Деметрио Росси
Капитали$т. Часть 1. 1987
– Оборзел этот Кузя, – неожиданно и зло сказала Ирина. – У самого такие куражи, а все в одно рыло жрет. Не уделяет. Бакланская рожа, с боку припеку!
– Мда-а… – сказал Саша неопределенно. – Такие дела, Алексей. В общем, сделаем так. У вас сколько часов забрали? Тридцать, говоришь?
– Тридцать.
– Ну вот. Значит, две штуки они себе оставят, а остальные вернут. И бабки, которые забрали, тоже вернуть не выйдет. Сам понимаешь – у вас своя работа, а у них своя. Устраивает тебя такое решение?
– Полностью устраивает! – радостно воскликнул я. – Спасибо вам!
Ирина, Игорь и Андрей рассмеялись, Саша усмехнулся.
– Вообще, ты пацан правильный, – Игорь хлопнул меня по плечу, – пришел к нам, а не к ментам, правильно рассказал, как было. И то, что чего-то с бизнесом мутить пробуете – молодцы, сейчас так и нужно.
– А то развелось малолетних балбесов, – поддержал его Андрей, – лупят друг друга почем зря. Район на район – кому оно надо? Мы всегда говорим – чего так просто драться-то? Если лупить кого-то, то так, чтоб польза от этого была! Нет же! Устраивают Куликовские битвы! Уже нормальному человеку и на дискотеку не приди – толпой забуцают ни за что, шмотки отнимут… Эх, молодежь! Еще комсомольцы-пионеры!
Последнее замечание лысого Андрея вызвало бурное веселье за столом.
– Одно вы неправильно делаете, – продолжал учить меня жизни Андрей, – о завтрашнем дне не думаете, когда бабки зарабатываете! Вот если бы вы раньше к нам пришли, рассказали за свой бизнес, уделили бы по возможности, то никто никогда у вас ничего не забрал бы.
– Ну ладно, Андрей, – вступился за меня Саша. – Пацаны молодые совсем. Тут и взрослые в непонятное попадают. Время такое… А ты, Алексей, имей в виду – для того, чтобы спокойно работать и вообще как-то двигаться в городе – нужно общаться с людьми. Вы можете общаться с нами.
– Я понял, – кивнул я.
– Ну вот и хорошо. В таких ситуациях, как у вас была с этим Кузей, можешь ссылаться на меня, Игоря Швилю и Андрея Магадана.
– Если кто полезет, то сразу дергай их сюда к нам, на разбор! – важно сказал уже прилично захмелевший Игорь, по кличке Швиля.
– И вообще, сам заходи при случае! – Ирина подмигнула мне и потянулась за бутылкой вина – наполнить опустевший бокал.
Я попрощался со всеми и направился к выходу. «На теплоходе музыка играет…» – гремело на первом этаже. Народ потихоньку расходился, воскресный вечер подходил к концу. Я с огромным облегчением выскочил из прокуренного зала. Снаружи меня нетерпеливо ожидал Витёк, который уже скурил, наверное, полпачки дорогущего «Мальборо».
– Ну, рассказывай! – потребовал Витёк.
Мы сидели на лавочке под ивой, и я рассказывал. Витёк внимательно слушал. Как мне показалось, без особой радости. А когда я рассказал все, то и вовсе тяжело вздохнул, и сказал многозначительное:
– М-д-а-а…
– Тебе что-то не нравится? – поинтересовался я.
– На первый взгляд все ровно, – сказал Витёк мрачно. – И ты молодец. Все правильно подвел и разложил. И с Кузей вопрос решили. Но теперь нам с этими жуликами дело иметь. А они поопаснее Кузи.
– Слушай, – сказал я раздраженно, – если не хочешь таких знакомых, то завязывай с бизнесом. Иди пионервожатым. Или на стройку завербуйся. На БАМ. И не трахай мне мозги.
Витёк тяжело вздохнул.
– Нет, старик. На БАМ я не поеду. Мне не интересно, понимаешь? Мне интересно деньги делать. И себе и другим пользу приносить. Вот чего ты смеешься? «Левайсов» даже в комиссионке нет. А у нас – есть. И часы, и кассеты. Нам люди «спасибо» говорят, не забыл? Вот почему я не могу спокойно этим заниматься?
– Витя, – сказал я ласково, – ты мне лекцию по политэкономии решил прочесть?
– Да просто тошно от всего этого, – мрачно сказал Витёк. – Весь мир торгует. Покупает, продает. Уважаемое занятие. И только у нас – спекулянт, преступник. С одной стороны менты. С другой – уголовники. Ну что за хрень, в самом деле?
Ох, Витя, Витя, подумал я. Знал бы ты, к чему все придет через пару-тройку лет…
– А насчет комсомола, – сказал Витёк, – в это все давно никто не верит. Ты посмотри вокруг. Вся молодежь сама организуется. Металлисты, панки всякие. Шпана по районам. Все на комсомол болт большой забили. Никому это не интересно. Только большинство на музыке и на бухле повернуты. Ну или еще – какой район кому наваляет. А мы, Лёха, все правильно понимаем. Мы бабки делаем! Вот сейчас «Монтану» распродадим…
– Ты погоди, – перебил я Витька, который явно вошел в коммерческий азарт, – ты их сначала назад получи, а потом уж распродавай…
– Не, ну раз Щербатый сказал, то вернут без вопросов, – авторитетно заявил Витёк. – У жулья дисциплина – тот комсомол и рядом не стоял!
– Завязывай антисоветский базар, – сказал я, улыбаясь, – слышал бы тебя сейчас мой батя!
– Да ладно, – отмахнулся Витёк, – батя у тебя мировой, все понимает не хуже нас, а может и лучше. Куда все катится.
– И куда же? – наивно поинтересовался я.
– А вот спроси у него сам! Я тебе говорю – будем все делать правильно, будем первыми людьми!
На этой оптимистической ноте, преисполненные энергии и пьяные от будущих перспектив, мы двинулись по домам. «На теплоходе музыка играет» – крутилась в голове навязчивая песенка…
Глава 7
С понедельника началась школа. Я попросил Витька, чтобы он в подробностях рассказал мне, как себя вести, чтобы не привлекать внимания. Витёк ответил, что если я не хочу привлекать внимания, то не нужно себя вообще никак вести.
– А если чего-нибудь спросят? – спросил я.
– Скажешь, как есть, – пожал плечами Витёк, – что после травмы. Не отошел еще.
В общем, для меня – взрослого мужика, хоть и запертого в теле тинейджера, возвращение в школу было достаточно серьезным стрессом. Я волновался. У многих взрослых людей, в число которых я определенно входил, существует куча страхов, родом из детства и ранней юности, связанных со школой, учителями и одноклассниками. Одним словом, снова в школу мне категорически не хотелось. Вот просто до тошноты. Но деваться было некуда.
Наша школа оказалась волне приличной и, к удивлению моему, даже уютной. Класс, располагавшийся на третьем этаже, был просторным и светлым, недавно отремонтированным, со множеством цветов на окнах – наша классная руководительница Тамара Фёдоровна была фанатом «зеленых уголков».
Одноклассники на мое появление после больницы отреагировали довольно сдержанно, как, впрочем, и учителя. За окном бушевал апрель, и на уроках все откровенно скучали и маялись. Зато перемены пролетали как одно мгновенье! Для нас с Витьком школьные перемены были самой горячей порой – мы делали деньги. У мужского туалета (в простонародье – «параша») орудовал Витёк – принимал заказы и получал с покупателей деньги. А уже я, у входа в спортивный зал, передавал им товар. От клиентов – любителей американских сигарет и жвачки – не было отбоя, мы просто не успевали обслужить всех желающих!
– У нас не кишеневское фуфло, у нас реальное «Мальборо» с привоза! Такого вы хрен найдете в городе! – распинался Витёк. И соблазненные медовыми речами старшеклассники из номенклатурных семей платили за «настоящий „Мальборо“ с привоза» аж по трояку. Брали и поштучно – так выходило еще выгоднее. Еще хорошо, просто на улет, уходили фирменные зажигалки «Винстон» – по червонцу за штуку. В среднем, за перемену мы зарабатывали до десяти рублей. Все-таки, школа для детей ответственных работников – это само по себе большой бизнес.
– Интересно, учителя в курсе нашего бизнеса? – спросил я у Витька после пятого урока, когда все уже собирались домой.
– Может и догадываются, – пожал плечами Витёк. – Только всем параллельно. Наш директор у моих поставщиков шмотки покупает. У нашей классной костюм итальянский – из «Дома одежды», что ли? Жора Петровский у нас сегодня две пачки «Мальборо» взял. А у Жоры папа – кгбшный чин. Че ж он так херово Жору воспитал, что тот курит, да еще и не «Ватру», а «Мальборо». И бабки у него откуда вообще? Кто нам чего скажет, если все замазаны?
– Уже совсем скоро, – сказал я вдохновенно, – можно будет легально торговать.
Витёк в ответ только тяжело вздыхал. Он не верил в чудеса.
Возле школы нас встретили. Два мрачных парня, на год-два старше нас, с испитыми физиономиями. На одном из них Витя узнал собственные джинсы.
– Вот, – один из парней протянул мне полиэтиленовый пакет. – Ваше барахло. Все как добазарились.
– Было бы из-за чего кипиш поднимать, – сказал второй презрительно. – А ты, – отнесся он отдельно к Витьку, – если Сашу Щербатого знаешь, то должен был так и сказать, а не морозиться. И ребра бы целее были. – Парни заржали, но как-то не очень весело.
– Ладно, проехали, – сказал я, принимая пакет. – Пересчитывать не будем, верим на слово.
– Ну ладно, давайте, расход, – сказал парень, на котором были Витьковы джинсы. Как мне показалось, сказал со сдерживаемой угрозой.
– Ничего, пусть бесятся, – Витёк радостно тряхнул пакетом, – все равно ничего сделать не смогут. И как быстро Щербатый с ними вопрос решил! Никакой бюрократии, совещаний, согласований! Вчера поговорили – сегодня часики дома! Вот таких людей нужно в руководство двигать! Может тогда и изменится чего-то.
Будет, подумал я. Но вслух ничего не сказал, огорчать моего довольного друга не хотелось. Часов в пакете, который отдали нам Кузины кореша (сам Кузя, по всей видимости, счел ниже своего достоинства унижаться перед малолетками) было тысячи на три с половиной. Почти весь наш основной и оборотный капитал.
– Сегодня минимум две штуки заберут! – хвастался Витёк. – Вечером пойдем к «Строителю» – я там «пассажирам» встречу назначил.
Вечером мы пошли к кинотеатру «Строитель», где все происходило примерно также, как и в школе – простые советские люди подходили к Витьку, договаривались и платили деньги, а затем шли ко мне – за часами «Монтана». В среднем мы продавали по семьдесят рублей за штуку. Чистой прибыли с часов – тридцать пять рублей. Накладные расходы – примерно ноль. Рай для молодого спекулянта.
В тот вечер мы легко и непринужденно продали пять часов, заработав сто семьдесят пять рублей. Примерно месячная зарплата инженера.
Что меня поразило, так это мощь и эффективность «сарафанного радио» в Советском Союзе. Мы не искали клиентов, ни за кем не бегали и никого не уговаривали. Искали и уговаривали нас. Что касается спроса – продать что-либо не представляло проблемы. Мы могли продать буквально все, что угодно. Особенно с импортным лейблом. Советский народ был совершенно не избалован товарным изобилием, а мы – мелкие спекулянты – давали народу возможность какого-никакого, а выбора. Предлагали альтернативу тому, что лежало в свободной продаже – недорого и убого. А молодежь, она на то и молодежь, чтобы нарядиться, погулять, потусить весело, послушать модную музыку…
Отработав, мы пошли в кафе «Мороженное», в котором подавалось, что характерно, мороженное. И там устроили настоящий купеческий загул с крем-брюле и молочными коктейлями. Загул обошелся нам в астрономическую сумму – три рубля. За мороженным обсуждали дела.
– Стабильных поставок нет, – сетовал Витёк. – Ничего не можем контролировать: ни ассортимент, ни количество. Херня, а не работа. Вот часы. Сегодня есть, а завтра нет. И когда будут – неизвестно. Может послезавтра, а может через полгода. Зато есть джинсы. Зимние. «Ливайс». Все размеры. В апреле месяце. А зимой как раз кепочки «Адидас» и маечки «Пума» подъедут – ништяк! Так и работаем…
В общем, день прошел продуктивно. Когда я пришел домой, то имел разговор с маменькой и папенькой. Сначала за меня принялась маменька. Она прочла мне короткую, но очень эмоциональную лекцию о том, как опасно в наше время гулять допоздна, кругом рыщут маньяки, которым без разницы – мальчик или девочка, и вообще – нужно заниматься учебой, выпускной класс! Я стоически слушал и думал о том, что с маньяками действительно нужно что-то делать. Затем меня на деловой разговор вызвал папенька. Была прочитана лекция на тему «Ответственность выпускника перед собой, страной и будущим». Лекция довольно занудная. Папенька предлагал идти в местный универ. На экономиста («Экономика это, понимаешь, всегда экономика!»). Я сказал, что не возражаю. На самом деле, мне было все равно. Очень скоро все начнет сыпаться и будет совершенно неважно – учусь я на экономическом, транспортном или электротехническом факультете. Сейчас реально важна наша тайная коммерческая жизнь – моя и Вити Пахомова.
В тот день я почему-то долго не мог уснуть. Было так странно… Моя жизнь – настоящая жизнь офисного клерка из двадцать первого века – теперь казалась какой-то ненастоящей и тусклой, фрагментарной и неотчетливой, как наполовину забытый сон. Такое ощущение, что я переставал быть Антоном Ерофеевым, а становился Алексеем Петровым на самом деле.
И еще – у меня так и не появилась цель. Или, если не цель, то хотя бы понимание того – что делать? Понимание того – почему я здесь? Это какой-то глюк Мироздания? Или же, я должен что-то сделать? Стать лучшей версией себя? Спасти Советский Союз? Стать на пару с Витьком олигархами? «Что мне делать?!!» – мысленно кричал я куда-то в ментальную пустоту, но пустота молчала. Ей было все равно. Спал я в ту ночь плохо и нервно.
Валера Литвинов был нашим одноклассником. Вообще, как он попал в школу для номенклатуры – никто не мог понять. Кажется, даже сам Валера был не в курсе. Он был из очень простой семьи, его и сестру тянула одна мать-одиночка, работавшая то ли библиотекарем, то ли где-то в архиве на должности пыльной и малоденежной. Избытком карманных денег Валера похвастаться не мог, одевался хуже всех в классе, учился посредственно, в комсомоле состоял рядовым членом, а из хобби у него был только бокс, которым он занимался с раннего детства и вроде бы достиг каких-то успехов. При этом все девушки (ну, почти все…) нашего класса были дружно влюблены в Валеру. Все дело было в харизме. Валера был прирожденным лидером. Вождем. Из него просто перла самостоятельность, решительность, да и вообще – он явно отличался от прочих пацанов из класса. Та самая печать харизмы, которая черт его знает, в чем выражается. В любой другой школе он обладал бы непререкаемым авторитетом. Но не у нас. У нас Валера был королем без королевства. Социальный статус, который в СССР вроде бы и не имел значения, на самом деле имел еще какое значение. Крутые курят «Мальборо», а «Приму» – лохи. Такие дела… Валера, впрочем, вообще не курил. А к своей популярности у девчонок относился философски и никогда ею не злоупотреблял.
Проблема заключалась в том, что Валера Литвинов был влюблен в Юльку Голубеву. И Алеша Петров был влюблен в Юльку Голубеву. Об этом мне, человеку с амнезией, рассказал, конечно же, Витёк. А Юлька Голубева…
Юлька Голубева была звездой. Ее отец был начальником громадного строительного треста. А мать – районным прокурором. В семье Голубевых было две (!) личных (!!) машины – «двадцать четвертая» черная «Волга» и бежевая «восьмерка». И личный водитель товарища Голубева каждый день останавливал черную «Волгу» у школьного порога, и из роскошного салона выпархивала Юлька Голубева и неспешно, с аристократически неприступным видом шла через школьный двор. Курилка, таящаяся за углом спортивного зала, завистливо и молча вздыхала. Да и что тут говорить? Подкатывать пробовали многие, но облом и облом… В Юльку Голубеву влюблялись тщетно и бесперспективно, понимая тщетность и бесперспективность и соглашаясь с ними. В нее влюблялись, как в идеальный объект – просто для того, чтобы влюбиться и страдать, взаимодействие с объектом не предполагалось и было даже немыслимо. Я думаю, что если бы Юлька даже и ответила кому-нибудь из претендентов взаимностью, то навряд ли претендент этой взаимностью смог бы воспользоваться. О таком им, претендентам, и подумать страшно было. Сам факт влюбленности являлся прикосновением к чему-то прекрасному и высшему, и этого было вполне достаточно.
– С кем-то она мутит! С кем-то не из школы! – говорил Тарик Кикорашвили – наш самый богатый одноклассник, происходящий из семьи потомственных торговцев мандаринами и цветами. Один из лучших наших покупателей. Потрясающе понтовый парень. Начитавшись о жизни золотой молодежи на загнивающем Западе, Тарик пытался подражать своим заокеанским собратьям по духу. Как Эллочка-людоедка из «12 стульев» подражала Вандербильтдихе. Я лично не видел, но Витёк рассказывал, как Тариэл прикуривал сигарету «Мальборо» от пятидесятирублевки. Большое и шумное семейство Тарика обитало в двухэтажном (!) особняке, обнесенном кирпичным забором. По слухам (которые Тарик не подтверждал, но и не опровергал), в недрах усадьбы Кикорашвили находился гараж, в котором стоял настоящий «Мерседес» в 123-м кузове. Говорили, что отец Тарика купил его у цыганского барона, но ездить опасался – слишком приметная машина, может вызвать вопросы. Так что, спрятанный «Мерседес» был не средством передвижения, а скорее памятником коммерческому успеху Кикорашвили-старшего.
Тарик Кикорашвили был последним, кто пытался подкатить к Голубевой. После него не пытался уже никто, потому что зачем же?
– С кем-то она мутит не из школы, – говорил Тарик, – может с кем-то из старших.
Пацаны согласно кивали и затягивались дорогим американским дымом – если Тарик приходил в курилку, то щедро одаривал сигаретами всех нуждающихся – широкая кавказская натура. Но относились к нему так себе. Примерно, как родовая аристократия относилась к выскочкам-скоробогатеям, сколотившим состояние на торговле рабами и пряностями. Тариэла терпели, охотно пользовались его деньгами, курили сигареты, но и только-то.
И вот, случилось так, что Алёша Петров и Валера Литвинов влюбились в Юлию Голубеву. Влюбились почему-то в одно и то же время, так что острые стадии их влюбленности совпали. Юлька, которой вся эта романтическая свистопляска надоела до чертиков, как водится, послала обоих. Харизма, бицепсы и боксерские навыки Валеры Литвинова ее совершенно не трогали. Равно как не трогали деньги и будущие перспективы мажора Алеши Петрова. В общем, Юля отреагировала на потуги двух соискателей как обычно – с усталой раздраженностью. И Алёша, и Валера ушли в депрессию, как это и полагается в юном возрасте при несчастной любви. При этом, почему-то каждый из них затаил зло на соперника, считая, что ему, сопернику, светят какие-то перспективы с Голубевой.
– Она вас, лохов, обоих послала, – удивлялся и негодовал Витя, рассказывая эту печальную историю любви. – А вы друг на друга ядом дышите.
– Да. – Ответил я задумчиво, – прямо «Санта-Барбара», так ее нафиг…
– Чего? – переспросил Витя.
Ах, да. Любовных сериалов еще не завезли. Народ мучается без мыльных опер. Прозябает без Марии и Марианны. И без рабыни Изауры. Последняя, впрочем, появится вот-вот. Если я, конечно, ничего не путаю.
– Фильм такой, – объяснил я, – американский. Типа как наше «Любовь и голуби», только длинный очень.
– Я говорю, заканчивай херней заниматься, – поучал меня Витя, – любовь-морковь и голуби, вот это все. Делом заниматься нужно. А захочешь любви, если уж так припекло – так вон сколько девчонок нормальных по улице ходит, с нашими бабками каких захотим, таких и выберем! А когда тачки купим, так и вообще! – Покупка личного автомобиля была заветной мечтой Вити Пахомова, Он был довольно скромен в своих мечтаниях – хотел простецкую «восьмерку». Не «Линкольн» и не «БМВ». Но, обязательно чтобы с магнитофоном. Подъехать к дискотеке, чтобы из окон гремела какая-нибудь «Абба» и тогда… И тогда все будет необыкновенно хорошо!
Я послушно кивал, демонстрируя высшую степень готовности закончить заниматься херней и начать заниматься делом. Но возникла одна проблема…
Несколько раз я ловил на себе взгляд Юльки Голубевой. И была в этом взгляде задумчивость и заинтересованность. Большого значения я этому не придал. А зря.
Могу сказать, что всеобщего увлечения Голубевой я не разделял. Мягко говоря, не до того было, да и типаж не мой. Девчонка шестнадцати лет. Выглядит, как полагается, на пару лет старше. Брюнетка. Роста – выше среднего, стройная, глазищи огромные, черные. Одевалась прилично, держалась особняком, училась хорошо, но как-то нехотя. В общем, не героиня моего романа.
И вот, дней через десять после того, как я пошел в школу и более-менее обжился в теле Алёши Петрова, одним прекрасным вечером, когда мы всей семьей смотрели «Следствие ведут ЗнаТоКи», раздался телефонный звонок. Маменька, будучи в нашей семье человеком, ответственным за взаимодействие с телефонным аппаратом, поспешила в прихожую и сняла трубку.
– Алёша! Тебя к телефону!
Я чертыхнулся про себя. Не дадут досмотреть приличный фильм! Теперь я не увижу, как именно Знаменский и Томин прищучит балбеса из хорошей семьи, пошедшего по тропе порока и грабанувшего с подельниками кассу городского универмага – режим паузы пока еще не предусмотрен.
– Де-вуш-ка! – громким шепотом сказала маменька и с многозначительным видом удалилась.
– Алло, – сказал я.
– Привет. – Конечно же, это была она. Юлька Голубева.
– Привет, – сказал я немного растерянно. Я, конечно же, понятия не имел об особенностях взаимоотношения Алексея и Юлии.