Бетельгеус Скобни
Приключения филистимлянина из Ашдода сына Хоттаба
– Ты удивлен? – ухмыляясь, спросил Хоттаб, не зная, что ответить сыну. – А я нет! Мир Изумруда, или Просветительства, в прошлом был создан задолго до появления пророков, – начал рассказ Хоттаб, – но, знаешь, все когда-то было. Не здесь, не под землей, в глубине чертогов. А снаружи! Великое землетрясение тогда заставило первых творцов Книги Созидания покинуть поверхность. Пророки – лишь просто продолжатели тех времен. Сейчас я даже не знаю, живы ли они. Но когда-то мир был иным.
Хоттаб задумался.
– Люди обладали такими знаниями!.. Что сейчас таких нет! – продолжил он. – А все, что осталось от пророков… Магистров, что ли… как их еще назвать… это исполнители желаний. Они им являлись, как полагается… стражниками, что ли, или слугами… точно мне неизвестно…
Хоттаб едва не проговорился, что одним из последователей по владению знаний древних пророков и единственным их хранителем являлся ныне царствующий государь одного из городов Ханаана. Но все же часть мысли просочилась в сознание его сына, и Гассан тут же пытался ухватиться за нее. Умения Хоттаба скрывать и владеть гипнозом не позволили далее узнавать его мысли. И все же Гассану хватило одного имени, которое он сумел ухватить.
– …Сулейман, – домысливал он исчезнувшую мысль отца, – ибн Дауд… Соломон, сын царя первого из истинных правителей Израиля Дауда, – вдруг догадался он. – Царь Израиля! Именно он последний хранитель книг царств… Он все знает?! – обратился уже к отцу Гассан, и тут же у него появилось желание отправиться к самому царю.
– Не советую спешить… – предложил сыну его отец, догадавшись о его намерениях.
Гассан при всем желании скорей отправиться все же решил прислушаться к отцу, но потому что так желал сам, из уважения к родителю.
– …Впрочем, – сказал Хоттаб ибн Назара, подумав, – давай, пробуй. Вызывай своего друга! Это и будет местом всевластия и концом игры!
Гассану понравились слова отца об окончании игрища, но, с другой стороны, насторожили. «Не может ли быть его разрешение подвохом?» – гадал, тая в себе такую мысль, Гассан. И все же он, недолго думая, вызвал джинна. «Если даже джинн и не вытащит его отсюда, и не отправит к Соломону, то я буду немного уверен в том, что и демон отца не настолько силен», – предположил про себя Гассан.
– Леху мешарет абот ликрателай! – сказал он и описал в воздухе круг.
Джинн тут же появился со словами покорности в рассеювающейся дымовой завесе:
– Слушаю внимательно, господин кольца!
– Джинн, – «как там тебя?» – подумал на мгновение филистимлянин, – Факираш, – обратился Гассан к духу, исковеркав его имя, поспешив.
Однако на удивление всегда предусмотрительного Хоттаба и скептически настроенного в верности и самовыражении магических духов Омар ибн Хоттаб джинн промолчал, услышав свое имя, но предположив в нем больше, чем слугу волшебного амулета. Не изменяясь в лице, дух ожидал указаний. И вдруг на этот момент всегда любопытный и не упускающий случая для своего самопознания Хоттаб сделал попытку, воспользовавшись замешательством сына, проникнуть в сознание джинна. Однако получил гипнотический отпор. Хоттаб сделал вид, что ничего не произошло.
– Надо перенестись к Соломону!.. – произнес Гассан, и на удивление Хоттаба Саидшарифа джинн произнес слова:
– Слушаюсь, владыка кольца!
И вдруг Гассан превратился в блестящую пыль. Направившись к проему подземелья, откуда они с отцом и младшим братом пришли, пронизывая воздух, пролетев через выгоревшие лес и луга, Гассан, точнее, то, что его представляло, вскоре попал в глубокую тьму. Проникая через нее пыльным сгустком, Гассан, то и дело меняясь, приобретал форму человека, разлетаясь, вновь собирался в сверкающую пыль, пока не вылетел из врат, куда они с отцом и младшим братом входили, и не очутился в начале подземелья с величайшими колоннами и статуями в человеческий рост, с полной детализацией фигур, словно это были не статуи, а застывшие люди. Они по-прежнему представляли собой неподвижные образа. Кто в доспехах или накинутой легкой мантии на теле. Здесь была также статуя с торсом человека, головой собаки и длинным хвостом, как щупальце.
Итак, поднявшись по винтовой лестнице, точнее, планируя разбрасывая по пути частями пыли, В конец, собравшись комкообразным полупрозрачным веществом выскочив через гостевые покои, где он остановился у отца, Гассан появился через балкон, на лету приобретя свой обычный облик, направился снова в путь. За промежуток превращения, обретя свое тело, взмывая вверх, он случайно упустил одну из туфель. Поэтому при полете по воздуху он вынужден был прятать одну ногу под подол халата. Но полы халата Гассана болтались на ветру во все стороны, едва ли утепляя его конечности. Холодный воздух обмораживал его уши и лоб. При этом в полете Гассан пытался укрыться в одежду без всякого проявления интереса к тому, что находится внизу под ним. Он пропускал мимо своего внимания, когда облака ему открывали пустыри земель, заснеженные горы, отдельные пространства полей виноградников и пашен, он парил в небе с мыслью о скором приземлении. Появление ярких лучей солнца, которые редко показывались во время его перелета из густоты влажных сгустков облаков, давало ему шанс лишь на то, чтобы осознать действительность и привести в порядок мысли. Едва приобретая ощущение тепла от светила, согревшись, Гассан тут же, взявшись духом, решив на лету произнести заклинание, но, попадая в очередное мокрое облако, съежившись от прохлады, быстро оставлял эту затею.
Наконец пролетев кукую-то продолжительность пути, Гассан очутился в саду царя Иудеи.
Приземлившись, он огляделся. Поняв, что он на земле обетованной, и неважно, в каком из ее мест, переминаясь с ноги на ногу, принялся переодевать халат. Вскоре, привыкнув, осознав, что на земле, здесь, намного теплей, чем в небе, откинул единственную туфлю, остался босым.
– Эхе-хей! – вдруг услышал Гассан чей-то голос позади слева от себя, куда кинул обувь. Он оглянулся. Перед ним стоял на его радость знакомый человек.
– Осий! Ха-ха, старина! Ты?! Рад тебя видеть! – обрадовался коллеге по стройплощадке Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб.
Но еврей не спешил к нему с распростертыми объятиями, в отличие от его друга.
– И я рад встрече! Гассан Абдуррахман, – сдержанно и кратко произнес Осий, но все же улыбка дружелюбия так и хотела вырваться с его уст. – Но теперь… – не успел выговорить Осий.
Гассан что есть мочи обнимал старинного друга. Еврей, придерживаясь кротости, едва сдерживал себя от радости вновь встретив друга,.
– Ну как ты?! – Гассан даже подзабыл, зачем он покинул подземный мир Хаб Амахтзира и что остался без золотых туфлей.
– Нормально. Ученым стал, – сказал ровным голосом Осий.
– ?! – Гассан не знал, что ответить.
Он оглядел некогда коллегу по строительной площадке. Радость от встречи охлаждалась в нем без казавшейся взаимной радости товарища. Сам Гассан был неизмеримо рад встретить своего товарища, сдружившись с ним на холме Исайя, нежели когда он встретил Омара Юсуфа и их отца, заклинателя долин Хаб Амахтзира. Все же, оценив вид и прочитав мысли Осия, он решил выкинуть из головы поведение сокомандника, стараясь понять его статус. «Впрочем, – подумал филистимлянин, – ефремлянин был всегда скованным человеком вопреки своей отходчивости».
– Тебе туфлю-то надо бы найти, Гассан, а то простудишься, – ненавязчиво посоветовал ему Осий.
– Да! Ерунда, на своей земле-то!.. – сказал Гассан.
Филистимлянин привык, что дела его всегда и везде несли неразрушимый, но своевольный характер, при этом, пробыв в гостях у Хоттаба ибн Назарея, он подытожил его.
– Все же … надо бы с собой ее поносить, – посоветовал товарищ.
Гассан, уже отпрянувший от Осия, но скорей из-за отсутствия поддержки своего ликования, огляделся в поисках туфли, тут же заметив ее.
– Ну да, продать… можно. Вишух А подарю что-нибудь, – задумавшись, сказал Гассан, косясь на обувь, – а переплавят нити – анкх сделаю.
Гассан посмотрел на Осия. В речи Гассана звучала обида. Его лучший друг встречает его не так, как полагалось бы давно не видавшим друг друга друзьям. Однако еврей понял свою ошибку, что показал себя надменно. Без поиска мыслей в проникновении сознания человека, как мог делать это Гассан. Осий сам изменил свое общение, исключением вопрос о знакомой Гассана.
– Это царственный сад, – сказал еврей, сняв настороженность. – Сюда, видимо, по твоему желанию джинн и доставил тебя.
Как ни странно, слова ефремлянина успокоили Гассана.
– Ну да, конечно! И знаешь, мой друг… – Гассан уже забыл о казавшейся недоброжелательности своего друга. – У него есть даже свое имя! Мне отец так сказал на тот момент, когда джинн общался с Дагоном, идолом филистимлян.
Гассан в этот момент хотел о многом поведать: другу и о необычном напитке племен севера, и о чудесах таинственного подземелья, и о том, как ему удалось построить храм для народа у Быстрой реки в государстве двух рек.
– Ну что это за шапчонка у тебя такая смешная? – отвлекся Гассан. – Раньше ты носил как бы побольше размером и с маленькими такими ушками? – пошутил Гассан, интересуясь головным убором Осия.
Осий усмехнулся.
– Это, – закатил ефремлянин взор кверху, – означает купол неба. Шамаим. Означает храм, прикрывающий нас от нечисти, от всех тех, кто пытается найти истину не от творца любви и добродетели, – непонятно для Гассана ответил израильтянин.
– А… э-э, знаний? – предположил Гассан.
– Ну, знания не всегда есть любовь, Гассан, – принялся с неохотой объяснять Осий. – Истинная добродетель на самом деле в нас самих, но мы скрываем ее, выдавая за знания.
Гассан не стал настаивать на объяснении речей Осия. Его больше интересовала личная жизнь товарища, а также что он может сказать о друзьях, оставшихся в Египте.
Осий был одет в халат, краями достающий до земли, серо-белого цвета, слегка плотно прилегавший к телу. Начисто выбритое лицо шло к рассудительному образу ефремлянина.
У Гассана за период его приключений появилась смешная, чуть вытянутая бородка.
По краям халата еврея от верха до низа шла обшитая лента с проложенными на иврите словами, о смысле которых Гассан не имел желание узнавать, поскольку ему немало хватило преобразования самого Осия.
– Хорошо, дорогой Осий, собственно, как ты сам? Хотя вижу, что хорошо! – Гассан, заметив важный взгляд друга и вспомнив о закинутой где-то туфле с загнутым вверх носком, сам ответил за друга.
Часть оставшейся обуви Гассана оказалась в трех шагах от них в траве от тропы, на которой он встретил сподвижника, с которым некогда выстраивал храм для Соломона.
Как только Гассан подобрал расшитый золотой тканью башмак, Осий словно преобразился.
– Гассан! Дорогой! Я безмерно рад встретить тебя на земле Ханаана! – сказал еврей.
Однако Гассан, вертя в руке обувь, не спешил отвечать взаимностью. Осий же понимал его обиду, из-за холодной встречи товарища по истечении долгого времени, спешил обнять его, заб о неполученном взаимном объятии друга. В конце концов, друзья были рады друг другу. Осий предложил провести Гассана в палаты царя, при этом уже сам вытягивал из него рассказы о приключениях.
Наконец они подошли к одноэтажному строению, расположенному посреди удивительного сада.
– За время, которое ты пропадал, Гассан, я подолгу находился в библиотеках царя. Многое изучал, – поделился Осий.
Но не это удивило филистимлянина. После нескольких кратких сведений из уст Осия об изменениях в царстве, где Гассан отнесся к ним нейтрально, Осий поведал другу о том, что не стоило бы знать ни одному из горожан Израиля.
– И за большой период моего учения Соломон сделал меня своим помощником. И у меня теперь другое имя, Гассан, – признался Осий.
Он решил поделиться со своим старинным другом, изменившись, став тем, каким прежде его знал филистимлянин. После долгой их разлуки еврей Ханаана, как заметил Гассан, стал более сдержанным в словах, более внимательным к собеседникам, он начал прислушиваться к ефремлянину, и отчасти этичный образ товарища даже забавлял Гассана.
– Иерован, – поделился с ним Осий.
– Что-то означает, конечно? – с лукавством спросил Гассан.
В те времена дававшееся имя при рождении человека имя шло от названия какого-то действия или характера явления.
– Да, «подопечный», ну или как помощник, как я уже тебе говорил, – ответил Осий.
– Хм, забавно. Так, значит, ты теперь на службе у самого царя? Знаешь, а я ведь как раз к нему летел… – Гассан подыскивал нужные слова, – приземлился… э-э… прибыл.
Рассчитывая на то, что Осий поймет его внезапное появление не без помощи джинна.
– Да знает царь о твоем появлении!.. – Осий вдруг преобразился и отчасти стал напоминать того беспечного юношу, которого камненос из Филистии знал много лет назад.
– Ты лучше поделись со мной тем, что ты знаешь о подземелье Хаб Амахтзира! Мне очень хотелось бы знать о запечатанном месте Пяти пророков, – поинтересовался Осий, остановив его перед лестничным маршем у входа в здание.
– Э-э… – Гассан гадал, что именно интересует друга и зачем ему знать о полевом игрище Хоттаба Саидшарифа ибн Назарея.– Где хранится книга царств? – догадался Гассан.
– Да! – Осий был весь во внимании, едва сдерживаясь перед другом.– Дело в том… Понимаешь, Гассан, – Осий положил по-дружески на плечо его свою руку, желая поделиться с ним о своей настойчивости.
Гассан ибн Хоттаб, понял его обескураженность из-за стремлении получить от него те знания, которые являлись тайными даже для Хоттаба Саидшарифа ибн Назара.
– Я пишу одну книгу. И для второй ее части мне не хватает сведений о житии Пяти пророков и их знаниях, – поделился с ним Осий.
Оба некогда бывшие камненосы, глядя друг на друга, искали у каждого ответы на свои вопросы. Гассан гадал о трепетных желаниях товарища насчет сведений древних ученых. Осий жаждал постижений. Гассан не спешил с ответом, стараясь проникнуть в глубину его сознания. Прорываясь вглубь его мыслей, Гассану открывалось многое, отчего он просто не мог оторваться, и только вопрос Осия прервал его.
– Ну? – спросил его Иерован.
Гассан, прокручивая полученные грамотности от Осия, не хотел расстраивать друга.
– Я, Осий, толком-то и не знаю, что это за книженция такая. Мы с отцом не дошли до конца игрищ, я вызвал Факраша, и мы оказались здесь, – сказал Гассан.
На лице Осия появилось сожаление.
– Может быть, вернуться? – предложил Гассан Осию.
– Нет, Гассан, не стоит. Благодарю тебя, – ответил Осий.
– Я могу забрать тебя с собой и отнести в подземелья Хаб Амахтзира, если хочешь…
Гассан уже забыл, зачем он появился в царстве. И отказ Осия избавил филистимлянина Абдуррахмана ибн Хоттаба от выполнения своих предложений. Тут он вспомнил о своем намерении встретиться с царем Соломоном.
Они по приглашению Осия вошли внутрь здания, поднявшись по мраморным пяти ступеням лестничного марша.
В зале было просторно. Потолок прямоугольной формы с подвешенным посреди зала обручем, с которого свисали двенадцать потухших лампад. Причем «…свет от них должен был бы быть необычным…», как предположил Гассан, оглядывая предмет. В дневное время светильники отражали лучи по всему пространству. Ромбовидные окна состояли из маленьких кусков особого стекла правильной формы, отбрасывая освещение во все углы помещения приема. Но филистимлянин задержал взгляд на потолке, переведя его с люстры на изображение. И как бы ни желал он, ему не удавалось скрыть от себя ни один элемент картины. От изучения художественных мотивов его отвлек Осий, позвав, направившись в проход, ведущий влево. Коридор оказался не долгим. Белые стены вывели их в царскую трапезную, в отличие от той зачаровавшей его картины, здесь находилось на полу панно, состоящее из мозаики чередуясь краткими композициями. Вверху свисал обруч паникадило, похожего на ту люстру, что находилась в главной приемной, с отличием разве что в коляде для каждой свечи, свисавшей не так низко, и, отбросив с того внимание, Гассан не просчитал, что на нем семь штук лампад.
Осий предложил остаться здесь.
– Гассан, побудь пока за столом. Мы отобедаем, а потом, я тебе обещаю, мы отправимся к царю, – сказал Осий и поспешил оставить филистимлянина одного.
Гассан в этот момент пожелал задать ему вопрос о составителях древней книги. Но теперь же, находясь во дворце Соломона, он ожидал встречи с самим царем, немного расслабившись, больше радуясь тем, что отец его в благоприятном состоянии и он нашел способ оторваться от его забав.
Гассан все же ощущал тоску. Но, взглянув на босые ноги, тут же задумался о приобретении им новых туфель, на этот раз обычных, решил он, без моды на восток. Такие, какие он носил, до того времени как стать везерем города Ашшур. Вызвав джинна и обратившись к нему с просьбой, не зная совсем о том, что объявил для народа Израиля негласно новую моду обуви с подошвой, закреплявшейся на ноге ремешками, вид обуви, принесший из Египта, предложив джинну выдумку сменив для себя устройство крепления веревкой. После по выполнении своей работы джинн испарился, когда в обеденном зале появилось двое. Мальчик пятнадцати лет и девочка такого же возраста, бросившая на джинна испуганный взгляд, она едва не выронила миску для еды и только когда перевела взор на Гассана, успокоилась, продолжила следовать за мальчиком. Дети несли атрибуты к обеденной трапезе, мальчик поднос с фарфоровой кастрюлей и из того же материала заварочный чайник. Филистимлянин после своих злоключений был откровенно рад пище. Мальчик зачерпнул большой ложкой из супницы, оставленной им на столе на подносе, суп и вылил в миску. Девочка взяла с подноса заварочный чайник и наполнила из него пустую чашу, принесенную ею в миске, при этом что-то произнося на своем языке, время от времени показывая в сторону, откуда они появились. Гассан делал вид, что понимал ее.
Насытился в одиночестве, когда слуги его оставили. Вскоре в зале появилась та же девочка, приглашая его в другую комнатку, оказавшуюся небольшой опочивальней, словно угадав мысли путешествующего. Гассан, заметив небольшую кровать, ужасно обрадованный, поспешил на ней расположиться, съежившись, едва поместившись, он моментально уснул.
Утро Гассан Абдуррахман встретил рано. Зашторенный легкой тряпицей небольшой проем над головой чуть выше его тахты, что можно было дотянуться и отодвинуть занавеску.
Потянувшись в койке на тюфяке из гагарьих перьев, как посчитал Гассан, принялся анализировать новое место. Здесь стены, должно быть, из выкладки из печной крошки путем прессовки, как в лучших домах Ашшура, решил филистимлянин, как бывший некогда работник на стройплощадке. В его же дворцовой келье стены отделаны и обтесаны были гладко и покрыты глазурью – новым видом отделки. На вид мраморный его потолок и впрямь был из драгоценного строительного камня. Все было сложено, как задумал обладатель опочивальни. Где Гассан отдыхал или проводил время с наложницами. Состояние других комнат, где он принимал гостей или пировал с ними же, не сравнивалось с великолепием его личных апартаментов в Ашшуре, даже с его отцом Хоттабом ибн Назара, разве что однообразием убранства помещений зала для проведения пиров в Хаб Амахтзире.
В спальню Гассана вливался дневной свет, первое, что ему представлялось, – это голубой цвет неба. На какой-то момент он упустил, что он не у себя в палатах и прислуги в его опочивальне не будет. Но, тут же осознав свою ситуацию, что ему неплохо, филистимлянин не очень и огорчился. Однако в его мыслях мелькнула идея искупаться.
Пролежав так, обдумывая про себя несколько идей, на соображение которых ушло немного времени, как молодой человек, не выдержав бездействия, поспешил к выполнению своего плана о затее своего здесь пребывания, не задумываясь о том, что все жители царственного дома еще отдыхали. Рассвет только начался. Гассан, отыскав у лежанки свою новую обувь, одевшись в свой халат, который аккуратно сложен был на табурете, подойдя к отрытому проему, задумал прогуляться по неизвестным коридорам или комнатам. На поиски дворцовых жителей решил путешественник, последователь ранних ханаанеев.
Как вдруг в этот момент за окошком он услышал крик петуха, отчасти разочаровавшись в том, что он разбудит обывателей и ему мало времени останется на то, чтобы самостоятельно обследовать обстановку. Все же дворовая птица не остановила его. Выученный детской привычкой рано вставать до подъема обывателей деревни в Филистии, Гассан Абдуррахман ослабил сноровку, проживая в городской черте Ашшура и царственных садах Фив, название древнего города в Египте, находясь там у своих друзей. Сейчас, филистимлянина будто в некоторой степени заставило выйти из своей комнатки.
Направившись вправо, Гассана выводил короткий коридор в большой зал. Прошел через овальную арку с разноцветными яркими картинами, вывешенными вдоль перехода. Мозаика разноцветных стекол напоминала ему изображение на холсте во дворце Нур Ащг-урши в Вавилоне родственника одного из священнослужителей столицы Междуречья, когда Гассан, уложив там своих несколько дел, закончив постройку храма на возвышении Борсиппа у озера Ашу, тем самым, вспомнив веселые дни, проведенные в поселении центрального города.
Следующей панорамой для Гассана куда он вышел, представлял зал весь освещаемый и обширен, в котором размещались свисавшие четыре круглых паникадило с потолка, разных диаметров вмещали на себе по четыре подсвечника. За просветом зала, который, казалось, охватывал все пространство, кроме округлого потолка, расцветали и разного вида зеленые насаждения, кустарники, деревья, ползущие растения, которые, если только приглядеться, обвивали стволы деревьев, пропадая где-то в кронах, и часть заметных колонн, о которых Гассан не подозревал, для чего они скрывались в этих зарослях. «Наверное, еще один потолок, затерянный где-то в верхушках деревьев», – подумал Гассан, приблизившись к арочному, больше его роста проему зала с одним из просветов, которых насчитывалось штуки три по одному ряду с выходными воротами в конце зала, до которого, казалось, идти и идти. Сад различался тем, что начинаясь со стороны стен дворца было больше густоты насаждений уменьшаясь, где сквозь листья заметно выделялась одна из скрытых колонн в зарослях, куда лучше поступал солнечный свет, воодушевляя наблюдателя. «Никогда бы не подумал среди чащи делать царский дворец», – задумался Гассан. Но тут же если вспомнить Буссуала, царя Филистии, при котором Гассан покинул его земли.
Каменное сооружение царя Филистии состояло из обтесанных валунов посреди небольших деревянных построек, часть из которых являлись хижинами, а другие отходили для военных сборов, состоящих из охраны двора лидера, или царственного наместника, объединившего поселения в единое городское сообщество Ашдода. Далее своего поселения Гассан, будучи Хесеном Аквиинским из Ашдода, бывал лишь в одном из городов Филистии, в образованном пятиградии за несколько лет до его рождения и то, однажды, заинтересовавшись другой частью филистимского народа – увядавшим Экроном.
Прозрачное ограждение помещения дворца Соломона удивило Гассана, оно было настолько невидимо, что лишь блики восходящего солнца расплывались в нем как это бы не было снаружи. «Какая удивительно прозрачная слюда, и ровная…» – заметил Гассан, едва дотронувшись до прозрачной тверди.
«…Застывший воздух?!» – гадал молодой человек, удивляясь творению.
– Неоспоримое творение человеческого мышления! – словно отвечая на его вопрос, произнес позади него голос. Гассан обернулся. Перед ним стоял царь Израиля.
– Не правда ли? – произнес Соломон Давид.
Он ничуть не изменился с последней их встречи. Все те же едва заметные морщины, естественные для человека его возраста. Ясный мудрый взгляд, короткие, уложенные назад волосы. на его халате с вышитыми частями слов на иврите по воротнику одежды, отличались лишь некоторыми иероглифамив, по сравнению какие он заметил на одеянии Осия. Лишь какая-то часть его образа, казалось, несла в себе некоторые изменения. В нем ощущалась сосредоточенность и в то же время какая-то легкость и уверенность, нежели в прошлый раз при их первой встрече, у Соломона был отведеный, но при этом дружественный образ.
– Ни разу не встречал такой диковины, Ваше Верховодство, – признался филистимлянин, ни на миг не забывая, на какой он земле родился. Земли Ханаана до вступления сюда евреев были общей территорией финикийцев, живших до разделения земли обетованной между иудеями и истинными ее жителями, и борьба между ними закончилась лишь при отце Соломона. Все же Гассан не являлся прямым израильтянином, но был его служителем при царе государства. Гассан не заметил, как обратился к царю величием, принятого наивысшему статусу в Вавилоне, что также приравнивалось к статусу царя Израиля, лишь звучало по-иному. Соломон никак не отреагировал, наоборот, ему даже льстило одно название величия с Шам аш Мадэмиком, царем городов Междуречья.
– Идеальная гладкая поверхность сконструирована лучшими деятелями, сравнима разве что с водной гладью во время ее спокойствия, – сказал Соломон.
Гассан, слушая царя, не догадался проникнуть в его мысли, что не пропустил бы сделать так его отец Хоттаб ибн Назара. Но почувствовал в его словах некоторое шутливое замечание. Соломон перевел взгляд на витрину, затем вновь на Гассана, услышав его.
– Да, Ваше Верховодство, чем-то похожее, я помню, на бассейн брата царя Вавилона Мар битт Хиддина, хозяина мест у одного из склонов гор Бушующей реки за покинутым Эрконом. Там осталась только небольшая деревушка, – разговорился Гассан. – Народ его переселился из-за стычек между поселенцами. Я уверен в том, что даже малая часть хранителей истории Аккадии забыла о ее существовании.
Филистимлянин, увлекшись воспоминаниями, заметил, что отвлекся от сути беседы встреченного им одного из чудес, вновь продолжил:
– Разбросанные по дну бассейна драгоценные камни заводи… Бассейн самого богатого наместника, так умело скрывающий такое чудо! В нем словно и нет воды, лишь переливающиеся самоцветы от солнечных лучей, разбросанные по дну водоёма! Но стоит только дотронуться ниже края воды, понимаешь, – Гассан крайне был рад встрече с царем, – что здесь ты можешь охладиться, словно принять освежающий нектар после жаркого светила на небе!
Гассан не стал упоминать о том, как две дочери Мар битт Хиддина, его подпоенного, столкнули шутя в тот водоем, тем самым разгневав своего отца. Гассан ни разу не замечал за время гостеприимства наместника Шум Экрона, чтоб, кроме его дочерей, кто-то еще принимал искусственный пруд.
Царь внимательно слушал филистимлянина. Гассан не знал, что некоторые деяния из мест его пребывания были известны Соломону. Он притворился, что был удивлен. «Да, намного был бы удивителен сад из спускающихся книзу лиан и искусственных же водопадов», подметил владыка Израиля про себя.
– Все это невозможно представить, не человеческих рук творение… – закончив свою мысль, произнес Соломон, задумавшись.
– Но, Гассан, мне нужно с тобой поговорить как с доверенным человеком, – сказал Соломон.
Он предложил рукой отойти гостю от витрины и шествовать за ним. Филистимлянин, проанализировав мимоходом его мысли, не заметил никакого подвоха. Чему-то он научился у отца. Не найдя недоверия к нему у царя, двинулся за ним. Он, еще раз оглядевшись, сравнивал обиход пространства с теми, которые ему удалось познать. Прозрачная твердь окон воодушевила его тем, что скрывала шум звука птиц и дребезжание листьев на легком ветру, и он решил по возвращении в Ашшур обязательно заказать у джинна такую же вещь. В его опочивальне. А еще что-нибудь в виде такого драгоценного прозрачного материала и для Вишух А. «Кстати, Вишух А… а что я здесь делаю без нее?!» – на мгновение задумался Гассан о наложнице. Но тут же, после того как оба мужчины оказались за пределами зала, они спустились по лестничному маршу, выход которого вел в один сад. Осматриваясь, услышав пенье птиц, Гассан заметил то, что было на колонне, во время поисках одной голосистой садовой певуньи. Это была часть свода, по всей вероятности, включавший в себя полный ансамбль царского двора. Ему тут же захотелось выполнить ритуал и попросить волшебного духа поднять его вверх над всем Иерусалимом, чтобы узнать, что там, за колоннами, находится, а не услышать из уст собеседника. Гассан отчего-то считал, что царь станет с ним откровенным, но Соломон остановил его с желанием.
– Все, что перед тобой, Гассан, сын Хоттаба, – обратился царь к следовавшему за ним воодушевленному гостю, – думаю, тебе известно. Это часть культуры общества и государства. Я полагаю, часть из них тебе на твоем жизненном пути приходилось встречать.
Слова царя заставили Гассана задуматься. Никогда он еще не слышал разумных речей, ни от песчаного бедуина-мудреца, испытанного жизнью, который, накопив несметную роскошь и богатств за свою жизнь, однажды бросил все и поселился на границе между дюнами Песчаной Земли, прослыв своей известностью по слухам племен тем, что носил одну одежду лишь, для того чтобы укрыться ею. Или же, казалось бы, умных речей от сопроводителей самих великих владык того или иного государства Южной и Северной Месопотамии или князей Быстрой реки Междуречья. Или же жреца культа Атона Нем Хора, который изучил всю историю родового поколения Египта, его правителей, уходивших в историю от самого созидания Мицраима вплоть до создания Сфинкса в Мемфисе, что встречает горизонт, или же от жителей Хаб Амахтзира жилища, которых ничем не выделялись от более зажиточного населения.
За некоторое время пребывания у своего отца пытливый филистимлянин ознакомился с некоторым числом обывателей Хаб Амахтзир. И однажды, увлеченный игровыми развлечениями, это было ранним утром, в своей келье после очередного гуляния Хоттаба в одном из селений Хаб Амахтзира, Гассан случайно узнал историю про судью Фалиаба, вылетевшего из окна в день рождения Хоттаба ибн Назара при помощи охраны за неосторожное свое слово самохвальства оценив в сравнении лучшим положением в своем местопребывании в отличие от владений Хоттаба.
Как-то раз по своему желанию при помощи джинна Гассан оказался на рыночной площади одного главобразующих поселений Хаб Амахтзира. После превращения магическим духом Гассана из воздуха обратно в человека филистимлянин оказался за углом одной из хижин, которая была сделана из песчаника и илистых отложений, жилая постройка более-менее зажиточного поселенца. Вывернув за дом, Гассан тут же попал в поток людей большого проулка, тянувшегося вдоль жилых построек, и, вероятно как понял Гассан, это был район по виду их строения из граждан менее малого по средствам. Место, не отличавшееся порядком жизнью других районов Магриба, здесь также шли женщины с не случайным взглядом державшие на голове амфоры с чем-то содержащимся их внутри или плетеных корзинок. Беззаботными юношами или мужчинами с детьми и женщин с ними. Все они если переговаривались, то их Гассан если не узнавал речь, но большая часть слов ему была понятна. Завернув за дом, у которого преобразовался в человека, он, слившись с толпой, шествуя по улице, то и дело замечал на себе взгляды, точнее, на своём богатом одеянии, как открытые, так и не скрывавшие удивление людей. Пару раз к нему подбегали мальчишки с просьбой о получении от него «денежки», что в конце концов вывело его из себя, и он собирался уже вызвать своего джинна, чтобы тот вернул его к отцу, как заслышал впереди в начале улицы чьи-то крики. Гассан заинтересовался, как вдруг навстречу ему появился в рваной одежде обывателя юноша лет тринадцати. Он вынырнул с конца проулка, и тут же за ним вслед появился мужчина. Он что-то выкрикивал ему вдогонку. Чуть остановившись, продолжил его преследование, то ускоряя, то замедляя бег, словно раздумывая. Прохожих такая сцена не касалась, похоже, это было рядовым случаем, но лишь несколько человек оглянулось на останавливавшегося мальчишку. Гассан, заметил его напуганное и серъезное лицо, что даже могло оставить вопрос о причине возникновении такого взора, но Гассан тут же забыл о нем, обратившись к преследовавшему его мужчине, желая понять, что тот от него хочет. Но вдруг юноша, обежав Гассана, внезапно оказался перед ним. Его словно ветром вернуло. Гассан подивился, что его могло так стремительно переместить обратно. Он оглянулся. Позади на расстоянии двадцати шагов от него возвышался ифрит. Тем не менее, как заметил Гассан, он чем-то отличался от того повелителя джиннов, каким владел его отец. Юноша, пролетев над землей, взвив пыль и песок, попал прямо к тому, который спешил за ним.
