами, спасли от смерти девушку, – он кивнул на Антонину, – Шумейко Антонина. Фашисты её чуть не повесили. Отбили. Во время обороны села Городище участвовала в бою, проявила себя геройски, вытащила на себе с позиций полсотни раненых. Вот её документы, вот предписание!
Андрей вынул и подал майору её красноармейскую книжку и свёрнутую бумажку. Тот открыл книжечку, бегло прочитал написанное на первой странице, развернул бумажку, пробежал глазами по написанному, и поднял глаза на лейтенанта:
– Тут написано – младший авиационный специалист, вооруженец… А тут – что она направляется к месту службы в истребительный авиационный полк. Как так получилось, что она к немцам попала?
– Немцы же фронт прорвали. А она на попутке ехала, вот и заехали к фрицам в лапы… Да там долгая история!
Во время разговора к ним от КП подошли замполит и начальник штаба. Тепло поздоровались.
– Так, пойдём-ка на КП, чайку попьём, там ты нам всё подробно и расскажешь, – предложил замполит, дружески хлопнув Андрея по спине.
– Правильно, – подытожил ком.полка, – но сначала пусть в сан.часть сходят, надо, чтобы врач их осмотрел.
– Да ничего у нас уже не болит! – выступила вперёд Агния, – так… синяки да шишки! Всё уже давно зажило!
Весь ком.состав полка дружно посмотрел на её лётный комбинезон, дырявый и со следами запёкшейся крови – вид её никак не вязался со сказанными ею словами.
– Да это не её кровь! – быстро нашёлся Андрей, придя ей на помощь, – то есть, есть и её, но совсем чуть-чуть, а всё остальное – это когда мы убитых танкистов из танка вытаскивали, вот тогда и испачкались! И порвала она комбез тогда же, вот! И это… – он с надеждой посмотрел на замполита, – уж очень чаю хочется! Промерзли, как цуцики…
Замполит повернулся к командиру полка:
– Ну, а что, Михалыч? Чего их мучить-то? Может, ну её, к лешему, сан.часть эту, а? Успеют ещё! Может, сразу чайковского?
– Лады, – махнул рукой майор Беляев, – чай, так чай! Заодно и обскажете, что там да как, да как вы на танке воевали, да где вы это чудо немецкое затрофеить сумели! – он кивнул на стоявший неподалёку «Шторх», облепленный любопытными.
***
На огонёк подтянулся и новый особист, капитан Засохин, небольшого роста, жилистый мужик с серыми внимательными глазами. В разговоре он особо не участвовал, а по большей мере сидел, слушал, и наблюдал за вернувшимися с того света.
Андрей кратно пересказал обстоятельства того, как их подбили, про немецкий танк, раздавивший их Ил-2, про героический экипаж нашей тридцатьчетвёрки, ценой своей гибели спасший их от смерти, про единственного выжившего из экипажа механика-водителя. Про то, как им пришлось на время стать танкистами, и про то, как они навели шорох в селе, занятом немцами, попутно вынув из петли Антонину. Рассказал про сожжёных фашистами жителей деревни, мимо которого они проезжали, и про оборону села Городище, и про то, как пришлось принять бой с превосходящими силами фашистов. И конечно, он умолчал про те страшные осколочные ранения, которые получила Агния, про то, как она закрыла его, приняв в себя крупнокалиберную пулю из противотанкового ружья, и про то, каким образом она смогла уничтожить столько немецких танков.
Пока Андрей рассказывал, из столовой принесли свежие, румяные, с пылу-с жару, горячие пирожки с повидлом. От их дурманящего аромата у вновь прибывших потекли слюнки и заурчало в животах.
– Давайте, давайте, подкрепляйтесь! – нач.штаба пододвинул большую тарелку с пирожками поближе к Андрею, Агнии и Антонине. Все трое дружно накинулись на угощение.
– А расскажи-ка, девица-краса, как же ты ехала к месту службы, а угодила к фрицам? – внимательно глядя в глаза Антонине, и мягко улыбаясь, спросил замполит.
Антонина чуть не поперхнулась пирожком, с трудом проглотила, но в этот момент в голове у неё как будто пощекотало мягкой лапкой, она сразу же вспомнила всё то, что ей положила в память Агния, когда они летели на самолёте, и Антонина тихо ответила:
– Я опоздала, и машина, на которой можно было в полк уехать, ушла…
– А чего опоздала?
Она смутилась, и глядя в пол, тихо ответила:
– Живот прихватило… и я пешком пошла.
– И долго шла?
– Не очень. Машина остановилась, там дядька пожилой был. Садись, говорит, дочка, подвезу. И мы поехали…
– А дальше?
– А дальше: ехали, ехали, всё никак не приедем, метель началась, ничего впереди не видно! Я уже беспокоиться стала, а тут раз! И немцы нам навстречу! Целая колонна, танки! На повороте, их даже не видно было, а ихний передний танк нашу машину прямо в мотор с разбега и ударил. Машина от удара в кювет слетела, набок упала…
Все присутствующие молча смотрели на неё, и ждали продолжения. Она судорожно вздохнула, и сглотнув, продолжила:
– Водителя, дяденьку того старого, сразу застрелили, из автомата: тра-та-та, и всё… – она замолчала, видимо, вспоминая своего деда, и всхлипнув, продолжила: – а меня хотели… того-этого самого… А я драться с ними стала… Я палкой их троих прямо по бошкам… А они меня прикладами! И ногами!
Она, пытаясь совладать с готовыми брызнуть слезами, замолчала на несколько секунд, но несколько раз глубоко вздохнув, продолжила:
– Избили, и повезли с собой в какую-то деревню… – она опять замолчала, с трудом совладала с готовыми брызнуть слезами, и продолжила: – собрали народ, кто в деревне жил, и стали вешать… Меня.
Тут она не выдержала, и обуянная нахлынувшими воспоминаниями, бурно разрыдалась. Агния бросилась её успокаивать. Слушатели угрюмо молчали.
– Тут мы на танке-то и поспели, – заполнил паузу Андрей, – аккурат в тот самый момент. В общем, разнесли всё их осиное гнездо вдребезги! И девчонку из петли вынули.
– Что, прям вот так, и болталась в петле? – разлепил губы особист.
– Не совсем, чтобы болталась, – пояснила Агния, – пока фашисты петлю ладили, ей, пока она стояла и ждала, какой-то местный мальчуган веревку на руках сзади ножом подпилил. Да не допилил. А как ей петлю эту на шею фашист накинул, она поднатужилась, да верёвку-то и порвала, да фашисту в шею вцепилась!
– Ого! Вот это да!! – воскликнул замполит, – молодчина!
– А тут мы, трам-тара-рам! Танк-то наш уже на площадь выскочил! Ну, я их из курсового и причесала! Первым – палача, потом – по верёвке. Она и упала с обрывком на шее.
– И что, вот так, сходу запросто верёвку перестрелила? – сощурился начальник особого отдела.
Агния скромно улыбнулась:
– А чего не перестрелить-то? Я – лучший стрелок в полку. Вам разве не говорили?
Особист вопросительно повернулся к командиру полка. Тот утвердительно кивнул, подтверждая сей значимый факт.
– Хм, складно рассказываешь, – улыбнулся особист, – дальше.
– А что дальше? Дальше – больше, – продолжила Агния, – доехали до Городища, а там наш батальон оборону держит. Там от батальона две сотни бойцов всего осталось. Да раненых сотни три по хатам лежит. Они уже несколько атак отбили. А против них сила – немчура танков нагнала. Для ночной атаки. А этим – уже край. Помогайте, говорят, танкисты. Ну, мы и помогли…
– А ну-ка, иди сюда, к свету! – поманил пальцем Антонину начальник особого отдела, – покажи-ка шею.
Антонина испуганно зажалась, но Агния, зыркнув глазами, прищурилась, и с вызовом посмотрела на особиста:
– Не верите?! А ну-ка, Тоня, не жмись… – она быстро и ловко расстегнула у неё на вороте несколько пуговок.
Антонина судорожно схватила ворот гимнастёрки и замотала головой.
– Успокойся, так надо, – тихо и успокаивающе негромко прошептала ей на ухо Агния, и завернула вниз ворот гимнастёрки, продемонстрировав всем присутствующим синие следы от верёвки на её шее.
– Мало? Вот ещё! – Агния быстро расстегнула пуговку на её рукавах и задрала их до локтей. Все руки Антонины были тёмные от синяков и ссадин.
– Всё, всё, хорош! – замахал на неё руками начальник штаба, и обращаясь к начальнику особого отдела: – ну ты, Вениамин Сергеевич, тоже, давай тут, допросы не устраивай! Девка, можно сказать, с того света вернулась! – повернулся к Антонине: – Ты давай, давай, красавица, на пирожки-то налегай…
***
Через полчаса Андрей сидел на старой, покосившейся скамеечке рядом с полуразвалившимся сараем, недалеко от бани. Из бани изредка долетали приглушённые девичьи разговоры, песни, и заливистый смех.
– Что, с собой не взяли? – участливо спросил Коля Никишин, только что подошедший «на огонёк» и теперь стоявший рядом.
Андрей поднял на него глаза, и беззлобно ругнулся.
Колька сделал вид, что обиделся:
– Ну вот, я ж с участием, а ты меня по матушке! А я, может, переживаю за тебя! Такой цветник у тебя тут вырос, а ты вроде садовника в нём. Разве нет? Слу-у-ушай! А пойдём, да в окошечко поглядим маненько, а? Интересно же! Девки, и в бане! Голые! Три штуки! – для верности понимания значимости сего факта Коля показал три оттопыренных пальца.
– Да видел я их голых, не переживай!
– Так это ты видел, а я-то нет!! Ну, пойдём, пойдём! Ну хоть одним глазком!
– Колян, да вали ты уже на хрен! – с чувством послал его Андрей.
– Ладно, ладно, не переживай! – Коля покровительственно похлопал товарища по плечу, – щас они попы свои закопчёные ототрут, и тогда…
Андрей, окончательно потеряв терпение, угрожающе встал. Коля-егоза с неожиданной прытью отскочил в сторону, спасаясь от заслужённой оплеухи.
– Да ладно, чё… вон, беги, ужо зовут! – он махнул рукой в сторону бани. Андрей обернулся, и увидел, как из предбанника вышли Шурка с Антониной. Распаренные, с красными лицами, они замахали ему руками. Подойдя ближе, Шурка, стреляя глазами на стоявшего в небольшом отдалении Колю, улыбаясь, несильно ткнула Андрея кулаком с бок:
– Иди уже, мойся! – и добавила, пряча смешинки в глазах, – она там, ждёт тебя!
Андрей, подхватился, и помчался к бане.
– И в тот же миг прекрасное созданье, включив форсаж, помчалось на свидание! – с хохотом прокомментировал стоявший неподалёку старший сержант Никишин.
– Дурррак ты, Колька, ничего ты не понимаешь! – расхохоталась Александра.
– А чего тут понимать? – картинно раскинул руки Колька, – жена она ему, али не жена? Дело-то молодое…
***
– М-да… – Андрей легонько потрогал синюшные шрамы на её голом животе, поднял глаза на Агнию: – не болит?
Она улыбнулась в ответ:
– Да что мне сделается? На мне, как на собаке… всё враз заживает.
– Враз заживает… – вздохнул Андрей, – бедная ты моя собака…
Пальцы прошлись по трём шрамам от осколков на животе, потом скользнули по следу от 14,5мм пули с противотанкового ружья… На её спине он ничего смотреть не стал, но знал, что там тоже остались следы от двух пулевых отверстий – одно поменьше, от немецкой пули 7,92мм, второе – от нашей, калибра 14,5, оба от сквозных ранений. Взгляд скользнул по её груди – там тоже была отметина от выходного отверстия калибра 7,92…
Два таких же небольших шрамика украшали её красивую, изящную шею – там, где её пробила 7,62мм пуля из трёхлинейки. Левая ладонь тоже имела с обоих сторон хорошо видимый шрам от винтовочной пули, той самой, что пробила навылет и её шею…
У Андрея запершило в горле. Кое-как прокашлявшись, он сипло выговорил:
– Это сколько же раз ты меня уже от смерти спасла?
Агния грустно улыбнулась:
– Сегодня был двенадцатый, – и прибавила: – и сегодня ровно месяц, как я здесь…
Ёкнуло сердце… и остановилось! Андрей ошарашенно смотрел на Агнию:
Месяц! Месяц!! Месяц!!!
Она тогда говорила про один месяц! И всё! А что потом?!
Сильный удар её ладони по его груди вернул его к действительности: сердце заколотилось в груди, гоня кровь по артериям.
–Ты что, дурак?! Или сроду так?! – она, округлив глаза, испуганно смотрела на него.
Андрей сглотнул, и совладав с собой, глухо спросил:
– Ты тогда говорила про один месяц. Месяц прошёл. Что потом?
– Суп с котом! – Агния шумно выдохнула, – я не знаю… живём в обычном режиме, бьём фрицев. Делай, что должно; и будь, что будет. Понял?
Андрей тяжко вздохнул, свёл брови к переносице, и подтянув к себе Агнию за талию, уткнулся лбом ей в живот…
Она легонько упёрлась обеими руками в его плечи:
– Да будет тебе! Полно! Гони её, тугу-печаль! – она шутливо оттолкнула его от себя, – давай-ка я тебя ещё разок попарю!
И схватила веник:
– А ну-ка, ложись! Смирррно!
Хлёсткие удары посыпались на спину.
– Давно хотела тебе сказать… да всё никак не получалось – не было времени…
Она осыпала спину Андрея ударами веника и одновременно с этим повела свой рассказ, желая отвлечь Андрея от тяжких раздумий, охвативших его.
– …то на танке воевали, то на Шторхе летали, то… Короче: два дня назад довелось нам с тобой пересечься с одной примечательной личностью.
Андрей повернулся и спросил:
– И кто же это?
– Эрик Хартманн, один из лучших истребителей Люфтваффе.
Она опустила веник и показала на шрамы от осколков на своём животе:
– Это, кстати, от него нам с тобой приветик!
– От сука… вот падла! – не сдержался Андрей, сел на лавке, и ввернул ещё пару непечатностей.
Агния грустно улыбнулась, и покачала головой:
– Хорошо, хоть так закончилось, а могло и гораздо хуже…
– Гораздо хуже! – вскипел Андрей, – куда же хуже?! Сначала три осколка тебе в живот, потом нас танком фашисты чуть не переехали, потом… эта пуля с ПТРа тебе, опять же, в живот, потом…
– Ты ошибаешься, мой хороший! – Агния положила свою ладошку ему на плечо: – без ведома Господа волос с головы у человека не упадёт. Значит, всё так и должно было случиться. А как иначе мы Антонину спасли бы? Ведь повесили бы её! Да и с Пашей познакомились! Значит, это стоило того!
– Да, пожалуй… – согласился Андрей со своим Ангелом после некоторого раздумья, – ну, так и что там этот, как его… Хартманн, что ли?
– А вот что – доживёт гадёныш до конца войны, и живой останется. Правда, в плен к нам попадёт, и десяточку-то свою в лагерях отсидит.
– Да и поделом! Я бы больше дал… а лучше вообще к стенке!
– Ишь ты, какой кровожадный! – засмеялась Агния, и продолжила: – но самое интересное не это, а то, что после войны американцы про него книжку напишут. И уж так в своей книжке они его расхвалят! Герой! Белокурый рыцарь! Чёрный дьявол! Что он чуть ли по десятку самолётов за один вылет сбивал!
– Чего-о-о-о?! – возмутился Андрей, и аж привстал с лавки.
– А вот так… – расхохоталась Агния, – мало того, знаешь, сколько этот засранец себе в сбитые написал?
– Ну, и?
– Не поверишь – 352 штуки.
– Да он чё, вообще, что ли, офонарел? Звездун! – возмутился Андрей.
– Во-во! Ну, на данный момент у него, само собой, поменьше, около 150…
– Да брешет он! – с нажимом продолжил возмущаться Андрей, – хы… 150! Да как считали-то?
– Да вот так и считали, – засмеялась Агния, – у них же в Люфтваффе как? Прилетел – «я сбил!», ведомые подтвердили, анкетку заполнил, кадры кинофотопулемёта2 зафиксировали факт стрельбы. И всё – дело в шляпе – пиши себе сбитого!
– Ха-ха-ха! – Андрей согнулся от смеха пополам так, что едва-едва не соскользнул с лавки, – анкетку он заполнил, ведомые подтвердили… А указание точного места на карте, куда упал сбитый противник? А подтверждение факта нахождения на этом месте обломков самолёта? А подтверждение факта сбития от наземных частей?! Ну, чудны дела твои, Господи! – Андрей покрутил головой, – дак так и я могу скок хош настрелять! Да сотню в месяц – легко! Вот жуки, а?!
– Жуки, и ещё какие! – кивнула соглашаясь, Агния, – были случаи, когда на один и тот же самолёт поочерёдно четвёрка заходила, обстреливала, и поди ж ты, у всех на кинофотопулемётах – кадры атаки! Прилетают, заявляют, друг другу сбитых подтверждают, анкетки заполняют – и вуаля! У каждого – по одному сбитому за бой! А самолёт тот, хоть и израненый, но до аэродрома дотянул, и сел. Вот так!
Андрей махнул рукой:
– Что и требовалось доказать! Звездун!
– Но с другой стороны, – продолжила Агния, – он, хоть и засранец, но до конца войны знаешь, сколько боевых вылетов сделал? 1405!
– Ско-о-о-лько? – опешил Андрей и потянулся за мочалкой и мылом.
– 1405. И провёл 825 воздушных боёв. Вот так-то…
– Хрена себе… он что, круглые сутки воевал, что ли?
– Круглые, не круглые, а по нескольку вылетов в день делал очень часто. Так что, хоть он и наврал с три короба, и, само собой, столько, сколько заявил, конечно же, не сбил, но… лётчик-истребитель он классный, и ещё учти – в Люфтваффе специально культивируются подобные герои – их немного, основная масса пилотов до них о-о-очень сильно не дотягивает… А этим экспертам никаких особо сложных задач командованием не ставится, они на привилегированном положении, их дело – летать на свободную охоту3 и сшибать зазевавшихся, то бишь, работать на пропаганду. Вот и всё.
– Выходит, мы – те самые зазевавшиеся?
– Да нет, на этот раз, видать, здорово им всем хвост прижало, поэтому и бросили всех, в том числе и его, на реальную боевую задачу, вот они и отработали. Ну, а мы просто ему в прицел попались… Ладно, всё, хватит уже меня по третьему разу намыливать! Я уже чистая! Вся!
– Да я тебя и дальше могу намыливать! – весело хохотнул Андрей, усилив свой нажим, и пытаясь удержать её гибкое и скользкое от мыла тело.
Она с силой вырвалась из его рук и схватив ведро, с головой окатилась тёплой водой.
Встряхнула гривой мокрых волос:
– Всё, пойдём, нас уже заждались!
***
После бани, прихватив до кучи и Антонину, всё-таки дошли до сан.части.
Настояла на этом Агния. Николай Филлипович сначала вознамерился, по обыкновению, хорошенько отлаять вновь прибывших за то, что не явились на осмотр сразу, но увидев Агнию, как-то сразу подобрел и успокоился. После чего спокойно приступил к осмотру. С Андреем никаких сложностей не возникло – его ранения и ожоги он особо серьёзными не посчитал, а вот с Антониной возникла заминка. Для начала, перед тем, как её осмотреть, он позвал медсестру, и передал Андрея в её руки. Медсестра повела Андрея в соседнее помещение, где принялась обрабатывать его ожог на животе, раны и ссадины.
Доктор тем временем долго осматривал Антонину, крутил со всех сторон, проверял работу опорно-двигательного аппарата, простукивал, прослушивал, громко сопел, вздыхал… Потом Андрей услышал приглушённое дверью: «ладно, одевайся», а спустя минуту более громко: «лейтенант, всё, можешь заходить!» Андрей к этому времени уже перевязанный, и обработанный должным образом, несколько минут томился, сидя на табуретке в соседней комнате.
– Ну что, красавица, тебе сказать? – доктор горестно вздохнул, – вот что я тебе, как врач, скажу – тебе на месяцок в санаторий бы… отлежаться, отоспаться, здоровье поправить. На тебе места живого нет. Сплошные синяки, ссадины и раны.
– Доктор, да вы что?! – вскинулась Антонина, – какой санаторий?! Я воевать хочу!
– Милая моя! Да я ж говорю: на тебе места живого нет! – по-доброму глядя на неё грустно ответил доктор.
– Ништо! Я на себе вон сколько раненых перетаскала? И что, теперь отдыхать, что ли? Ну-у-у нет, на это я не согласная!
– То, что ты пережила и перетерпела, не каждый мужик сдюжит. Это я тебе как врач говорю, – продолжал увещевать её военврач.
– Пережила, перетерпела… и что с того? И ещё столько же перетерплю! Меня что, для того Андрей, Агния и Пашка из петли вытаскивали, чтобы я тут по вашим санаториям прохлаждалась?
– Что за Пашка? – повернулся Николай Филлипыч к Андрею.
– Это танкист. Когда нас позавчера утром сбили, нас с Агнией спас экипаж нашей тридцатьчетвёрки. И весь экипаж погиб, кроме него. Он нас с Агнией к себе в экипаж зачислил. Так и воевали, на танке, вместе с ним. И Антонину у фашистов отбили.
– Агния верёвку перестрелила на которой меня фашисты вешали, и всех фашистов положила из пулемёта, – взахлёб быстро-быстро заговорила Антонина, словно опасаясь, что её прервут, – а Андрей выскочил, и меня в танк затащил, вот… А Пашка как дал по газам! И они всё там разнесли вдребезги! Вот как они меня спасли! – победно закончила свое короткий рассказ Антонина.
– Вот как значит, дело было… – военврач посмотрел поверх очков на Андрея, а потом на Агнию.
– Да вы не волнуйтесь, Николай Филлипович! – с крайней степенью убеждения, моляще смотря на него, попросила Агния, – я за ней посмотрю. Если что нет так, то я её сама лично за руку к вам отведу! Ведь у неё ничего серьёзного нет?
– Хм… как сказать. Налицо крайняя усталость и истощённость всего организма.
– Это я-то истощённая? – Антонина шагнула к Андрею, мгновенно обхватила его за пояс, и оторвав от пола, подняла в воздух!
Андрей от неожиданности даже ругнуться не успел!
– Ну, вот! А вы говорите – усталость и истощённость! Да я вот так знаете, сколько мужиков раненых вчера перетаскала? Там были и потяжелей!
– Так, всё, всё! – замахал на неё руками военврач, – иди! Иди с глаз моих долой! Только потом не жалуйся!
И вся троица дружно потопала к выходу.
– Сержант Чудилина!
Агния обернулась.
– Задержись-ка на минутку, – попросил доктор, – а вы идите, идите! – махнул он рукой Андрею и Антонине. Они переглянулись, но всё же молча вышли.
– Поди-ка сюда, – поманил Агнию военврач.
Она молча подошла.
Он помолчал, а потом негромко спросил:
– А ты-то сама как? У тебя всё нормально?
Агния ни слова не говоря, расстегнула ремень и задрала гимнастёрку с нательной рубахой вверх, почти до самой груди. На животе красовались три здоровенные, синюшного цвета шрама – один точечный, от пули противотанкового ружья, и два вытянутые, от осколков. Она молча повернулась спиной, демонстрируя шрам выходного отверстия от противотанковой крупнокалиберной пули.
– Сквозное… – глухо констатировал военврач, рассматривая шрамы.
– 14,5 мм, противотанковое ружьё, – дала краткий комментарий Агния.
– Поразительно… – доктор покачал головой, – такая пуля раскурочивает раневой канал размером с бутылку, после такого никто не выживает… там же все внутренности в фарш… а это осколочные?
Она молча кивнула.
– Извлекли?
– Да, Андрей вытаскивал. Там ещё одно есть, ниже, где аппендикс. Но там я вам показывать не буду… Не хочу.
Доктор тяжело вздохнул, откинулся на стуле:
– Не надо. Верю.
Агния молча поправила форму, застегнула ремень, и попрощавшись, вышла.
А доктор ещё долго сидел, уставившись в одну точку, и молчал…
