Арина Теплова
Печать Индиго. Дочь Сварога
– Но ты можешь поехать со мною, – предложила Слава.
– Нет, милая. Я чувствую, что моя жизнь скоро прервется.
– Что вы говорите, матушка? Разве вы больны?
– Нет. Но ты знаешь, что я могу иногда читать будущее…
– И что же вы видите?
– Последнее время ко мне приходит одно видение, оно преследует меня.
– Расскажите, прошу вас!
– Я видела тебя в некоем подземелье среди Темных. – Мира замолчала и сглотнула твердый ком в горле. Но тут же, с любовью и болью посмотрев на девушку, добавила: – И один из Темных стоял за твоей спиной с поднятым смертельным оружием, мечом. От него исходила опасность…
– Он хотел убить меня? – выпалила в ужасе Слава.
– Скорее всего, дочка. Это видение приходит ко мне очень часто в последние месяцы. Этот Темный имеет сильную энергетику и невероятную силу. Я чувствую, что это будет в твоей судьбе…
– Но как убежать от него? От этих Темных? Вы знаете?
– Я пыталась посмотреть будущее, но более ничего не вижу, – удрученно заметила Мира, вздохнув. – А когда я пытаюсь спросить высшие светлые силы, как спасти мою девочку, они показывают мне некую старинную прозрачную книгу. Я заглядываю туда и читаю.
– И что там написано, матушка?
– Загадочные слова. Я не могу понять их.
– Скажите какие?
– «От Света рассыплется тьма в прах и тогда спасутся от лжи…»
– И впрямь странные слова, – пролепетала Слава.
– Да, – тихо вымолвила Мира. – Но я чувствую, что именно эта фраза будет ключом к твоему спасению, малышка. Возможно, эти слова смогут разъяснить тебе северные волхвы, ты непременно спроси их о том.
– Да, матушка, я поняла. Я запомнила…
Глава V. Жених
Русское царство, 1717 год
(Московская Тартария, 7225 лето С.М.З.Х)
– А, Кристиан, мой мальчик, войди, – произнес хриплым низким голосом Верховный.
Кристиан фон Ремберг твердым шагом проследовал в каменный округлый зал. Не обращая внимания на нескольких темных монахов, стоявших по обе стороны от каменного трона, он открыто без опаски взглянул прямо в глаза Верховному. Бывший жрец, монах Лионель, который с детства воспитывал его и обучал всему, полгода назад был посвящен в сан Верховного жреца, после неожиданной кончины предыдущего управителя Ордена Святого Креста.
Верховный отметил, что молодой человек, как и обычно, не поклонился в знак почтения, как того требовал устав Ордена, а лишь чуть склонил голову и тут же выпрямился. Если бы подобное сделал любой другой брат или посвященный Лионель бы немедленно приказал бросить его в темницу на съедение диким псам. Но Кристиан был единственным, кому позволялось такое вольное поведение по отношению к Верховному. И это было не потому, что Лионель с теплотой относился к молодому человеку. Вовсе нет. Сердце Верховного не испытывало ни жалости, ни любви к кому бы то ни было. Но внутренняя сила Кристиана, его необычные способности, тайные умения были нужны Лионелю. Верховный жрец постоянно использовал молодого человека для самых трудных поручений.
Эти задания были не просто сложными, а в большинстве случаев невыполнимыми или смертельно опасными. Не раз бывало так, что, сначала посылая на трудное задание дюжину хорошо обученных военному делу братьев ордена и ожидая победы, Лионель в ужасе наблюдал за тем, как спустя время ни один не возвращался живым. Тогда верховный отправлял туда именно Кристиана и одного. И молодой человек не только возвращался живым и невредимым, но и с блеском выполнял поручение. Кристиан всегда действовал один, лишь белый волк был его спутником. Оттого Кристиан был нужен Верховному, поскольку он один стоил целого войска темных братьев.
– Я привез изумруд, – вымолвил Кристиан глухо.
– Ты все же нашел его? – удивился Лионель, этот камень Темные разыскивали уже десять лет. И только по обрывочным сведениям они знали, что древний изумруд находится у женщины с рыжими волосами. – Впрочем, я не сомневался в тебе, мой мальчик.
– Это не составило особого труда, – заметил фон Ремберг. – Женщина отдала его без сопротивления. Потому я оставил ее в живых.
– Ты слишком жалостлив к этим Светлым, Крис. Я не этому тебя учил, – поморщился Верховный, которого выводило из себя то, что Кристиан старался избегать убийства беззащитных детей, женщин и стариков.
– У нее шестеро детей. Она им нужна, – безразлично ответил молодой человек.
– Что тебе до нее? – проскрежетал жрец Лионель. На это Кристиан промолчал. И Верховный видя, что фон Ремберг совсем не раскаивается в своем поступке, холодно добавил: – Однако изумруд наш, это главное. Отдай самоцвет брату Деонису, пусть запишет его в нашу книгу.
– Я уже сделал это, – кивнул Кристиан. – Мне сказали, что вы искали меня.
– Да, мой мальчик. У меня есть новое поручение для тебя, – заявил Верховный жрец.
– Я слушаю, ваше святейшество.
– Ты оказался прав. И Великий Владыко действительно появился вновь. Твои ощущения не подвели тебя, как и обычно.
– И где же он? – спросил фон Ремберг.
– Он в Астрахани. На юге, как ты предполагал. Наши братья выяснили, что он появился вновь у той светлой – матери двойняшек.
– Но ведь женщина умерла? – удивился Кристиан.
– Она выжила. И, видимо, все же успела спрятать священный алмаз в тайник. Она ездила в Тобольск и привезла оттуда камень неделю назад.
– Но, если камень был в тайнике, отчего я не ощущал его все эти годы?
– Я не знаю, Крис, – поморщился Верховный. – Но это очередная загадка Светлых. Сейчас это неважно. Главное – Великий Владыко вновь явлен. И мы должны завладеть им. НынчеСветлая подарила алмаз своей дочери, которая тогда убежала от тебя в лесу. В эту пору девице семнадцать, и она живет с матерью в Астрахани. Именно там они и хранят камень.
– Я немедленно поеду и заберу камень. Вряд ли сопливая девица сможет оказать мне сопротивление.
– Нет, Кристиан! – испугано проскрежетал Верховный. – Я запрещаю тебе это! На днях брату Арману удалось расшифровать одно из преданий Светлых, и в нем сказано, что нельзя Великим Владыкой завладеть насильственно. Иначе древний алмаз потеряет всю свою силу. Его можно отдать только в дар. Ты понял меня?
– Но тогда, девять лет назад, мы хотели… – начал фон Ремберг.
– Ранее мы не ведали этого. И если бы насильно забрали камень тогда, то совершили бы страшную ошибку! Ибо самоцвет утратил бы свою силу, и мы бы не смогли открыть Врата Миров. Теперь я понимаю, отчего в тот день темный повелитель приказал нам остановиться и уходить. Не зря мне явился в тот день Повелитель, мы бы все разрушили, и сила камня бы иссякла, – он чуть помолчал и добавил: – Отныне мы будем действовать по-другому. Мы должны затаиться и изменить наши деяния. Более никакого открытого противостояния и насилия.
– Мы что же, перестанем искать священные кристаллы Инглии? – поинтересовался фон Ремберг.
– Нет, конечно. Но теперь все надо делать очень скрытно и осторожно. Так как тайная канцелярия этой ледяной страны, в которой мы нынче вынуждены обитать, сильно интересуется нашим орденом. Особенно после того кровавого побоища, которое устроили наши братья этой весной в Москве при поиске рубинового яхонта. С сего дня все приговоренные должны исчезать незаметно. Так, чтобы никто не заподозрил, что они казнены нами. Ты понимаешь меня, мой мальчик?
– Да. Но тогда я должен выкрасть священный алмаз, Владыку?
– Нет. Я же сказал, камень можно получить только в дар. Иначе он потеряет свою энергию.
– Но Светлая девица никогда не захочет подарить этот древний самоцвет нам, – вымолвил удивленно Кристиан. – Скорее всего, мать рассказала ей обо всем.
– Ты прав, Крис. Но я придумал кое-что. Послушай. Как я сказал, девице семнадцать лет. И она наверняка наивна и чиста, потому как еще почти ребенок, плохо знает жизнь и вряд ли разбирается в ней. И я думаю, надобно сделать так, чтобы она влюбилась. И сильно. Возможно, тогда она передаст камень в дар своему возлюбленному, при условии, что он попросит ее. Ведь влюбленные девицы становятся до того глупыми, что готовы на многое ради объекта своей сердечной привязанности. Что ты об этом думаешь, мой мальчик?
– Наверное, вы правы, ваше святейшество. Но я вовсе не разбираюсь в этой самой любви. Оттого не знаю, как девица сможет повести себя.
– А я разбираюсь. Вот послушай. Девка точно влюбится в некоего рыцаря, так сказать, который будет красив, умен, силен. Который сумеет ее обаять, затуманить ее голову соблазнительными речами и увлечь. А если еще устроить небольшую потасовку и сделать так, чтобы этот молодец спас девку, он станет для нее героем, и она точно влюбится в него без памяти. В нужный момент этот молодец выпросит у нее в дар камень. Вот алмаз и окажется у нас, ибо этот рыцарь-спаситель будет подослан нами. Ты согласен со мной?
– Наверное, – нахмурившись, буркнул Кристиан. Ему совсем не нравился этот странный разговор о соблазнении девицы. – Но кто станет этим рыцарем-оборотнем?
– Ты, мой мальчик, – твердо вымолвил Верховный.
– Я? – опешил молодой человек вконец.
– Конечно! – воодушевлено проскрежетал жрец Лионель, и его глаза заблестели мрачноватым светом. – В тот раз, девять лет назад, в лесу она же не видела твоего лица?
– Нет…
– Вот! Это главное! Ты молод, хорош собой, я бы даже сказал, красив. Тебе недостает лишь… – Верховный чуть замялся, подбирая слова. – Ты должен почаще улыбаться и не смотреть так грозно и сурово, как будто хочешь кого-то растерзать. Понимаешь меня?
– Но я вряд ли подхожу на роль соблазнителя-возлюбленного, – глухо неуверенно заметил фон Ремберг.
Молодой человек прекрасно знал, что девицы и женщины боялись его. Его взгляд наводил ужас на противоположный пол. Да, Кристиан был красив и внешне эффектен, но стоило ему лишь посмотреть на девушку, как она от страха начинала дрожать. Однажды, лет в девятнадцать, он заставил одну из девушек сказать, отчего она пытается убежать от него, все же он только хотел поговорить с ней. И она, дрожа от ужаса, ответила, что видит в его глазах жуткий леденящий кровь холод, проникающий до самых ее внутренностей, а также смертельный огонь, который хочет спалить ее.
С тех пор Кристиан не дерзал приближаться к девицам. Да и они не особо жаждали с ним общаться. Поскольку Кристиан прекрасно знал, что все обычные непосвященные люди считают его чудовищем. Едва он появлялся где-либо в обществе, жутковатые слухи о нем немедля передавались из уст в уста, а его взор подтверждал все страшные догадки. Оттого девицы и дамы даже боялись смотреть в его сторону. Так происходило и в Кёнигсберге, где он жил долгое время, и в Берлине, где он служил при дворе короля Пруссии Фридриха I. Да и сейчас, поселившись в окрестностях Петербурга, он видел, что дворяне и простые люди начинали сторониться его, едва темные кровожадные слухи достигали их ушей.
Теперь фон Ремберг и сам старался избегать общества женщин, ибо считал их всех недалекими, пустыми, взбалмошными созданиями, которые, по его мнению, и нужны были только для того, чтобы удовлетворять мужские потребности да рожать детей. Единственными существами женского пола, с которыми он общался, были девицы легкого поведения в кабаках. Которые хотя и боялись его, но все же за хорошую плату соглашались провести с ним ночь. Однако Кристиан, дабы немного уменьшить неприязнь к себе, всегда приходил в кабак в маске и требовал, чтобы при интимных делах девица не смотрела ему в глаза, чтобы не напугать ее, да и непременно гасила все свечи. Именно поэтому сейчас так недоуменно говорил молодой человек, не понимая, как он должен исполнить несвойственную ему роль.
– Я никогда не соблазнял девиц, – замялся Кристиан, и неуверенность была явно не свойственно молодому человеку.
– Кристиан, не огорчай меня, – нахмурился Верховный, и его взор стал темнеть. Фон Ремберг лишь напрягся, зная, что спорить бесполезно, оттого что и никогда не никто спорил с Верховным – это был смертный приговор. – Я сказал, ты должен соблазнить и влюбить в себя девку. Только ты сможешь это сделать. Брат Бертран поведал, что ее энергетика почти десять светинов! Ты понимаешь меня? Да, это, бесспорно, меньше, чем у ее умершего брата, но все же это очень много. И потому только ты сможешь противостоять ей и своими умениями и тайными знаниями, умом и гипнозом подчинить ее себе. И именно ты сможешь убедить ее подарить тебе священный алмаз! Более никто не справится, я знаю это! Так что даже не спорь! Ты понял меня?
Верховный замолчал, испепеляя взором молодого человека.
Кристиан почувствовал, что жрец, как и обычно, применил свое энергетическое воздействие, пытаясь подчинить его своей воле. Фон Ремберг сразу же поставил невидимый защитный барьер, все-таки он уже давно тайно научился блокировать воздействие Верховного, ибо после воздействия жреца Кристиан несколько часов чувствовал боли во всем теле. Молодой человек опустил взор, чтобы у Верховного не получилось так сильно воздействовать на него. И Лионель продолжал:
– Ты ведь сможешь сыграть эту роль? Соблазнителя? И надобно всего-то говорить девке ласковые слова да льстить. Да и взгляд чуть потеплее сделай. И она растает, даже не сомневаюсь. Ты же очень умен. Я думаю, что тебе не составит большого труда влюбить в себя эту девицу. Главное – необходимо изолировать ее от матери и отчима. Но насчет них я тоже кое-что придумал. Затеем небольшую баталию и найдем злодея. Он, кстати, тоже уже имеется, как выяснили наши братья. Во время хаоса ты спасешь девицу из лап этого злодея, и девка сразу же влюбится в тебя. Видишь, как я все выстроил? И тебе останется сделать самую малость. Ну и что ты скажешь на все это?
– Я выполню волю ордена, – глухо пробубнил Кристиан.
– Ты недоволен, мой мальчик? – возмутился Верховный, но не зло. Лионель понял, что Кристиан в душе уже согласен. – И что ты боишься, я не пойму? Ну, проведешь с ней немного времени, и все. Главное для тебя – камень. Ты понял?
– Да, главное – камень, – как попугай, повторил фон Ремберг и поднял глаза на Верховного. – Я сделаю все, как вы велите.
– Вот! Теперь я вижу, что ты понял, что это очень важное дело, мой мальчик. И только ты сможешь его выполнить. Да! Тебе, возможно, придется жениться на этой девице.
– Жениться? – опять опешил Кристиан. – Но я смогу влюбить ее в себя и не доходя до алтаря. Я так думаю, ваше святейшество. Зачем же…
– Кристиан, ты много споришь со мной сегодня, я уже недоволен, – предостерегающе заметил жрец Лионель. – Ты женишься на ней, я так повелеваю. Ибо, кроме камня, нам нужна и сама девица. Об этом я расскажу тебе позже. Только если будешь для всех ее мужем, ты сможешь увезти ее, куда посчитаешь нужным, и никто не сможет остановить тебя, поскольку ты будешь иметь на нее все права.
– И что же, я должен принять православие, чтобы жениться на ней? – спросил кисло молодой человек.
– Нет, конечно! – вымолвил Верховный. – Но мы уверим всех, что это так. А затем устроим венчание, точнее, сыграем его. Один из наших братьев исполнит роль попа, и для всех мы покажем, будто ты взял девицу замуж.
– Но это же будет фикция.
– Все верно, мой мальчик. Это будет спектакль. Для всех ты обвенчаешься с девицей. И главное, чтобы она поверила в это. Она влюбится в тебя и отдаст тебе камень. И пусть Светлые останутся с носом, так как у нас в руках окажется и девица, и Великий Владыко, которых они так берегут. Главное, мы получим то, что хотим…
Глава VI. Свадебный обряд
Астрахань, 1717 год
(Великая Тартария, Астрахань, 7225 лето С.М.З.Х)
Июль, 14.
– Здравие жениха и невесты! Горько! – прокричал звучно Федор и, подняв кубок, полный вина, ухмыльнулся во весь рот, смотря на смущенных молодых. Жених, Семен Артемьев, величавый крепкий молодец с румянцем во всю щеку, с небольшой густой русой бородой, поднялся с лавки, устланной овечьей шкурой, и помог встать своей молодой жене, Любаше. Быстро наклонившись к молодой супруге, Семен крепко поцеловал бледную девушку. Гости дружно подхватили слова дружки и с веселыми криками принялись чокаться полными чарками.
Сегодня, четырнадцатого июля в воскресный день, в первую неделю после праздника Петра и Павла, известный астраханский дворянин Тихон Михайлович Артемьев женил своего младшего сына Семена. Молодые, смущенные и немного ошалевшие от поздравлений, были одеты в русские праздничнее наряды, которые испокон веков носили их предки. Недавний указ царя Петра Алексеевича о ношении немецкого платья, хоть и был донесен до далекого юга русского царства, все же еще не имел сильного влияния на отдаленные окраины России. Многочисленные гости, также в большинстве облаченные в вышитые сарафаны, зипуны, кокошники и длинные кафтаны, являли собой исконно русский колорит свадьбы. Лишь немногие приглашенные гости-иностранцы да чиновники были наряжены в немецкие платья и темными пятнами выделялись в яркой праздничной кавалькаде гостей.
Двадцатилетняя невеста, Любовь Ивановна Стрешнева, была хороша собой и знатна родом. Красный атласный сарафан, богато вышитый золотом, подчеркивал стройную высокую фигуру девушки, а темные густые волосы ее были распущены за спиной и украшены нарядным жемчужным кокошником. Длинные золотые серьги свисали почти до плеч. Новоиспеченный муж ее, Семен Артемьев, то и дело с любовью поглядывал на бледную девушку и довольно улыбался. Светло-русый высокий Семен двадцати четырех лет от роду имел мужественный вид и добрые серые глаза. Одет он был в белый праздничный кафтан, подпоясанный вышитым кушаком, темные штаны и высокие сафьяновые сапоги красного цвета.
Гости, сидевшие по обе стороны от молодой четы в огромной светлой горнице, шумно обсуждали жениха и невесту, сытно ели и обильно поглощали всевозможные напитки. На столе стояли разнообразные яства: студни, печеная дичь, жареные поросята, вареные рыбы, соленья, пироги, каши и другие праздничные блюда. Слуги постоянно разливали в опустевшие бокалы гостей медовуху, вина или квас. Женщины красовались в богатых кокошниках и ярких платьях-летниках; румяные, белёные, с нарисованными углем черными бровями. Мужчины, бородатые, в дорогих кафтанах и косоворотках, сидели с довольными и важными лицами. Гости, веселые, говорливые, сыпали прибаутками и наставлениями в сторону молодых. Только пару часов назад свадебный поезд вернулся из церкви, и впереди предстоял пир на долгие три дня.
Молодые сидели в центральной части большого стола. Слева от невесты располагались приглашенные со стороны жениха, во главе которых находился хозяин дома Тихон Михайлович, облаченный в синий кафтан, расшитый серебром и с драгоценными каменными пуговицами. Рядом с ним зияло пустое место, оно было предназначено для хозяйки дома Мирославы Васильевны, которая еще не спускалась к свадебному пиру. Далее на лавках сидели дальние родственники, друзья и знакомые Артемьевых.
Федор, единокровный брат жениха, исполнял роль дружки на свадьбе. Он сидел за столом по правую руку от Семена, в начале стола с гостями невесты, и руководил свадебным пиром. Такой же высокий, как брат, широкоплечий Федор имел красивое лицо с правильными чертами, яркие карие глаза и темные волосы. Он брил бороду на западный манер, приучившись к этому еще во время службы в Померании.
Облаченный в красный шелковый кафтан, вышитый жемчугом, он был уже довольно пьян и то и дело произносил торжественные речи, выполняя свою ведущую роль на свадебном пире. Федор был старшим братом Семена и вторым по рождению сыном Тихона Михайловича. Он помогал отцу вести торговые и рыболовецкие дела и заведовал всеми денежными сборами в их вотчине. Незамужние девицы смущались при виде Федора, а женщины постарше обсуждали за его спиной, что он невозможно смазлив для мужчины. Ему уже минуло тридцать лет, но он до сих пор ходил в холостяках. Его отец постоянно сватал ему ту или иную богатую девицу, но молодой Артемьев заявлял отцу, что жениться не собирается.
Федор в очередной раз устремил наглый взор на невесту, и Любаша зарделась под его пьяным темным взглядом. Впервые молодая Стрешнева увидела Федора пару лет назад в церкви, тогда Любаше едва исполнилось семнадцать лет, и сразу же влюбилась в этого веселого, нагловатого повесу. Но молодой человек совершенно не обращал внимания на старшую дочь Ивана Стрешнева, который являлся компаньоном его отца в торговых делах. Чего только только Любаша ни делала, чтобы обратить на себя взор молодого человека: упрашивала отца чаще приглашать в дом Тихона Артемьева вместе с сыновьями, сама часто становилась рядом с семейством Федора в церкви, чтобы привлечь его внимание, а однажды даже послала ему любовную записку. Но молодой человек оставался холоден к ней.
Однако все усилия девушки привели к тому, что в нее влюбился младший брат Федора, Семен. Прошлой зимой Тихон Михайлович послал сватов в дом Стрешневых, и отец Любаши, польщенный вниманием Артемьева, с радостью дал согласие на венчание любимой дочери с Семеном. Узнав об этом, Любаша долго плакала, но о своих чувствах к брату жениха рассказать отцу не осмелилась, потому была назначена свадьба. Единственным человеком, который знал о страданиях молодой Стрешневой, была ее близкая подруга Слава, приемная дочь Тихона Михайловича. И сейчас, видя хмельного и веселого Федора, Любаша страдала и в душе плакала о том, что ее молодая жизнь навсегда будет загублена с нелюбимым мужем.
Тихон Михайлович в очередной раз залпом выпил полную деревянную чарку медовухи и с гордостью посмотрел на своего сына Семена. Он вдруг вспомнил о своей покойной жене Фотинье, которая подарила ему четверых сыновей почти погодок и умерла еще в молодости. Иван, старший из сыновей, был особо любим отцом, и как раз ему Тихон намеревался передать все свое состояние. Однако судьба распорядилась иначе, и Иван погиб в двадцатилетнем возрасте в шторм на бурном море. Вскоре после этого умер и самый младший его сын, Василий, от чумы.
И сегодня Тихон с радостью женил своего третьего сына Семена и надеялся на то, что его род не прервется и будет здравствовать еще долгие годы. Артемьев провел добрым взглядом по молодой жене Семена и решил, что за внуками дела не станет, ибо такая красавица, как Любаша, здоровая и румяная девка, уж точно нарожает ему много маленьких внучат. Дальнейшая жизнь Семена была уже устроена с помощью одного влиятельного человека при дворе царя Петра Алексеевича. Еще в прошлом месяце молодой человек получил хорошую должность и уже через пару дней должен был отправиться в Москву со своей молодой женой на новое место жительства.
Взгляд Тихона переместился левее, и отец семейства нахмурил брови. Федор был его нелюбимым сыном. Он постоянно спорил с отцом, часто вел себя нагло и непочтительно. И старший Артемьев не знал, как совладать с ним. Постоянные попойки Федора, его кровавые забавы на охоте со страшными подробностями, лишенные невинности дворовые девки – все это не давало спокойно жить на старости лет Тихону Михайловичу. Как ни пытался образумить он сына, тот лишь молча выслушивал отца и продолжал творить свои темные дела, как и раньше. Иногда Тихон жалел, что вместо Ивана, его любимца, не погиб в бушующем море Федор.
Однако у Тихона Михайловича была тайная радость – его вторая молодая жена – Мирослава Васильевна. Тихону уже стукнуло пятьдесят лет, а Мирослава была гораздо младше его. Впервые увидев ее в лавке бакалейщика девять лет назад, Артемьев мгновенно влюбился в молодую прелестную вдову, на руках у которой была малолетняя дочь. Не надеясь уже снова испытать любовное чувство, Тихон ощутил, как его существо наполняется давно забытыми порывами и желаниями. Уже вскоре молодая вдова кузнеца, как представилась ему Мирослава, вышла замуж за Артемьева и стала полновластной хозяйкой в его доме и в его сердце. Тихон оберегал и обожал Миру, ежедневно наслаждаясь видом ее стройного, ладного стана и чудесных светло-золотистых очей. Ее малышку Светославу он принял очень тепло и относился к ней как собственной дочери.
– Горько! Горько! – вновь прокричал Федор громким низким басом, и молодые, вновь встав, чинно поцеловались.
Подбадривающее эхо пронеслось по столам, и гости, уже довольно хмельные, стали требовать танцев.
Прошло уже несколько часов от начала пира, когда в светлую праздничную горницу через большие дубовые двери вошла Мирослава. В желтом атласном летнике, нарядном кокошнике и золоте, она вплыла, как царица. Присутствующие притихли, невольно обернулись к ней. Хозяйка дома приветливо поздоровалась с гостями и, громко пожелав счастья молодым, выпила за них до дна полную чарку медовухи, которую услужливо подал ей слуга на серебряном блюде. Затем она проворно направилась в сторону Тихона Михайловича и уже через миг села подле мужа. Артемьев, который обожал жену, тут же пытливым взором отметил, что на ее нежном лице написано крайнее волнение.
– Что-то случилась, Мирушка? – поинтересовался ласково Тихон, склоняясь к ней. – На тебе лица нет, яхонтовая моя.
– Да, – ответила Мира и, нервно затеребив в руках пустой бокал, попросила: – Налей мне квасу, любезный Тихон Михайлович.
– Со Славушкой что случилось? – спросил Артемьев напряженно.
– Нет, слава Богу, не с ней. Она скоро спустится.
Мужчина быстро налил из хрустального графина квасу.
– Что ж тогда? Не томи, рассказывай, душенька.
Мирослава немного отпила из хрустального бокала и печально взглянула на мужа.
– Федор опять за старое взялся. Снова моих сенных девушек по углам зажимает, – произнесла она и с укором взглянула в сторону Федора, который громко смеялся над шуткой брата Семена. – Марфутка понесла от него ребеночка. Только час назад я узнала о том. Она вешаться надумала. Говорит, что Федор ее прогнал, как узнал, что тяжела-то она. Мы ее со Славой вовремя остановили и еле образумили.
– Ах, греховодник! – воскликнул Артемьев так громко, что некоторые близко сидящие гости обернулись к ним. Однако за общим шумом и весельем остальные не услышали его гневного окрика. – Ну, я ему задам! Никакой управы на него нет!
– Да уж, ты поговори с ним, будь добр, Тихон Михайлович. Если не ты, то кто ж вразумит-то его? – вздохнула женщина и, поднявшись с места, добавила: – Пойду с бабами поздороваюсь.
Едва Мирослава отошла от мужа, Артемьев кликнул слугу и велел позвать к нему сына. Тихон видел, как выслушав слова слуги, Федор ехидно улыбнулся и почти нехотя встал со своего места, вальяжно направился в его сторону, на противоположный край стола. Когда старший сын приблизился, Артемьев взглянул на него недобро и гневно произнес:
– Садись, нехристь! Поговорить мне с тобой надобно!
– Можно и поговорить, – хмыкнул Федор, скорчив кислую мину на красивом лице.
Он тяжело бухнулся на скамью рядом с отцом, и Тихон почувствовал сильный запах вина, которым разило от молодого человека. Привычку много пить заморского вина Федор привез из Европы, где долгое время служил.
– Видать, не воспитал я тебя как надобно, раз ты свои грязные дела творишь! – процедил грозно Тихон.
– Что это вы, батя, так осерчали-то? – спросил, ухмыляясь, Федор.
– А ты будто не знаешь отчего?!
– Не знаю.
– И перестань ухмыляться, когда я с тобой говорю! – взорвался старший Артемьев, грохнув кулаком по столу.
Соседние гости чуть обернулись к ним, но тут же перестали обращать на Артемьевых внимание, продолжая кричать фразы за здравие молодых.
Федор убрал наглую ухмылку, но оставил хитрый оскал на красивых губах. Его глаза светились пьяным весельем, а Тихон Михайлович, помрачнев, не знал, как еще вразумить сына, дабы тот хоть немного жил по чести и совести. Артемьев понимал, что где-то он упустил воспитание Федора, недоглядел, и нынче во всех гнусных поступках сына винил в первую очередь себя. Но теперь было уже поздно, потому что Федора вразумлять – словно море лаптем черпать.
– Это ты, охальник, Марфу обрюхатил? – спросил грозно приглушенно Тихон Михайлович.
Густые темные брови Федора сошлись на переносице, и через мгновение его высокий лоб вновь разгладился.
– Может, и я, – нехотя ответил молодой человек и безразлично пожал плечами.
– И до каких пор я буду твой блуд у себя под крышей терпеть? – пророкотал Тихон уже до крайности раздраженный.
Гости, сидевшие рядом, были уже довольно пьяны и не слышали среди всеобщего шума разговор мужчин.
– Что ж мне было делать, коли она сама ко мне не шею вешалась? – заметил безразлично Федор, нагло ухмыльнувшись. – Люблю, говорит.
– Замолчи, негодник! – оборвал его отец. – Ты хоть когда-нибудь можешь быть серьезным?
– Могу. Но сейчас надобно веселиться, мы как-никак на свадьбе, – съехидничал тот.
Казалось, ничто не могло пронять Федора и стереть с его лица наглую ухмылку и шутливый блеск из темных распутных глаз.
– Я вижу, ты уже повеселился, – буркнул себе под нос Тихон. – И что прикажешь мне с ней делать? С Марфой-то?
– Это как вы решите, батя, мне дак все равно, – сказал Федор и повернул голову к молодоженам.
Этот разговор молодому Артемьеву уже порядком наскучил, и он, заметив, что Любаша смотрит на него страстным взглядом, призывно улыбнулся ей в ответ. Невеста вмиг смутилась, зарделась лицом, и быстро опустила в пол глаза.
Тихон проследил взглядом за сыном и вновь со всего размаху грохнул кулаком об стол.
– Федор, я с тобой разговариваю?! – взорвался старший Артемьев.
Федор немедля обернулся к отцу. Тихон посмотрел на молодоженов, которые непонимающе смотрели в их сторону, и решил все же успокоиться, негоже было портить праздник Семену из-за этого неугомонного Федора. В его голову вдруг пришла одна мысль. Тихон хмуро улыбнулся и произнес:
– Женить тебя, что ли, на Марфе, на дворовой-то! Что б наказать как следует! Может, хоть тогда ты образумишься!
После заявления отца Федор напрягся и вперился ехидным взглядом в Тихона Михайловича. Старший Артемьев понял, что сын ни на секунду не поверил в его угрозу относительно женитьбы.
– Вы не сделаете этого, отец, – прохрипел ехидно Федор. В следующий миг старший Артемьев с удивлением заметил, что лицо Федора стало напряженным, а его глаза впервые за вечер приняли серьезное выражение. – Вы знаете, кто мне нужен. Лишь тогда я остепенюсь!
На это заявление сына лицо Тихона Михайловича посерело и сделалось каменным, и он прорычал с угрозой:
– Не бывать этому, пока я жив!
Федор тоже замер с серьезным угрожающим видом и зло посмотрел на отца.
– Я все равно добьюсь своего! – произнес с угрозой Федор, глядя в разъяренное лицо Тихона Михайловича.
– Только попробуй притронуться к ней, – пророкотал тихо предостерегающе Тихон Михайлович. – И я собственноручно прибью тебя!
В это время в горницу вошла Слава. Юная, семнадцатилетняя, прекрасная, словно полевой цветок, с румяным нежным лицом, яркими золотыми глазами, обрамленными темными ресницами, стройная, как лань, в голубом вышитом сарафане, с толстой светло-русой косой, доходившей до колен, с голубой лентой в волосах на девичий лад. Светослава вызвала невольное восхищение всех присутствующих. Она приветливо поздоровалась и быстро легким шагом приблизилась к Тихону Михайловичу и Федору. Пожелав старшему Артемьеву доброго здравия, она села напротив отчима и печально улыбнулась.
