bannerbannerbanner
Убить некроманта

Макс Далин
Убить некроманта

Полная версия

И мы одновременно сконцентрировали Дар друг на друге. Потоки незримого огня скрестились – я увидел, как его удар угодил в дерево, моментально почерневшее и скорчившееся, как от немыслимого жара, и услыхал, как заорал солдат, поймавший мой посыл. На мгновение сделалось тошно от опустошенности, но тут же ледяная ладонь Клода легла на мой локоть. Я с наслаждением почувствовал, что меня наполняет волна вампирской Силы, смешиваясь с Даром, и почти в тот же миг монах завопил:

– Гадина! Мертвая гадина! – и выпалил древнее заклинание упокоения.

Я ровно ничего не мог поделать. Я не мог даже отвести взгляд от беснующегося старца, потому что мой взгляд в какой-то степени сдерживал поток его Дара. Я только ощутил: рука вампира легко соскользнула с меня. Конь подо мной замер, как подобает чучелу, моя гвардия превратилась в мешки с костями и опилками.

Ярость и горе утроили мои силы, и я использовал тот запрещенный прием, который до сих пор никто не мог отразить: дернул кинжал из ножен и вспорол запястье. Было очень тяжело направить хлынувшую из меня волну кипящей черноты, но я уж постарался, чтобы она покатилась строго вперед, не задев Питера, ощущаемого где-то рядом, и Клода, упавшего под копыта моего коня.

Люди Роджера повалились на землю в конвульсиях – я чувствовал, как Дар выдирает из их тел их несчастные души, но монах остался стоять. Вот такого я еще не видел.

Я только сообразил, что это не его мощь. Его прикрыла мощь какого-то артефакта, некой монастырской реликвии, о которой я никогда не слыхал, – как сноп невидимого, но ослепительного света в руке старца. Я не понял, что это за штуковина, но догадался, что ее наполнила смертельной силой моя проклятая кровь.

Некое идеальное оружие, которое ты сам направляешь себе в сердце. Я не знал, что такие штуки в принципе существуют, и рассчитывал только на себя. А монах попросту ждал, когда я воззову к крови, – чтобы меня прикончить, и демон с ними, с солдатами.

Я не знал, что с таким делать. Не читал и не слышал. Я почувствовал только, что поток Дара сейчас повернет назад. И тогда мы с Питером умрем – от моего собственного отраженного удара. На понимание ушло неизмеримое человеческой мыслью мгновение – даже вздохнуть не было времени.

Но то, что случилось потом, произошло гораздо быстрее любых произнесенных слов – даже слов, произнесенных про себя. Я не успел понять, что, собственно, произошло и что это за звук. Свист и стук. И волна смерти ушла куда-то выше и левее, где ветки деревьев скорчились и затрещали, а монах грохнулся навзничь на трупы солдат.

Наступила тишина, которую я еле расслышал за ударами крови в ушах. Дар постепенно ушел, как вода с отливом. Стало холодно. Я с трудом сообразил, что все закончилось. И услышал голос Питера:

– Здорово попал, да?

Я помотал головой.

– Кто, куда?

Питер спрыгнул с замершего чучела своей лошади и присел у ног моей. Я тоже спешился.

Сумерки любили Клода. Его тело не рассыпалось прахом, не ссохлось в мумию, даже седины было не видно в светлых волосах – только лицо стало старше в смерти. Осунулось, появились морщины, глаза запали… Блонды, мокрые от росы, прикрыли кисти рук, когда-то безупречные, теперь – сведенные судорогой, с длинными кривыми когтями, вцепившимися в траву. Смерть никого не красит.

Странно видеть убитого вампира и горько. Вампиры слишком ассоциируются с бессмертием. Вампир не может тебя оставить. Я помнил, как после очередного боя в Перелесье Клод с усмешечкой выдернул стрелу из груди, из того места, где у людей сердце, и посетовал, что ему испортили любимый камзол. Как это – Клода убили?

Я забыл про монаха. Про все забыл. Я смотрел, как Питер плачет и гладит труп Клода по щеке. Я вспоминал, сколько неописуемо тяжелых дорог прошел вместе с этим вампиром, сколько смертей, – и медленно осознавал, до какой степени он был мне дорог. Как это – Клод умер? Вечный… Не может быть. Я собирался состариться в его компании и знал, что его юное лицо никогда не изменится. У меня не умещалась в сознании эта потеря.

Вампиры – друзья, которые тебя никогда не бросят. С тех давних пор, как я познакомился с Оскаром, я видел их вечно молодые лица, и их бессмертие было постулатом моей веры. Ну как это – Оскар умрет? Или Агнесса… Или Клод…

Какой ужас…

Питер посмотрел на меня мокрыми глазами, спросил:

– Он уже не встанет больше, да? Он совсем… совсем мертвый?

Я обнял его за плечи. Я думал о том, что ощутил Оскар, когда мир подлунный оставил его младший и один из его любимых учеников.

– Да, – говорю, – совсем мертвый. У вампиров, как и у людей, есть души – если душа отошла, то вернуть ее не в моих силах. Скелеты и чучела я подниму снова, а Клод… Питер, мальчик, что ж я теперь буду делать?

Питер ткнулся лицом мне в грудь, пробормотал:

– Старая сволочь, монах хренов, в рот ему дышло…

И тут я вспомнил.

– Питер, – говорю, – он убил Клода, правда, а мы-то почему живы?

Питер поднял голову – с той странной полусочувственной миной, означающей, что я не понимаю некую, по его разумению, простую вещь.

– Так ведь он-то тоже, гад, помер, государь, – говорит. – Монах-то был человек, верно? А люди – они мрут, если им закатать ножик в переносицу. Вот он и помер, в лучшем виде. Не успел доколдовать, сука.

– Ты швырнул в него нож?! – говорю. – Ты?! Так просто?! Но как ты смог? Ведь слуги Роджера и не дернулись, я думал – живых нашим Даром просто парализовало…

Питер пожал плечами.

– Может, их-то, – говорит, – и парализовало с непривычки. Я, пока не привык к вашим этим… чарам, тоже вроде как ошалевал слегка, но у меня-то уж было время притерпеться. Я бы раньше его прибил, и Клод бы остался цел – так ведь за солдатами прятался, падла. И зыркал на меня. Надо было наверняка, чтоб он меня первый не грохнул, – так я долго момент выбирал…

Да, подумал я, резонно. И вдруг почувствовал, что совершенно не могу дышать. Мне показалось, что это – приступ кашля.

Я уже забыл, как плачут.

Мы с Питером знали предубеждение жителей Сумерек против погребения. Ясно – если гроб долгое время служил тебе опочивальней, дико представить его себе в качестве последнего пристанища. Поэтому мы сделали то, что доставило бы душе Клода удовольствие, – предали его тело огню.

Удивительно, как быстро и чисто – как бабочка, влетевшая в огонек свечи. Трупы людей так не горят. Пустая оболочка, тень Сумерек – вспыхнула, погасла, и ночной ветер унес пепел. Это сожжение не сняло тяжести с души, но появилось смутное чувство правильности и покоя. И мы смогли рассмотреть стоянку монаха и обыскать его труп.

Клод угадал: шатер оказался действительно вышитым изнутри защитной каббалой против Приходящих В Ночи. Эти знаки я знал. Вампиры их терпеть не могут, поэтому я никогда не воспроизводил эту гадость. Оскар говаривал, что защищающиеся от Проводников накликают на свою голову грязную смерть, и в случае со старцем это оказалось правдой.

Кроме знаков защиты я нашел в шатре чудесное Священное Писание, молитвенник чистого древнего письма с белыми рунами на переплете и несколько разных амулетов – против разных порождений Сумерек, но главным образом – против вампиров. Старец, похоже, терпеть неумерших не мог – вероятно, Сила вампиров каким-то образом его ослабляла. Клод причинил монаху серьезное неудобство, когда в последний раз прикрыл меня, отдавая мне Силу во время поединка.

И он отомстил вампиру. Сучий потрох.

Важного гостя и союзника Роджера охраняли пятнадцать человек. Все эти бедолаги были совершенно не готовы к приятным ощущениям от ментального сражения двух ведьмаков – и погибли поголовно, в чем в конечном счете Роджер был виноват больше меня и монаха, вместе взятых.

Тело старца оказалось с ног до головы обмотано шелковыми ленточками с вытканными на них охранными знаками – куда там моему панцирю! А в руке у него мы нашли ту чудовищную штучку, которая едва не закончила наши земные пути, – золотой диск, гравированный Святым Словом и прожженный насквозь каплей крови демона. Я едва заставил себя прикоснуться к этому. Даже думать не могу, откуда монахи раздобыли такую исключительную мерзость. Не стал бы использовать такое даже против заклятого врага – надо совсем себя не уважать, чтобы применить вот это и с легкой душой называть себя монахом, святым человеком и белым магом.

Святость, на мой взгляд, нечто совсем иное, чем отказ от любовных утех и соблюдение постов. Но у Святого Ордена на это имеется личная точка зрения. Отцы считают, что главное условие святости – втаптывание в грязь собственной природы. Ну, Бог им судья.

Метательный нож Питера вошел монаху в лоб, как в тыкву – глубоко и мягко. Точно между бровей. И Питер его выдернул, обтер и забрал с собой – он серьезно относился к оружию, которому доверил жизнь. Прелесть был Питер, прелесть. Кого бы хватило на такое отчаянное дело… Да уж, только моего милого лиса, к личному списку злодеяний которого добавилось убийство святого человека.

Возможно, всем моим друзьям и возлюбленным гореть в аду, но я не променял бы вечные муки в их замечательной компании на рай в одиночестве. И по-прежнему плевать я хотел на предрассудки.

Поднять гвардейцев и лошадей было самым пустым делом. Заодно я поднял и солдат Роджера – сделать ему приятное при встрече. Потом мы залили тлеющий костер и покинули место бойни. Старосте ближайшей деревни, куда мы добрались к утру, я приказал послать человека в монастырь, из которого притащился монах. Сообщить его братии, чтобы они забрали своего святого старца, если он им нужен. Впоследствии я передал настоятелю его амулеты, книги и защитные знаки – все, кроме той поганой вещи, с помощью которой монах отразил мой удар. Эту дрянь я закопал. Очень глубоко, в очень тайном месте – надеюсь, ее найдут не скоро, я хорошенько прикрыл ее каббалой.

Уничтожить не посмел – не предвижу последствий. Но если бы мог – уничтожил бы. Нельзя иметь в мире абсолютное оружие. Если есть такая вещь, с помощью которой любой идиот может убить не глядя толпу народу, – найдется несметное количество идиотов, можете мне поверить. Лучше пусть не будет искушения.

 

А мужики между тем смотрели на меня, как на пришельца с самого дна преисподней, а на Питера – как на демона-пажа. Из-за мертвого монаха, я думаю. Убить некроманта – святое дело, но если он был адептом Святого Ордена – то его убийство страшный грех.

Да никто и не поверит, что монах может быть сродни некроманту…

Я думал, что Оскар будет ждать возможности перейти ко мне через зеркало, и искал достаточно большое зеркало – но мне не везло. В деревушках, принадлежащих Роджеру, бабы гляделись в бочки с водой, а в паре усадьб побогаче нашлись зеркальца размером с ладошку. Я думал, что беседу с Оскаром придется отложить, огорчался и радовался одновременно: на моей душе лежал камень с острыми углами.

Но мой старый товарищ воспользовался тайными путями, известными только древним Князьям Сумерек, – ему очень нужна была эта беседа. Я просто открыл окно в комнатушке на постоялом дворе, где мы с Питером ночевали, – и он вышел из столба лунного света. Продолжалось полнолуние, и луна светила прямо в комнату – свет как дым клубился... Оскар, закутанный в темный плащ, выглядел таким угрюмым, что у меня сердце сжалось.

– Рад, что вы пришли, Князь, – говорю. – Приму любые упреки, только сначала послушайте.

Промолчал мой сердечный друг, но посмотрел вопросительно. Я все ему рассказал, как смог. Оскар дослушал до конца и горько усмехнулся.

– Мой драгоценный государь, – молвил с еле ощутимой насмешкой, – если бы один вампир, состарившийся в злодеяниях, хуже знал вас, он, безусловно, сказал бы, что дети Сумерек – лишь рабы некроманта, и не более. Смазка для клинка. Расходный материал в тех боевых действиях, которые некромант ведет в мире людей… ведь темный государь, как я полагаю, намерен просить нового спутника, ибо вампиры нужны ему для осуществления его целей. А что может сделать бедный Князь? Только оплакать своего младшего и повиноваться.

Я готов был сквозь землю провалиться, но Оскар взглянул на меня с печальной улыбкой и качнул головой:

– Я же сказал – если бы не знал вас, мой добрейший государь. Вы невнимательно слушали. Дело в том, что я знаю вас хорошо, ваше прекрасное величество. Невозможно оберегать бойца на войне. Клод был в вашей свите не по моему приказу, а из любви к вам, темный государь. И еще одно юное создание просто рвется служить вам теперь, когда вы потеряли телохранителя, – и тоже из любви.

С этими словами он распахнул плащ и вынул из-под него комочек пушистого седого меха, из которого торчали просвечивающие розовые уши и тонкие косточки свернутых крыльев. Нетопырь расправился и взлетел, опустившись на пол уже в человеческом облике – в облике грустной Агнессы. Белые ленты – вампирский траурный знак – перевивали ее прекрасные косы. Я чуть не расплакался снова.

– Что же до меня, – продолжал Оскар, – то в глубине души я даже рад, что маленький Клод погиб не напрасно. Я рад, что вижу вас живым, сумасшедший мальчик. Я скорблю, но я рад.

Я позволил ему поцеловать меня в шею – и в момент поцелуя, по потоку Силы, понял, что говорил он совершенно искренне. Агнесса опустилась на колени, чтобы поцеловать мне руку.

– Я тронут, – говорю. – Но…

– Понимаю, – ответила моя лунная дева. – Я, темный государь, принесла вам весточку от вашего сына. С ним остались два юных вампира, которые нравятся ему больше прочих, – Изабелла и Клеменция. Дитя научилось спать днем, как и неумершие, а ночь проводит в играх с существами из Сумерек. Вашему сыну нравятся Сумерки, государь, и в его сердце нет страха, обычного для смертных.

– Еще бы, – говорю. Мне даже стало чуточку веселее. – А где Тодд живет?

Агнесса нежно улыбнулась.

– Помните ли развалины замка в Ельнике, милях в десяти от столицы, государь? Никто из живых не забредает в эту глушь даже случайно, с тех пор как умер его последний хозяин, барон-чернокнижник – то есть уже лет пятьдесят. Мы взяли туда двух стражников – более по вашему приказу, чем по нужде: живые волки, сторожевая стая Оскара, охраняют эти места более надежно…

– Э, – подал голос Питер, ужасно озабоченно, – дамочка, а потолок в этой развалюхе не обвалится?

Рассмешил нас всех.

– Ну что вы, Питер! – Агнесса даже носик спрятала в ладошки, чтобы не показать, как ехидно хихикает. – Там сейчас – лунный чертог. Князь вместе со всем кланом создавал это место.

– Молоком с кровью ребенка кормите? – спрашиваю.

Агнесса вздохнула.

– Хорошо бы, – говорит, – если бы ваше дитя унаследовало Дар. Нет, государь. Просто – парным молоком. И оладьями. Молоко с кровью он пить не стал.

Теперь уже хихикнул Питер.

Я смотрел на вампиров, на Питера, который смеялся вместе с моей Сумеречной свитой, – и свежая рана в душе как будто затягивалась, подживала… Все было почти так, как раньше… Только без Клода.

Удивляюсь себе, удивляюсь – но из всех пережитых мною потерь тяжелее всего было осознать, принять и осмыслить смерть вампира.

Я не знаю, где Оскар и Агнесса провели следующий день. Мы с Питером провели его в дороге. Проснулся мой бродяга в веселом расположении духа – как обычно, – но день вышел куда мрачнее. Шуточки у Питера с языка не шли. Наверное, Клод не выходил из головы.

– Я, государь, ко всему привык, – говорил мой дружок с грустной улыбкой. – Я на семи сковородах жарен, чего только не видел – вы знаете. Столько ребят на глазах помирало – не сосчитаешь… Но то ж люди! Всякий раз думаешь – тут ничего сделать нельзя, сегодня, мол, ты, а завтра – я… Но он-то тыщу лет мог жить в своих Сумерках – страшно, как подумаешь…

Тоже не мог уместить в душе. Чудно все-таки устроены люди, чудно.

– Интересно, – говорю, – Питер, если тебе кто-нибудь сказал бы год назад, что будешь когда-нибудь жалеть вампира, ты бы поверил?

Смеется.

– Не знаю. Нет. Да, поверил бы. Чего только не бывает… А Клод точно что в ад угодил? Может, все-таки нет? Жаль, за упокой души помолиться нельзя.

Питер, Питер…

B полдень мы проехали замок Роджера. Поздним вечером были рядом со Скальным Приютом – острые башни в красном закатном свете казались заточенными, как копья. Царапали небо, облака кровоточили.

Бред.

Любовное гнездышко. Вот о чем я думал. Самый красивый замок из принадлежащих моему роду. И Роджер его, небось, уже присвоил. Я невольно представлял себе, как этот скот, устав от разврата, ходит по замку королевы, разглядывает портреты, щупает гобелены, вертит кубки в руках и прикидывает, сколько может стоить такой домик-пряник, – и Дар во мне разгорался закатным огнем. А когда я увидел рядом с королевскими штандартами над воротами штандарт Роджера – огонь потек по моим жилам вместо крови. Моя шлюха даже не скрывает: у нее почетный гость. Верный рыцарь.

На стене горели огни – в замке ждали монаха. Не дождутся. Но я постараюсь их не разочаровывать.

Сегодня будет веселая ночка.

Мы ждали Агнессу на поляне, заросшей кипреем. С этой поляны все было славно видно: и поле, затянутое туманом, и скалы, и замок, и заря. Ждали недолго. Солнце едва успело уйти за горизонт – заря еще догорала, когда полосы холодного тумана собрались в две высокие фигуры. В две!

С Агнессой пришел Оскар. Я поразился.

– Князь, – говорю, – разве вы не отправились домой? Вы решили тут охотиться?

Оскар подошел по колено в тумане. Питер присвистнул, когда его рассмотрел, – никакая чара, никакой лунный морок не украшали моего наставника в ту ночь. Даже мне стало слегка не по себе от его облика: мертвая снежная маска, холодный огонь в надменных нечеловеческих очах, плащ как свернутые нетопырьи крылья – и туман тек с него бледными струями. Оскар, похоже, хотел, чтобы смертные видели Господина Сумерек, Проводника умирающих таким, какой он есть, – а если мой сердечный друг вампир чего-то хотел, то ему это удавалось.

Агнесса выглядела за его плечом бледным призраком.

Оскар отвесил поклон, от которого мне стало чуть неловко. Я раньше не видел его таким, чудно показалось с непривычки. Но я подал ему руку для поцелуя – и меня чуть не захлестнул поток его Силы, совсем неожиданной на вкус. Я успокоился – Князь резвится. Князь хвастается могуществом. Князь собирается сводить счеты.

– Мой драгоценнейший государь, – сказал Оскар с неподходящей к облику веселостью, – я никогда прежде не участвовал в военных действиях, что, как будто, не совсем прилично для дворянина. Я покорнейше прошу вас принять мою скромную помощь в вашей войне, ваше доблестнейшее величество, – ради памяти бедного неумершего юноши, который был вашим преданным слугой и солдатом.

– Конечно, – говорю. – Только скажите, как вы это себе представляете, Оскар. Я буду подстраиваться под вас, раз так вышло.

Оскар улыбнулся – клыки сверкнули сталью.

– Ваше чудесное величество, – говорит, – мой дорогой государь, я вас позабавлю сегодня. Покажу интересное представление – поверьте мне, восхитительнейший государь, еще никто из людей такого не видел, – и добавил, подумав, – ваш слуга может присутствовать. Не так уж часто в мире подлунном встречаются друзья неумерших с горячей кровью. Полагаю, тот, кто видел Того Самого, не испугается детей Сумерек – тем более что они в родстве с его ушедшим товарищем.

Питер кивнул. Я видел, как у него расширились зрачки, как у ребенка от страшной сказки, – он очарован жутью. Я положил ему руку на плечо и тоже кивнул Оскару – нечто вроде предложения начинать действовать.

Оскар откинул плащ, освобождая руку. Перстень на его указательном пальце вспыхнул темным рубиновым огнем, словно звезда Войны над горизонтом.

– Дети, – позвал он негромко. Я ощутил лицом ледяной ветер его дыхания. – Дети Сумерек, я хочу видеть перед собой всех, способных прийти сейчас же. Клан Луизы, клан Герберта, клан Кристофера, клан Мартина, клан Маргариты…

Несколько мгновений ничего не происходило, только внезапно похолодало. Питер вопросительно взглянул на меня – Агнесса хихикнула, – и тут мы услышали этот шелест. Шелест наполнил лес, наполнил небеса, туман взвихрился от множества крыльев. Картина вышла действительно удивительная – нетопыри, совы и вороны летели со всех сторон и кидались к ногам Оскара, оборачиваясь в полете.

Я не мог представить себе, что Оскар – старший для стольких вампиров. Он никогда не распространялся о своем истинном месте в иерархии Сумерек – а теперь, глядя на мерцающие фигуры, преклонившие колена в тумане, я думал: уж не старейший ли он Князь во всем Междугорье.

У меня дух захватило от этой мысли.

А тем временем главы вампирских кланов, сущности, жутковато прекрасные, как порождения болезненного сна, подходили к Оскару, чтобы облобызать его руки, – и мой наставник принимал их со сдержанной ласковостью. На прибытие всех призванных ушло не меньше четверти часа – и когда шелест крыльев стих, их оказалось не меньше сотни. Бледное свечение их тел призрачно озарило поляну. Никогда раньше мне не приходилось видеть столько вампиров сразу. Я узнал только Эллиса – больше никто не представлялся мне, мои столичные знакомцы не явились. Вероятно, Оскар призвал только находящихся поблизости.

И невозможно было не заметить, что их очи, отчетливо мерцающие темным пурпуром, устремлены не только на Оскара, но и на меня. Сила неумерших инеем легла на траву, затянула небо облаками и сделала туман густым, как молоко, – а вампиры нежились в тумане, почти не касаясь ступнями травы. Опушка леса превратилась в бредовую грезу. Августовская ночь пахнула ладаном и морозом – вкрадчивой смертью. Питер инстинктивно придвинулся ко мне, прижав к своему плечу мою руку.

Я обнял его, и он взглянул с благодарностью. Живому рядом с мертвым холодно вне зависимости от отваги и самоотверженности – просто холодно и все. Так мир устроен.

– Я вижу, все здесь, – молвил Оскар.

Несколько вампиров, самых, по-видимому, старших и имеющих собственных обращенных, расселись рядом с ним на поголубевшей от инея траве, касаясь своего Князя кончиками пальцев, перебирая ткань его плаща, обнимая его ноги, – и ледяной воздух дрожал от потока смешанной Силы. Остальные расположились поодаль – и Сила поднималась от их тел, как туман. Мой Дар согрел их Силу и перемешался с ней – я чувствовал себя, как человек, стоящий нагишом под теплым ливнем. Это было восхитительно. Несмотря на давнюю привычку к Силе, мне хотелось кричать от счастья, как той ночью, когда я впервые увидел Оскара.

На некоторое время я забыл обо всех своих неприятностях и несчастьях.

– Я рад, – между тем продолжал Оскар. – Я позвал вас не для того, чтобы отдать приказ, дети. Я желаю сделать вам предложение, от которого любой из вас вправе отказаться.

 

Вампиры превратились в слух, а значит, в неподвижные изваяния, забывшие дышать, моргать и шевелиться. Оскар улыбнулся.

– Я знаю, – сказал он, – все мои младшие блюдут Сумеречный Кодекс. Верю, что вы – чистые души. И предлагаю вам его нарушить. Этот грех будет на моей душе – и я принимаю его ради дел живых. Его слова выбили меня из полубездумного блаженства. У меня мороз пополз по коже.

– Сумерки кончаются с рассветом, – говорю. – Неужели вы делаете человеческую политику, Князь?

– Ради Междугорья, которое по-прежнему является нашей родиной, ради чести короны, ради моего друга-некроманта, – сказал Оскар, обводя своих младших взором. – Наш король – темный государь, признавший Дар. Разве этого мало? Разве дружбы некроманта детям Сумерек может быть мало?

Вампиры обернулись ко мне. Мне стало жарко от их Силы. Прошла минута гробовой тишины.

– Я с вами, мой Князь, и с темным государем, – нарушила молчание лунная дева, сидящая у ног Оскара, и он легко погладил ее по голове. – Я с вами, мой клан с вами.

– Я с вами, Князь, и с темным государем, – почти тут же повторил темноволосый вампир и, приподняв полу плаща Оскара, коснулся ее устами. – Я – ваша кровь и ваша Сила. Мой клан с вами.

Потом другие вампиры говорили примерно эти же фразы, а я наблюдал за этим ритуалом, который наверняка никогда прежде не происходил в присутствии живых, – смотрел, замирая от какого-то странного чувства, почти болезненного. Может – от восторга перед Оскаром: я видел, что его младшие пошли бы ради него на все.

Я тогда еще не осознал сути ритуала до конца. А суть была в том, что косвенно присягали и мне – и это было вправду беспрецедентно.

– Я благодарен вам за доверие, дети, – сказал Оскар, когда высказался последний вампир, имеющий в Сумерках право голоса. – Теперь послушайте. Я предлагаю вам охотиться в этом замке. – Он указал рукой. – Его название Скальный Приют. Вы возьмете жизни, принадлежащие нам, жизни, принадлежащие Предопределенности, и жизни, которые могли бы продолжаться, – вне Кодекса. Возьмете всю стражу, всех солдат, свиту герцога Роджера, мужчин из свиты королевы и тех, кто попытается схватиться за оружие. Если вам захочется взять еще чью-нибудь жизнь – я дарю ее вам. Запрещены только сам Роджер, королева и наследный принц. Надлежит оставить их в мире живых. Это важно. Если понадобится запереть их – сделайте это.

Вампиры обозначили поклоны, похожие на церемонные поклоны живых придворных, получивших приказ. Многие из них улыбались, а некоторые откровенно улыбались мне.

– Хорошо, – закончил Оскар. – После этого зажгите свечи, зажгите факелы и отоприте ворота. Идите и помните – я беру грех на свою душу.

Они взлетели почти одновременно. Ночь снова наполнил шелест их крыльев. Вампиры унесли холод с собой – снова запахло августом, и Питера перестало знобить. Он выпустил мою руку.

Оскар подошел ко мне. Он изменился и теперь выглядел привычно – просто сердечный друг Оскар в целом облаке блонд и с безупречными локонами едва ли не по пояс. Я невольно улыбнулся.

– Те, кому удастся выжить в этом замке этой ночью, мой дорогой государь, – сказал Оскар, – никогда не забудут своих удивительных переживаний. Грядет ночь смертного страха. Если вы позволите мне высказать свое мнение насчет человеческих дел, то, по-моему, те, кто предал своего короля, честно это заслужили.

– А вы, – говорю, – жестокосердны, Оскар.

Он усмехнулся еле заметно.

– Что вы, мой драгоценный государь, я необыкновенно добр. Я всего лишь думаю о некромантах-предателях из Святого Ордена и о том, что на вашем престоле мог бы оказаться Роджер. И о том и о другом я, поверьте, думаю с ужасом.

Питер сходил за лошадьми и привел в поводу наши чучела. Скелеты приехали следом.

Кадавры отвратительно выглядели после вампиров – этакая неуклюжая имитация жизни. Но так всегда бывает, ничего не поделаешь. Я только старался особенно не разглядывать своих гвардейцев, которые торчали в седлах окоченелыми трупами: издержки некромантии, что еще скажешь. Мы собирались к замку.

Я думал, что Оскар полетит за лошадьми нетопырем или расстелится туманом, но, видимо, обычная чара унизила бы его княжеское достоинство, а может, он просто был в настроении показывать мне свои возможности. Он поднял себе коня.

Потрясающее зрелище.

Бледный свет ущербной луны, ленты тумана, ночной ветер – все это смешалось в какую-то мерцающую тень, в облако зеленовато-серебряного сияния. А потом облако начало медленно спадать, принимать четкие очертания и обретать призрачную Сумеречную плоть, превращаясь в белую или седую лошадь с горящими рысьими очами и клочьями тумана вместо гривы и хвоста.

Ну что скажешь. Я загляделся. Оглянулся на Питера, когда Оскар уже вскочил в седло.

Питер разговаривал с юным вампиром – хотя человеческое слово «разговаривал» не слишком точно описывает их поведение. Питер стоял, привалившись спиной к стволу сосны, опустив руки и выпустив поводья коня, застывшего рядом пыльным истуканом. Физиономия моего бродяги выражала то болезненное наслаждение, в какое всегда впадают живые под вампирской властью, – но глаза у него блестели, из чего я заключил, что мыслить он способен и транс не окончателен. Хорошо, подумал я. А то следовало бы выдрать вампира за уши.

А может, и так следует: не годится тискать слугу темного государя как потенциальную добычу – а вампир держал голову Питера в ладонях. Опасные, прах побери, игрушки!

Оскар усмехнулся. А я прислушался.

– …нравишься мне, – говорил вампир, и Сила исходила от него волнами. – Сегодня Князь позволил нам охотиться вне Кодекса – и у меня есть желание искупить будущий грех добрым делом. Твоя душа принадлежит Предопределенности, дружок. Тебе суждено покинуть сей мир в боли и муках – я могу тебе помочь…

– Отвали! – пробормотал Питер еле слышно, но вполне выразительно. И даже слегка дернулся, пытаясь освободиться.

– Дурачок, – мурлыкал вампир. – Я же даю тебе шанс уйти блаженно – это будет как сон после сплошной любви, давай, решайся…

– Да отвали, ты… – Питер чуть-чуть мотнул головой. – Без сопливых скользко…

Оскар откровенно рассмеялся. Ничего себе!

– Эй, дети Сумерек! – рявкаю. – Может, хватит уже забавляться моим слугой?! Ты, неумерший, отпусти его, быстро!

Вампир тут же отдернул руки. Питер, придя в себя почти в тот же миг, оттолкнул его в сторону и хмуро заявил Оскару:

– Господин Князь, скажите этому, чтоб не вязался ко мне! Ему сказали в замок лететь, а он тут застрял, спасатель, подумаешь… – и покосился на меня, узнать, на чьей я стороне. Я с удовольствием отметил, что он вовсе не испуган.

– Поехали, Питер, – говорю. Мне, прости Господи, тоже сделалось смешно. – Если ты уверен, что не хочешь блаженной смерти, конечно. Смотри, такой случай может больше и не представиться.

– Да ладно, государь, – говорит, садясь верхом. – Обойдусь как-нибудь так… А этот хлыщ – не Клод, и нечего цепляться. Помру когда помру, не его дело.

– Наверное, напрасно, – заметил Оскар.

– Не слушай их, Питер, – говорю. – Мы еще живы.

Он радостно кивнул. И мы направились к замку во главе отряда мертвой гвардии. Молодой вампир, перекинувшись совой, нас обогнал.

А факелы на стенах горели, и ворота были открыты настежь.

Забавно…

Та ночь начиналась так захватывающе интересно, так прекрасно и так удивительно, что я ухитрился напрочь позабыть, ради чего все это делается. А когда въехали в ворота замка – вспомнил, да так, что виски заломило.

Младшие Оскара хорошо тут порезвились. У подъемных ворот, рядом с бочкой, в которой горела смола, я увидел первых солдат королевы. Они выглядели как задремавшие на посту – сидели и полулежали в удобных позах, с умиротворенными лицами. Маленький конюший Розамунды, в плаще с ее гербом, сидел на ступеньках башни, прислонившись к стене, с беретом на коленях, запрокинув голову, и улыбался нежной детской улыбкой. Отметки клыков на его открытой шее выглядели как пара багровых родинок. Громилы Роджера валялись у кордегардии, как упившиеся – с блаженными рожами, обнимая камни мощеного двора. Камеристка в ночном чепце, укутанная в шаль, свернулась клубочком у входа в донжон. Сонное царство. Только лица у всех спящих без кровинки и тела уж слишком расслаблены.

Рейтинг@Mail.ru