Бетельгеус Скобни
Приключения филистимлянина из Ашдода сына Хоттаба
***
Вспомнив о друзьях, глядя на зверя, Гассану Абдуррахману ибн Хоттабу на память пришла отчего-то египетская принцесса, ныне правительницы Верхнего Египта и замужняя женщина за его другом Несером Сим Хор Басрой. Вспомнив о них, Гассан задумался. Но, решив отвлечься от разных воспоминаний, в какой-то век он нацелился всерьез заняться выполнением своих планов. И, подняв кверху руку, сделав окружность, произнес заклинание:
– Леху мешарет абот ликрателай!
Тут же появился дым, на этот раз он был ароматнее, об этом Гассан попросил джинна. И посреди шикарного красивого палисада после рассеявшейся моментально дымовой завесы появился джинн, слуга кольца Соломона.
– Слушаю внимательно, господин кольца, – сказал джинн, опустив голову к сложенным ладоням.
– Брата хочу повидать, – коротко сказал Гассан.
Однако джинн не спешил выполнять его приказания, на что Гассан не сразу обратил внимание. Дух представил все, что мог загадать блудный филистимлянин, но отправить его к брату!..
Ему было известно о его брате и его отце, правителе степей и полесий, гор и вершин и многих народов, над которыми они имели власть, так как у них были свои джинны. И Гассан не знал о том, что его джинн если был неподвластен ифриту, главарю джиннов, то лишь потому, что был слугой кольца. То духи, чьими силами владели родственники Гассана, могли повелевать самими ифритами, и нередко его джинн знал о том, что они забавляясь, направляли своих волшебных духов на бои между собой. И в это время люди, которые жили в песчаниках или широких полях зеленых пустошей, простых землях, нередко страдали от таких затей. Поднимались песчаные бури, земля дрожала. Там, где недавно произошло природное землетрясение, поверхность раскалывалась, обрушивая поселения. А если то были озера, то высыхали, а иногда возвращались густым ливнем, где вода, сливаясь в один поток, сносила целые деревни или поселения. Джинн был обескуражен желанием Гассана, он не хотел участвовать ни в одном из этих разгулов. Вдруг этот не определившийся в жизни человек захочет и его показать перед отцом и братом? Но эль мектуб, мектуб! Чему быть, того не миновать. Он не может ослушаться кольца, давшего ему бессмертие и быть таким на века. Он все выдержит ради вечности, он еще станет человеком, пусть и далека та возможность. Но в глубине души джинн всегда недолюбливал людей, созданий того, кто создал этот мир. Но единственное, отчего желал он попасть в этот род, – это свобода, свобода действий. И уж точно он бы не стал делать того, что делают люди, совершая ошибки.
– Джинн, – заметил замешательство Гассан.
Обычно его волшебник украшения сразу приступал к выполнению указов, но, бывало, даже советовал, как нужно преподнести правильно то или иное, подсказывая верным решением, как однажды это случилось на свадьбе Нефертатонптах и Несера. Но не в этот раз. На какое-то мгновение Гассана разочаровало замешательство, похожее на нежелание джинна помочь хозяину кольца встретиться с родней. Задумавшись, филистимлянин даже усомнился в рассказе Равена о том, что он – его дядя и брат Хоттаба. Но лишь на некоторое время. Слишком это было подозрительно для лжи. Но Равену Эленийскому незачем было обманывать молодого человека, дар управлять сознанием живого существа был у редких людей, оказавшийся в Гассане, и было бы крайним совпадением обычного мальчика из Филистии в умении владения гипнозом, по совпадению с таким умением как у самого Хоттаба. Гассан не сомневался в искренности Равена.
– Слушаю, владыка кольца, – спешил ответить джинн.
– Что ответишь? – спросил его Гассан.
– Что заблагорассудится владыке кольца, – ответил дух.
Гассан и сам не знал, что сказать исполнителю желаний. В нем были сомнения, отчего он не спешил дать прямое указание джинну и втягивать его в решение дела, отличного от других дел, являвшегося личным. Не желал, и потому, как посчитал Гассан, оно как всегда тайное не подлежит полному раскрытию его другим, даже волшебникам. Что Соломон передал ему кольцо через Хирам Абифа, Гассан помнил. Помнил и задачу, поставленную царем и переданного устами его архитектора, достроить храм, посвященный первым царям Израиля, как и для сына его Ровоама.
Храм должен был располагаться на возвышенности холма Израиля и расположение, которого могли знать лишь посвященные, те, которые должны построить его в недолгой продолжительности при помощи волшебного кольца.
Гассан вспомнил слова Абифа:
– Выстрой храм для Соломона, и когда увидишься с ним, не спрашивай про кольцо. Оставь его себе. Однажды он вызовет тебя, и в этот момент ты должен будешь явиться к нему, где бы ты ни находился, и сделай то, что нужно будет царю! – говорил Абиф.
В то время Гассан ощущал в архитекторе поддержку как друга, осмелившись спросить первое лицо царя:
– Но чем я могу услужить царю? Я же простой человек и филистимлянин, – спросил он мудреца из колена Нефелима.
– Не знаю, но об этом мне сказал сам царь. Но отметь для себя: для него все люди равны, если они знакомы с состраданием, – загадочно произнес Абиф.
В тот день Гассан надел на левую руку кольцо, замком, соединив какой-то знак на ободе, прочитать который мог только сам Соломон, как вдруг выгравированные иероглифы и знаки на его поверхности осветились, но в то же время кольцо почернело, скрыв надписи, и тут же вновь проступило золотым материалом из которого оно было сделано. Это кольцо стоило бы части хижин всего Дана либо всех племен моавских. Но друзья Гассана, оставшиеся для строительства храма царя ему в помощь, не знали о его цене, они были безкорыстными обывателями, или просто ценители кочевого образа жизни, где было смешение и добродетели, и жажда наживы.
В этот момент перед джинном Гассан вспомнил еще раз о своих друзьях: Абифе, Несере, о его жене, Равене и Осии и даже приунылом кочевнике Лоте. Он захотел с ними встретиться, с людьми, которых он не видел целые годы. Но, собственно, как думал об отце и брате, о ком мало знал и даже не представлял, как они выглядят.
– Давай-ка, джинн, к отцу и брату, – сказал он.
– Слушаюсь, владыка кольца, – не замедлил ответить джинн.
И тут же под Гассаном очутилось облако, которое подняло его над городом высоко, так что он мог видеть все окраины и границы. Он едва не доставал до облаков, и под филистимлянином вслед за жилыми постройками маленьких размеров, которых, казалось, было больше, чем самих жителей, в начале полета которых он заметил с высоты, далее простирались пески. Но где-то посреди нежилого оазиса вдруг появлялись островки или другие отдельные пучки насаждений, как казались они Гассану, парящего сверху части земли, покрытые густой зеленью. Пролетая дальше, везерь города Ашшура открывал для себя места, которые давно обходил, следуя караваном по земле до Вавилона. Теперь, парящему над землей, ему открывались другие места: покрытые песком плоскогорья, вершины скалистых холмов. Пролетая над Красным морем, Гассан, проходя когда-то через его притоки, не знал, что оно такое широкое. И далее, оказавшись над жилыми постройками и древними огромными сооружениями, уложенных в ряд их верхушки, где некоторые из них на солнце отражали своей яркостью, которые можно было заметить сверху примерно за два царских атура20, филистимлянин узнал эту территорию. Ведь когда-то эта земля была совсем другой. Она была вся покрыта зеленью, как знал Гассан по рассказам египетских жрецов, вспоминал он, пролетая над их страной. Но с приходом других ветров и необычайной силы дрожи земли страна львов и песчаного сфинкса разделилась. Одна часть ушла на восток, другая распалась на мелкие поселения, со временем ставшие воевать за земли плодородия, пока не появилось новое царство – до сих пор существующее уже многие приливы и отливы Нила и владеющее бесчисленными землями вдоль Красного моря царство Верхнего и Нижнего Египта. Но вскоре закончились и эти земли, навевая воспоминания о стране тростника, евреи называли Мисраим Египет, где остались его друзья, ныне повелители Нижнего Египта, места, некогда славившегося изготовлением бумаги из тростника.
И так долго ли Гассан парил над землей, того не ведал. Ветер осушивал его лицо и руки. Легкий халат из аккадской материи мог предохранять как от жары, так и от прохлады. Но, едва укутавшись, Гассан попал в низкие облака, которые ощипывали его лицо. Свежая морось тут же заставила его содрогнуться от встречного холодного потока воздуха. Гассан чихнул и вдруг стал падать. Падая, он внезапно потерял волшебную силу, испугавшись, он начал махать руками, но на свое облегчение был вновь охвачен дымовой завесой джинна. Вскоре, продолжая летный путь, Гассан продолжал наблюдать за земной поверхностью. Появившиеся редкие леса, невысокие холмы, ниспадавшие с них реки менялись с пейзажами песочных барханов. Отражающаяся гладь Невкусного моря Египта, по цвету напоминавшего гранатовый сок, давно скрылась за горизонтом. Так, пролетев еще одни барханы, Гассан, увлеченный видом земли, не заметил, как начались поселения с полями с разными угловыми фигурами, пашен и виноградников, где как, оказалось, редко встретишь в землях Аль Магриба, место, где заходит солнце. Спустя еще некоторое время Гассан наконец почувствовал спуск. И тут он опустился на веранду какого-то здания, сверху приметив, что от балкона до земли оставалось еще шагов сто – сто пятьдесят.
Перед ним оказался проход с угловой аркой, как оказалось, это был выход на террасу, куда он совершил посадку. Гассан решил пройти внутрь. Внутри помещения он ощутил приятную прохладу, после перепадов давления и температуры в небе после спуска его кожа быстро ощутила нагрев от солнечных лучей. Оглядевшись, он заметил, как зачастую в его апартаментах здесь была пустота. Но тут у стен стояли диваны с никогда не встречавшейся филистимлянину мягкой обивкой. В отличие от его комнат для отдыха с расставленными напротив друг друга диванами здесь напротив одного в пяти шагах находился позолоченный комод из красного дерева. Рядом с другим диваном был фигурный стол, ножками ему служили выгнутые звериные тела с женскими лицами, чьи волосы обвивали кайму всего стола. Одна из частей стола состояла из квадратов, поделенных на бесцветные и черные цвета. Гассан играл однажды с кем-то из придворных у себя во дворце в Ашшуре в подобную игру. Суть игры – переставлять по правилам фигуры. По забаве он тогда проиграл напарнику и послал его на конюшню, после, передумав, велел дать ему ведро серебряных монет в обязанности тому жениться и купить себе осла, чтобы тот помогал по хозяйству новой семье.
Гассан, знакомясь с обстановкой, не знал, что в этот момент в другой части дворца Хоттаб праздновал свой день рождения.
Осмотрев несколько комнат заглядывая в их открытый проем, гадая, для чего они предназначены, ведь каждая из них была пуста. Такие помещения обычно были как гостиничные номера и закрывались шумоизоляционными шторами или занавесками из бамбука или служили для общественных встреч развлекательного или делового характера. Но пара из них, заметил Гассан, на входе была выделена специальным украшающим орнаментом.
Пройдя под арку со скудными иероглифами, разделяющую такой же ничем непримечательный коридор, Гассан заслышал звуки музыки. Вдруг навстречу ему по коридору вышли двое в начищенных латах и сандалиях с замками – часть военного обмундирования старшего ранга. Гассан поклонился им, подавая любезность незнакомцам. Они оказались воинами ведущих полков Хоттаба и были отправлены с пира на службу. Военные, оценив одежду высокого чина Гассана, не ожидали встретить здесь вельможу. Всех гостей мероприятия они знали как в лицо, так и по имени. Но более, чем удивил их Гассан, что высокоблагородный гость, каким он являлся для них, оценив филистимлянина по одежде, приветствует их. После того как филистимлянин прошел дальше, один из них все же выдвинул предположение:
– Наверное, ряженый. На развлечение сулейтана направился, – предложил главнокомандующий.
– Болван! – сказал другой. – Что же ты сразу не додумался и прогнулся ему?!
– Сам болван! Кто знает, что у сулейтана там, в закромах, еще может быть? Не удивлюсь, если у него там находится змей с головой с барабан!
– Скажешь тоже… змей… – ответил ему второй.
– А что, ты не слышал? Да он, сказывают, так просто крутит духами, которые все тысячную армию заменят. Зачем ему мы? Только на потеху, – рассуждал вслух первый военачальник, удаляясь с товарищем вглубь коридора.
Гассан, разойдясь с ними, свернул влево по коридору, оказавшись в небольшом проеме, который тут же выходил в большой зал. Перед ним открылась панорама трапезующих людей. Двадцать больших расставленных столов, и за каждым можно было бы разместить до ста человек. В момент, когда филистимлянин зашел, из труб в виде рогов, расположенных на высоком потолке и стенах, выскочили пламенные языки огня, тут же исчезнув. Зрелище напугало гостей, но никто не осмелился высказать ничего по этому поводу.
И вновь заиграли остановившиеся музыканты, расположенные по правую руку от Гассана чуть дальше от стола.
Вдруг один из присутствующих людей за одним из столов поднялся на него. Он был изрядно пьян и принялся шествовать по столу, раскидывая носками обуви все, что попадалось ему на пути: объедки жаркого, студней и закусок. В некоторые он просто ступал ногами. Все это он делал под улюлюканье гостей. Остановившись посреди стола, Хоттаб развел руками.
– Други мои! – громко произнес он.
Музыка перестала играть.
– Я решил пойти к границам Аль Машрика!.. В сторону восхода солнца!.. – выкрикнул он.
Пирующий народ подхватил его.
– Потом я пойду на север! Я стану сражаться с Мардуком! – говорил он под одобрительные выкрики. – Чей народ заселил всю Вавилонию! – Хоттаб мало был знаком с народом, унаследовавший шумерскую культуру и всех божеств раннего царства, которых он почитал за новых правителей. – Я поведу войска в степи! За Глубокое море! Я!.. Я буду властителем всех земель! – хвалился он. Гассан, слушая его, не выдержал, не зная о том, что это его отец, решил поправить оратора:
– Уважаемый, царство культа Мардука находится на востоке, – сказал Гассан, сделав пару шагов, чтобы убедиться, что высказанное им услышат.
Он хотел еще добавить, что ему предстоит сделать храм в Вавилонии, но остановился. Хоттаб, завидев остановившего его, обратив взор в его сторону, едва не слетел со стола, поскользнувшись о чью-то миску с остатками свиного окорока. Медленно подняв подвернувшийся ему окорок, закинул за спину, не задумываясь, в чью сторону полетит остаток свинины правителя.
– Ты кто?! И как смеешь указывать?!
Гассан уже собирался представиться, поняв, что перед ним самый главный на этом пиру и, без сомнения, влиятельную персону, как вдруг заметил другого человека, молодого, поднимавшегося с края другого стола. Это был Омар Юсуф.
Позже Гассан осознал, что ему повезло. Обычно не понравившегося Хоттабу человека внезапно охватывала липкая сеть. С разных сторон зала появлялись пауки ростом с человека, и вспоминать дальше не хотелось гостям, наблюдавшим за таким зрелищем, что происходило с тем типом. Но так случалось редко. Сейчас Хоттаб был не настолько пьян, чтобы ему захотелось таких развлечений, что могло его расшевелить, удивить. Этим дивом уже оказался Гассан.
– Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб! – представился он.
Его выбритое лицо скорей напоминало державшего себя в аккуратности иудея, но скорей даже филистимлянина-энтузиаста, жителя своего племени, что любит держать себя в строгой аккуратности. Таким семь лет назад и был Гассан, имевший имя Хесен.
– Что?! – Хоттаб сделав вид, что не понял его, чтоб почувствовав, более оскорбленным себя чужаком.
Воцарилось молчание.
– А докажи, что ты Гассан Абдуррахман, сын великого султана, наставника всех великих жрецов, властителя всего Магриба! – выкрикнул кто-то. Но Гассан не спешил дать ответ. Он был готов ко всему, ведь у него на руке было волшебное кольцо, подаренное самим царем Израиля, повелителем всех джиннов. Он хотел, чтобы отец Гассан догадался, кто перед ним стоял на столе, сам признал его. Интуиция, которую раскрыл в нем его дядя Равен, подсказывала, что у того будет возможность это сделать.
– Гассан! Брат! – внезапно отозвался Омар Юсуф.
Хоттаб продолжал всматриваться в гостя, пытаясь сконцентрировать себя, услышав пришедшего, напрячь память. Он, медленно продвигаясь по столу, остановился. Замер. У него не было слов. Он пытался наладить порядок в охмелевшей голове. Омар ибн Хоттаб вышел из-за стола и направился к брату. Приблизившись к нему, не отводя своего взгляда, стал осматривать Гассана. Хоттабу принялись помогать слезть со стола.
– Ты действительно являешься сыном Хоттаба и моим братом Гассаном? – спросил Омар, стараясь войти в его сознание.
– Да, – ответил Гассан.
Между людьми возникло некое поле, которое вот-вот соединит их в едином доверии. Их отец, понимая, что происходит что-то интересное и важное для него обнадеживая себя потянулся к ним. Едва удерживаясь, продолжал не отводить свой взгляд от прибывшего сына.
– Равен Эленийский рассказал мне об этом, когда я… – Гассан не договорил.
– Брат! – Юсуф на удивление и тут умиление Хоттаба обнял Гассана. – Дорогой! Мне рассказывали о тебе, но только однажды. Что тебя пришлось оставить нашему отцу в лесах каких-то диких племен. Но и что так было необходимо! – Глядел брат на брата, положив свои руки ему на плечи.
– Да, я знаю, Равен рассказывал мне об этом. Я ничуть…
Гассану вновь не дали договорить.
– Сынок?! – наконец признал сына Хоттаб ибн Назарея.
– Отец! – Гассан поспешил обратиться к Хоттабу.
– Дай я тебя обниму! – расчувствовался на хмельную голову мужчина.
В последний раз он видел сына, когда тому было три года. Преследователи египетского царя заставили оставить его и его жену с ребенком у едва знакомой им женщины, кузины жены, жившей в поселении Ханаана вместе с гонимыми в ту пору несколькими иудеями. Но это было давно, так что в суете времени и дел все забыли об этом инценденте. Но Гассан, узнав о родной семье, тешил себя тем, что у него есть выбор. Покинув Филистию, он поставил перед собой цель когда-нибудь и что-нибудь разузнать о своих родных, и вот отец и сын обнялись.
– Но… как же?! – Хоттаба опять одолели сомнения. – Как?! Каким образом?!
Вопрос о его появлении здесь на лице его брата Омара также возник немой вопрос, но в ожидании ответа лишь скорей для уточнений, дополнительных доказательств родства самому Хоттабу.
– Ну… у меня есть джинн. Мне эту власть подарил израильский царь Соломон.
– Кто?! Соломон?! – Такое известие у Хоттаба проявило скорее бешенство, чем удивление. – Это же… Но, сынок, он нам является не тем, кем мы являемся тебе, мой сын! Он с нами в ссоре, – поделился Хоттаб, посмотрев на Омара в знак того, что тому также известен тот факт.
– Да, – поддержал отца его сын.
– И мой совет: ты не должен поддерживать с ним отношения, он нам… – говорил Хоттаб, стараясь быть менее откровенным. Но, опьяненный напитками, он желал высказаться.
– Отец! Думаю, не время сейчас вспоминать о царях. Давай лучше пригласим нашего… гостя, твоего сына и моего брата, к столу, – предложил Омар Юсуф.
– Точно! А ну, наливай бокалы! Несите еды, напитки, к нам достопочтенный… сын… как ты себя величаешь? У тебя есть величие какого-нибудь дипломатического статуса, сынок? – спросил Хоттаб.
– Везерь, отец. Везерь города Ашшура, – ответил Гассан.
– Ашшура?! Ты что, холоп трусливого Ашшурдана?! – удивился Хоттаб, не зная значения неизвестного ему слова.
– Не холоп я, там порядок, если честно, навожу, а он сейчас где-то у Быстрой реки отдыхает. Я его, считай, от болезни спас, – похвастался Гассан. – Бредил он, потел часто, бедняга. Сны кошмарные ему снились, с вскриками просыпался. Сейчас в себя приходит.
– Ах, вот что! Так ты, сынок, даром времени не терял?! Всем поприветствовать везеря Ассирийского из Ашшура! – приказал Хоттаб присутствующим.
Зал взорвался гулом оваций. Внезапное пламя огня, вырывавшееся из рогов, расположенных под потолком, поочередно ошеломляя но после привыкших не преломляя дух ликования сидевших за столом гостей, огонь, и восторжествование публики подхватили музыканты. Хоттаб проводил нашедшегося сына к себе за стол, он был бесконечно рад Гассану. Столы пришлось перестроить, Омар присоединился к ним.
К Гассану ибн Хоттабу со стороны отца и брата было много вопросов, как и у него к отцу и брату, и во всем их общении находились причудливые шутки, фразы, огорчавшие или наоборот, еще больше веселившие хмельную пирушку. Таким образом веселье продолжалось до самого утра, удленившись с прибытием нового величественного гостя. Разговорившись с родными, Гассан все же не желая беспокоить заходившие между ними разговоры о царе Израильского царства, замечая ярость на лице Хоттаба об его упоминании. Гассан старался поддерживать менявшиеся темы разговора на приумножение земель Магриба, о захвате ближних стран, об открытии новых путей, о путешествиях в неизведанные части света, о скорейшем их соединении, о чем больше упоминал отец Гассана. Другие из собравшихся, пришедших поздравить и почтить именинника, среди которых были и женщины, и мужчины, не только сидели и о чем-то шумно разговаривали, народ не забывал прославлять, вспоминал великого сулейтана и о себе, пускаясь в пляс. Люди пили, ели, снова пили, ели, снова пускались в пляс. Но тут произошел момент редкого случая среди этого застолья, один из гостей поплатился собой, вылетев из окна с помощью стражи. Тут же собравшиеся люди вспоминали о его жизни, о том, что он, оказывается, был хорошим человеком. Это действие стражников повлияло на других гостей их желание продемонстрировать себя, заставило следить за своей речью, пусть и с трудом сопротивляясь расслабленному состоянию в связи со много выпитого ими вина или солодовых и хмельных напитков, кто, что употреблял. Но всему приходит конец. Так и увеселению, которое, казалось бы, могло длиться без конца. Люди утомились и в конце концов завершили гулянье.
Спустя сутки, отъевшись на следующий день по-новому и восстановив организм, Гассан чувствовал себя в хорошей форме, обещая себе, что ни за что больше не прикоснется к опьяняющим напиткам. И только на второй день он поднялся с кровати изножья и изголовья ее опор которой представляли собой неизвестных диковинных зверей, он вспомнил о Вишух А, пожалев на короткое время, что ее нет рядом.
Выйдя на балкон своей опочивальни, схожий с тем, на который он спустился с неба, Гассан вновь обратил внимание на багровое зарево на горизонте, которого стало больше. Составив себе план поинтересоваться об этом феномене у отца с братом, потянувшись, он решил отправиться на поиски своих родных. Солнце уже давно стояло в зените. Горячий, нагретый воздух гнал Гассана внутрь помещения, где было весьма прохладно. На столике рядом с кроватью находился медный кувшин с прохладным освежающим налитком из кизила. Кроме того, тут же на медном в фарфоровом блюдце красовался манящий к себе пирог среди остальных расположенных на этом подносе. С трудом Гассан вспоминал, что происходило во время пира. Выйдя из комнаты, он обнаружил коридор без комнат с единственным выходом посередине, пустой, без каких-либо фресок и орнаментов, не было здесь и ни одной раскраски, лишь скудные, из песчаника серо-зеленого цвета стены.
– Ау. – Хотел привлечь к себе внимание Гассан.
Ответа не последовало. Тогда он направился к единственному в коридоре проему, но, заметив у края винтовой лестницы поднимавшегося слугу, остановился. Слуга, заметив везеря Ашшура, также замер.
– Ваше величие. Наш господин Омар Юсуф ибн Хоттаб просит вас присоединиться к охоте его величия. – Смотрел слуга снизу вверх.
– Какой охоте? – спросил Гассан.
Слуга повторил.
– Ты хоть что-нибудь знаешь? – попытался узнать истину везерь у раба.
Тот только повторял.
– Ладно, ладно, поняли мы тебя… – съязвил Гассан, прервав его на полуслове, поняв, что нового он от него ничего не узнает. – Давай, веди меня к брату.
– Прошу, ваше величие, следовать за мной, я покажу… – сказал слуга.
Гассан снова поспешил остановить его. Ему было не интересно, что он там лопочет. Единственное, что он хотел узнать, – что это еще за охоту придумал брат. Уж не охота ли на зайцев или лис? У него не было никакого интереса до убивания зверей ради забавы. Но, подумав, что тот лишь начнет повторяться, вероятно, действительно из-за того, что он ничего не знает, подивившись неосведомленности дворни, указал чтобы тот продолжил свой путь.
– Веди давай! – скомандовал везерь.
