Артур Б. Рив
Немая пуля
– Хотя, клянусь Богом, – воскликнул Делонг, хватая его за руку. – Я беру все свои слова обратно. Вы хороший неудачник, сэр. Я хотел бы принять все так же хорошо, как вы. Но я слишком глубоко увяз. Слишком много "проигрышей", когда дом против меня.
Сенатор Дэнфилд только что вошел, чтобы посмотреть, как идут дела. Он был холеным, толстым мужчиной, и было удивительно видеть, с каким почтением относились к нему его жертвы. Он сделал вид, что не слышал, что сказал Делонг, но я мог представить, о чем он думал, потому что я слышал, что у него было мало сочувствия к кому—либо после того, как он “разорился” – еще одно свидетельство товарищества и доброжелательности, которые окружали игру.
Следующее замечание Кеннеди удивило меня.
– О, твоя удача изменится, Д.Л., – все называли его “Д.Л.”, поскольку игорные дома питают отвращение к настоящим именам и предпочитают инициалы, – твоя удача скоро изменится. Продолжайте работать со своей системой. Это лучшее, что ты можешь сделать сегодня вечером, если не считать ухода.
– Я никогда не уйду, – ответил молодой человек себе под нос.
Тем временем мы с Кеннеди остановились на выходе, чтобы сравнить данные. Мой отчет о поведении компаса только подтвердил его мнение.
Когда мы повернули к лестнице, нам открылся полный вид на комнату. Схема фаро заключалась в том, чтобы каждый час покупать сенатору Дэнфилду новый туристический автомобиль за счет игроков. Еще одна группа собралась у доски опасности, испытывая явное волнение, хотя я уверен, что никто не смог бы разумно оценить те шансы, на которые они шли. Два стола с рулеткой теперь работали на полную мощность, большая толпа все еще была у Делонга. Время от времени до нас доносились обрывки разговоров, и я уловил одну фразу:
– Де Лонг сейчас получает более ста тысяч за игру на этой неделе, я понимаю; бедный мальчик – это почти очищает его.
– В этом вся трагедия, Крейг, – прошептала я, но он не услышал.
Со шляпой, сдвинутой набекрень, и оперным пальто, перекинутым через руку, он неторопливо подошел, чтобы взглянуть в последний раз.
– Уже есть успехи? – небрежно спросил он.
– Дьявол… Нет, – ответил мальчик.
– Знаете, что я вам посоветую, совет человека, который видел высокую игру повсюду от Монте-Карло до Шанхая?
– Что?
– Играйте, пока вам не улыбнется удача, даже если это займет времени до завтра.
Надменная улыбка появилась на толстом лице сенатора Дэнфилда.
– Я намерен, – и изможденное молодое лицо снова повернулось к столу и забыло о нас.
– Ради всего святого, Кеннеди, – выдохнул я, когда мы спускались по лестнице, – что ты имеешь в виду, давая ему такой совет – ты?
– Не так громко, Уолтер. Я полагаю, он сделал бы это в любом случае, но я хочу, чтобы он продолжал в том же духе. Эта ночь означает жизнь или смерть для Персиваля Делонга и его матери тоже. Давай, давай выбираться отсюда.
Мы миновали внушительную стальную дверь и вышли на улицу, толкаемые опоздавшими посетителями, которые вышли из ресторанов после театра, чтобы несколько минут поиграть в знаменитом клубе, который так долго бросал вызов полиции.
Почти весело Кеннеди свернул в сторону Бродвея. На углу он заколебался, огляделся по сторонам и заметил мебельный фургон в середине следующего квартала. Кучер дергал упряжь лошадей, очевидно, чинил ее. Мы прошли мимо и остановились рядом с ним.
– Медленно езжайте перед клубом Веспер, – сказал Кеннеди, когда водитель наконец поднял глаза.
Фургон неуклюже двинулся вперед, и мы небрежно последовали за ним. Он свернул за угол. Мы тоже свернули. Мое сердце билось как кувалда, когда приближался критический момент. У меня закружилась голова. Что бы подумала эта веселая толпа за затемненными окнами дальше по улице, если бы они знали, что для них готовится?
Фургон грохотал, как троянский конь. Мужчина зашел в клуб "Веспер", и я увидел, как негр у двери подозрительно посмотрел на приближающийся фургон. Дверь с грохотом захлопнулась.
Следующее, что я помню, Кеннеди сорвал с себя маскировку, бросился на фургон и распахнул двери. Дюжина мужчин в возрасте и с кувалдами выбежали и поднялись по ступенькам клуба.
– Вызови резервистов, О'Коннор, – крикнул Кеннеди. – Следи за крышей и задним двором.
Водитель фургона поспешил послать вызов.
Резкие удары молотков и топоров быстро раздавались по толстому дубу наружной двери, окованному медью. Внутри послышался топот ног, и мы услышали скрежет, ужасный скрежет, когда закрылась внутренняя стальная дверь.
– Налет! Налет на клуб "Веспер"! – крикнул запоздалый прохожий. Толпа хлынула с Бродвея, как будто был полдень, а не полночь.
От ударов наружная дверь медленно поддавалась. Когда она поддалась, прозвучали быстрые гонги нескольких полицейских патрулей. Резервы были вызваны в нужный момент, слишком поздно, чтобы они могли “предупредить” клуб о готовящемся налете, как это часто бывает.
Не обращая внимания на рукопашную схватку позади меня, я прыгнул через обломки вместе с другими рейдерами. Стальная дверь преграждала всякое дальнейшее продвижение своей холодной синей бесстрастностью. Как нам было преодолеть этот последний и самый грозный барьер?
Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть Кеннеди и О'Коннора, спешащих вверх по ступенькам с огромным баком, утыканным болтами, как котел, в то время как двое других мужчин несли второй бак.
– Там, – приказал Крейг, – установите кислород там, когда он поставил свой собственный баллон на противоположной стороне.
Из резервуаров вели толстые трубы с запорными кранами и датчиками наверху. Из футляра под мышкой Кеннеди извлек любопытное приспособление, похожее на огромный крюк, с изогнутой шеей и острым клювом. На самом деле он состоял из двух металлических трубок, которые проходили в своего рода цилиндр или смесительную камеру над соплом, в то время как параллельно им проходила третья отдельная трубка со вторым собственным соплом. Он быстро соединил концы трубок от резервуаров с металлическим крюком, кислородный баллон был соединен с двумя трубками крюка, а второй баллон был соединен с другим. Чиркнув спичкой, он осторожно прикоснулся к соплу. Мгновенно последовал шипящий, плюющийся звук и интенсивная ослепляющая игла пламени.
– Теперь перейдем к кислородно-ацетиленовой паяльной трубке, – крикнул Кеннеди, направляясь к стальной двери. – Мы быстро разберемся с этим.
Едва он это произнес, как сталь под паяльной трубкой раскалилась добела.
Просто чтобы проверить, он отрезал головку стальной заклепки толщиной три четверти дюйма – на это ушло около четверти минуты. Однако было очевидно, что это не ослабит дверь заметно, даже если все заклепки будут пробиты насквозь. Тем не менее, они дали отправную точку для пламени ацетиленовой горелки высокого давления.
Это было великолепное зрелище. Потрясающий жар от первого сопла заставил металл светиться под горелкой, как в мартеновской печи. Из второго сопла выходила струя кислорода, под которой полностью таял горячий металл двери. Сила взрыва при выбросе сжатого кислорода и ацетилена привела к тому, что перед ним были видны мелкие брызги распавшегося металла. И все же это была небольшая дыра – едва ли в восьмую часть дюйма шириной, но четкая и острая, как будто циркулярная пила прогрызала себе путь через трехдюймовую доску из белой сосны.
Напряженными мышцами Кеннеди держал эту потрясающую машину разрушения и двигал ее так легко, как будто это был всего лишь луч света. Он был самым спокойным из нас всех, когда мы столпились вокруг него на почтительном расстоянии.
– Ацетилен, как вы, возможно, знаете, – поспешно объяснил он, ни на секунду не отрываясь от своей работы, – состоит из углерода и водорода. Когда он горит на конце сопла, он распадается на углерод и водород – углерод дает высокую температуру, а водород образует конус, который защищает конец паяльной трубки от самовозгорания.
– Но разве это не опасно? – спросила я, пораженная мастерством, с которым он обращался с паяльной трубкой.
– Не особенно, когда ты знаешь, как это сделать. В этом резервуаре находится пористая асбестовая набивка, пропитанная ацетоном под давлением. Таким образом, я могу безопасно перевозить ацетилен, так как он растворен, и вероятность взрыва сведена к минимуму. Эта смесительная камера, в которой я держу горелку, где смешиваются кислород и ацетилен, также спроектирована таким образом, чтобы предотвратить обратную вспышку. Самое лучшее в этом стиле духовой трубки – это легкость, с которой ее можно транспортировать, и любопытные применения, где она может быть использована.
Он остановился на мгновение, чтобы проверить дверь. На другой стороне царила тишина. Сама дверь была такой же прочной, как и всегда.
– Ха! – воскликнул один из детективов позади меня, – эти новомодные штуки – не все, чем они кажутся. Теперь, если бы я руководил этим шоу, я бы взорвал эту дверь в царствие небесное.
– Разрушить дом и убить несколько человек, – ответил я, горячо возмущенный критикой Кеннеди. Кеннеди сделал вид, что не слышит.
– Когда я отключил кислород в этой второй струе, – продолжил он, как будто ничего не было сказано, – вы видите, что горелка стала просто нагревать сталь. Я могу нагреть примерно до шестидесяти трехсот градусов по Фаренгейту, и пламя будет оказывать давление в пятьдесят фунтов на квадратный дюйм.
– Замечательно! – воскликнул О'Коннор, который не слышал замечания своего подчиненного и наблюдал за происходящим с нескрываемым восхищением. – Кеннеди, как тебе вообще пришло в голову такое?
– Ну, ты знаешь, аппарат используется для сварки, – ответил Крейг, продолжая спокойно работать в нарастающем волнении. – Я впервые увидел его в действии при починке треснувшего цилиндра в автомобиле. Цилиндр был отремонтирован, его даже не вынимали. Я видел, как мастер приваривает новые зубья и наращивает старые изношенные зубья на зубчатой передаче, как новые.
Он сделал паузу, чтобы мы могли увидеть ужасно нагретый металл под пламенем.
– Ты помнишь, О'Коннор, когда мы говорили по дороге о налете? По железной дороге под нами проехал вагон с железным ломом. Они часто используют эту духовую трубку, чтобы разрезать его. Вот что навело меня на эту мысль. Видишь. Теперь я включаю кислород во втором сопле. Паяльная трубка больше не является инструментом для соединения металлов вместе, а для их разрезания на части. Сталь горит так же, как вы, возможно, видели, как горит часовая пружина в банке с кислородом. Сталь, твердая или мягкая, закаленная, отожженная, хромированная или закаленная, все это горит так же быстро и так же легко. И это также дешево. Этот рейд может стоить пару долларов, что касается паяльной трубки – большая разница по сравнению с потерей тысяч долларов, которая последовала бы за попыткой взорвать дверь.
Последнее замечание было спокойно адресовано сомневающемуся детективу. Ему нечего было сказать. Мы стояли в благоговейном изумлении, когда факел медленно, неумолимо прочертил тонкую линию вдоль края двери.
Минута за минутой проносились мимо, пока линия, прожженная паяльной трубкой, ползла прямо сверху донизу. Мне показалось, что прошли часы. Неужели Кеннеди собирался прорезать всю дверь и позволить ей с грохотом упасть внутрь?
Нет, я видел, что даже при беглом осмотре двери он довольно хорошо знал расположение засовов, вделанных в сталь. Один за другим он прорезал их насквозь и разрезал, словно сверхчеловеческим ножом.
Мне было интересно, что происходит по ту сторону двери. Я с трудом мог представить себе ужас игроков, попавших в собственную ловушку.
Быстрым движением Кеннеди выключил ацетилен и кислород. Последний болт был срезан. Легкий толчок руки, и он распахнул некогда неприступную дверь на изящно закрепленных петлях так легко, как будто просто сказал: “Сезам, откройся”. Перед нами зияла пещера разбойников.
Мы бросились вверх по лестнице. Кеннеди был первым, О'Коннор следующим, и я едва ли на шаг позади, а остальные люди О'Коннора следовали за нами по пятам.
Я думаю, что мы все были готовы к какой-то игре с оружием, потому что мошенники были отчаянными персонажами, и я сам был удивлен, не столкнувшись ни с чем, кроме физической силы, которая была быстро преодолена.
В теперь уже беспорядочном богатстве комнат, размахивая ордерами на арест в одной руке и пистолетом в другой, О'Коннор крикнул:
– Вы все арестованы, джентльмены. Если вы будете сопротивляться и дальше, вам придется несладко.
В одном конце комнаты в безмолвном изумлении толпилась поздняя веселая компания игроков, включая самого сенатора Данфилда. Они рассчитывали на что угодно, кроме этого. Бледное белое лицо Делонга среди них было похоже на призрак, когда он стоял, тупо глядя по сторонам и все еще безумно крутя перед собой колесо рулетки.
Кеннеди подошел к столу с буквой "а" с ломом, который он отобрал у одного из наших людей. Хорошо направленный удар разрушил механизм хрупкого колеса.
– Делонг, – сказал он, – я не собираюсь разговаривать с тобой, как твой старый профессор в университете, или как твой недавний друг, француз с системой. Вот с чем ты столкнулся, мой мальчик. Смотри.
Его указательный палец указал на хитроумную, но теперь запутанную и скрученную серию крошечных проводов и электромагнитов в сломанном колесе перед нами. Тонкие щетки направляли ток в колесо. Еще одним ударом лома Крейг показал провода, идущие через ножку стола на пол и под ковер к кнопкам, управляемым человеком, который управлял игрой.
– Ч—что это значит? – тупо спросил Делонг.
– Это означает, что у вас было достаточно мало шансов выиграть в честную игру в рулетку. Но колесо очень редко бывает прямым, даже при всех шансах в пользу банка, как они есть. Эта игра управлялась электричеством. Другие механически управляются тем, что иногда называют "ухом мула", и другими устройствами. Ты не можешь победить. Эти провода и магниты могут быть сделаны так, чтобы притягивать маленький шарик в любой карман, который пожелает оператор. В каждом из этих карманов есть маленький электромагнит. Один набор магнитов в красных карманах соединен с одной кнопкой под ковром и батареей. Другой набор в черных карманах соединен с другой кнопкой и батареей. Этот шар на самом деле не из платины. Платина немагнитна. Это просто полый шар из мягкого железа, покрытый платиной. Какой бы набор электромагнитов ни был под напряжением, он притягивает мяч, и с помощью этого простого метода оператор может позволить мячу выпасть на красное или черное, как он пожелает. Другие подобные устройства управляют нечетными или четными и другими комбинациями с других кнопок. Специальное соглашение позаботилось об этом числе "17". Во всем этом месте нет ни одного честного игрового автомата – я бы даже сказал, во всем городе. Все это криво от начала до конца – люди, машины…
– Эту машину можно заставить победить меня, включив пробег “17” любое количество раз, или красный, или черный, или нечетный, или четный, больше “18” или меньше “18”, или что-нибудь еще?
– Все, что угодно, Делонг.
– И у меня никогда не было шанса, – повторил он, задумчиво перебирая провода. – Они разорили меня сегодня ночью. Дэнфилд, – Делонг повернулся, ошеломленно оглядываясь в толпе в поисках своего бывшего друга, затем его рука метнулась в карман, и оттуда сверкнул маленький пистолет с рукояткой из слоновой кости, – Дэнфилд, ты сам виноват. Ты погубил меня.
Кеннеди, должно быть, ожидал чего-то в этом роде, потому что он схватил руку молодого человека, ослабленную беспутством, и повернул пистолет вверх, как будто он был в руках простого ребенка.
В самом дальнем углу комнаты последовала ослепительная вспышка и огромное облако дыма. Прежде чем я успел собраться с мыслями, в противоположном углу появился еще один. Комната была заполнена густым дымом.
Двое мужчин возились у моих ног. Одним из них был Кеннеди. Когда я быстро спустился, чтобы помочь ему, я увидел, что другим был Дэнфилд, его лицо побагровело от ярости борьбы.
– Не волнуйтесь, джентльмены, – услышал я крик О'Коннора, – взрывы были всего лишь вспышками официальных полицейских фотографов. Теперь у нас есть все доказательства. Джентльмены, теперь вы тихо спуститесь к патрульным фургонам внизу, по двое. Если вам есть что сказать, скажите это судье ночного суда.
– Держи его за руки, Уолтер, – пропыхтел Кеннеди.
Я так и сделал. С ловкостью, которая сделала бы честь карманнику, Кеннеди залез в карман Дэнфилда и вытащил какие-то бумаги.
Прежде чем дым рассеялся и порядок был восстановлен, Крейг воскликнул:
– Отпусти его, Уолтер. Вот, Делонг, вот расписки против тебя. Разорви их – это даже не долг чести.
