Деметрио Росси
Капитали$т. Часть 1. 1987
– Вполне, – заверил я.
– Ну тогда выдай ему халат какой-нибудь, – сказала она медбрату, – и идите. Только быстро.
Через несколько минут я стоял перед дверями палаты.
– Я его предупредил о посетителе, – сказал медбрат, – вроде чувствует себя неплохо, поговорить сможете. Но не больше десяти минут, как Анжела Петровна сказала. Все, иди!
– О, здорово, пацанчик! – приветствовал меня Федя, все такой же жизнерадостный, как и всегда. – А я лежу как барин! Один в палате! Телек у меня, – он кивнул на стоящий на тумбочке портативный телевизор. – Все удобства! Курорт!
– Как рана? – спросил я.
Федя пренебрежительно скривился.
– Это разве рана? Людям полчерепа сносило, и то продолжали жить… Заживет как на собаке! Нормально все.
– У тебя были… из милиции? – спросил я, понижая голос.
– Менты? Ясен пень! В кои-то веки терпилой быть пришлось, – Федя рассмеялся. – А я чего? Все как там на месте придумали! Шли по парку, тут хулиганы… Никого не знаю, опознать не смогу, бог с ними со всеми… Сам-то ты как? Руку лечишь?
– Лечу, – сказал я. – Слушай, Федя… Тут к нам в салон вчера Щербатый приезжал лично.
– А… – сказал Федя бесцветным голосом.
– И поговорили мы вроде бы нормально, но… Как-то я не очень понял. Почему он не хотел, чтобы я к тебе в больницу приезжал? Может я не знаю чего-нибудь? Ты мне можешь объяснить?
Федя усмехнулся.
– Ну значит не хочет Саня, чтобы ты со мной общался.
– Почему? – не понял я.
Федя замолчал. А потом сказал мне:
– Ну зачем тебе все эти интриги, пацанчик? Живи себе спокойно и ни о чем не парься. «Краснознаменских» всех закрыли?
– Саша сказал, что всех, – подтвердил я.
Федя весело засмеялся, но тут же схватился за живот и побледнел.
– Ладно, – сказал он. – Поставлю тебя в курс. Слушай внимательно.
Я напряженно слушал.
Глава 23
– Ты думаешь, что это Саша помог тебе с «краснознаменскими» вопрос решить? – весело прищурился на меня Федя. – Хрен там. Это ты ему с ними помог вопрос решить. Понял, нет?
– Ничего не понял, – честно сказал я.
– Все как дважды два – четыре! – сказал Федя. – Ты что, думаешь, что когда ты к нему пришел в первый раз, он за тебя не пробил? Да даже я знаю, хоть и не пробивал ничего, что батя твой – шишка партийная. А Саня обо всем знал в тот же день.
– Все равно не понимаю, – сказал я.
Голова от всего этого шла кругом.
– Саня прекрасно знал, что если вы салон откроете, то «краснознаменские» по любому набегут. И он мог бы им сказать, чтобы они вас не трогали. И они бы послушали… – Федя немного помолчал. – Ну, как… скорее всего, послушали бы. Они старших вообще не особо слушают. Мог, но не сделал, понимаешь? А сам я этот рамс не вытянул.
– Значит, Саша знал, что эта ситуация возникнет?
– Конечно, знал, – подтвердил Федя. – И еще он знал, что твой батя шишка партийная. Сане нужно было с «краснознаменскими» разобраться руками ментов. Сам он им приказать не может. Получается, что нужен кто-то, кто может. Вот как твой батя.
– Теперь понял, – сказал я. – А что, у него с «краснознаменскими» конфликт?
– Рамсы все время возникают, – подтвердил Федя. – Эти дебилы малолетние старших слушать не хотят. А значит, нужно кого-то из них резать, чтобы в чувство привести. А резать – это значит в зону, тут не отвертишься. В зону ж никто уже не хочет, – Федя тихонько рассмеялся. – Ему в «Софию» бабки уже в чемоданах прет ваш брат спекулянт, по хатам и карманам лазить не нужно, все и так в порядке! Но дело не только в этом…
– А что еще? – спросил я.
– Через полгода Володя Седой освобождается. Русика с «Краснознаменки» старший брат. Вот приедет Володя в город и сразу вокруг него банда – рыл двести! Тут Сане по любому нужно было что-то думать, потому что два медведя в одной берлоге – сам понимаешь…
– Конкуренция… – сказал я задумчиво.
– Во-во! – согласился Федя. – А так – Седой выходит, а брательник закрыт и банды никакой нет. Так что, это ты ему помог решить вопрос, хоть и сам не в курсе был. А не он тебе. Такие дела, пацанчик.
– А ты мне почему все это рассказываешь? – спросил я Федю.
Федя развел руками.
– А Саня мне не начальник. У нас, пацанчик, начальства нет. Да и не люблю я, когда людьми, как шарами на биллиарде… Понимаешь?
– Понимаю, – сказал я.
Теперь я действительно начинал понимать.
– Нет, ты не подумай, – сказал Федя, – Саня нормальный парень. Только продуманный очень. Шахматист – сразу на два-три хода вперед смотрит. Потому и на свободе давно. А мы постоянно за всякую херню… – Федя улыбнулся. – То год, то два, то пятера… Не продуманные. Так что, с Саней нужно ухо востро держать.
– Будем держать, – сказал я. – Он, наверное, потому и не хотел, чтобы я с тобой виделся. Подозревал, что ты мне глаза раскроешь.
– Вы же сами в эту коммерцию полезли, – сказал Федя примерительно. – Хотели бы спокойной жизни, так спокойно бы учились-работали… Так или не так?
– Все так, Федя, – подтвердил я.
– Ну вот и думайте…
Я оставил Феде пятьдесят рублей «на бинты» и поспешил покинуть палату – в дверь уже дважды заглядывал медбрат и красноречивыми жестами призывал меня закругляться.
Я шел по улице и думал. Какие страсти кипят, оказывается, в нашем небольшом провинциальном городе. Прямо «Игра престолов»… Как, оказывается, непросто быть первопроходцем…
А вокруг был май, самый его конец – тюльпаны на клумбах, фонтаны, киоски с мороженным, уличные «поливалки», народ у автоматов с газировкой и бочек с квасом и пивом. И было ощущение бесконечной свободы и бесконечных возможностей – у обычного человека это бывает раз в жизни, в юности, когда перед тобой все дороги и ты можешь буквально все, а у меня уже во второй раз. Все же, не так уж плохо жить вторую, альтернативную жизнь, совсем не плохо… Но накопившееся напряжение сказывалось, хотелось расслабится и обо всем забыть…
– А пойдемте-ка, дорогие друзья, отмечать благоприятное разрешение всех дел?.. – сказал я собравшимся в видеосалоне компаньонам.
– А работа? Сеансы вечерние заявлены, народ же придет, – скептически сказал Витя.
– Работа, Витя, постоять может, – ответил я. – Ты стахановец какой-то, ударник капиталистического труда! Надо же когда-нибудь и отдыхать нормальным людям? Семь дней в неделю работаем, без перерывов и выходных!
– А чего? – сказал Валерик. – Вы идите, а я тут сам управлюсь. Пить-то мне все равно нельзя, соревнования скоро.
– На «Подснежник» можем сходить, – предложил Петрович. – Только бухло нужно будет найти…
– Найдем! – сказал я. – Народу необходим отдых! Народ хочет на «Подснежник»!
И мы пошли на «Подснежник» – я, Витёк и Петрович. По пути, в «Софии» взяли две бутылки шампанского и какого-то портвейна.
– Мало… – посетовал Петрович.
– Мы ж не алкаши, – укоризненно ответил ему Витя.
На «Подснежнике» все было как обычно – богемно-неформальная тусовка с радостью приняла нас, и все завертелось…
Народ пил кофе, шампанское, простую водку и какие-то настойки неизвестного происхождения, которые я так и не рискнул попробовать… Народ обсуждал музыку – волосатые парни чуть не подрались, выясняя, кто лучше – «Running Wild» или «Helloween». А кто-то врубил «Улицу роз» «Арии», и я очень удивился тому, что этот хит уже вышел. «Арию» слушали с каким-то религиозным чувством, а дослушав, начали рассказывать, что вот же, могут парни, что нужно собирать группу и делать дело (спиртное в эти минуты улетучивалось с поразительной быстротой!), что ребята по всей стране ездят и вся страна кайфует, а мы сидим, как эти… За будущие свершения было произнесено еще несколько очень хороших, прочувствованных тостов, а потом несколько ребят, откушавших неведомую настойку, вдруг очень резко засобирались куда-то по срочному делу и очень быстро пошли в сторону общественного сортира, который удобно располагался в пределах прямой видимости… Впрочем, они быстро вернулись, бледные и притихшие.
Какой-то волосатый и бородатый мудрец лет двадцати начал читать лекцию на тему «Выйдет ли советский рок на международный уровень?». Мне, конечно, очень хотелось вставить что-нибудь саркастически-непрошенное, но я сумел удержаться. Глаза у ребят горели (то ли от выпитого, то ли от энтузиазма), и они были совершенно уверены, что советский рок не только выйдет на международный уровень, но и приживется там.
За соседним столиком кому-то гадали на Таро, а через столик лохматые художники шумно обсуждали какой-то рисунок. Было шумно, как-то по-хорошему весело – «Подснежник» слегка выпадал из советской действительности и, наверное, поэтому мне здесь так нравилось… Я ведь тоже выпал из своей действительности.
Еще обсуждали Горбачева (неформалы были настроены по отношению к нему как-то снисходительно-добродушно), «Детей Арбата», Солженицына и прочие культурные феномены эпохи. Интересно, пьяно подумал я, сколько из присутствующих побежит завтра в «контору», чтобы уведомить начальство о настроениях и разговорах в неформальской среде – «довожу до вашего сведения…». Но думать об этом не хотелось, хотелось расслабится…
Только кто же мне даст? Полусумасшедшая местная ясновидящая, страдающая алкоголизмом, подкралась ко мне сзади и сообщила заговорщицким шепотом на ухо, что знает, сколько мне лет.
– Подумаешь, большой секрет… – беспечно сказал я. – Семнадцать мне, мадам.
– Нет! – заявила ясновидящая. – Где там – семнадцать?!! Не семнадцать, не ври!
– А сколько? – удивился я.
– Пятьдесят один! – сказала она торжествующе. – Ты – старше меня!
Неформалы заржали, а я даже немного протрезвел.
Действительно, если сложить мой возраст из «прошлой» жизни – тридцать четыре года и возраст из этой жизни – семнадцать лет, то получалось ровно пятьдесят один. Мне стало жутковато.
– Я тебя помню, – заявила ясновидящая, – я тебя когда в прошлый раз видела, то у меня третий глаз чесался.
– Да брось, – сказал Петрович, – вот, прими лучше пятьдесят капель… – Петрович протянул ей фужер с вином. Ясновидящая выпила, но продолжила неодобрительно смотреть на меня и даже грозить пальцем. Ей категорически не нравилось, что мне пятьдесят один год.
А потом мы отправились по домам. Витя сетовал, что живем мы практически в тундре, как эскимосы. Этой аналогией он намекал на отсутствие цивилизованных видов отдыха для состоятельных граждан.
– Сейчас бы завалиться в клуб! – мечтал Витя. – Поиграть на рулетке, потанцевать с приятными барышнями… А затем промчаться по ночному городу на «Мерседесе». А у нас чего? Тундра!
– Успеешь еще наиграться и натанцеваться, – отвечал я.
– Нет, старик, – Витя сокрушенно качал головой. – Ты «Золотого теленка» читал?! Там миллионер Корейко. Миллионер!
– На НЭПе поднялся, – подтвердил я.
– Так он живет как монах. Бабки светить, во-первых, опасно, а во-вторых, и негде особо. В тундре некуда тратить бабки, старик! А раз так, то на кой хрен их зарабатывать?! Зачем это все тогда?! Чтобы напиться и забыться в кругу этих клошаров?!
– Тоже мне, Герцог Люксембургский нашелся, – вяло отбивался я. Хотелось спать. Да и порезанная рука тоже давала о себе знать.
– Я не хочу как Корейко, – Витя почти плакал. – Я хочу… хочу, чтобы зал приемов… чтобы люди в смокингах и вечерних платьях… чтобы…
– И это говорит простой советский комсомолец, – притворно вздыхал я. – Что за мещанство, Витя?! Что за упадничество? Фильмов про красивую жизнь насмотрелся?..
– Должна же быть где-то, – говорил Витя со слезами в голосе, – должна же быть где-то нормальная человеческая жизнь. Без всего этого. – Он раскинул руки, будто пытаясь обхватить окружающие пространства.
– Будет тебе и «Мерседес» и казино. – Я пьян и доволен жизнью.
– Точно? – Витя внимательно посмотрел на меня.
– Точно! И Канарские острова еще. Тенериф. И Барселона. И карнавал в Рио. Что захочешь…
– Понял, – сказал Витя грустно. – Ты издеваешься, Лёха. Над несчастьем моим смеешься. Нет же никаких Канарских островов, Тенерифов всяких. Их не бывает. Их иногда показывают по телеку в программе «Клуб путешественников». Ненавижу эту программу!
– Почему? – спросил я.
– Потому что они там показывают то, чего мы никогда не увидим. Для меня «Звездные войны» и «Клуб путешественников» это почти одно и то же. И зачем тогда бабки, спрашивается? В магазинах нет ни хрена…
– Ты пьян, Витя, – сказал я, – тебе нужно отоспаться, ты несешь вздор.
– Нет никакой Барселоны, – твердил Витя с пьяным упрямством, – и Эйфелевой башни нет, и Лос… Лос-Анджелеса! Это инопланетяне присылают нам сигареты и фильмы с другой планеты, чтобы… чтобы посмеяться над нами! Есть только киоск «Союзпечать»! (мы как раз проходили мимо закрытого киоска) Есть вот эта урна! Есть гопники на районе и зассанный подъезд! У вас, Лёха, зассанный подъезд?
– У нас нормальный подъезд, – сказал я твердо.
– Номенклатурный, – рассмеялся Витя, – цветочки, занавесочки, соседи – ответственные работники… А вот у меня соседи – богема, торговля и пролетариат!
Я еле утихомирил разбушевавшегося Витю, и отправился домой.
Мне не давала покоя эта тетка. Полусумасшедшая ясновидящая. Слишком точно она угадала мой «настоящий возраст». А ведь угадать такое нельзя, можно только знать. Нужно выяснить, подумал я. Разузнать точно, что она знает. И откуда. И кто она вообще такая.
На следующий день я, сразу после перевязки, отправился в «Подснежник». Там я нашел уфолога Колю – мужика неопределенного возраста, похожего на школьного учителя, слегка опустившегося, но все еще сохранившего положенное благообразие. Как и полагается уфологам в обеденное время, Коля мучился похмельем. Выпить у него не было, денег, впрочем, тоже. Инопланетяне тоже почему-то все не прилетали, хотя уже давно пора было. По вышеуказанным причинам Коля был мрачен и немногословен. Без особой надежды он попросил меня о небольшой ссуде в три рубля, и каково же было его удивление, когда эти три рубля я ему без лишних разговоров протянул. Коля хотел немедленно бежать и искать, но я сказал:
– Погоди. Эту тетку рыжую, ясновидящую, с понтом – знаешь?
– Катюху-то? – удивился Коля. – Катюху тут все знают. И ничего она не «с понтом», дар божий у человека. – В этом месте Коля перекрестился на пивную бочку. – Дар! Только нет пророка в своем отечестве! Положили ее злые люди в дурку и там кололи всякой дрянью, хотели дар божий заглушить! И ничего не получилось у них, злодеев, – кукуха у Катюхи подтекает немного после их лечения, но что-то она предсказывает время от времени. – Коля тяжело вздохнул. – Я ей предлагал в Спортлото играть – большие деньги! Можно рублей триста выиграть и поехать на курорт – в Алушту! Не хочет, говорит – грех!
– А она работает где-то? – спросил я.
– Какой там! – махнул рукой Коля. – Пенсия по инвалидности.
– А живет где?
– Живет… – Коля наморщил лоб и вдруг просиял: – Да возле магазина же! Возле магазина и живет, пойдем скорее, я тебе покажу, вместе и зайдем – к Катьке, а потом в магазин! Мы ж у нее на хате собираемся часто!
– А как она вообще? – спросил я. – Реально психическая?
– Отличная баба! – заявил Коля. – Все время у нее собираемся… Беседуем! Информацией делимся. И она всегда это – закусить сообразит! Никогда отказа нет. Хорошая баба! И не психическая, а залеченная – дар в ней убивали. Несчастная очень.
– На самом деле кому-то что-то предсказывала? – не отставал я от Коли.
Мы быстро шли в сторону магазина.
– Да, в свое время… Еще до дурдома – к ней со всей области ездили. Гремела Катюха! Но тут кто-то во власти спохватился – как так, мракобесие под носом? Вот Катюху и того… Вообще, посадить хотели за мошенничество. Говорят, что жена какого-то крупного чина заступилась… не посадили, только в дурдом отправили… Да вот же подъезд ее!
Мы стояли у подъезда панельной пятиэтажки.
– Пойдем быстрее! – торопил меня Коля. Похоже, что полученные три рубля не давали ему покоя.
– А сейчас она… предсказывает? – спросил я, когда мы поднимались по лестнице.
– Бывает, но редко… – Коля сокрушенно покачал головой. – Выпивает Катюха сильно, чего уж там. Редкий день трезвая. Все возле «Подснежника» трется, там народ простой, не злой, не обидят, еще и поднесут иногда… Ты, парень, не обижай ее. Все, пришли!
Коля громко постучал в дверь:
– Катюха! Открывай, свои!
Дверь гостеприимно открылась и нас впустили внутрь.
– Вот! – торжественно сказал Коля. – Катерина, привел к тебе молодого человека, поговорить хочет! Отличный парень, я тебе скажу. Одним словом, вы тут общайтесь, а мне бежать нужно – дела срочные!
Уфолог Коля церемонно раскланялся и исчез.
– Здравствуйте, – сказал я.
Она безразлично смотрела на меня. Женщина средних лет, в выцветшем сером халате, непричесанная и ненакрашенная и вообще – давно махнувшая на себя рукой. Она кивнула, приглашая проходит в комнату. Комната была под стать хозяйке – еще не бомжатник, но уверенно на пути к этому. Кровать с неубранной постелью. Следы вчерашнего пиршества на столе. Грязный пол. Какой-то засаленный ковер на стене. Пахло табаком, спиртным и еще чем-то неприятным, химическим.
Хозяйка была трезва и мрачна. Похоже, с дикого похмелья. Из-под кровати вылез громадный и жирный черный кот, слегка меня напугав. Было в этом всем что-то булгаковское. Какая-то чертовщина.
– А я знала, что ты придешь, – сказала она мрачно и закурила «Беломорину». – Еще вчера знала. И вот, пришел. Спросить чего-то хотел? Ну спрашивай.
Я перевел дыхание. Почему-то было страшно, но не так, как тогда, в парке, не было адреналина и возбуждения. Было просто жутко, так что хотелось сбежать отсюда и больше никогда не вспоминать об этой Катерине. Но я уже был здесь…
Глава 24
– Вы вчера сказали, что мне пятьдесят один год, – начал я. – Почему вы так решили?
Она пожала плечами.
– Не помню. Пьяная была. О н о приходит, только когда пьяная, трезвой уже не приходит.
– Что, оно? – не понял я.
Катерина долго не отвечала. Сидела и думала о чем-то своем, словно забыв о моем существовании.
– Ну это… Как же объяснить тебе?.. Как будто ходишь все время без очков. Все размыто, сложно рассмотреть. Но иногда, когда выпьешь, то как будто очки появляются. И становится отчетливо видно. Но не все. Какие-то отдельные вещи… – сказала она задумчиво. – Я вот тебя вчера запомнила. И что еще встретимся, тоже запомнила. А что увидела – не помню. Это как сон.
– И вчера оно было? Эти «очки» появились? – спросил я.
– Наверное, – кивнула она. – Я угадала чего-то?
– Почти угадали, – сказал я. – И мне интересно – как это происходит?
Она махнула рукой.
– Тебя как звать-то?
– Алексей, – сказал я.
– А меня Катерина. Или Екатерина Петровна, называй как хочешь…Ты же комсомолец, наверное, Алексей? Сейчас в такое не верят. Зачем тебе оно?
– Комсомолец, – согласился я. – Но вы не правы. Сейчас в такое как раз и начинают верить. НЛО, «снежный человек», «Бермудский треугольник», Ванга, Джуна… У всех уже на слуху, а дальше будет еще больше.
Она тяжело вздохнула и ушла на кухню – греметь посудой. А вернувшись, сообщила мне:
– Похмелиться нужно, Алексей. А нечем… Не люблю я на трезвую голову об этих вещах говорить. Тяжело.
– Давайте все же поговорим. – Я был настойчив.
– Ну давай поговорим… – Она устало опустилась в кресло. – Ванга, Джуна и прочее – я слышала… Это не то. Понимаешь? Может быть там есть что-то, совсем немного… Но навряд ли… – Она покачала головой.
– Почему? – спросил я.
– О настоящем ты не услышишь никогда. Потому что настоящее прячется. Или его прячут. – Она тяжело вздохнула и замолчала.
– Я слышал, что вас в больницу упекли… в психиатрическую… – сказал я, и она усмехнулась.
– Об этом тебе и толкую. У меня было это… настоящее. Его люди боятся, понимаешь? Боятся, но все равно приходят, потому что любопытные, хотят знать то, чего им знать и не нужно вовсе. А я вижу.
– От страха, значит, вас… в больницу?
Она грустно рассмеялась.
– Нет, Алексей. Не только со страха. Это же власть. Это власть огромная, больше, чем у разных генералов и секретарей. Когда все вокруг слепые, а ты видишь!
– «В мире слепых одноглазый – король», – откуда-то вспомнил я афоризм.
– Точно! – просияла она. – Это ты очень верно сказал, Алексей, в точку попал. И какая же власть потерпит рядом с собой другую власть? Никакая и не потерпит.
– Они же атеисты все – наши власти, – удивился я. – Ни во что такое не верят.
– Не верят, – согласилась она охотно. – Не верят, но чувствуют, и делают не по разуму, а по чувству. И те, которые что-то могут… они прячутся. По селам глухим, в тайге или еще где. А те, которые прятаться не хотят – никогда не показывают никому. Просто живут и все. Но только, мучаются тогда очень сильно. Э т о их изнутри мучает. – Она помрачнела.
– Скоро о ведьмах и экстрасенсах будут писать в газетах, – сказал я. – И по телевизору показывать.
– Ты-то откуда знаешь? – усмехнулась она. – Ты же не такой, я бы почувствовала…
– Я – знаю, – сказал я твердо.
Она долго и пытливо рассматривала меня.
– Вижу, что знаешь, – сказала она с удивлением в голосе, – но вот откуда…
– Я сам еще не разобрался – откуда, – ответил я уклончиво. Исповедоваться этой тетке с замашками бывшей ведьмы не входило в мои планы.
– Ну, разбирайся, – сказала она. – Значит, говоришь, что ведьмам и колдунам волю дадут? Ох, горе-горюшко…
– Отчего же? – не понял я.
– Сбегутся жулики до денег и славы жадные, начнут народ охмурять… А тем, у кого в самом деле о н о есть, придется еще больше прятаться…
Она опять замолчала надолго.
– Послушайте, Екатерина Петровна, – сказал я осторожно, – я вам хочу предложить одну вещь. У меня есть информация о некоторых событиях, которые в будущем произойдут. Информация точная, но откуда – я вам сказать не могу. Но меня никто и слушать не будет. А вот вас – послушают. Вы известны, да еще и пострадали за это. Мы миллионам людей помочь можем.
Конечно, это было рискованно – говорить с бывшей пациенткой психбольницы о таких вещах. Но, с другой стороны, даже если она и расскажет кому-то, то кто ей поверит сейчас, когда она в таком состоянии? И вообще, у меня интуиция. Рациональность иногда нужно посылать к чертовой матери и доверять интуиции. Я поверил, что эта спивающаяся тетка меня не подведет и не подставит.
– Жаль, все же, что похмелиться нету… – сказала она и закашлялась. – Голова болит. Тяжело. А будущее… его многие чувствуют, Алексей. Вот как слепые солнце не видят, а чувствуют. От этого и пьянство, и все прочее. А таким как я – и захочешь не увидеть, так попробуй, не увидь, когда оно от горизонта до горизонта.
– И что же вы видите? – спросил я.
– Да разлетится все на куски. Жизни, страна, власть эта.
Она заговорила тревожным шепотом:
– Ко мне же приходили в больницу, приходили. Двое. Оттуда. Уговаривали, что освободят тут же, если я соглашусь… к ним. Сказали, что санаторий есть специальный, для таких как я, на полном обеспечении, только подписать бумагу и все. Что я феномен, который изучать нужно. А я испугалась сильно. Смотрю на них, а они страшные, как мертвые внутри. И ничего не подписала – больше со страху. А они посмотрели на меня, как на психическую, сказали: «Ну, лечись тогда» и ушли… Они там, наверное, чувствуют, или может быть даже знают, что разлетится все, разрушится, но сделать ничего не могут, потому что они там многие такие – как мертвецы внутри. Меня же вообще посадить хотели, но спасла меня одна дама, прокурорша спасла! Она ко мне когда-то пришла за мужа узнать, а я вижу болезнь у нее тяжелая – только-только начинается. Сразу ей сказала об этом, а она мне поверила, хоть и партийная и сама – следователь. И спасли ее врачи, сказали, что вовремя обратилась. Она ко мне приходила потом, благодарила, и от тюрьмы она спасла. Хотя… может в тюрьме бы и лучше было?
– Так давайте делать чего-то, – сказал я с внезапным ожесточением. – Не пить всякую дрянь, а пытаться людям помочь, у которых все плохо, а дальше и еще хуже будет. Если все правильно сделаем, то через год о вас будут писать местные газеты, а через два – союзные. Мы многих сможем спасти и страшные вещи предотвратить.
Она тряхнула пустой пачкой «Беломора», пошарила по неубранной постели, выудила откуда-то из-под подушки пачку «Ватры» и закурила. Мы долго молчали. А потом она сказала:
– Иди, Алексей. Пора тебе, а я не могу уже, устала. Приходи потом, через неделю приходи или дней через десять. Тогда мы поговорим еще, а сейчас я не могу больше. Тяжело.
– До свидания, – сказал я.
Я шел и думал о том, что иметь свою ясновидящую в конце восьмидесятых годов в СССР – это серьезный ресурс. Это реальный ресурс влияния. Буквально несколько месяцев остается до взрыва паранормальщины в СМИ – и «Труд», и «Правда» и «Комсомолка» будут писать об НЛО и экстрасенсах, «Молебском треугольнике» и Ордене колдунов… и полезут шарлатаны, это Екатерина Петровна верно заметила, я уж не знаю, насколько она ясновидящая, но тетка не глупая – определенно. И вот, если у меня будет ясновидящая, гадалка или ведьма, дающая сбывающиеся прогнозы, то… Это будет серьезно. Это будет гораздо серьезнее всех видеосалонов и студий звукозаписи. Другой вопрос – а что мы действительно можем сделать? Можем ли мы реально повлиять на будущее? Динамичны ли будущие события, или наоборот – они «прибиты гвоздями» к нашей реальности, так что изменить ничего не получится? Касается ли это любых событий, или только некоторых? Голова от всего этого пухла и шла кругом.
Дома я вооружился ручкой, тетрадью, громадной чашкой кофе и начал мозговой штурм.
Итак, есть события, о которых я знаю точно.
Например – землетрясение в Армении. Это восемьдесят восьмой год, кажется, самый его конец. Я помню названия городов, наиболее пострадавших – Ленинакан и Спитак. Вопрос – что мы можем? Дать информацию, которая будет услышана. Цель – спасение людей, конечно. Тысяч жизней. Задача – сделать так, чтобы информация была услышана.
Прежде всего нужно сделать так, чтобы Екатерина Петровна прекратила свои алкогольные увлечения. Затем, вернуть ей практику. Пусть предсказывает будущее простым советским домохозяйкам, тем более, что она что-то такое действительно может. В дурдом ее сейчас не потащат, времена не те. Но нужно что-то еще… Что-то промежуточное, важное, какой-то определенно сбывшийся прогноз, который заставил бы людей относиться серьезно к любой ее информации, что-то такое…
– Алексей! – вдруг раздался строгий голос. На пороге моей комнаты стоял папенька.
– Пойдем, поговорим, – сказал он тоном, не предполагающим возражений. И царственно удалился. Я последовал за ним, в кабинет.
Небрежным жестом папенька приказал мне садиться. Я повиновался. Что же еще случилось?
– Звонили из милиции, – сказал папенька. – Не сочти за труд, объясни мне, кто такая Евсеева?
Я с удивлением посмотрел на папеньку.
– Евсеева? Понятия не имею. В первый раз слышу.
– Тогда почему наш телефон у нее в записной книжке? – сказал папенька недоверчиво.
Я развел руками.
– Ни о какой Евсеевой я не имею представления!
Папенька, похоже, поверил мне. Нужно отметить, что он был неплохим психологом.
– Странно, – сказал он. – Звонят из милиции, говорят – телефон найден в записной книжке, среди прочих… – Папенька выдохнул, как мне показалось, с облегчением. – Интересуются, при каких обстоятельствах мог попасть к ней наш телефон, а я понятия не имею… Я, знаешь ли, с семнадцатилетними девицами не дружу!
– А что случилось-то? – спросил я настороженно.
Папенька помолчал немного.
– Плохое дело случилось, – сказал он мрачно. – Ударили эту… как ее?.. Евсееву, ножом. И пытались, в общем… Одним словом, плохо там все, милиция работает. Ну я им объяснил, что мы, естественно, никакого отношения к этому иметь не можем. И подумал, может ты ее знаешь откуда-то?
– А как ее зовут, не спросил? – Я, кажется, начинал что-то понимать, что-то такое, чего понимать не хотелось… Совсем не хотелось.
Папенька посмотрел на какую-то бумажку. Он всегда все записывал, не полагаясь на подводящую память. Привычка.
– Евсеева Марина Александровна.
У меня перед глазами мелькнуло что-то красное, а сердце дико заколотилось в груди. Марина!
– Так ты ее не знаешь? – спросил папенька.
– Кажется, знаю, – ответил я, стараясь говорить по возможности спокойно. – Это моей одноклассницы Инны подруга.
– Вы с ней… общались? – папенька слегка запнулся, подбирая нужное слово.
– Виделись несколько раз, – сказал я сдавленным голосом. – Она… жива?
– В тяжелом состоянии, – сказал папенька мрачно. – Тогда нужно перезвонить в милицию, чтобы они с тобой побеседовали. Может поможешь чем.
– Да, конечно, – сказал я растерянно.
– Ты не беспокойся, – сказал папенька. – К тебе вопросов не будет, это не первый случай в городе. Мне Николай сказал, что завелся какой-то сумасшедший маньяк! А наша милиция его отловить не может, – папенька осуждающе покачал головой, – все имитируют бурную деятельность, а одного психа поймать не могут! Дармоеды! – Папенька был очень зол. – И вообще, я тебе скажу, Алексей, что часто с тобой всякие вещи стали случаться. То тебя порезала какая-то шпана, мать чуть с ума не сошла! То вот твою знакомую теперь, чуть не до смерти! То под машину ты попадаешь! Как-то очень много всего за последние несколько недель! С чего бы?
Я молчал. Не знал, что отвечать, все слова как-то потерялись, складываться в связные предложения отказывались.
– Ладно, иди, – сказал папенька, проявив милость. – И хорошенько подумай о происходящем!
Я пошел в свою комнату. Молча, хотя очень хотелось орать что есть силы, что такого не может быть, не может! Нужно было что-то делать, но что, я не знал, внутри моего сознания как будто что-то замкнуло. Хоть было уже поздно, я позвонил Инке Копытиной. Однокласснице, той самой, что познакомила нас.
– Уже знаешь? – спросила она взволнованно.
– Да, только сказали. Можешь рассказать, что известно?
Инка всхлипнула.
– Ой, Лёш, это же ужас… Она вечером домой возвращалась. Сама возвращалась, с дня рождения, у девчонки из ее школы день рождения был… Через пустырь шла… А он там… Я не могу, Лёш, я реву целый день.
– В какой она больнице?
– Вроде в третьей… Ко мне уже приезжали из милиции, спрашивали, кто, чего… А что я знаю? Я ж не знаю ничего.
– Это вчера случилось?
– Да, вчера вечером. Еще повезло, что какие-то мужики шли и спугнули… ну, этого. Если бы не эти мужики, то… Страшно, Лёш!
– Значит, в третьей больнице… – сказал я.
– Только к ней не пускают никого, да она и без сознания, вроде бы… – Копытина снова начала всхлипывать.
– Успокойся, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал по возможности твердо.
– Не могу я успокоиться! Я теперь из дома выйти боюсь! А у вас же… ну это… вы встречались, да?
– Виделись несколько раз, – сказал я чистую правду.
– Она мне рассказывала, – подтвердила Инка. – Ты ей нравился, вообще-то. То есть, нравишься! А меня родители теперь вообще из дома не выпускают!