Carinetta
Созвездие Сердец
Лес
Небо на глазах меняло цвет с жемчужно-голубого до свинцово-синего.
Тучи вспучивались и свисали гроздьями, как перезрелый виноград, вот-вот готовый излиться на головы.
Загромыхало так, что казалось, будто тысячи коней бьют копытами и сверкают металлическими поводьями за серыми вратами туч.
Плотина из облаков была готова прорваться. И вдруг путники увидали гигантскую тучу где-то у горизонта, стоявшую прямо на земле – будто бы небо проваливалось в яму водопадом из чёрных облаков. Друзья замерли.
– Это здоровенный смерч притаился перед охотой?
– Не шевелитесь!
– Тс-с!!
Оре раздвинул шайку своими ручищами и вышел вперёд.
– Я пойду первым.
Юм, Дюм и Олуи змейкой зашагали за ним, иногда осторожно выглядывая из-за широких боков Оре.
Спустя пару часов туча, стоявшая на земле, стала ясно различима на фоне небесных грозовых облаков. Подойдя ещё ближе, путники остановились и поняли: никакая это не туча. Это лес. Серый бетонный лес.
Кентавры бетонного леса
Из чёрной земли росли громадные серые кубы и параллелепипеды, устремлённые в грозовое небо или лежащие на боку. Казалось, боги только что убежали готовить грозу и оставили на земле свой разбросанный бетонный конструктор, в который не доиграли.
В лесу друзьям преградила дорогу целая армия кентавров.
Все они были страшные до чёртиков и похожие на банду подъеденных трупов, выехавших прямо из земли своих могил. Ведь вместо ног и копыт у них были колёса и обломки мотоциклов.
Оре рассмотрел самого старого и матёрого, стоящего впереди всех – прямо перед его носом.
Его кожаные брюки, куртка, сиденье и гнилая кожа раненой спины – всё срослось между собой в извилистый сэндвич. Из жилета торчали выломанные рёбра и кусок позвоночника. Этот тёртый вожак был единственным, у кого голова осталась целой. Головы же остальных трупов были то наполовину вмятые, то наполовину срезанные; лохмотья косынок и липкие кровавые патлы спутались и запеклись с ошмётками извилин.
Руки у многих бедняг были целиком обглоданы, а кости переломаны, как щепки. Куски кожи на руках вожака – те, на которых уцелели фрагменты тату, – были приклеены лимфой прямо к костям и остаткам мяса. Только на костяшках и держались перчатки да браслеты – оплавленные, спаянные и закисшие на ржавом руле. У вожака и ноги были целы – по крайней мере, они казались такими в чёрных толстых сапогах. По левую руку от него стоял слепой кентавр, зеркальные очки которого растрескались и врезались ему в веки. А голени слепого сварились и запеклись прямо на глушителе.
Кому-то жилы и пальцы ступней намотало на цепи. Слипшиеся от крови седые волосы и бороды свисали и опутывали сырые тела, как грязная пыльная паутина. Путников встречали Души Разбившихся.
– Как тебя зовут, малый? – прохрипел вожак.
– Оре.
– Меня зовут Серивер. Серивер Грехов. А это мои ребята, вернее сказать, их отбивные.
Серивер вытащил из-за спины и протянул Оре чугунный молот размером с собственную уцелевшую голову.
– Бери! Он отлит из местных туч! Тебе он понадобится, малыш!
– Вы уже умерли, но будто ещё и не жили!
– Мы? Мы живы всегда, малыш! Нас не вспомнят! Конечно же, мы сотрёмся из памяти всех людей на земле когда-нибудь! Но бывают ведь и такие, кого запомнят энциклопедии, но кто был и будет мертвее нас! Мы родились и тут же вдохнули жизнь полной грудью! Залпом и до дна! Мы глубоко чувствовали эту самую жизнь и творили на славу! Мы жили! Зато многие рождаются мёртвыми, живут мёртвыми и помирают, едва ли лишившись жизни! Они как прыщи: какая-никакая душонка выпучилась пространственной петлёй, трёхмерным телом в этот мирок, отрыгнула своё и втянулась обратно, оставив на земле пустой мешок с костями, понимаешь? А мы смотрели сквозь них как через мутное стекло! Мы ощущали, как жизнь жжёт горло, точно спирт!
Оре выхватил молот.
– Понимаю.
Лес за лесом
Путники пробирались сквозь бетонную чащу из невысоких кубиков, едва достающих Оре до пояса. Вскоре они вышли на серую поляну, усыпанную маленькими бетонными кирпичиками. Шагать по ним было больно, и друзья пошли вдоль опушки, огороженной разбитым бетонным забором.
Понемногу бетонный лес стал редеть и смешиваться с обугленными чёрными деревьями, точно обгрызенными пожаром палками. Друзья попали в смешанный лес – из серых кубов и чёрных палок. Позже даже редкие квадратные камешки перестали попадаться им на пути, и путники целиком поглотились пространством, туго натянутым на лес из чёрных палок – из чёрных голых столбов без фонарей.
– Кажется, я догадываюсь, что это за место, – пробормотал Олуи, как вдруг резко потемнело и внезапно настала ночь. Все четверо путников рухнули, где стояли, и громко захрапели.
Сон во сне
Оре сидел на земле горчичного цвета. Оре сидел на пыли из горчицы. Небо было серо-жёлтым: то ли отражавшим землю, то ли пропитанным насквозь горчичной пыльцой. И было таким сырым, что Оре с трудом дышал этой глиной. Кругом была пустыня, и лишь несколько чёрных коряг торчали поодаль.
Сухая земля кое-где была будто вымазана сажей. Оре вдруг увидел сидящую рядом с собой Тень.
– Я оторвалась. Чтобы ты мог разглядеть землю под собой.
Оре пытался вглядеться в Тень, но никак не мог уцепиться ни за что, как ни пытался сфокусироваться: он мог уловить очертания лишь рассеянным взглядом. Но как только переводил взор на пойманную боковым зрением черту, точно проваливался глазами в никуда, в темноту, и в глазах всё мутнело, как от крупного тумана. При беглом взгляде Тень состояла из мелкой чёрной росы, колеблющейся, как мошкара.
– Посмотри на землю.
Оре опустил взгляд. Рядом с его коленом быстро вспучился и тут же разгладился кусочек почвы. Потом ещё раз. Будто бы кто-то пытался пробиться головой. Потом ещё – и уже в другом месте. Спустя секунду волдыри стали появляться повсюду и тут же утихали.
Оре вновь перевёл взгляд на Тень.
– Ну что ты пялишься на меня целую вечность?! Гляди же под ноги, сейчас всё пропустишь!
Оре быстро устремил глаза вниз и увидел, как один волдырь вспучился, застыл и стал трескаться. Из него вылупилась серая голова, и вслед за ней вылезло змеиное тело.
– Это кобры-прыгуны. Они созрели и рвутся наружу.
Оре взял одну за шею и попытался вытащить. Тельце выходило легко, пока не застряло. Оре потянул сильнее и выдрал кобру вместе с корнями и прилипшими к ним кусками земли.
– Не отвлекайся! Она тебе сейчас всю руку изгрызёт!
Оре посмотрел на голову змеи, извернувшуюся и кусавшую державшую её ладонь. Царапины были тонкие и больно защипали, так что Оре в страхе бросил кобру на землю. Та уползла, таща за собой сухие корни и оставляя на жёлтой земле сажевые следы.
– Земля, – прошептал Оре.
– Нет, – ответила Тень, – это твои ноги.
Оре опять посмотрел вниз и понял, что глядит на свои длинные полные жёлтые ноги, вымазанные сажей. На толстой ровной коже поднимались волдыри, и из них вылуплялись бело-розовые черви. Они вылезали из одной дыры и тут же заползали в другую. Оре с ужасом пытался схватить и вытащить их, но черви оказывались слишком скользкими. За одного он было схватился двумя руками, начал отчаянно тянуть, как вдруг почувствовал тяжёлый толчок у себя в животе. В теле червя вздулись синие вены и красные капилляры.
– Ты сейчас себе все кишки выдерешь!
Оре посмотрел на Тень, но она исчезла.
– Гляди же! – прокричал её голос у Оре над ухом.
Оре, сидевший с петлёй из своего кишечника в руке, вытянутой из собственной правой ноги, глядел теперь на левую. На ней больно и с кровью стал прорывать кожу колючий белый червь.
– Какой редкий! Это он!
Червь выполз из левой ноги Оре целиком. Червь повис в воздухе и смотрел в глаза Оре. Это был белый колючий каменный дракон.
– Береги его, – шепнула Тень.
Оре почувствовал в ногах щекотание и проснулся…
Явь во сне
– Что за чёрт! – По ногам Оре бегали пауки. Оре стал было лихорадочно отгонять их, да только весь облип густой паутиной, которую пауки сплели на нём за ночь. Оре подскочил, стал повизгивать и вытанцовывать, сбрасывая с себя восьминогих и ошмётки их липких стараний. – Они что, думают, что я камешек?!
– Нет, это просто тонкий юмор пауков: они намекают, что на тебя садятся мухи, – ответил Дюм, невозмутимо лежавший на рюкзаке с колосом в зубах и наблюдавший за зрелищем.
– Очень смешно! Брысь, гады!
– Так ты что, их боишься?! Оре боится паучков?! Пха! – подхватил лежавший у другого дерева Юм.
– Терпеть не могу этих тварей! Они мне напоминают склепы и могилы, в которых мне в былые времена приходилось жить. А я не вампир!
Оре, прыгая на одной ноге вокруг себя, сбросил-таки с другой последнего гада, ещё чуть подёргался-почесался и сел обратно к своей сосне.
– А вы, негодяи, мирно наблюдали, как из меня хотят приготовить цукат!
– Олуи разбудил нас громом колбочек и ушёл исследовать местность. Давненько, не похоже, чтобы ему просто приспичило. А ты ведь говорил, что свою пещеру не покидал с самого детства!
– Мало ли, что говорил! Это было в предыдущих снах.
– Как скажешь.
– Нет, расскажи нам о склепах! – Сел поудобнее Юм.
– Нечего рассказывать! Серое кружево паутин, сквозь которое пробиваются рыжие ниточки солнца. Да жёлтая кость мертвецов!
– Кажется, я знаю, что это за место, – крикнул Олуи, вываливаясь из чащи, и сбросил рюкзак с гремящими колбами. – Тётка Зорэй предупредила меня, что мы вляпаемся в землю, принадлежащую жестоким разбойницам-амазонкам, – она это видела в чае.
– О, брат, я наслышан об этих хищницах! – перебил Юм. – Говорят, над атаманшей в детстве надругался отец, и с тех пор она мстит всем мужчинам! И что все женщины в её отряде были так или иначе растлены – они бежали на неизвестный зов и прибились к разбойничьей банде. А ещё говорят, что они ловят мужчин и овладевают ими до смерти! А ещё говорят, что внутри атаманши, в чреве её, спрятан капкан! И напоследок она силой утробных мускулов откусывает жертве уд! Это называют поцелуем амазонки! Говорят, на шее у неё целое ожерелье из откусанных органов!
– Бред! – донёсся откуда-то приятный голосок.
– Кто здесь?! – Оре вскочил и приготовился бить.
Ребята услыхали жалобный писк где-то в обгорелых кустах. Оре бросился на звук, раздвинул чёрные ветки и увидел на земле маленькое чёрное существо. Оре взял его на руки. Это была голова крылана с телом и лапами тарантула. Крылан горько плакал своими чёрными глазками.
Сердце Оре сжалось от боли и сострадания. Оре отчего-то понял, что крылан страдал от несправедливости и одиночества в своей горькой беде. Оре смотрел мокрыми глазами на зверька и осторожно погладил его пальцем.
Вдовий рокот
Вновь неожиданно стемнело. Оре резко оглянулся, а потом заметил, что крылан исчез.
– Эта паутина светится! – вскричал Олуи и ткнул пальцем в Оре. Остатки паутины на нём замерцали в темноте.
– Я так и знал! – взвыл Олуи. – Она выдаёт нас! Мы пропали…
Внезапно со всех сторон путников окружил мерзкий рокот, срывающийся на писк.
В кромешной тьме стало заметно, что чёрных палок в сгоревшем лесу явно прибавилось и они бегают вокруг сбившихся от страха приятелей.
Глаза Оре вспыхнули и осветили чащу вокруг.
Гигантские паучихи, чёрные вдовы на тонких лапах, окружили путников колючей хитиновой оградой. Из тел пауков росли чёрные лебединые шеи с такими же чёрными изящными девичьими головками. Это были каракурты в человеческий рост.
Одна паучиха плавно и бесшумно на чёрных острых лапах бегала вокруг оцепленных путников. Длинные чёрные волосы до самой земли были сплетены в узор паутины – они кружевной мантией накрывали тонкие ноги чёрной вдовы. Гордая осанка всадницы делала Тритию похожей на кентавра.
– Знаешь, почему меня зовут Трития? – щебетала паучиха, гарцующая вокруг оцеплённых друзей. – Говорят, что женщина – это вода, дающая жизнь! – Трития описала спираль и приблизилась к Оре. Его взгляд осветил её длинную сухую шею, растущую из гладкого паучьего тела. Это было тонкое, дочерна обугленное бревно. Оре разглядел её чёрную человеческую головку – без подбородка, с хелицерами и восемью чёрными глазами, похожими на россыпь ониксов. Лицо обрамляли сухие чёрные волосы, ещё не заплетённые в паутину. – Я стану тяжёлым концом твоей жизни. – Трития приблизилась к самой щеке Оре и ласково коснулась её истекающим ядом хелицером.
Трития схватила Оре передними лапами за плечи и закружила в бешеном вальсе в сторону грота. Она лишь надрывно вскрикнула: «Пойдёшь за мной!» – и с разбегу бросилась вместе с Оре в чёрную пасть пещеры.
Оба провалились в яму.
Орган
На дне ямы царила кромешная тьма, так что не было видно ни одного её края. В самом центре ямы стоял хорошо освещённый невидимым источником орган.
– О! – расчувствовался Оре. – Это орган! Это орга́н!
– Нет. Это о́рган. Это Сердце, Оре!
И правда. Посреди тьмы блестело мокрое, липкое, источающее пар Сердце. Оно медленно дышало.
Сверху из Сердца торчало несметное количество труб – срезанных артерий и вен всевозможной длины и толщины.
Какие-то сосуды были остро срублены по диагонали, как макароны. Иные были со рваными и откусанными краями. И все эти обрубки кустом росли из огромного алого Сердца. Издалека оно казалось стеклянным и треснувшим – из-за множества пронизывающих его корней из вен.
– Как же давно никто не играл на нём! – с надрывом и изнеможением простонала Трития. Сердце отчаянно отозвалось медленным и долгим ударом, сотрясшим землю под собой. – Сыграй! – взмолилась она.
– Но я же никогда… – Оре чуть коснулся влажного Сердца пальцем – и оно тут же качнулось в ответ, а на месте касания вздулись две мозоли. Оре испугался и вгляделся: это были очертания губ. Оре коснулся их пальцами вновь – и губы поцеловали пальцы.
Оре нежно погладил губы – и они распахнулись…
Сначала губы издавали лишь хриплые болезненные выдохи. Возникали от прикосновений, издавали хрип и вновь скрывались в сердечной плоти.
Оре стал лихорадочно ощупывать Сердце в разных местах всеми пальцами, ища голос. Но отовсюду раздавался лишь жуткий сиплый хор. Оре не заметил, что при нём снова были обе его руки – так отчаянно пытался найти он поющие уста.
От отчаяния Оре ударил в Сердце лбом. И вдруг его голову вытолкал обратно звук. Оре посмотрел на губы, поцеловавшие его в лоб. Они слабо улыбались. Оре погладил их пальцами – и губы улыбнулись сильнее. Тогда Оре со всей страстностью поцеловал их. Оре крепко целовал пойманные губы, пока те глухо стонали и кричали у него же во рту, и не отпускал их обратно в Сердце.
Губы стали стенать с такой силой, что из щёк Оре начал просачиваться свет от напора их криков. Спустя мгновение мощный светящийся поток звонкого стона с силой оторвал Оре от Сердца и отбросил назад.
Очнулся Оре сидя на земле и с паучьими лапами на плечах. Они помогли ему подняться, и Оре подошёл к пытавшемуся отдышаться Сердцу. Ранка часто дышала и с каждым выдохом издавала чистое, звонкое, призывающее «Ха-а-а!». С уголков этих губ стекали две капли крови. Оре снова ринулся к ним – и своё последнее «Ха» сердечные губы утопили в поцелуе с каменным великаном. Сердце забилось с грандиозной силой, но Оре крепко держал его в своих могучих объятиях. Крики снова стали наполнять его рот горячим светом, и Оре уже сам начал раскаляться и плавиться от напора. Он впивался в Сердце всем своим беспощадно обжигающим телом, Сердце же билось как чокнутое, тщетно пытаясь высвободиться.
Поцелуй искрился и брызгал кровью во все стороны. Оре поклялся себе умереть, но не поддаться, он крепко сдерживал потоки сияющего звука.
Сердце в конце концов остановилось обессиленно, замерло на миг… И с грандиозным ударом мощные потоки света вырвались наконец из закупоренных артерий вверх, пробивая стены ямы, потолки и звёзды в небе.
Сердце засияло мягким светом. Оре, окровавленный и мокрый, трясущимися пальцами касался его как пианино – и на месте прикосновений тут же возникали губы. Оре быстро сдерживал пальцами их пение, и пение прорывалось сквозь трубы. Оре ходил вокруг Сердца и играл на нём, как на органе, заставляя триоли из заткнутых губ менять свой путь и вылетать из артерий и вен низкими, густыми, как кровь, звуками.
От бешеной игры Оре трубы начали захлёбываться, и отовсюду в самой плоти Сердца стали открываться запасные железные клапаны, подпрыгивающие от напора красного пара. Вены и артерии, углублявшиеся в него корнями, вспучились, почернели и затвердели, закостеневшие чёрные сосуды натянули мягкую плоть Сердца на свой каркас, отчего оно стало похоже на паука, только во сто крат крупнее Тритии. Розовая сердечная плоть продолжала втягиваться внутрь, пока не сделалась совсем гладкой и тонкой, и наконец вздыбилась бархатным ворсом, сделавшись обивкой чёрной кареты. Из Сердца-кареты шёл красный пар. Карета тряслась и гудела, ворчливо пыхтя паровым двигателем. Оре и Трития поспешно запрыгнули в карету и умчались прочь.
Чёрный вагон крутил длинными паучьими лапами свои колёса, медленно и глубоко дышал, выдувая полные лёгкие красного пара. Он мчал вдоль изумрудных лугов и жемчужных озёр.
Внутри алого вагона стояла дюжина жёлтых скамеек. Все они были плотно забитыми пассажирами в чёрном.
Трития сидела рядом с Оре, развернув к нему свои острые колени. На ней висело чёрное атласное платье до самого пола и утекало краями вниз в его узкие щели.
Оре обнаружил сэндвич у себя в руке.
– Огляди всех пассажиров в вагоне, – шепнула ему Трития. – Если сейчас по радио объявят, что каждый волен делать всё, что захочет и что только вздумает – и никого не посадят и даже словом не осудят, – как думаешь, сколькие из них не убьют тебя за бутерброд?
– Мне кажется, они и бутерброд потом растопчут, – громко шепнул Оре в ответ.
Алая бархатная обивка вдруг ощетинилась и назойливо защекотала Оре ухо. Оре осенило: это был гроб. Они ехали в гробу.
– Куда нас несут?
– Они все уже мертвы. Они давно ездят туда-сюда в гробах из своих тел навстречу своим смертям. Но не мы! Нам пора. Наша станция!
Вагон стал трястись, как паук, сбрасывающий шкуру. Вагон сжался и скруглился, выломав внутри себя стёкла и оставил лишь два круглых окна в кабине машиниста. Оре понял, что они сидят внутри чьего-то черепа и, судя по всему, являются чьими-то мыслями. (Да-да, интересно, чьими же?)
Свет замерцал. Черепная коробка вагона стала мгновенно усыхать. Трития схватила Оре за руку – и вместе они выпрыгнули из лопнувшего окна глазницы.
Трития и Оре стояли на дне своей чёрной ямы. Перед ними источало пар влажное Чёрное Сердце.
Оно неспешно сложило свои чёрные трубы-артерии в пучок. Сердце уютно съёжилось и уменьшилось вдвое. Оре стал отдаляться от него невидимой силой и успел разглядеть, что это уже не Сердце с пучком артерий – это чёрный паук сложил свои лапки и заснул на своей паутине.
Оре отлетел далеко от того места и видел его уже теперь лишь сквозь замочную скважину. Оре сделал ещё несколько шагов назад и вышел из грота.
– Трития уснула, – тихо сказал он присутствующим.
Оре молча и отстранённо зашагал прочь. Паучихи тихо расступились. Юм, Дюм и Олуи ринулись за Оре. Олуи торопливо и неловко откланялся дамам. Друзья скрылись в сумерках леса.
– Это было её Сердце, – бормотал отрешённый Оре, – Сердце…
Оре
– Нет уж! Я выжил после леса амазонок! Такое дважды не случается! Дальше я с вами не пойду! – гремел склянками Олуи.
– Ещё как пойдёшь, жалкий трус! – Оре дёрнул Олуи за шкирку с такой лёгкостью, что тот повис над землёй, как сосиска. Олуи посмотрел на обнажившееся чёрное запястье и перевёл взгляд на янтарные глаза.
– Чёрт бы меня побрал… – прошептал он. – Ты Оре?! ТОТ САМЫЙ ОРЕ?!
– До тебя только дошло? – отозвался Юм.
Олуи лихо вывалился из своего плаща, оставшегося висеть в кулаке Оре, как каракатица, сбросившая чернила.
Олуи смело подошёл к Оре, залез на свой рюкзак и вытянулся вверх как только смог, чтобы заглянуть в горящие глаза.
– Так что же вы сразу мне не сказали, что это за Оре?! Что с нами Оре! Что мы – с Оре!
Олуи спрыгнул с рюкзака и принялся обнимать Юма и Дюма, приговаривая:
– Вот ведь загадка: сам ношу под сердцем столько тайн, а верю людям на слово!
– Вот в чём беда… – Оре замешкался. – Перед тобой не целый Оре. – Он нерешительно отодвинул плащ и показал обрубок.
– Плохо дело!
Привал отчаяния
Путники уже целую вечность шли вдоль реки в сторону моря. По лесам и пустырям – без еды, воды и ночлега. А главное, без понимания, когда уже этот чёртов ручей впадёт хоть во что-нибудь.
В каждом новом месте Олуи заходил вглубь ручья – проверить, тянутся ли ещё русалочьи волосы, не оборвались ли они и достаточно ли густо доросли до этого самого места.
Юм и Дюм занимались всякой полезной и бесполезной ерундой.
Оре сидел на земле и перебирал сухие ракушки из коры и шишек.
– Какое море, такие и ракушки, – грустно бормотал Оре.
Тут на него надвинулась стена из Юма, Дюма и Олуи. Видок у них был пошушукавшийся и вдохновлённый.
– Я заметил, – начал Олуи под напором взгляда Оре, – когда ты злишься или борешься с ужасом… Ну, вроде того! Так вот, когда ты воспламеняешься! Ух, как это здорово, чёрт возьми! Короче, мы заметили, что с тебя сыплется земля!
– Ну и что?
– Много ты с себя уже сбросил за прожитую жизнь? – вмешался Дюм.
– Понятия не имею! Я не слежу за весом! Знаю только, что чем больше мне приходится пережить, тем сильнее и крепче я становлюсь!
– Вот именно! – Подпрыгнул Юм.
– Оре. – Олуи с серьёзным видом схвати его за плечи. – Ты ведь из руды! И когда ты переживаешь сильное, кующее твой характер чувство, ты очищаешься от шлака! Ты становишься чище и твёрже!
– Помнишь молот, что дал тебе Серивер? – вставил Дюм.
– А мы ведь неплохие кузнецы! – ухмыльнулся Юм.
Оре тут же смекнул и отскочил назад, угрожающе устремив остриё меча на троицу.
– Вы что это задумали, котятки?
– Оре, выслушай. – Схватился за сердце Олуи. – Ты, конечно, немного уменьшишься в размерах. И прежнюю руку из этого искусно выкованного меча мы навряд ли сделаем. Но приковать его на прежнее место – сделать меч вновь частью тебя, твоей карающей рукой – мы постараемся. Клянусь!
– Я знаю, мы с Дюмом те ещё оболтусы, но поверь: кузнецы из нас что надо!
– Мы знаем своё дело! И инвентарь раздобудем.
Олуи без страха и наивно приблизился к мечу и стал водить по нему пальцами.
– Только представь! – Глядел он зачарованно на меч. – Ты будешь весь из чистого металла! И вместо левой руки у тебя будет чудесный меч, которым владеть и править отныне сможешь только ты – прямо из сердца!
Оре, еле скрывая волнение, с упоительной надеждой глядел на всех трёх братьев.
