Деметрио Росси
Капитали$т. Часть 1. 1987
– Будем надеяться на лучшее, – сказал я твердо. – Все, давай, успокаивайся! Поймают этого гада, никуда не денутся!
На следующий день со мной проводил беседу какой-то уставший и помятый мужик в штатском – следователь. Беседа проходила в городском отделе милиции.
Мужик этот, кажется, в первые же минуты понял, что толку от меня мало и беседовал со мной формально, старался беседу по возможности быстрее закруглить. Заинтересовала его моя забинтованная рука, особенно когда я сказал, что получил ранение в драке с хулиганами. Но, задав несколько вопросов, он понял, что руку мою забинтованную к делу не пришить, и отпустил меня с миром.
– Осторожнее нужно сейчас, – сказал он мне на прощание. – Вся мразь повылезала, не успеваем отлавливать…
– А это не первый случай уже? – спросил я с видом простачка.
Следователь одарил меня тяжелым взглядом.
– Случаев у нас всяких хватает. Иди, парень. И смотри, осторожнее. Отцу кланяйся, – добавил он с легкой усмешкой.
Похоже, он решил, что я ничего не знаю и ничем помочь не могу. И он ошибся, этот помятый и уставший следователь. Кое-что я все-таки знал. И помочь мог, но только мог ли следователь принять мою помощь – это был большой вопрос.
Маньяк действительно был в нашем городе. Как раз в это самое время, второй половине восьмидесятых годов. И поймали его примерно году в девяностом. И смотрел я об этом деле документальный фильм, снятый нашим местным телевидением. Конечно, процентов девяносто содержимого этого фильма я успешно забыл, но кое-что помнил. Кое-что важное. Да, он действительно убил несколько женщин разных возрастов. И его долго не могли поймать. А оказался он вполне примерным семьянином. Электриком со станкостроительного. В общаге станкостроительного он и жил, там его и повязали. Ни имени-фамилии, ни внешнего вида его я не помнил, но и того, что помнил было уже немало. Если, конечно, найдется кто-то, кто захочет меня выслушать.
Я попытался пробиться в третью больницу, чтобы узнать хоть что-то, но почему-то медицинский персонал на контакт идти отказывался.
– Кем больной приходитесь? – строго спросила меня величественная врач с башнеподобной прической.
– Знакомый, – сказал я.
– Прием за-пре-щен! – отчеканила докторша с таким удовольствием, что я понял – любые попытки как-то прорваться будут тщетны.
– Вы хоть скажите, как она себя чувствует?
– Жива, – неохотно сказала докторша. – Все, иди. Некогда с вами здесь.
Я покинул больницу мрачным, но полным решимости. Предстояло действовать.
Глава 25
После больницы я сразу отправился в видеосалон и сказал нашим, что в ближайшие день-два не появлюсь. Витя пытался расспрашивать, но я отмахнулся. Помочь он мне все равно ничем не может…
Ко всему прочему, меня преследовала одна мысль… дурацкая и фантастичная, но… разве не фантастично то, что происходило со мною в последние недели? Я думал о том, что может быть моя вина есть в случившемся с Мариной. Я рассказал ей о будущем. Немного, но кое-что рассказал, не сдержался… И, может быть, какой-то невидимый вселенский механизм решил, что она не имеет права этого знать. И что нужно, чтобы ее не было. А маньяк просто орудие. На его месте могло быть что угодно. Автомобиль с отказавшими тормозами. Кирпич, случайно свалившийся с крыши. Как в «Миллиарде лет до конца света», которую читал давно-давно – некоторые вещи людям знать нельзя, есть закрытые сферы, и когда лезешь в них, то против тебя ополчается вся вселенная. Хотелось бы мне, чтоб эти мои фантазии остались только фантазиями…
Я пошел к Екатерине Петровне, моей недавней знакомой – пьющей бывшей ясновидящей. К моему удивлению, она оказалась, во-первых, дома, во-вторых, трезвая, и в-третьих, квартира ее носила признаки некоторой даже уборки.
– Пришел, – просто констатировала она.
– Да, пришел, – выдохнул я, – пройти разрешите?
– Проходи.
Кажется, трезвая и не похмельная Екатерина Петровна большой словоохотливостью не отличалась.
– Рассказывай, – сказала она, усевшись на стуле у окна.
Я рассказывал. О Маринке. О том, как на нее напал маньяк и как она сейчас лежит в больнице. Рассказывал горячо и сбивчиво.
– А от меня ты чего хочешь? – безразлично спросила она, глядя в окно.
– Я знаю, где его искать, – сказал я. – Знаю, где он живет. А в лицо не знаю, только адрес и то приблизительно. Может быть, вы поможете?
– Как же я тебе помогу? – спросила она.
– Может быть, вы сможете увидеть… его? Он же должен отличаться от других людей?
– Давай чаю попьем, – сказала она. И ушла заваривать чай, долго возилась, наверное, минут пятнадцать, а потом пришла с двумя чашками. Все же Екатерина Петровна была явно не в настроении сегодня, хоть и трезвая. А может быть именно по этой причине.
– Алексей, – сказала она, – меня, за то, что я людям помогала, в дурдоме держали, через такое пропускали, что вспомнить сейчас страшно. И вот там, в дурдоме, я часто думала – если удастся мне выйти, то и пальцем больше не пошевелю, чтобы там помочь кому-то, предупредить, посоветовать. Зарок дала. Хоть ядерная война, хоть что! Пусть лучше сгорит все, но пользоваться этим не буду. Да я уже и не могу почти ничего, только спьяну иногда, они ж меня лечили от этого! Сыну родному не помогу. Пусть живут как хотят.
– Он же не остановится, – сказал я с отчаянием. – Он же будет снова и снова убивать. Еще годы будет убивать, пока его не поймают.
– Вот и пусть ловят, – сказала она с внезапной злостью. – Милиция и еще кто… А я тут ни при чем.
– Значит, пусть он и дальше убивает? Пусть и дальше насилует? – Я тоже начинал злиться.
Она пожала плечами.
– Я же говорила, что почти ничего не могу. Теперь я такая же слепая, как и все. Почти такая же.
Она замолчала и отвернулась к окну. Я тоже молчал. Говорить было нечего. Наверное, было очень жестоко с моей стороны, требовать чего-то от этой несчастной тетки. Ей и так в жизни досталось порядочно, а тут я еще с новыми испытаниями.
– Хорошо, – сказал я. – Тогда я пойду, наверное. Я не должен был вас беспокоить, простите.
А она посмотрела на меня и вдруг на какую-то секунду мелькнуло что-то в ее взгляде, что-то дикое и веселое, обжигающее, ведьминское, мелькнуло и тут же исчезло, но мне все равно стал жутковато.
– И где он живет? – спросила она.
– В станкостроительной общаге, – сказал я быстро. – Это на сто процентов.
Она усмехнулась.
– Не врешь. Знаешь то, чего тебе знать не полагается. Или просто уверен, что знаешь? У психов так бывает, я видела. Один царем себя считает, другой архангелом. И все уверенны. Может ты псих, Алексей?
Я вздрогнул. Кто-то уже задавал мне такой вопрос. Марина!
– Может быть, – сказал я устало. – А может и нет, я не знаю. Я знаю, что с вашей помощью могу остановить этого… И сделать это быстро, так что он не успеет никого больше… – Я говорил сбивчиво и, наверное, действительно был похож на психа.
– Станкостроительная общага… – сказала она задумчиво. – Давай, Алексей, еще чай пить. С работы домой они после пяти пойдут. Времени куча.
Я затаил дыхание.
– И заметь, – сказала она, – я не спрашиваю тебя, откуда ты все это знаешь? И то, что вчера наговорил, и что сегодня. А я для себя решила так – пусть будет как будет. Если получится так, как ты говорил – помочь отвести беду, людей от гибели спасти, то пусть так и будет. Не получится – что же, значит не судьба. Но я думаю, что ты не просто так ко мне пришел.
Мы сидим на скамейке, сколоченной из каких-то дощечек, возле общежития станкостроительного завода. Не очень удобно, но зато дает полный стратегический обзор местности, общага и все подходы к ней как на ладони, а возвращающиеся с завода проходят практически мимо нас.
Мы сидим. Люди вокруг не обращают на нас никакого внимания. Простые советские люди, возвращающиеся с работы. Вот тетка с битком набитой тяжеленной авоськой бредет домой. Вот трое мужиков – у одного трехлитровая банка пива, а у другого пиво налито в полиэтиленовый пакет. Мужики веселы и расслаблены, впереди вечер отдыха. Вот какой-то похожий на студента очкарик с «дипломатом», затянутый в дешевые индийские джинсы, которые явно ему не по размеру, спешит куда-то. Вот пенсионеры, они никуда не спешат, чинно занимают столик во дворе общаги. На столике появляется домино – сейчас начнется вечерний турнир. Вот семья – муж, жена и пацан лет двенадцати. У пацана невеселый вид, судя по всему, где-то накосячил и получил по заслугам.
Екатерина Петровна сидит рядом со мной. Вроде бы расслабленно, но у меня время от времени возникает ощущения, что я сижу рядом не с человеком, а с трансформаторной будкой. Что-то такое чувствуется, то ли тихое, на грани слышимости, жужжание, то ли вибрация… Я пытаюсь заговорить с ней, но она отвечает просто и коротко:
– Не мешай.
Я не мешаю. Я смотрю по сторонам и думаю, как это странно, что убийцей может оказаться совершенно любой. Например, этот тучный и усатый дядька с портфелем и в шляпе, похожий на директора школы. Шляпа и плащ в такую жару? Точно маньяк. Или вот этот подвыпивший мужичок, шатающийся, но веселый… Все-таки, это ужасно, подозревать всех.
А вот пошел и народ с работы – группами и поодиночке, мужчины и женщины, трезвые и не очень, тихие и шумные, но все спешащие домой – в эту длинную пятиэтажную общагу, что растянулась на весь квартал, сейчас зажгутся окна, включатся телевизоры, из холодильников извлекут борщи и макароны по-флотски…
Я вопросительно смотрю на Екатерину Петровну – неужели ничего? Она раздраженно грозит мне пальцем, кажется, ей нехорошо. А основная волна возвращающихся уже прошла, идут небольшие группки по два-три человека, или отдельные люди. Конечно, он мог задержаться где-то, банально пойти в магазин или еще зайти куда-то с приятелями… А Екатерине Петровне определенно нехорошо – она шумно сморкается в не первой свежести платок. Я вижу, что платок алый от крови.
– С вами все в порядке? – спрашиваю я испуганно. Дурацкий вопрос. Да, с ней не все в порядке. Она, впрочем, не обращает на меня внимания. Та невидимая вибрация, которую я то ли чувствую, то ли слышу, явно становится сильнее, и я удивляюсь, как проходящие мимо люди не чувствуют ничего такого…
Проходит группка школьников. Мамаша с коляской. Бабушка в платке. Все не то. Вот солидный мужик с бакенбардами. Мимо. Вот невзрачный дядька в легкой кепке и спортивном костюме… Екатерина Петровна поворачивается ко мне. В лице ее ни кровинки, но зато левый глаз налит кровью, она дрожит и голос ее дрожит.
– Вот этот, – говорит она.
Я подумал, что она потеряет сознания, но нет, не теряет, бессильно откидывается на доски и закрывает глаза. Невзрачный дядька в легкой кепке потихоньку идет к своему подъезду. Совершенно обычный человек, без когтей и клыков возвращается домой, честно отработав смену. Наверное, план перевыполняет на процент-другой в месяц. Эта мысль кажется мне настолько безумной, что я едва сдерживаю смех.
– Я сейчас, – говорю я Екатерине Петровне. Она бессильно кивает, а я срываюсь с насиженного места и иду за ним.
Он заходит в подъезд. Отлично. Теперь я знаю намного больше, но, конечно, еще недостаточно…
На пустыре, который когда-то был детской площадкой, маются трое пацанов, лет по двенадцать. Я решительно подхожу к ним.
– Привет, пацаны! Мужика, который в подъезд сейчас заходил, видели?
Пацаны смотрят на меня с подозрением, а тот, который кажется постарше, пожимает плечами.
Нужно налаживать контакт. Я протягиваю ему упаковку жвачки и говорю:
– Мужик в светлой кепке и спортивном костюме.
Жвачка исчезает в кармане курточки.
– Ну видели, – говорит тот, который постарше.
– Его случайно не Славик зовут? – спрашиваю я. – На одного моего знакомого похож.
– Не, не Славик, – говорит один из пацанов. – Это дядя Володя с нашего подъезда. На третьем этаже живет.
Этого пацана я тоже одариваю жвачкой.
– Слесарем на заводе работает, не знаешь? – спрашиваю я.
– Электрик он, с моим батей в одной бригаде, – говорит пацан.
– Значит не мой знакомый… – говорю я задумчиво. – Обознался. Ладно, пока.
Я возвращаюсь к Екатерине Петровне. Выглядит она, прямо скажем, так себе.
– Как вы? – спрашиваю я.
– Жить буду, – отвечает она.
Я провожаю ее до дома, хоть она и протестует.
– И что дальше? – спрашивает она, когда я довожу ее до подъезда.
– Буду думать, – говорю я.
Подумать действительно есть над чем. Она усмехается и уходит, а я иду домой и думаю. Думаю о том, как, в общем-то, удачно все срослось. Думаю об этом мужике в светлой кепке, об электрике Володе. Наверное, смотрит телевизор, расслабляется после работы. И о том, что мне делать с полученной информацией.
Вариантов на самом деле не так уж и много. Я могу написать анонимку в милицию. Насколько я понимаю, версий у следствия не слишком много, будут хвататься за любую соломинку, так что – должны отреагировать. С другой стороны, вполне возможно, что таких анонимок бдительные советские люди настрочили уже не один десяток. Слухи о маньяке гуляют уже давно. Я могу попробовать остановить его сам. Не факт, что справлюсь, не факт, что меня после этого не поймают. Сложный вариант. Еще один вариант – пойти в «Софию» к уголовникам. Они точно знают о нападениях на женщин, да и ответственные за оперативную обстановку сто процентов напрягли их по поводу – поделиться информацией, если та вдруг появится.
Вполне себе разумно – через уголовников слить нашего маньяка милиционерам. Кажется, все. Других вариантов у меня не было. Недолго думая, я отправился в «Софию».
В «Софии» как всегда дым стоял коромыслом. Народу было много, но из знакомых мне нашелся только Андрей Магадан, да и тот был сильно выпивши.
– Здорово, пацан! – приветствовал он меня. – Как жизнь молодая?
– Мне бы с Сашей поговорить… – сказал я. Щербатый в этой ситуации мог помочь.
– А Сани нет… – развел руками Магадан. – Саня в отъезде, по делам. А че ты хотел?
– Беда у меня случилась… – сказал я упавшим голосом.
– Опять хулиганы? – понимающе улыбнулся Магадан.
Я махнул рукой.
– Да если бы… Девчонку мою порезали вчера. Какой-то псих.
– Погоди, – посерьезнел Магадан, – это на «Красных партизан» случай?
– Да, – подтвердил я. – На пустыре…
Магадан развел руками.
– Ну так а че ты хочешь? Ты что, думаешь, что мы в курсе, кто это? Эту тварь менты уже год ищут, найти не могут. Так что, пацанчик, извини, пока предъявлять некому. Вот если бы знать – кто… – Магадан мрачно усмехнулся.
– Я думаю, что знаю – кто, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более уверенно.
– Да ну… То ты придумал себе, пацанчик. Девчонку твою порезали, вот ты и поплыл. Бывает! Ты лучше отдохни сходи. Я же вижу – на нервах весь. А откуда знаешь?
– Не могу сказать, – сказал я твердо. – Сказать не могу, но сильно подозреваю.
– Да завязывай, – Магадан уже начал раздражаться. – Менты землю носом роют и хоть бы хрен. Никто не знает ничего, тихарится где-то этот псих. Завязывай лучше пустой базар. Да и пьяный я, сам видишь, не могу такие вопросы решать!
– Саша когда приедет? – спросил я.
– Он не отчитывается. – Магадан пожал плечами.
Из «Софии» я выходил мрачным и почти отчаявшимся. Хорошо, думал я. Пусть так. Значит, придется самому. Все придется делать самому…
Той ночью я почти не спал. Думал.
Прорваться в больницу к Марине было сложно, но я все же справился. Мне разрешили увидеть ее буквально на минуту и стоило это недешево. Выглядела она скверно, очень скверно, но была жива и могла разговаривать.
– Ну зачем ты пришел… – сказала она, и я поразился, насколько слаб ее голос.
– Меня пустили на минутку, – торопливо сказал я. – Как ты себя чувствуешь?..
Она усмехнулась горько.
– Сам видишь же. Но было хуже. Ты не приходи пока, я сама тебе позвоню, как выйду.
– Хорошо, – сказал я. – Я хотел тебя спросить одну вещь, очень быстро. Скажи мне, у того человека… который на тебя напал… на нем была светлая кепка?
Она ошарашенно посмотрела на меня.
– Была, – сказала она шепотом. – Светлая кепка, я рассказала все следователю, как только в себя пришла. А откуда ты…
– Неважно! – сказал я. – Ты, главное, поправляйся, все хорошо будет!
Я встретил его после работы, по пути с завода домой, и мне здорово повезло, что он не любил компании, а предпочитал возвращаться один. И в этот раз тоже он возвращался один, в неизменной своей светлой кепке, электрик Володя со станкостроительного завода. Кажется, он был в хорошем настроении.
Я просто стоял и ждал, а он шел мимо, насвистывал что-то себе под нос и радовался жизни.
– Владимир, – окликнул я его.
Он остановился и обернулся, осмотрел меня и было в этом что-то напряженное, нервное.
– Я тебя не знаю, парень, – то ли сказал, то ли спросил он.
– Неважно. Зато я тебя хорошо знаю.
Проклятый голос выдавал меня. Должен был звучать твердо и уверенно, а звучал прерывисто и сдавленно. Адреналин зашкаливал, сердце колотилось – все как полагается…
Он растерялся, но сказал строго:
– Не тыкай старшим, а то…
– Убьешь, как тех девчонок? – спросил я.
Он определенно испугался. Кажется, он был почти в панике.
– Да ты кто такой?! Каких девчонок, ты чего? Кто ты такой?!
Его паника придала мне спокойствия.
– Пошли, отойдем, – сказал я, кивнув в сторону старого заброшенного сквера.
Он пошел, оглядываясь по сторонам украдкой, похоже, он пытался справиться с нахлынувшей паникой, но это не очень получалось.
– Ты кто такой? – снова спросил он, когда мы оказались в безлюдном месте. – Ты же не из милиции? Чего тебе от меня надо?
Я огляделся по сторонам. Уютный скверик. Порядочно зарос бурьяном, несколько разломанных скамеек и пустые бутылки возле них. Обидно будет остаться тут навсегда.
– Я все про тебя знаю, – сказал я, отчетливо проговаривая каждое слово. – И скажу тебе, Володя, что ты в безвыходном положении.
А ведь он на самом деле жалок, подумал я. Это не Ганнибал Лектор, это что-то мелкое и убогое, жалкое и опасное одновременно.
– Ты кто такой? – снова спросил он. Похоже, мужика заклинило.
– Про все случаи, когда ты нападал на девушек, я знаю, – сказал я. Блефовал, конечно. Знал я только про один. – В последний раз это было на пустыре, на «Красных партизан». Девушку ты ножом ударил, но выжила. И опознает тебя, Володя. Вот где-то завтра-послезавтра товарищ прокурор ордер на твой арест выпишет, а потом – опознание, быстрый и справедливый суд и расстрел. Как высшая форма социальной защиты, Володя.
Он молчал. Кажется, он мне поверил.
Глава 26
А потом он спросил:
– Чего ты хочешь?
– Я, Володя, хочу, чтобы тебя не было, – честно ответил я. – И здесь у нас есть два варианта. Может быть, тебе сейчас всякие глупости в голову лезут – в бега там податься? Я тебе сразу говорю – глупости это все. Ты не шпион и не рецидивист, чтобы месяцами на нелегальном положении жить. Не сможешь ты так. Ни денег у тебя, ни опыта, ни связей, ни ксивы фальшивой – ничего. На первом же вокзале тебя повяжут. Пустышка ты. Только и умел, что девчонок резать. Зачем, кстати?
По его лицу пробежала судорога боли и отвращения.
– Не твое дело!.. – выдохнул он. Сами, суки, виноваты… Сами! А ты… ты кто вообще такой?
– Наша песня хороша, начинай сначала… – вздохнул я. – Тебе, Володя, не обо мне, а о себе думать нужно.
Он стоял. Смотрел на меня. Наверняка, он знал, что ищут и будут искать дальше. Наверняка он представлял, как за ним приходят. Но то, что произошло сейчас, он представить не мог. А потом я увидел, что растерянность в его глазах сменилась отчаянной решимостью, и понял, что сейчас произойдет.
Он оказался довольно быстрым, чем нимало удивил меня. Я даже не успел разглядеть, как он вытащил нож. Как будто, нож просто оказался в его руке.
– Ну, парень… – протянул он угрожающе. – Много знаешь, много… Сейчас мы с тобой…
Он рванулся ко мне, снова удивив меня быстротой, но реализовать свое явное преимущество в скорости он не смог. Из зарослей бурьяна высочили Валерка и его друг-боксер Серёга. Валерка махнул деревянной дубинкой, напоминающей бейсбольную биту, и вот, наш маньяк держится за ушибленную руку, а нож его валяется на земле.
Бледный от сдерживаемой злости Серёга пробивает ему прямой в челюсть, и он валится с жалобным стоном.
– Нокаут, – констатировал Валерик. – Ты его не зашиб, Серёга?
– Вроде нет, – Серёга с сомнением посмотрел на лежащее тело.
Маньяк Володя снова простонал что-то жалобно.
– Во, говорю ж, не зашиб! – обрадовался Серёга. – А вообще, у меня в башке не укладывается… Это он, что ли, неуловимый маньяк? Гроза всего города, вот это чмо?
– А ты Фредди Крюгера ожидал увидеть или Джейсона? – улыбнулся я. – Нет, дружище, в реальной жизни они вот такие…
– Так давай его прям здесь загасим, – предложил Серёга. – Чего я, зря лопату пер, что ли? Зароем за бурьянами, да и все. Ментов еще отвлекать по пустякам.
– Слышь, жертва аборта, – обратился я к лежащему Володе, который уже пришел в себя, но вида не подавал. – Есть предложение, прямо здесь тебя кончить. Как ты относишься к такой перспективе? Серёга вон и лопату принес.
Серёга действительно сбегал куда-то в кусты и принес штыковую лопату. Вот черт, я-то думал, что он просто жути нагонял.
Володя издал несколько протестующих звуков. Помирать вот прям щас на заброшенном пустыре он отчего-то не горел желанием.
– Не хочет, слышите? – сказал я. – Что же, вполне разумно. Тогда, Володя, у нас к тебе другое предложение. Вот тебе бумага и ручка и пиши о своих делах. Только обо всех, чтобы без обмана. Тогда еще поживешь какое-то время, пока суд да дело. А там уж, как государство решит. Подходит тебе?
Володя издал несколько звуков, которые свидетельствовали о том, что этот вариант его устраивает больше предыдущего.
– Ну, тогда поднимайся и пиши, – сказал я.
На этот раз он был полностью сломлен и деморализован.
С чистосердечным признанием мы мучались минут сорок, не меньше. Маньяк нам попался на удивление бестолковый, точные даты вспомнить затруднялся, даже количество эпизодов точно назвать не мог. То ли пять, то ли шесть. И вообще, спотыкался на каждом слове, жаловался на боль в руке и головокружение и всячески капризничал.
– Ну вот, а теперь – число и подпись, – скомандовал Серёга.
Маньяк Володя поставил число и подпись. По-моему, он был немного не в себе, произошедшее, похоже, повредило его и без того не слишком нормальное сознание.
– Ну всё, парни, – сказал я, – теперь вы его в ближайший опорный пункт сопроводите.
Я отправился в видеосалон, который уже стал нашей базой, а Валерик с Серёгой повели нашего Джека-Потрошителя сдавать с рук на руки правоохранительным органам.
В видеосалоне шла комедия с Джекки Чаном, за главного был Витя. Когда я пришел, он предложил выйти пообщаться, похоже, что у него накопилось множество вопросов. Меньше всего на свете после пережитого хотелось мне сейчас общаться, но деваться было некуда.
– Лёха, а ты можешь объяснить, что происходит? – спросил Витя.
Много всего происходит, ой много, столько, что и не разгребешь, хотел сказать я. Но не сказал.
– Сейчас пацаны приедут, все в подробностях объяснят, – сказал я. – Поймали одного типа. Я выследил, а они задержать помогли. Ментам уже сдали, наверное.
– А тебе это зачем? – спросил Витя.
– Что? – не понял я.
– Да вот это все. Выслеживать кого-то. Задерживать. Ты ж не мент, в конце концов. Не дружинник. Мы вообще по другую сторону баррикад, если ты забыл. Своих проблем, что ли, мало?
– Вить, – сказал я жалобно, – устал дико. Давай потом, а?
– Ну, давай потом, – сказал Витёк.
Он был насторожен. Происходило непонятное, а непонятного Витя терпеть не мог.
Где-то через полчаса подъехали пацаны – возбужденные и довольные.
– Ты бы видел дежурного мента, Лёха! – захлебываясь от радости рассказывал Валерик.
– Сказали все как договаривались? – спросил я.
– Чин чином! – подтвердил Серёга. – Сказали, что напал с ножом в парке, ну и получил слегка по балде. И что при себе у него бумага любопытная нашлась – чистосердечное признание.
– Мент, когда нож увидел, так и офигел от счастья, – смеялся Валерка. – А как до бумаги дело дошло, так я думал, что его от радости кондрашка стукнет! Только не покажется ли им подозрительным, что такой матерый маньячище с чистосердечным признанием в кармане разгуливает?
– Да похрен, что им там покажется, – сказал я. – Это уже не наши проблемы. Теперь они с него не слезут, пока не расколют полностью. Ваши личности устанавливали?
– Лично я представился Петром Сергеевичем Ивановым, – сказал Серёга с улыбкой. – Никто не звонил, не проверял. Там, когда они бумагу увидели, сбежались всем отделением, давай начальству звонить – не до нас стало! Ну, мы ноги в руки и слиняли под шумок.
– Думаю, они даже рады, что вы слиняли, – сказал я.
– Ну да, – подтвердил Серёга. – В этом деле дополнительные помощники им помеха. А так, напишут, что сами поймали опасного преступника. Это ж звездочки и повышения сразу! Фартануло ребятам сегодня.
– Да пофиг, – сказал Валерик, – пусть радуются, че там… Главное, что дело сделали.
– Это главное, – подтвердил я.
Нет, никакой удовлетворенности не было. Радости тоже не было. Была усталость – немыслимая, нечеловеческая. Хотелось отключиться. Хотелось не думать ни о чем вообще. Лечь на дно, как подводная лодка и не передавать позывных.
Этим же вечером ко мне в комнату зашел папенька в очень хорошем расположении духа.
– Вот, Алексей, – сказал он торжественно, – только с тобой поговорили об этом… психопате, что порезал твою… м-м-м… знакомую! И что ты думаешь? Сегодня задержали!
– Не может быть! – искренне изумился я, изо всех сил сдерживая подступающий истерический смех.
– Сто процентов! – объявил папенька. – Сидит, показания дает. Мне Николай только что позвонил. У них там уже банкет по этому поводу, но это ничего, пусть празднуют, заслужили!
– Большие молодцы! – подтвердил я.
– Умеют работать, когда захотят, – сказал папенька. – Тут и поощрить можно, я полагаю. И по нашей линии, и по их, милицейской! Поощрение, Алексей, большое дело! Если, конечно, заслуженно.
– Тут уж точно заслужили, – подтвердил я.
– Восемь эпизодов устанавливают… – папенька помрачнел. – Какая, все же, мразь с нами по одним улицам ходит!
– И что с ним будет теперь? – наивно спросил я.
– Ну, что… Если признают вменяемым, то высшая мера, конечно. Все по заслугам. А если невменяем – специальное лечебное учреждение. Я слышал, что там хуже тюрьмы и хуже, чем… Хуже, чем что угодно. А ты подруге своей можешь предать – пусть спокойно по улицам ходит. Моя милиция меня бережет!
– Передам, – пообещал я.
Обещания я не выполнил. Сразу после выписки перепуганные родители отправили Марину в Ленинград к родне. Там она и поступила в один из педагогических институтов. Мы больше никогда не виделись и не общались.
Никогда я не видел больше и Федю Комара. Он быстро вышел из больницы и буквально через пару дней был арестован за соучастие в какой-то краже. Лично мне подобная быстрота показалась подозрительной, мало верилось, что, не успев выписаться, Федя побежал обносить квартиры, скорее всего тут были какие-то интриги внутри преступного мира. Создалось впечатление, что Саша Щербатый сильно не хотел, чтобы Федя задержался на воле, слишком независимым был этот позитивный, всегда улыбающийся парень.
Маньяка, как и сказал мой папенька, судили и приговорили к расстрелу. К счастью, наши персоны в этом деле так и не всплыли. Похоже, что милиция действительно не нуждалась в помощниках по этому делу и присвоила все лавры себе. На здоровье, как говорится.
А потом у меня были вступительные экзамены в институт, которые я, конечно же, сдал очень хорошо, в том числе и благодаря помощи папенькиного приятеля – проректора. Экономический факультет, в группе три парня и двадцать девчонок, что еще нужно для счастья семнадцатилетнему студенту? Поступили большинство моих одноклассников. Валерка – в институт физической культуры, Витёк – в торгово-экономический вместе с Тариком Кикорашвили. Вадик Мушинский уехал в Москву, в МГУ, а Юлька Голубева – пассия Валерика – тоже в Москву, в ГИТИС, на театральный.
Видеосалон и звукозапись работали без особых проблем, прибыль шла, в неделю выходило рублей двести на человека, так что все наши насущные потребности в деньгах были удовлетворены. Другое дело, что купить за эти деньги можно было все меньше и меньше – товары исчезали с полок, те же продукты шли с черного хода магазинов в кооперативные кафе, сеть которых организовал приятель моей маменьки Валерий Александрович Герцин, продолжавший руководить городской торговлей. Валерий Александрович был почти официальным миллионером, и – о чудо! – у различных органов от ОБХСС до КГБ не было к нему совершенно никаких вопросов.
И, в общем-то, все было прекрасно и удивительно, я привык к новому телу и новому времени, а в будущее смотрел уверенно и с оптимизмом. Это было очень странное ощущение – все катилось под откос с нарастающей скоростью, а ты сидишь, смотришь по сторонам и любуешься пейзажем, который мелькает вокруг. Сидишь, и тебе интересно. Мне было интересно жить в восемьдесят седьмом. Я вспоминал о своей жизни в двадцать первом веке… иногда. Все реже и реже. Но я рассчитывал туда вернуться, в конце концов.