Борис Иванович Оленский
Краснодар: годы испытаний 1942-1943 годы. Книга первая
«Постепенно в городе начала складываться «инициативная группа» по возрождению Кубанского казачьего войска из бывших казачьих чинов, которые стали предпринимать первые, пока ещё робкие шаги по своей легализации и завоеванию доверия германского руководства. Главными действующими лицами в этой группы были полковник Георгий Петрович Тарасенко и полковник Иосиф Иванович Белый – начальник городской полиции.
Некоторые исследователи считают, что на Кубани фашистский режим был очень мягким. Трудно себе представить, каков же он был в тех районах, где он был жестче. Оккупанты вели себя крайне бесцеремонно с жителями города. За каждого пострадавшего немецкого солдата полагалась неминуемая кара. Так, за убитого в станице Пашковской фашисты расстреляли 40 ни в чем не повинных заложников, и эта практика распространялась на весь период оккупации.
Первыми акциями «новых хозяев» стали мероприятия по зачистке Краснодара от бывших военнослужащих Красной армии, оставшихся в городе. Оккупанты обещали предоставить им трехдневный срок на обдумывание условий «регистрации», но не стали долго ждать. Как только затихли уличные бои, с 12 по 14 августа немецкие патрули приступили к немедленной зачистке улиц города.
12 августа в городе началась зачистка. Патрули вылавливали всех подозрительных лиц (не позиционированный снимок)
Особых сложностей задержание бывших военнослужащих не составляло: они не имели документов, кроме того, их можно было распознать визуально. Дело в том, что рядовой состав Красной армии в целях гигиены стригся наголо, а командный состав – под полубокс. Уже в первый день оккупации по улице Красной фашисты задержали и прогнали большую колонну военнопленных. Всех задержанных немцы направляли в казармы бывшего 63го Самурского полка, где было собрано примерно 2 тысячи военнопленных и гражданских лиц, выловленных в облавах.
Учитывая, что в Красной армии служили добровольцами и женщины, опасности ареста подвергались и коротко подстриженные представительницы слабого пола. В ходе зачистки города от советских военнослужащих, по разным причинам оказавшихся на оккупированной территории, жители Краснодара предпочитали в первые дни сидеть по домам, со страхом обсуждая происходящие события.
До наступления темноты колонну немцы не выводили на улицу. Когда же их вывели на угол улиц Пролетарской (Мира) и Красной, колонну задержали на два часа. После этого немецкий конвой погнал военнопленных по главной улице к заводу ЗИП, в пос. Калинино. Там её на ночь оставили на площади, обнесенной колючей проволокой, у поселковой школы.
На второй день утром к этой колонне была присоединена другая, ещё большая колонна из военнопленных и гражданских лиц, задержанных в разных районах города, которые краснодарцы по привычке называли Покровка и Дубинка.
В результате набралось около 5–6 тысяч человек.
Колонна военнопленных на улице города (не позиционированный снимок)
В 5 часов утра 14 августа колонна была построена по девять человек в ряд и пешком двинулась по дороге Краснодар – Пластуновская. Отобрав в колонне наиболее работоспособных, их в этот же день направили на Ростов, остальных вернули в Краснодар на «ссыпки».
Сами немецкие конвоиры не могли бы уследить за поведением пленных в длинной колонне, но им усердно помогали холуи из бывших красноармейцев. Они выделялись белыми нарукавными повязками. Выслуживаясь перед своими новыми хозяевами, за лишнюю пайку они готовы были убивать даже своих недавних товарищей. Длинными толстыми палками били своих бывших товарищей по оружию и женщин, пытавшихся передать пленным чтолибо из еды.
О пребывании в этом полевом лагере можно прочесть в воспоминаниях одного из защитников города, Сергея Григорьевича Дробязко, в книге «Путь солдата». «Колонну пленных гнали по пыльным пашковским улицам. Изза невысоких заборов выглядывали испуганные женские лица. Лишь немногие осмеливались выйти из калиток.
Краснодарские ребята, захваченные у переправы и в городе, затерялись среди красноармейцев, ничем не выделяясь от них. И все же зоркие женские глаза сквозь завесу пыли находили юнцов в толпе понуро бредущих мужчин, и тогда рвали души горестные вскрики: «Господи, а вон какие молоденькие! Ведь совсем мальчишки! Ихто куда гонят, изверги!».
Некоторые женщины бросали хлеб в колонну изза заборов. Немецкие прихвостни нещадно били палками по головам и спинам тех, кто замедлял шаг, пытаясь поймать чтолибо из брошенного. Почти все, что бросали женщины, падало в пыль под ноги шагавших.
Перед вечером колонну остановили на окраине Пашковской в какомто тупике, образующем небольшую полузамкнутую площадь. Пленных плотно, один к другому, уложили прямо на пыльной дороге. Подниматься, разговаривать и курить запретили. Вдоль заборов стояли и ходили немецкие конвоиры со своими добровольными помощниками. Людей томили жажда и голод, но рассчитывать на получение пищи не приходилось. Пленные перешептывались между собой, и некоторые даже ухитрились курить в рукав.
Выслуживаясь перед немцами, беспрестанно орали их прихвостни. Они доставали палками нарушителей запрета, шагая прямо по головам и телам лежащих.
Несмотря на усталость, я никак не мог уснуть. Одолевала теснота. Некуда было отодвинуться от рядом лежащих. Жарко было в суконном матросском бушлате, который я не снимал, боясь потерять. Хотелось есть. Чесалось грязное тело. Впервые за три недели вспомнился небольшой двор на улице Кирова. Как там сейчас мама?»229.
Так голодающие советские военнопленные пытались менять свои личные вещи на продукты питания. Голодом фашисты и их приспешники пытались сломить дух узников и заставить их перейти на сторону врага (не позиционированный снимок)
А утром опять: пыль, грязь, жажда, скорбные толпы женщин и детей, стоявшие вдоль дорог, по которым оккупанты ежедневно гнали на тяжелые работы заросших, оборванных советских военнопленных. Отчаянные выкрики матерей и жен имен пропавших без вести родных и близких, истошный лай собак, окрики конвоя, отборная брань полицаев, свист плетей, шарканье тысяч ног обессиленных узников, глухие хлопки выстрелов конвоя, добивавшего обессиленных узников – подчеркивали безысходность положения пленных и жителей города, невольно оказавшихся в оккупации. Впереди был концентрационный лагерь на «ссыпках». Большое горе пришло в наш недавно еще цветущий город, тоска по утраченному и привычному укладу жизни.
Так выглядели советские военнопленные в концлагере № 162 на «ссыпках» в середине августа 1942 года (не позиционированный снимок)
Виктор Михайлович Коваленко, житель этих мест, лично наблюдал, в каких условиях содержались советские военнопленные. «Со стороны улицы Коммунаров немцы огородили территорию вторым рядом колючей проволоки, между которыми патрулировал немецкий часовой. Знойным августовским днем под усиленным конвоем немцы вывели часть советских военнопленных на ближайшие улицы города и заставили их разбирать дощатые заборы жилых домов. На улице Коммунаров я стал свидетелем эпизода, навечно врезавшегося в память. Под дулами немецких автоматчиков пленные начали разбирать деревянный забор (ныне это дома № 189, 189/1, 189/2). Хозяйка дома – инвалид, еле передвигая больные ноги, с кулаками, слезами и криком пошла врукопашную на пленных.
Смутившись, виновато глядя ей в глаза, пленные пытались объяснить, что эти доски им нужны для изготовления нар в амбарах. Женщина была в истерике. Пленные приостановили работу. Но немец конвоир дал короткую очередь из автомата в землю у ног одного из них. Цепочка пыльных фонтанчиков устрашающе выплеснулась и улеглась у нас на глазах… Пленные приступили к работе, а один из них зажал рот обезумевшей женщине и держал её, пока она, задыхаясь от гнева и ярости, не потеряла сознание. Пленный красноармеец осторожно положил её конвульсирующее тело на землю и пошел помогать остальным. Подобная заготовка «стройматериалов» проходила и на других улицах: Путевой, Промышленной, Крестьянской, Новокузнечной, Солнечной…
Концлагерь ещё только начал наполняться военнопленными, а улица Коммунаров, напротив «амбаров», между улицей Путевой и Крестьянским переулком, уже была заполнена сотнями женщин, стариков и детей. И я с матерью каждый день начинал с похода к концлагерю. По непонятным причинам немцы иногда выпускали на свободу военнопленных, если находились их родственники.
Голод и обреченность попавших в плен советских воинов доводили их до отчаяния и утраты человеческого облика. Сплошной стеной с обеих сторон наружных и внутренних проволочных ограждений лицом к лицу стояли они и родственники, искавшие своих близких. Между ними степенно прохаживались немецкие охранники. Расстояние между проволочными ограждениями позволяло вытянутым с обеих сторон рукам дотянуться друг до друга и передать записку, сухарь, рыбину, огурец… Голодное время еще не наступило.
Концлагерь на «ссылках». «Через несколько голодных дней в лагерь с соседнего завода им. Калинина немцы прикатили находящуюся на консервации походную кухню. Из бараков стали сметать крошки зерна и сухарей, перемешанные с крысиным пометом, и засыпать в густо смазанные солидолом котлы. В результате получилось чтото вроде зловонной каши. Но изголодавшиеся военнопленные были рады и этому», – вспоминал бывший узник этого лагеря Сергей Григорьевич Дробязко (не позиционированный снимок)
Надо сказать, что немцы позволяли делать это и не пресекали подобные
контакты. Но далеко не все с обеих сторон проволочного ограждения могли поместиться вдоль него. Стояли в несколько рядов, и единственным средством связи для них был голос. Но это были сотни голосов… Над толпой стоял истошный крик. Кричали все. Никто никого не слышал. Тогда в ход пошла «каменная почта». Женщины писали записки на клочках бумаги, наматывали их на камушек, обвязывали нитками и бросали через ограду в лагерь. Старушки и кто послабее просили нас, пацанят, «отправить» эти письма, что мы со старанием и усердием делали.
На каждое ответное послание с территории концлагеря набрасывались сразу десятки женщин. Читали фамилии, громко выкрикивали их. Фамилии, фамилии, фамилии… Названия городов, станиц, сёл, хуторов, деревень…
Десятки раз ходили мы с надеждой узнать хотя бы чтонибудь об отце или его брате. Но безуспешно. Однажды, как обычно, мы подошли к «амбарам», но, к удивлению своему, увидели третий ряд колючей проволоки, установленный вдоль тротуара. Пространство, на котором раньше толпились женщины, стало запретной нейтральной зоной.
Как мы узнали позже от бежавших из плена красноармейцев, ктото комуто через проход передал запеченный в хлебе или пироге пистолет. И среди пленных были предатели. Реакция немцев была мгновенной и жестокой. А для предотвращения контактов с мирными гражданами фашисты поставили третий ряд колючей проволоки. Связь с советскими пленными значительно осложнилась. Время общения сократилось: чутьчуть утром и немного вечером, так как пленных стали гонять на работы.
Побуждая советских военнопленных к измене Родине, фашисты по нескольку дней не кормили их. Надежда была только на жителей Краснодара (не позиционированный снимок)
Я умышленно употребил слово «гонять». Их действительно гнали, как скот. Улица наша тогда была немощеной. Посередине неё, поросшей травой«шпарышем», вилась грунтовая дорога. Опор линий электропередачи на улице тогда не было. Летом дорога покрывалась толстым слоем пыли, а осенью и зимой превращалась в покрытое жидкой грязью болото.
Из ворот лагеря и складов на улице Коммунаров пленных гнали до улицы Новокузнечной и далее мимо нашего дома на «бондарку». Выглядело это так.
По тротуарам с обеих сторон шли немецкие солдаты с автоматами, висевшими на груди, и с немецкими овчарками на поводках. В надежде увидеть когото из родных или знакомых специально к «прогону» пленных приходили женщины, ещё не потерявшие веру в чудо увидеть родного человека, просились зайти во дворы. Окриками и лаем собак немцы загоняли во дворы всех вышедших из калиток. В щели заборов жильцы и женщиныпросительницы вглядывались в проходившие колонны… Пленных гоняли, как сказали бы военные, «коробками», человек по сто в каждой, рядов 12–15 по 6–8 человек. Гнали подальше от тротуаров, посередине улицы. Каждую такую «коробку» с обеих сторон, спереди и сзади сопровождали «добровольцы» – бывшие пленные, перешедшие на сторону врага. Они были одеты в немецкую форму. Отличались они от оккупантов только тем, что носили белые повязки с надписью «хиви» – «добровольные помощники». Оружие немцы им не доверяли, разрешая пользоваться только армейскими плеткамии и дубинами. Имито и гоняли пленных.
Любой малейший выход из строя карался хлестким ударом плетки. Малейшее отставание подстраивалось ею же. Даже голос в середине колонны глушился через головы соседей или вместе с ними теми же плётками. На всём пути «погонщики» поямщицки щёлкали в воздухе хлыстами, устрашая и наказывая гонимых.
Защитник города Сергей Григорьевич Дробязко
Какаято гнетущая тишина повисла над улицей, когда прогоняли пленников. И от этого стоны, вскрикивания, свист плёток, отдельные выкрики немцев, топот, шорох, шарканье, шлёпанье полуобутых, полуодетых пленных становились звучными, остро ощутимыми. И если летом и ранней осенью колонны пленных поднимали в воздух пыль и сами скрывались в её пелене, то осенью и зимой пленные брели, еле переставляя ноги, в жидкой грязи всё в тех же полуистлевших гимнастерках, через дыры в которых виднелись кровоточащие язвы. Ведь большинство из них попали в плен летом. Лишь некоторые «счастливчики» были обладателями драных телогреек.
В память врезался такой эпизод… В слякотное время в одной из проходивших мимо нашего двора «коробок», а продвигались они с интервалом метров двадцать, ктото из пленных упал. «Добровольцы» у нас на глазах, как слепни, с разных сторон тут же набросились на упавшего и стали плётками добивать его. Несчастный лежал лицом в грязь, прикрываясь ладонями обеих рук. Смерти ему было не миновать, но несколько пленных выскочили из последних рядов, не обращая на удары плеток внимания, подхватили упавшего под руки и поволокли по грязи вглубь «коробки».
К каждому проходу пленных мы готовились тщательно. Немного, хоть кусочек чегото съедобного бабушка заворачивала в тряпочку, а то и без неё, и давала нам с братом, а мы изза забора бросали это «чтото» в середину колонны. Надо было непременно попасть в середину. Ведь, если это «чтото» не долетало, пленные, чтобы поднять его, пытались на шажок выйти из строя. Тут же следовала упомянутая выше кара плёткой, да ещё и пинок сапогом.
На лесопилке, там, где работали военнопленные, на распилке брёвен на бруски и доски нам с бабушкой разрешили набрать немного опилок.
Два пленника стояли внизу, и два сверху. Одному из пленных опилки запорошили глаза. Работа остановилась. Несчастный тер глаза, пытаясь избавиться от рези. Подбежавшему к нему немцу военнопленный попытался объяснить причину задержке. В ответ на просьбу несчастного позволить ему справиться с проблемой фашист выхватил ракетницу и с близкого расстояния выстрелил в грудь военнопленному.
Немецкие разведслужбы, имевшие отделения в каждом концентрационном лагере, делали все, чтобы склонить доведенных до отчаяния и голода военнопленных на свою сторону. Самым страшным из методов, применяемых к пленным, был голод. По данным советской разведки, пленных по нескольку дней не кормили. Один из мобилизованных в казачьи подразделения в доверительной беседе рассказал: «Я и ряд моих товарищей попали в казачьи части из лагеря военнопленных, где нам угрожала голодная смерть. Суточный рацион военнопленных составлял 100 граммов некачественного хлеба и кружку похлебки из необработанного проса. Ежедневная смертность от голода составляла 100–150 человек»230.
Однако огромное количество советских военнопленных в краснодарских концентрационных лагерях не говорит о том, что желающих изменить Родине было много. У военнопленных были возможности спасти свою жизнь путем измены Родине, однако, как показали события, таких было немного. В концлагерях работали отделения разведорганов абвера. Немцы пытались завербовать военнопленных на службу вермахту или в диверсионные школы. Активную работу среди военнопленных проводил предатель – бывший командир 1го отдельного стрелкового корпуса Красной армии полковник Шаповалов, формировавший в станице Ильской восемь батальонов «Вольной Кубани». Когда первые встречи с узниками не принесли положительных результатов, он приказал лагерному руководству не кормить военнопленных. Смертность от голода в лагере достигла катастрофических размеров. Через десять дней ему коекак удалось набрать личный состав. Качественный состав пополнения был невысок. Люди согласились идти на службу к врагу только ради спасения своей жизни, чтобы при первом же случае перейти на сторону Красной армии.
С каждым днем усиливалась репрессивная политика врага и против гражданского населения. В сентябре 1942 года на углу улиц Пролетарской (Мира) и Борзиковской (Коммунаров) у 21й общеобразовательной школы была повешена девушка только за то, что она самовольно сняла с виселицы труп партизана, об этом гласила табличка на груди повешенной девушки. В этом же месяце у колодца по улице Павловской (Академика Павлова) были расстреляны жители близлежащих домов, за то что они в нарушение комендантского часа вышли по воду. За появление на улице без документов виновных полицаи избивали палками: по 10, 15 и 25 раз, в зависимости от проступка.
Не менее жесткое наказание применялось и к тем, кто не поддерживал в чистоте придомовые территории. При этом не брались в учет ни состояние здоровья, ни возраст жильцов.
(Когда черновик книги был уже готов, эта фотография «заговорила». В Государственном архиве Краснодарского края мы обнаружили любопытный документ. Он рассказывал о трагической гибели краснодарца еврейской национальности Горелика Моисея Аврамовича. Нашлись и родственники этого человека. Он вернулся в город уже после того, как его семья была расстреляна в карьере, предназначенном для строительства железобетонного дота. Это событие настолько потрясло его, что он потерял рассудок. Некоторое время он прятался в садах, пока его не выдал ктото из местных жителей немецким властям. Некоторое время единственного оставшегося в живых еврея немцы использовали на уборке улиц, при этом каждый раз жестоко избивали, а затем отправили в 3ю городскую больницу для душевнобольных, которых вскоре вместе с ним отправили в душегубку. Таким образом, из 320 душевнобольных, отравленных газами в фашистской душегубке, нам, по крайней мере, стало известно о гибели одной из жертв.
Сразу же после войны родственники обратились к властям за подтверждением или опровержением факта гибели Моисея Аврамовича. Заключение исполнительного комитета Кагановичского районного Совета депутатов трудящихся города Краснодара от 28 сентября 1945 года было неутешительным. Оно подтвердило гибель человека.)
Рабочая карта остербайтера (материалы ГАКК)
Отметки о работе остербайтера в должности лесоруба (материалы ГАКК)
К осени 1942 года продажа продуктов питания в магазинах резко сократилась. Местом, где жители могли приобрести продукты питания в годы оккупации, стали окрестные станицы, где можно было обменять свои пожитки на продукты. На рынках же цены стали запредельными. Так, на 29 ноября 1942 года один килограмм муки стал стоить 63–75 рублей; кукурузы – 16–25 рублей; один десяток яиц – 50 рублей; один литр молока – 30–35 рублей. Для устрашения граждан на Сенном рынке на балках разрушенных магазинов, (ныне там построен большой жилой дом) для устрашения жителей были установлены три виселицы231.
Рынки стали излюбленным местом массовых облав местного населения. В связи с тем что Краснодар стал прифронтовым городом, в нем с середины декабря 1942 года участились облавы. Началась массовая зачистка города от подозрительных лиц и нарушителей «нового порядка». Задержанные без документов и подозрительные жители вывозились к противотанковому рву у завода ЗИП и там умерщвлялись газами в душегубках, а наиболее подозрительных направляли в гестапо, где их ждали допросы, жестокие пытки и виселицы.
Управлять огромной массой людей было сложно, поэтому фашисты выискивали сочувствующих, обиженных советской властью, алчных, трусливых, потерявших веру в победу Красной армии и склоняли их к предательству, доносительству, сотрудничеству и массовым казням горожан. Их руками враги насаждали немецкий «новый порядок» и творили кровавые злодеяния. Эти экзекуции были настолько кровавыми и очевидными, что фашистские каратели, понимая, какое негативное влияние это оказывает на психику немцев, скрывали массовые преступления даже перед соотечественниками.
Фото из итальянского журнала «Tempo». Уборка улиц города Краснодара
Теперь решительно все: и заводы, и фабрики, и земля, и люди – принадлежало им – поработителям. Не ради процветания города, а ради личных потребностей немецких войск требовалось более эффективно использовались ресурсы захваченных территорий, в том числе Краснодара. С большим рвением немецкие власти приступили к восстановлению разрушенных предприятий.
Разведывательная сводка Управления НКВД № 6 от 12 сентября 1942 года сообщала: «Возвратившаяся из г. Краснодара разведка, выброшенная оперативной группой УНКВД, сообщила следующее: заняв город Краснодар, немецкое командование силами населения и солдат сейчас же приступило к сооружению моста через реку Кубань против КРЭСа и макаронной фабрики, на месте бывшей переправы. По указанному мосту проходит живая сила и техника противника в разных направлениях. Мост усиленно охраняется немецкими часовыми…
Несмотря на все эти предосторожности и усиленную охрану, именно по этому мосту десантники 6й гвардейской стрелковой бригады 29 января 1943 года первыми ворвались в оккупированный Краснодар и удерживали важный плацдарм в районе мясокомбината до 5 февраля.
Бургомистром города Краснодара назначен бывший профессор медицины (ошибочно – бывший адвокат) Воронков. Его резиденция находится в здании бывшего крайисполкома, там же размещена комендатура. Немецкие власти приступили к восстановлению предприятий. На ЗИПе некоторые цеха уже изготовляют боеприпасы. Консервная фабрика работает полностью, на кожзаводе № 8 заканчивается восстановление котельной. Горводопровод, электросеть и трамвайные линии не работают. Основные здания в центре города: Дом Красной армии, театр им. Горького232, гостиница «Центральная», УНКВД, большой дом по улице Красной, 15, Дворец пионеров – не разрушены и немцами не занимаются… (изза опасения, что они заминированы минами с дистанционным управлением подрывниками полковника Старинова).
25 августа немцами были организованы «торжественные» похороны пяти неизвестных, якобы замученных в подвалах УНКВД, причем перед похоронами гестапо для «обозрения ужасов большевиков» организовало свободный доступ в подвалы УНКВД всех граждан. Кроме этого ими были вскрыты для показа канализационные трубы во дворе УНКВД, в которых якобы были также обнаружены разложившиеся трупы.
В городе проходит перерегистрация всего населения. Создается еврейская община, которая регистрацию членов проводит отдельно. Большая часть еврейского населения из города вывезена неизвестно куда. Происходят массовые аресты коммунистов. На улицах развешены портреты Гитлера и плакаты, изображающие русского крестьянина со снопом и надписью: «Фюрер дал мне землю».
Магазины в городе не работают. Рыночные цены на продукты питания и предметы широкого потребления баснословны. Например, мука – 900 рублей пуд, растительное масло – 90 рублей литр, яйца – 50 рублей десяток, мыло хозяйственное – 60 рублей кусок, туфли дамские – тысячу рублей пара и т. д. Хлеб населению не выдается…
Из числа зрелищных предприятий работает кинотеатр «Колосс» и театр миниатюр (вначале он носил название «Фронт Бюнэ», а позже – «Штандардт», директором театра был некто Морозов, который подчинялся представителю отдела эротики и пропаганды «Тунин» капитану Ингерслебену). Причем в эти театры допускаются только немцы. В железнодорожном клубе и в клубе «Путь к коммунизму» ежедневно устраиваются танцы только для немцев и опрятно одетых местных граждан. Евреи на танцы не допускаются. На всех улицах города установлены радиорепродукторы, через которые передаются провокационные сообщения немецкого командования и гестапо»233.
Задержание подозрительных лиц на Сенном рынке (фото ГАКК)
По данным советской разведки, уже в сентябре 1942 года «на заводе им. Седина в двух цехах немцами изготовляются до 10 000 пар вьюков для горнострелковых дивизий. На территории бывшего ЗИП немцы организовали ремонт и сборку танков. На работах используются мужское русское население и военнопленные. Все работающие на ремонте и сборке танков за пределы территории завода не выпускаются.
Здание вокзала железнодорожной станции КраснодарI восстанавливается и расширяется. Железнодорожная колея от станции Ростов до станции Краснодар, через Кавказскую, перешита на немецкую (узкую) колею. 16 сентября по этой линии прошли первые поезда. Строительство мостов производится силами гражданского населения и военнопленными»234.
В следующем сообщении советских разведчиков указывалось, что «в оккупированном Краснодаре полностью восстановлены водопровод, трамвайное движение и работает хлебозавод № 2. Форсированно восстанавливаются нефтеперегонный завод, маслозавод на Северной и Кузнечной и завод им. Седина. На комбинате «Главмаргарин» восстанавливаются два цеха, один из них – мыловаренный, назначение второго цеха разведчикам установить не удалось»235.
«На мясокомбинате восстанавливается только колбасный цех, остальные цеха восстановлению не подлежат. Одним из первых в число действующих предприятий Краснодара вошел мельзавод № 3. Уже в сентябре в Краснодаре действовали кожевенный и пивоваренный заводы. Работал хлебозавод № 2. На заводе измерительных приборов организовали ремонт и сборку танков. К ноябрю 1942 года были восстановлены молочный завод, отдельные цеха мясокомбината. Частично были восстановлены нефтеперегонный завод, цеха заводов им. Седина и «Краснолит», где изготавливались детали для танков и машин. В городе были полностью восстановлены водопровод, электростанция и на некоторое время было восстановлено трамвайное движение»236.
По данным советской агентуры, к «1 ноября в Краснодаре восстановлены работы мельзавода. Продолжается восстановление маргаринового завода. На КРЭС восстановлена одна турбина и восстанавливается мощная турбина. Трамвайное движение прекращено изза повреждения депо при бомбежке советской авиации. С 5 ноября фашисты начали эвакуацию мужского населения в возрасте от 14 до 60 лет из хуторов и станиц южнее и югозападнее Краснодара для восстановления и строительства Краснодарского оборонительного рубежа. На краснодарских аэродромах находятся бомбардировщики «Юнкерс57» и тяжелые истребители «ФоккеВульф 187» – всего 250 машин. В воздух ежедневно поднимается 25–30 самолетов, производятся ночные полёты.
На Пашковском аэродроме находится 70–80 транспортных самолетов, которые днем перебрасывают на фронт боеприпасы и другие материалы. По улице Кирпичной, в бывшем здании аэроклуба, помещаются мастерские, в которых производятся ремонт и сборка танков, автомашин и мотоциклов. Части для машин прибывают из Германии. В мастерских в основном работают немцы, местные рабочие в цеха не допускаются. 9 и 10 ноября там скопилось свыше 500 единиц, в числе которых были танки, автомашины, мотоциклы и другая техника. Тайная полиция СД кроме улицы Орджоникидзе занимает часть комнат в гостинице «Централь» и дом «Красжирмасло»237.
В последних числах ноября на бывшем заводе им. Седина немцы открыли какоето секретное производство. Всех местных рабочих завода увольняют».
В городе проходила перерегистрация всего населения. Все работающие граждане обязаны были вернуться на свои рабочие места. Остальные жители от 14 до 60 лет должны были зарегистрироваться на бирже и работать на немцев. В ноябре, декабре 1942 года, в январе, первой декаде февраля 1943 года лица, не имевшие регистрации немецкой комендатуры или биржи труда, подлежали физическому уничтожению.
В этом здании на углу улиц Красноармейской и Ленина во время оккупации находилась биржа труда
Сейчас здесь расположен торговоэкономический колледж
Избежать отправки в Германию подпольщикам и жителям города помогала бывшая учительница немецкого языка средней школы № 45 Зинаида Абрамовна Цветкова. Устроившись в комендатуру, она выдавала липовые справки о трудоустройстве жителей города. Были и другие патриотки. Надежда Антоновна Белянская после
войны вспоминала о подпольщице Ольге Эдуардовне (фамилию установить не удалось)238.
Оказавшись в экстремальной ситуации, многие жители, чтобы спасти себя и свою семью от физической расправы, голода и лишений, служили в действующих и тыловых частях вермахта, полиции и специальных вооруженных формированиях, лечили людей, работали на заводах и фабриках, на транспорте и в сельском хозяйстве. Рабочий день на предприятиях длился 10 часов, выходных дней не было. Это, по советским законам, квалифицировалось вынужденным сотрудничеством с врагом. В зависимости от степени этого сотрудничества уголовные дела жителей Краснодара рассматривались военными трибуналами СевероКавказского фронта после освобождения города от немецкой оккупации. Далеко не все уголовные дела влекли за собой уголовную ответственность.
Так выглядела отправка советской молодежи на каторжные работы в Германию (не позиционированный снимок)
Заигрывая перед жителями Краснодара, фашисты прибегали к некоторым поблажкам. Тем, кто добросовестно трудился на предприятиях, немцы выдавали карточки серии «А», на которые можно было купить 250 г хлеба стоимостью 2 рубля за один килограмм. Зимой эта норма снизилась до 150 граммов. В распоряжении бургомистра был перечень магазинов, в которых «счастливцы» могли отоварить карточки. Остальные жители могли рассчитывать только на рынок с его быстро растущими ценами. В оккупационной газете за 30 сентября в разделе «Местная жизнь» сообщалось:
«К сведению населения г. Краснодара.
Продажа хлеба по карточкам населению г. Краснодара производится ежедневно, кроме воскресенья, с 7.00 до 17.00 вечера магазинами Пищеторга.
№ 2 – ул. Гоголя и Октябрьская; № 9 – ул. Карла Либкнехта, дом № 172;
№ 3 – ул. Красная, дом № 5; № 10 – ул. Ставропольская, дом № 1;
№ 4 – угол ул. Новой и Красной, № 11 – угол улиц Коммунаров и Ярмарочной;