Деметрио Росси
Капитали$т. Часть 1. 1987
– На кой хрен мы сюда приехали, ты можешь объяснить?! – кричал я в ухо Витька, пытаясь перекричать сладкоголосых Томаса и Дитера.
– А че такое? – округлил глаза Витек. – Веселись давай. Нормально же сидим! Сейчас вот танцевать…
Веселиться? Танцевать? Ликер определенно не лучшим образом сказался на моих способностях к перемещению в пространстве – то есть, встать-то я мог, но что касается танцев, то тут у меня были серьезные сомнения. Я хотел сказать Витьку, что он дурак. И не лечится. Что лучше учить основные тригонометрические тождества, чем заниматься медленным самоубийством с помощью ликера, «Мальборо» и «Модерн Толкинга». Но не сказал. Потому что мне помешали.
Глава 10
Она подошла ко мне и сказала:
– Пойдем на воздух.
Сказала тихо, но я почему-то услышал, несмотря на гремящий магнитофон. Я поднялся и, почти не шатаясь, двинулся к выходу. По пути отметил, что Витёк уже в дрова, а Вадик с Тариком запивают «Амаретто» немецким баночным пивом, закусывая турецкой шоколадкой. От увиденного мне стало нехорошо, желудок возмущенно заворочался, так что удержать в нем все употребленное мне стоило больших усилий.
На воздухе было лучше, чем внутри. Намного лучше.
Она спросила:
– Ты не куришь?
Я хотел ответить, что нет, не курю, но слова, похоже, застряли где-то в желудке, пришлось отрицательно помотать головой.
– И я не курю! – сказала она удивленно-радостно. – У нас девчонки почти все курят, и в школе, и даже в музыкалке. И учителя тоже. В смысле – женщины. Мужчины – это само собой. А я попробовала раз – вообще не понравилось. Какая-то глупая мода, правда?
Я энергично кивнул.
– Думают, что так они на взрослых похожи! – сказала она возмущенно. – Глупость! И Инна вот курит, хотя и нормальная девчонка. Мы с ней вместе музыкалку прогуливали. А тебя же Алексей зовут, да? Можно просто Лёша?
– Ага, – сказал я. – Можно.
После этого наступило неловкое молчание. В голове у меня не было ни одной мысли, ни единой, только сердце колотилось как сумасшедшее.
– Может прогуляемся? – спросила она. – Так хорошо… Свежо, тихо.
Я издал несколько не очень членораздельных звуков, из которых следовало, что я категорически одобряю идею прогуляться. Тем более, что возвращаться к вечеринке не хотелось от слова «совсем».
Мы гуляли. Разговаривали. Перескакивали с пятого на десятое, как и полагается подросткам. Впрочем, говорила в основном она. Она рассказывала о том, что очень рада – школа заканчивается, музыкалка позади, что впереди институт – родители настаивают на консерватории, а она хочет в педагогический, ей дети нравятся. Но родители – музыканты, семейная династия и все такое. Так что, придется, наверное, в консерваторию.
– А ты куда планируешь поступать? – спрашивает она.
– На экономический, – отвечаю я наобум.
– А потом? На завод, экономистом?
Я усмехаюсь.
– Знаешь, – говорю я, – так далеко я не планирую. Это же пять лет. За пять лет многое может измениться…
– А знаешь, – перебивает она, – ты как-то не очень похож на твоих друзей… Как-то странно…
– Что именно странно? – спрашиваю я.
– Не знаю, – говорит она, – просто ты кажешься другим… Может быть старше… Я сама не пойму. Глупости говорю, да? Это все от ликера, наверное.
– От ликера, – соглашаюсь я.
– У нас многие выпивают, – говорит она растерянно, – особенно на дискотеках, наши мальчишки, не все, конечно, но многие… даже комсомольцы! Только там не ликер, а еще хуже… А потом дерутся, да так жестоко… Однокласснику моему три ребра сломали и голову пробили в двух местах. Ужас!
Мы разговаривали о подростковых пустяках, а вокруг был свежий и теплый майский вечер, и была легкость… и свобода… а еще – ощущение непонятной, но очень красивой тоски, желание того, чтобы это все не заканчивалось, ни в коем случае, но длилось и длилось…
С обсуждения одноклассников мы внезапно перескакиваем на книги Булгакова – она читала «Мастера и Маргариту» и была, конечно, в восторге от книги и еще – от того, что я ее читал тоже… Как жаль, говорит она, что мы это на литературе не проходим, а я отвечал, что нельзя – бог, дьявол и прочая мистика.
– А ты слышал, есть такая питерская группа «Кино»? – спрашивает она, и глаза ее наполняются восторгом.
– Слышал, конечно, – отвечаю я, – там у них солист Виктор Цой. Классная группа.
Так. Здесь нужно быть осторожным. Я не большой фанат Цоя, но знаю, что главные его тексты еще не написаны.
– И «Видели ночь» слышал?
Я киваю и улыбаюсь. Мы, не сговариваясь, хором начинаем орать: «Видели ночь, гуляли всю ночь, до утра-а-а!» Она смеется, и глаза ее горят. Я говорю, что песня очень в тему.
– А «Последнего героя» тоже слышал? И «Восьмиклассницу»?
Я – продвинутый молодой человек, в курсе последних трендов – утвердительно киваю. Слышал, конечно.
Светит луна, мы поем «Восьмиклассницу», а потом она говорит с сожалением, что по телеку такое не покажут. Я загадочно улыбаюсь и говорю, что все может быть.
Затем мы обсуждаем песни «Наутилуса», у них есть целый альбом, из которого я слышал только «Князя тишины». Впрочем, этого вполне достаточно. Акции мои не просто растут, а взлетают!
Мы разговариваем, но слова и их смысл не имеют значения. Имеет значения звук ее голоса, интонации. Я пьян – ее голосом, глазами, майским вечером, луной. Ну и этим проклятым ликером, конечно. Хочется рассказать ей все. Облегчить душу. Но я сдерживаюсь, я обречен сдерживаться, это мое проклятие…
– …у подруги смотрели фильмы… ты вообще какие фильмы любишь?
– Хорошие, – говорю я автоматически. – «Полицейская академия», «Назад в будущее», «Зубастики», – я пытаюсь вспомнить чего-нибудь из годного голливудского ретро, но голова соображать отказывается категорически. – «Пятница 13», – добавляю с отчаянием в голосе. – И «Индиану Джонса», конечно!
Она смеется.
– Понятно, как все мальчишки… а вот мы с подругой смотрели «Голубую лагуну». И еще «Девять с половиной недель». Это… для взрослых фильмы. Понимаешь?
– Понимаю. – Я улыбаюсь. Такое древнее ретро, почти антиквариат. – Видел и «Лагуну» и «Девять с половиной недель».
– Серьезно? – говорит она и смотрит на мня с удивлением.
А я начинаю тихонько напевать что-то из «You Can Leave Your Hat On» Джо Кокера.
– Потрясающий фильм, – говорит она. – И этот артист…
– Микки Рурк, – подсказываю я.
– Да. Микки Рурк. Он вообще фантастический. Нет, у нас тоже есть классные артисты, но это… совсем другое… ты же понимаешь, да?
– Понимаю, – говорю я. – Другой мир. У нас такого нет. Это я очень хорошо понимаю.
Я обнимаю ее за талию.
– А ты классный, – говорит она, и наши лица сближаются…
… потом мы возвращаемся обратно. Искать дачу приходится долго – все номенклатурные домики похожи один на другой. Как счастливые семьи. Но мы все же находим: «Gimme! Gimme! Gimme!» – гремит «Абба» из распахнутого окна.
– Запомнил телефон? – спрашивает она перед тем, как зайти. Я киваю. Запомнил.
Когда мы вошли, нам открылось печальное зрелище. Переполненная окурками пепельница. На столе пустые бутылки, а под столом – смятые пивные банки. После ликера и пива наши друзья решили догнаться «Советским шампанским». Не самое мудрое решение.
Инка Копытина мирно спала на диване – по всей видимости, такой убойной дозы веселья ее организм не выдержал и отключился.
Витёк сидел за столом. Увидев нас, он здорово удивился:
– Лёха?!! И ты… и вы приехали?! Вот молодцы! Правильно. А мы здесь… – Витёк осмотрелся по сторонам, пытаясь понять и сформулировать, что же они здесь делают. Но понять и сформулировать, похоже, не получалось.
– А мы – здесь! – подытожил Витёк, придав предложению законченную форму. – И вы – здесь! – Тут Витёк радостно улыбнулся, как человек, решивший сложную и важную задачу. – Мы все – здесь!
Вадим и Тарик лихо, но не очень уверенно отплясывали под «Аббу». У Тарика получалась какая-то модернизированная лезгинка, а Вадим изображал нечто плавное и восточное, при этом, ребята изо всех сил старались сохранить равновесие и не на жизнь, а на смерть боролись с бездушной земной гравитацией. Очень жаль, что видеокамеры в те славные дни не получили массового распространения! Если бы заснять танец моих одноклассников и выложить в сеть в мое время, то миллионы просмотров были бы гарантированы железно, а видосик стал бы вирусным.
Мы с Мариной долго смеялись, и потом она сказала, что хорошие у нас все же ребята. Я согласился. Хорошие ребята, тем временем, устали танцевать и Тариэл категорически потребовал еще шампанского. Наверное, возомнил, что находится в ресторане. Я попытался вернуть заблудшего одноклассника с небес на землю и строгим голосом напомнил ему, что в стране объявлен сухой закон, а он, Тариэл, – комсомолец, дававший соответствующую клятву. Тариэл выслушал нотацию очень скептически, а когда я закончил – выругался на двух языках, причем, слово «перестройка» так и не смог произнести ни на одном, хотя и пытался несколько раз, добравшись в самой удачной попытке до третьего слога. Впрочем, Тарик не растерялся, а смело заменил его наиболее подходящим по смыслу коротким синонимом – «х…я».
Натанцевавшись, мои друзья начали засыпать и делали это в наименее подходящих для отдыха местах – Витя уронил голову на стол, Тарик пристроился на украшенном восточными узорами ковре, а Вадик попытался отыскать диван, но не преуспел в этом и покорился судьбе возле входной двери.
Мне, как наиболее трезвому, пришлось раскладывать одноклассников по кроватям. Марина задремала в стареньком велюровом кресле, а вот мне не спалось – я вышел на улицу и присел на неудобной садовой скамеечке без спинки. Здесь-то меня и накрыло, эмоциональным качелям надоело лететь в сторону позитива и они, как полагается, обрушились в негатив.
Я чувствовал себя… абсолютно чужим. Вокруг был чужой мир, живущий плохо или хорошо, но по своим законам и правилам. А я – нарушение этих законов и правил. Я неуместен. Меня не должно здесь быть. И вообще, кто знает, к каким катаклизмам может привести сам факт моего здесь существования. Мне вспомнился рассказ Бредбери о путешественнике во времени, который раздавил бабочку в эпоху динозавров. Так вот, каждым своим словом и действием я давлю бабочку. Совершаю то, что определенно отклонит будущее. И чем масштабнее будет моя деятельность, тем больше будет отклонение. От этого просто голова шла кругом и очень сильно хотелось обратно, в суматошный и безумный двадцать первый век. К интернету, смартфонам и торговым центрам. Впрочем, во всем был виноват проклятый ликер…
Утро, конечно, было тяжким. Мои похмельные друзья были угрюмы и молчаливы, они в огромных количествах поглощали воду и жевали жвачку «Дональд», несколько упаковок которой взял с собой предусмотрительный Витёк. Более-менее прилично чувствовали себя я и Марина.
– Нет, ну что это за отдых? – сетовал Вадик. – Отдыхали, отдыхали вчера, а сегодня не помню ничего, только башка раскалывается…
– А все потому, что вы, русские, не умеете пить, – назидательно сказал Тарик. – Пить – это искусство! Как балет – «Лебединое озеро» танцевать. У нас на Кавказе с детства учатся! А у вас… – Тарик махнул рукой.
– Ох, Тарик, – поддел я приятеля, – а кто под утро еле до туалета добежал шайбу метать, эксперт ты наш кавказский?
Тарик снисходительно покачал головой.
– Это все от того, что пьем всякую дрянь! Нормальный человек от такого вообще помирает. Это мы – мутанты!
– Сухой закон, – вздохнул Вадим.
Похмельное утро мы провели, приводя в порядок дачу – Вадик боялся, что в любой момент могут нагрянуть родственники, а у нас тут бордель и кабак.
Еще, утром я увидел Марину. Я думал, что за ночь все пройдет и то, что возникло у меня во время прогулки – исчезнет, выветрится, как ликерные пары. Но оно не исчезло, не прошло.
– Я позвоню, – сказал я ей, улучив момент, когда все были заняты сборами.
– Буду ждать, – ответила она.
На обратном пути мои одноклассники были молчаливы, а вот я чувствовал себя очень даже неплохо.
Следующий день оказался тоже праздничным. У моих родителей, оказывается, годовщина свадьбы, маменька организовала небольшой фуршет на дому с избранными приглашенными. Папенька недолюбливал шумных и многолюдных застолий в ресторанах, поэтому решили отметить дома – по-семейному и тихо. Приглашены были самые близкие знакомые – ответственные работники среднего калибра с супругами, давние друзья семьи. Единственная кандидатура, которая вызвала у родителей разногласия – это Валерий Александрович Герцин, начальник управления торговли в исполкоме.
– Опять этот торгаш, – морщился папенька. Он, как истинный партийный аристократ, недолюбливал причастных к торговле людей, считая их всех поголовно жуликами. Впрочем, не без основания.
– Валерий Александрович – порядочный человек. Честнейший! Интеллигентнейший! – отвечала маменька и в голосе у нее звучал металл.
– Ну как его звать?! Мы же пригласили Николая, а Николай его терпеть не может! И Григорий Степанович его недолюбливает! – взывал к здравому смыслу папенька.
Николай Николаевич был начальником городской милиции и действительно недолюбливал начальника управления торговли. И тоже не без оснований. Валерий Александрович даже не старался скрывать растущее свое благосостояние. Или, может быть, скрывать старался, но благосостояние росло такими ударными темпами, что скрыть это было действительно непросто. При этом, Валерий Александрович был искуснейшим дипломатом, прирожденным царедворцем, умевшим произвести самое лучшее впечатление, он был вхож в самые высокие кабинеты и даже на семейные праздники первых лиц города и области, так что Николай Николаевич со своим праведным гневом был бессилен. Номенклатура нуждалась в Валерии Александровиче, волей-неволей прощая ему мелкие и не очень грешки. Одним словом, маменька победила, начальник управления торговли на наш семейный праздник был приглашен.
Валерий Александрович пришел ровно в шесть, как и было назначено, причем пришел с помощником, груженным сумками. Выглядел Валерий Александрович весьма по-джентльменски – был моложав и приятен на лицо, судя по осанке – явно занимался спортом, роскошный светлый костюм сидел на нем великолепно, и вообще – он больше был похож на кинозвезду, чем на торгового начальника. Валерий Александрович принадлежал к мощному номенклатурному клану – его тесть был директором крупной автобазы, теща – заместителем директора завода, а жена формально занимала какую-то мелкую должность в общепитовском тресте, но по слухам – занималась делами за гранью закона – валюта, золото, камешки и прочее прекрасное.
На праздник народу собралось порядочно – человек двадцать. Все ответственные работники были, как водится, с супругами, кроме милицейского полковника Николая Николаевича, супруга которого подхватила грипп. Я вежливо раскланивался со всеми гостями, которые – все как один! – удивлялись тому, как я вырос и спрашивали – куда я собираюсь поступать. Я, потупив глаза, говорил истинную правду – что еще думаю.
– Ох, Алексей! Плюнул бы ты на это дело – институты, факультеты! Шел бы сразу в армию. А после армии – к нам! Нам такие орлы нужны – ну просто позарез! Мы вот университетов не кончали. У нас университеты были такие, что… – толстенький добродушный на вид коротышка в сером костюме-тройке и с явными признаками алкоголизма на лице не стал рассказывать, что там у него были за университеты, потрепал меня по плечу и отправился к столу. Как я выяснил впоследствии, добродушный коротышка оказался представителем госбезопасности и давним, чуть ли ни школьным, приятелем отца.
Что качается праздничного нашего стола, то по меркам времени, из которого я прибыл это был вполне обычный стол. Но для конца восьмидесятых стол был, конечно, шикарен. Копчености, балыки, два (!) вида сыра, бутылки с молдавским коньяком «Белый аист», грузинская «Хванчкара», советское шампанское – все от щедрот начальника всея торговли. Котлеты по-киевски, мясо по-французски, салаты – это великолепие привезли из «Софии» – самого большого и популярного нашего ресторана. Оттуда же прибыл и громадный пражский торт. Любители экзотики могли побаловать себя бананами, целая связка которых желтела на блюде, и даже фантастическим совершенно ананасом.
Гости приходили с цветами и подарками, которые меня, признаться, совершенно разочаровали. Какие-то безвкусные сувениры в антураже соцреализма и книги. Впрочем, по всей видимости, скромность подношений была регламентирована внутренней номенклатурной этикой.
Официально праздник начался, когда прибыл непосредственный начальник моего папеньки – первый секретарь горкома партии Григорий Степанович Бубенцов с супругой, естественно. Он торжественно вручил папеньке бронзовую статуэтку молотобойца, обнял сначала маменьку, а затем папеньку и, исполнив все полагающиеся формальности, чинно двинулся к столу. Производил Григорий Степанович впечатление человека в высшей степени солидного и представительного. Он был высок, полноват, одет в очень приличный, определенно на заказ сшитый, костюм, говорил мало, но веско, поздоровался за руку только с кгбшником и милиционером, а остальным гостям досталось лишь официальное «Здравствуйте, товарищи!». В общем, товарищ Бубенцов стал для меня олицетворением сферического в вакууме начальника.
Праздник начался. Меня, конечно, отправили в свою комнату, потому что неприлично молодому человеку сидеть за столом, где пьют спиртное. Эх, знали бы мои родители о том, как весело их сын провел вчерашние вечер и ночь…
Глава 11
Мне, конечно, было очень интересно узнать – о чем и как общаются в непринужденной обстановке сильные мира сего, так что я не стал закрываться в своей комнате, как это сделал бы любой нормальный подросток, а затаился в коридоре, откуда было все довольно неплохо слышно.
В начале все было очень чинно, прилично и почти официально. Звучали тосты за супругов, которые вместе уже столько лет – отдельно за каждого и за обоих сразу, за семью вообще, которая – крепкий тыл, за дальнейшие свершения на семейном фронте и тому подобное. Разговоры начальники вели самые обычные, застольные, в основном одаривали комплиментами виновников торжества.
Где-то после пятого тоста языки у гостей развязались. Так, товарищ Бубенцов сообщил, заговорщицки понизив голос (мне приходилось вслушиваться!), что у Ивана Ивановича – неприятности. И что большой вопрос – усидит ли Иван Иванович.
Иван Иванович Сысоев был первым секретарем обкома, фактически – полноправным хозяином области. Я читал о нем в местных газетах, еще будучи Антоном Ерофеевым, и вспомнил, что его действительно сняли примерно в это время, вот только за что – вспомнить не мог. В девяностые годы Иван Иванович попытался «сходить в политику» – то ли в мэры, то ли в депутаты, но ничего у него не вышло, успешно конкурировать с молодыми и голодными претендентами он, похоже, уже не мог.
Немного позже я узнал от маменьки, что за всесильным Иваном Ивановичем действительно обнаружились серьезные косяки. И даже не за ним самим, а за некоторыми его подчиненными, обкомовскими работниками разного уровня. Вернее – за их великовозрастными детишками-студентами. Детишки, то ли от скуки, то ли от вседозволенности, начудили. Организовали тайную организацию – клуб поклонников Адольфа Гитлера. И было у них там весело – чтение самиздатовской «Майн кампф», эсэсовские руны, кожаные плащи «под гестапо», железные кресты вместо комсомольских значков и даже факельное шествие на территории городской свалки – в честь дня рождения любимого вождя. Конечно же, никакой тайной организации у балбесов не вышло, им даже накосплеиться толком не дали – тайное быстро стало явным. Разразился скандал – подковерный, но очень неприятный для обкома, о произошедшем узнали в самой Москве. Делу, конечно, серьезного хода не дали, несмотря на гласность, несостоявшихся наци турнули из института и комсомола – кого в армию, а кого – в психдиспансер, родителей тоже турнули с насиженных мест, с понижением. Дошло до того, что под самим Иван Иванычем зашатался трон – ему предъявили развал работы с кадрами. И вот, областная элита была озабочена возможными кадровыми изменениями и перестановками.
– Ждут комиссию из ЦК…
– Первого, говорят, в августе в отпуск, а после отпуска – на другую работу, каким-нибудь заводом руководить…
– Да, упустили мы молодежь… Упустили!
– Много позволено стало, перестройка эта… – недовольно гудел товарищ Бубенцов.
– Ходят, патлы отрастили, не поймешь – девка или парень!
– Раньше бы, при Леониде Ильиче, обрили бы прямо в отделении, да пятнадцать суток! – Глава городской милиции Николай Николаевич был суров и тосковал о прошлом порядке.
– Валерий Александрович, говорят, у нас стенки завезли югославские?
– Если первый уйдет, кто же будет? Боже сохрани, чтобы не Аржанов!
– Имеется Югославия, как ни быть, Юрий Петрович, дорогой! Вы скажите, вам в котором часу удобно, чтобы привезли?..
– Ни в коем случае нельзя, чтобы Аржанов… Тогда нас всех… Фанатик!
– Инквизитор!
– И дурак. На Горбатого молится.
– Ах, Валерий Александрович, что бы мы без тебя делали!
– Есть на него что-нибудь? Илья Константиныч, ты чего молчишь? Захмелел, что ли? Есть у твоего ведомства на Аржанова материалы? Должны же быть!
– Говорят у него там… Короче, на сердечном фронте. Моральный облик! А реальные вещи – у Николая должны быть…
– С секретаршей, говорят? Это хорошо, конечно. Но мало. В таком кто не грешен…
– Петя, ты чего?! – раздается возмущенный женский голос. – Что такое говоришь, да еще при людях?!
– Наташа, да успокойся! Ну сказал человек не подумавши (молчи, Петя!), ну что ж теперь! – вступила в беседу маменька.
Неизвестный мне Петя чего-то примирительно и неразборчиво бубнил.
– И вообще, – негромко, но веско сказал кто-то, – дорогие дамы, не могли бы вы нас оставить? Нам тут некоторые скучные вещи обсудить надо.
Маменька защебетала чего-то, и дамы небольшой, но шумной толпой проследовали в ее комнату.
– Товарищи, ну что вы, в самом деле! Давайте поднимем бокалы!
– Тост! Товарищ Бубенцов! Григорий Степанович! Просим!
– Кгм… Этот бокал я хочу поднять за всех нас, товарищи! И за нашу дружбу! Чтобы мы, как в том фильме… помните, товарищи? Мушкетеры! Один за всех и все за одного! Стоять друг за друга! Насмерть! Как под Москвой в сорок первом!
– Браво!
– Прекрасный тост!
Звон бокалов и небольшая пауза. А потом чей-то вкрадчивый голос сказал задумчиво:
–… и уж если Иван Иваныч уйдет… как ни жаль – хороший человек и честный партиец! … то лучшей кандидатуры т у д а, чем наш Григорий Степанович и не найти! Нет, не найти!
Григорий Степанович что-то довольно загудел в ответ, я не смог разобрать – что именно.
– А с Аржановым нужно решать вопрос, товарищи. Николай Николаевич! Коля! Ну рассказывай!
Милицейский начальник шумно откашлялся.
– Там есть еще по линии ОБХСС… Колхозы заказывали наглядную агитацию… у какой-то артели. У частников. По звонку из отдела агитации и пропаганды – чтобы только у этой артели заказывали.
– Отлично! – с восторгом в голосе заявил кто-то. – Это уже серьезно, товарищи, это не шуры-муры с секретаршей!
– Те артельщики набрали заказов тысяч на двести… А работы там, наши эксперты говорят – много если тысяч на шестьдесят.
– Значит, почти полтораста тыщ в карман?! Ловко! – изумился мой папенька.
– Но это, товарищи, информация, так сказать, с колес. Его причастность еще доказать нужно, – сухо сказал Николай Николаевич.
– Так доказывай, Коля, елки зеленые! – обрадовался папенька. – Пусть эти артельщики показания дадут – так и так, делились с отделом агитации, под их покровительством! Главное, чтобы протокол был! Сам знаешь!
– Да знаю я, – мрачно отвечал Коля, – но и ты, Володя, пойми – мне уже из прокуратуры звонили, мол, что за репрессии, подавление частной инициативы? А прокурор у нас – такое… Ежовщину, говорит, развел…
– Да-а… – мрачно протянул папенька.
– А вообще, товарищи, – вкрадчиво сказал Владимир Александрович, – в обком сейчас плевать нельзя. Даже в Аржанова. Потому что любой плевок в обком – это лично в Иван Иваныча плевок. А может он усидит еще. Мы ж не знаем точно!
– Торговля дело говорит, – согласился товарищ Бубенцов. – Тут нужно осторожно работать! Ювелирно!
– В общем, товарищи, предлагаю таким образом, – сказал папенька, – ты, Коля, крутись как хочешь, но чтобы показания от этих артельщиков были. Ход им пока давать не обязательно, пусть будут в качестве страховки. Не пригодятся – и хорошо! Но думаю, что пригодятся. В общем, не нам тебя учить. И в газете нужно тиснуть статейку – мол органы разоблачили расхитителей, многие тысячи ущерба… Сейчас о мафии любят говорить – вот вам мафия! Спайка жуликов и ответственных товарищей. Без имен, без имен! Сделаем статейку, Петр Васильевич?
– Это легче легкого, – отозвался совсем хмельным голосом Петр Васильевич, – спасибо гласности – матери нашей!
– Ну вот и славно, – подвел итог товарищ Бубенцов, – тогда давайте, товарищи, еще по одной, и позовем дам, а то они заскучали, наверное…
Я переваривал полученную информацию. Значит, трон под первым секретарем обкома шатается. И если рухнет, то весьма вероятно, что его займет некий Аржанов, которого мой папенька и его друзья терпеть не могут. И у которого рыльце, некоторым образом, тоже в пуху. Еще бы – урвать сто пятьдесят тысяч на одной только наглядной агитации! Нашей мелкоспекулянтской братве такие доходы и не снились! И вот, горком начинает боевые действия против обкома. Очень интересно, но не очень понятно – чем дело кончится. Я пошел на кухню заварить чай и заодно послушать, о чем судачит в маменькиной комнате женская половина собравшихся. Там все еще успокаивали Наташу – супругу Петра Васильевича, который, как выяснилось, не считает супружескую измену чем-то слишком предосудительным.
– Нет, он пьяный только правду и говорит, – всхлипывала Наташа, – из трезвого из него слова не вытянешь! Молчит как сыч!
– Вот говорят – номенклатура, номенклатура! А Серёжа день и ночь на работе! В шесть утра уже на ногах, в одиннадцать домой приезжает! На нем лица нет… Номенклатура! Да мы без отпуска четвертый год. Уже заговариваться начал!
– А у моего язва. Третий год в отпуск не идет – стройки, планы… Заседания! Ему воды надо пить, а он коньяк хлещет.
– Допинг… У моего то же самое. А у самого – гипертония.
– Дочь без отца растет… отец все заседает! Я ему говорю – ты заседай – не заседай, никто спасибо не скажет!
– Так что ты, Наташа, успокойся. Работа у них – сама знаешь!
– Все говорят – номенклатура! Привилегии! Да я когда крановщицей работала, так себя человеком чувствовала! А сейчас я кто?
– И не говорите, Елена Сергеевна! Меня с преподавательской работы и отпускать не хотели, а студенты просто плакали. И вот, в профкоме сижу, как дура распоследняя! Глаза б мои не видели этот профком! В лицо-то все улыбаются, а уж за глаза… Знаю!
– Машины, говорят, у нас государственные! Да он за мной машину сроду не присылал – сплетни, говорит, пойдут! Сама сумки тягаю… Номенклатура! В очередях не стою, правда, спасибо Валерке…
– Валерий Александрович просто маг и волшебник! – с восторгом в голосе сказала маменька.
– Ты, Тоня, осторожнее с ним! Соблюдай дистанцию, что ли… – сказала супруга кгбшника. – Он торгаш – продаст и купит.
– Ну что вы, Елена Сергеевна, как можно…
– А вот так. Его предшественник, Михаил Семенович, знаешь где?
– …
– Вот то-то. А предшественник предшественника Прохор Митрофанович? Тоже. А он, между прочим, боевые ранения имел, ордена. А на суде плакал, боялся, что «вышку» дадут. Пожалели, «червонец» припаяли. Смотри, Тоня, осторожнее. Это должность такая, оттуда на пенсию редко уходят. Все больше – куда Макар телят не гонял. И ладно если сам туда уедет, так он же и других замарает и за собой потянет.
– А говорят, Валерий Александрович – подпольный миллионер… – Плачущая Наташа наконец успокоилась и включилась в увлекательное обсуждение.
– Говорят, что кур доят… – хмыкнула жена кгбшника. – На такой должности имеют столько, сколько захотят. Вообще, на кой черт ему резанная бумага, если он и так всей торговлей областной рулит? Сортир ими обклеивать? Но мужик, конечно, зажиточный, спорить не о чем… Вот «стенку» вам завтра привезут от него, югославскую?
– Привезут, – довольно сообщила Наташа.
– Еще, небось, заплатите полную стоимость?
– Госцену заплатим. А как иначе? – удивилась Наташа.
– Ой, девки, девки… – жена кгбшника тяжело вздохнула. – Закурю я. С вами как не закуришь?.. И вроде все вы должны понимать, давно в этой каше варитесь… А нету у вас понимания!
– А я думаю так, – сказала одна из жен, – если даже мой и гуляет – ну что же! Не монах какой, мужик самый обыкновенный, хоть и при должности – все они такие! Главное, что он все в дом, а не из дома. И что не знает никто.
– А я в своем уверена, – сказала маменька, – вот уже сколько лет вместе – никогда чтобы от него духами там пахло… Или по телефону чтобы женский голос незнакомый – никогда! Столько лет вместе, с общаги начинали, сына подняли!
– Алёшка твой уже жених! – отнеслась на мой счет одна из дам. Я навострил уши.
– Гляди, Тоня, приведет тебе невестку…
– Да брось, – маменька рассмеялась, – чтобы Алёша с девицами… Рано ему еще. Все музыку слушает, да с другом своим, Пахомовым, гуляют.
– Рано… Они сейчас все ранние! Нужно глаз да глаз!
– А Пахомов – это Пахомова Аркаши сын?
– Его, – подтвердила маменька, – одноклассник моего Лёшки. Парень вроде бы серьезный, ни в чем таком не замечен…
– Тоже торгашеское семейство, – мрачно сказала жена кгбшника. – Вот тянет вас к этим… Говоришь вам, говоришь – как об стенку горох…
– Дамы, дамы! – раздался голос папеньки. – Что же вы спрятались, давайте все к столу, мужчины скучают!
Дамы охотно покинули маменькину спальню и присоединились к супругам, которые, нужно сказать, были уже изрядно во хмеле, но требовали продолжения банкета. И банкет продолжился, а я отправился спать – время было уже позднее, да и как-то устал я. Какое-то похмелье на чужом пиру второй день подряд.
А на следующее утро я не выдержал и позвонил ей. Марине. Очень не хотелось нарваться на ее родителей (о мобильная связь! как долго же тебя еще ждать!), но мне повезло – трубку сняла она, почти сразу.
– Привет! – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно бодрее и непринужденнее. – Узнала? Это Лёша.
– Ой, привет! – она кажется тоже растерялась немного. – Как дела, чем занимаешься?
– Ничем особенным. Вот, хотел спросить – может вечером погулять выйдем? Ты не очень занята?
– Погулять?.. – она задумалась на несколько секунд. – Вообще, можно и погулять.
– Отлично! – обрадовался я.
– В «Комсомольце» фильм новый идет. «Человек с бульвара Капуцинов». Говорят, неплохой. Может сходим?