Почти четверть часа Слава пыталась прийти в себя от неприятного разговора с мужем в его кабинете. Фон Ремберг был просто невыносим. Она так старалась быть терпеливой и вежливой, и искренно пыталась отвечать на все его вопросы и все объяснить. Но Кристиан, казалось, специально пытался вывести ее из себя. Его строгие вопросы, укоры, его давящий взгляд, категоричные выводы и приказы за эти четверть часа в кабинете взвинтили ее настолько, что она вновь не сдержалась и ответила ему в задиристой непокорной манере и сбежала, как и накануне. И теперь Слава не знала, стоит ли ей вообще общаться с фон Рембергом, поскольку уже второй их разговор наедине на повышенных тонах закончился весьма неприятно.
Ближе к девяти, немного успокоившись, девушка спустилась вниз, в кухню, для завтрака, как обычно это делала. Едва войдя в просторное помещение, где вкусно пахло свежевыпеченными пирогами, а Матильда вместе с двумя помощницами уже хлопотала над обедом, Слава приветливо спросила:
– Матильда, Григорий Иванович еще не спускался?
Обычно по утрам Слава завтракала с Гришей на кухне по-простому.
– Он еще засветло уехал в Миклюшино, – на ломаном русском ответила кухарка. – Только кофею немного выпил. Сказал, что через пару часов воротится. – Матильда приветливо улыбнулась Славе и предложила: – Вы, барыня, кофею искушайте, он горячий еще.
– Благодарю, Матильда, я чаю выпью с травами, а то у меня немного разболелась голова.
– Как пожелаете, госпожа, но у меня руки пока в тесте.
– Не беспокойся, Матильда, я сама все сделаю, – сказала девушка и отошла к резному шкафу.
Она заварила себе чай в пузатом чайничке, накрыв его толстым расшитым тряпичным петухом. Спустя четверть часа Слава присела на широкую скамью к столу и взяла с миски небольшой пирожок с яблоком. Именно в этот момент на пороге просторной кухни появилась сухая фигура Людвига, и он громко произнес:
– Господин фон Ремберг настоятельно требует, чтобы госпожа Светослава составила ему компанию за утренней трапезой в летней столовой.
Слава закашлялась, подавившись горячим напитком. Матильда нахмурилась и, обернувшись к Людвигу, проворчала:
– Чего ты так кричишь? Видишь, даже барыня подавилась.
Уже прокашлявшись, Слава со звоном поставила чашку на блюдце и повернулась в сторону входа. Внимательно посмотрев на камердинера фон Ремберга, она холодно ответила:
– Передайте моему мужу, что уже позавтракала.
– Я не могу этого сделать, госпожа. Это будет ложью. А я не привык лгать моему господину.
Поджав губы и понимая, что с Людвигом спорить бесполезно, потому что он был таким же непреклонным, как и его хозяин, Слава отвернулась от слуги и продолжила пить чай.
– Господин фон Ремберг приказал мне препроводить вас в столовую, госпожа, – тут же заметил Людвиг, буравя недовольным взором спину девушки.
– Я не пойду в столовую, Людвиг, так и передай моему мужу, – с вызовом ответила Слава, совершенно не горя желанием вновь видеть своего супруга после утреннего разговора.
Так и не оборачиваясь к Людвигу, девушка вновь отпила чай, пытаясь успокоиться. В следующий момент она бросила невольный взгляд на Матильду и отметила, что кухарка смотрит на дверь с каким-то испугом, даже страхом. Слава резко повернулась и напряглась. В дверном проеме стоял уже не Людвиг, а сам фон Ремберг. Он сверлил жену темным взором. Увидев, что Слава обернулась, Кристиан приказал, отчеканив каждое слово:
– Вы завтракаете со мной в столовой, сударыня, ибо вы хозяйка этого дома. Прошу вас…
Он указал рукой на коридор, приглашая ее последовать за ним. Последние слова он произнес с такой угрозой в голосе, что Слава судорожно проглотила кусочек пирога и медленно встала. Под взорами слуг, находящихся в кухне, девушка направилась к выходу. При ее приближении фон Ремберг вышел в коридор и быстрым шагом последовал в сторону столовой. Слава послушно пошла за ним, поджав недовольно губы и пытаясь успеть за его широким шагом. Они достигли нужной залы, и фон Ремберг, взявшись за ручку, распахнул перед ней дверь. Оставшись стоять у входа, он ожидал, когда она войдет.
Слава медленно приблизилась к нему, пытаясь пройти в столовую, но Кристиан чуть притиснулся к ней, загородив проход, и тихо произнес:
– Вам, видимо, нравится устраивать сцены на людях так, сударыня?
Она вскинула на него золотой взор и так же тихо ответила:
– Вы сами провоцируете эти сцены, я лишь отдаю вам должное, сударь.
Фон Ремберг прищурился, и его тело вытянулось, словно струна. Слава напряглась, думая, что вновь супруг разозлился от ее задиристого непокорного ответа. Действительно, недовольное выражение промелькнуло в глазах фон Ремберга. В следующий миг он притиснулся к девушке вплотную, и она отметила, как в его взоре мелькнули негодование, удивление, упоение и даже некое восхищение. Он молчал, и лишь его взгляд как будто под гипнозом пытался вобрать ее всю. Он чуть склонился к ней, и Славе показалось, что он хочет ее поцеловать. Все это длилось не более минуты, но девушке показалось вечностью.
Его поглощающий взор стал совсем горящим, и она ощутила, как его ладонь очень осторожно легла на ее талию. Она отметила, что губы молодого человека чуть приоткрылись, и в ужасе поняла, что не вынесет его поцелуя. Поцелуя этого мужчины, который некогда разбил ей сердце, а ныне вел себя совершенно непонятным образом, постоянно выводя все ее чувства из-под контроля разума. Когда он склонился сильнее и его темно-русые волосы коснулись ее лба, Слава в возмущении дернулась от него, не понимая, зачем фон Ремберг все это делает. Еще час назад он обвинял и угрожал ей в своем кабинете, а несколькими минутами раньше в приказной форме заставил ее следовать за ним. А в данный миг намеревался поцеловать. Она пролетела в столовую и немедля уселась за стол, отодвинув стул сама, не давая возможности сделать это фон Рембергу. Благо слуг в столовой не было, и Слава облегченно вздохнула, думая, что никто не видел их странной интимной заминки в дверях.
Проводив мрачным взором выпорхнувшую из его рук жену в голубом атласе, Кристиан побледнел, но тут же пришел в себя. Он не понимал, как забылся так, что минуту назад сам попытался поцеловать эту своевольницу. Он медленно прошествовал к столу и важно уселся на место во главе стола. Кидая подозрительные взгляды на девушку, он быстро позвонил в колокольчик. Появился слуга, и фон Ремберг велел ему подавать завтрак. Слуга, поклонившись, вышел. Слава, не в силах выдержать всего этого непонятного напряженного действа, выпалила:
– Отчего бы вам не оставить меня в покое?
– Почему я должен оставлять вас в покое, сударыня? – удивился молодой человек, покосившись на нее. – Вы моя жена, и ваш долг всегда быть рядом.
Она долго пронзительно посмотрела прямо в его мерцающие темным светом глаза, отчетливо осознавая, что фон Ремберг не из тех мужчин, которых можно просто отодвинуть в сторону или обойти. Он был властным, упертым и требовательным. Оставалось только смириться с его обществом, раз он хотел этого.
Весь завтрак Слава драматично молчала. Она почти не ела, то и дело бросая в сторону мужа недовольные взоры, ибо фон Ремберг явно намеревался совершенно измучить ее своим присутствием в ее жизни.
Во время продолжительной трапезы Кристиан настойчиво следил за каждым ее действием. Изредка она поднимала на него глаза, как будто желая удостовериться, что он смотрит на нее. В эти моменты взгляд Кристиана напрягался, а его лицо становилось мрачнее. Прелести девушки, ее юность и чистота сейчас невероятно притягивали его. Золотистая густая коса-корона, опоясывающая высокий лоб, была до того блестящая, что Кристиан то и дело задумывался о том, как выглядят ее волосы распущенными. Он с интересом изучал мимику ее хорошенького юного лица и плавные движения тонких нежных плеч, которые виднелись в неглубоком вырезе платья, то и дело проводя взором по чуть выступающей из корсажа высокой груди. Неожиданно молодого человека посетила мысль о том, какие чулки надеты на девушке под платьем. Голубые, белые или темные? Эти мысли лихорадочно поскакали в его воображении дальше, и в какой-то момент Кристиан осек себя, понимая, что уподобляется какому-то примитивному соблазнителю, который только и думает о женских прелестях.
Лицо Славы постоянно выражало ту или иную эмоцию. Он видел, что в сей миг она рассержена. В его ушах до сих пор стояла последняя ее фраза, сказанная в кабинете поутру. Фон Ремберг до сих пор был восхищен тем, что она не побоялась с достоинством ответить ему и покинула кабинет, когда он попытался оскорбить. Да и теперь при входе в столовую она так умело парировала его вопрос, что фон Ремберг в который раз за прошедшие сутки восхитился ее смелостью и бойцовым нравом.
Отчего-то только сейчас Кристиан начал осознавать одну вещь. Прошлой осенью Слава играла перед ним некую роль – смиренной и ласковой пташки, всеми силами желая, понравиться ему и завоевать расположение. Но в настоящее время, видимо, уже изрядно остыв к нему за все эти долгие месяцы разлуки и взращивая в своем сердце обиду, девушка не хотела играть роль, а была сама собой. Как раз поэтому она нынче постоянно что-то доказывала ему, открыто спорила и совсем не боялась вызвать его гнев. Но именно эти качества, которые она так умело скрывала в себе осенью, сейчас завораживали молодого человека.
И в его душе появилось новое неведомое чувство. Он понял, что хочет укротить эту непокорную прелестную лань, которая, похоже, намеревалась противостоять его приказам. И это было удивительно. Ведь остальные люди, будь то мужчины, а в особенности женщины, боялись его и пытались исполнить все его повеления, даже не прекословя. А эта юная пташка храбрилась. Не похожая на других, она была уникальна, раз собиралась противостоять ему. Ему, фон Рембергу! Самому суровому, жесткому и опасному служителю Повелителя Тьмы. Он знал – ей не справиться с ним. Но ее искреннее желание и вера в то, что ей удастся противостоять ему, завораживали Кристиана настолько, что он готов был дать ей шанс на это ее противостояние.
Фон Ремберг попытался завязать разговор. Но Слава явно была не расположена к беседе и отвечала односложно. Разговор не клеился.
– И часто вы вместе с Григорием Ивановичем трапезничаете на кухне? – спросил Кристиан.
– Иногда.
– Людвиг доложил мне, что вы постоянно помогаете Матильде.
– Да, бывает.
– Насколько я помню, сударыня, я запретил вам общаться со слугами и уж тем более выполнять работу прислуги.
Слава обратила на него непокорный взор и твердо ответила:
– Сударь, ваши запреты прямо умиляют меня. Я взрослый человек и сама могу решить с кем и когда мне общаться, со слугами или нет. И если вы думаете, что общение с Матильдой может навредить мне, это лишь ваши заблуждения, которые я прошу оставить при себе.
Мрачно взглянув на девушку, фон Ремберг напрягся, ощущая, что она просто издевается над ним, похоже, не собираясь подчиняться, как это было полгода назад.
– Я вижу, вы хорошо выучили роль непослушной, своенравной жены за то время, пока я был в отъезде.
– И что же, вы накажите меня?
– Вы удивитесь, но у меня уже возникло такое желание, – парировал язвительно молодой человек.
– Неужели розгами? Или поставите на горох? – лилейным голосом поинтересовалась она.
В ее словах явно читалась насмешка. Кристиан медленно проглотил кусок омлета. Неожиданно у него возникло неистовое желание действительно наказать эту девицу за неповиновение: посадить в холодный подвал без еды или хотя бы выпороть. Но он тут же взял себя в руки, не желая показать ей свою слабость. Он как-то беззлобно оскалился ей в лицо и глухо ответил:
– Впрочем, я думаю, что наказание ни к чему не приведет. Ибо вы упрямая своевольница, которая решила испытывать мое терпение. Но, поверьте, я не буду уподобляться примитивным созданиям мужского пола и теперь оставлю все как есть. Нравится вам стряпать на кухне, так стряпайте, мне все равно.
Они вновь замолчали, продолжив трапезу. Словно дуэлянты, молодые люди то и дело поглядывали друг на друга острыми изучающими взорами, и каждый думал, что он выиграл этот словесный поединок.
– Я хотела бы вас спросить об одной вещи, – вдруг произнесла Слава, вскинув на него пронзительный яркий взгляд.
– Да?
– Вы могли бы назвать мне имя графа, которому отдали в уплату долга мой алмаз?
Перестав жевать, фон Ремберг упер цепкий взор в красивое лицо девушки и помрачнел.
– Зачем это вам?
– Я… – она замялась и уже более настойчиво добавила: – Мне надобно это знать. Будьте любезны, скажите мне его имя.
Прищурившись, Кристиан тихо ответил:
– Я не отдавал камень ему. А продал его и отдал долг деньгами.
– Продали кому?
– Одному ростовщику, – пожал плечами фон Ремберг, стараясь ни единым жестом не выдать своей лжи.
– А его имя? Вы помните его имя?
– Нет, – вымолвил он. – И вообще не пойму, зачем вам имя ростовщика?
– Мне очень нужно знать, – почти взмолилась Слава.
– Нет, к сожалению, я не помню его.
– А его лавка? Где она находится?
– Где-то у речки на окраине Морской улицы, по-моему, но точно не помню. Вы же знаете, там куча разных лавок. Я лишь искал того, кто даст больше за камень. Рудольф возил меня. Тогда был поздний вечер, и я не запомнил места. Возможно, Рудольф помнит эту лавку.
Слава ощущала, что он что-то недоговаривает. Рудольф был одним из кучеров. В эту пору он по поручению Кристиана уехал в Берлин с поверенным фон Ремберга. Девушка нахмурилась и решила, что надо подождать возвращения Рудольфа. Тяжело вздохнув, Слава внимательно посмотрела на мужа, на лице которого застыло бесстрастное выражение. Ей в голову пришел очередной щекотливый вопрос.
– Сегодня у порога мой спальни лежал белый громадный зверь. Вы что-нибудь знаете о нем, сударь?
Этот вопрос мучал ее с самого раннего утра. Кристиан удивленно вскинул брови и спросил:
– А что мне надобно знать?
– Этот пес ваш? Или его привел кто-то из слуг? – поинтересовалась настойчиво девушка и по ее телу вновь прошел неприятный холодок, едва она вспомнила про того парня-убийцу именно с таким же волком.
Фон Ремберг бросил на нее пронзительный взгляд и ответил давно заготовленной фразой:
– Этот пес, как вы выразились, зверь жил в этом поместье еще с прежними хозяевами. Мы пытались его выгнать, но он слишком хитер и вновь возвращается. Так что мы смирились с его присутствием в усадьбе. Он не опасен. Матильда прикармливает его на кухне, и оттого он почти ручной. Вам не стоит бояться его. Он не причинит вам вреда, Слава.
– И где же он был до того, и отчего я его никогда не видела ранее?
– Не знаю, это весьма чудной пес. Он может убегать из поместья на месяц или даже полгода, потом возвращается вновь. Он сам себе хозяин.
Девушка окинула подозрительным взором мужа, ощущая, что не слышала более странной непонятной истории.
Фон Ремберг неожиданно улыбнулся ей, так добродушно и искренне, что она окончательно опешила. Слава невольно сглотнула ком в горле, пытаясь вспомнить, видела ли когда-нибудь, чтобы ее муж улыбался. Однажды это случилось, но то была вымученная улыбка, после того как она избавила его от боли. Но в данный миг его улыбка, открытая и притягательная, украсила его лик, сделав суровые черты лица гораздо мягче и приятнее.
Около десяти, когда молодые люди закончили трапезу, в столовую заглянул дворецкий и доложил:
– Господин Артемьев вернулся. Он ожидает вас в кабинете, госпожа.
Имя Артемьева произвело должный эффект на Кристиана. Он тут же напрягся и, устремив на девушку взгляд-лезвие, приказал:
– Оставайтесь здесь, сударыня. Я сам поговорю с ним о делах.
Фон Ремберг быстро встал из-за стола, небрежно бросив салфетку на стол, и стремительно направился прочь из столовой.
– Но сударь… – попыталась возразить ему Слава, так же вставая из-за стола, но за молодым человеком уже закрылась дверь.
Каминные часы в открытой гостиной со звоном пробыли одиннадцать, когда Слава в очередной раз прошлась по темному паркету в коридоре у кабинета мужа. Хотя дверь была закрыта, Слава отчетливо слышала, как фон Ремберг говорит с Гришей ледяным угрожающим тоном, будто пытается его запугать или наказать словами. В своих речах он придирался к каждой цифре, к каждому ответу Григория. Упреки и обвинения так и сыпались градом. Слава понимала, что Артемьев вряд ли может противостоять этому неуживчивому жесткому человеку.
Спустя некоторое время дверь с грохотом отворилась, и из кабинета вылетел бледный Григорий с лихорадочно горящим взором. На его лице читалась досада и мука. Слава бросилась навстречу и заботливо спросила:
– Гриша, тебе нехорошо?
– Все в порядке, сестрица, – прошептал он
Его блуждающий взгляд вообще не различал девушки, которая стояла перед ним.
– Но на тебе лица нет, – пролепетала озадаченно она, прикоснувшись к его руке.
– Господин Артемьев, – раздался позади молодых людей громкий голос фон Ремберга. Они невольно обернулись к нему. Кристиан стоял в дверях кабинета и испепелял их недовольным взглядом. Он повелительно приказал: – Жду вас в пятницу с результатом подробной переписи всех служащих и крестьян. Поименно, с ремеслом и всеми домочадцами.
– Слушаюсь, господин фон Ремберг, – промямлил тихо Гриша и медленно попятился к парадной, вытянув локоть из ладони девушки.
– Да, и не забудьте сегодня же переехать на жительство в хозяйственный дом.
Фон Ремберг добавил это таким угрожающим тоном, что Гриша, как ошпаренный, отскочил от Славы и, на ходу бросив ей слова извинения, вылетел в парадную.
Удрученно она смотрела вслед брату, который, выхватив из рук дворецкого шляпу и перчатки, почти выбежал на улицу.
– Сударыня, – раздался позади нее голос Кристиана.
Стремительно обернувшись к мужу, Слава невольно вздрогнула, так как вообще не услышала, как фон Ремберг приблизился к ней. Он стоял всего в шаге от нее и взором властно сверлил ее лицо, словно хотел проникнуть в ее существо. Осуждающе вскинув взгляд на мужа, она глухо сказала:
– Вы прекрасно знаете, что переписать всех людей за три дня невозможно. На это уйдет несколько недель!
– И что же? – задиристо спросил фон Ремберг и улыбнулся ей кончиками губ.
И тут Слава все поняла. Фон Ремберг нагрузил Гришу невыполнимой работой умышлено, преследуя свои тайные умыслы.
– Вы специально дали ему поручение, которое нельзя выполнить за три дня! – пораженно выдохнула она ему в лицо.
– Да. Я желаю, чтобы этот человек не показывался у нас в доме ближайшие две недели, – произнес он многозначительно.
– Вы так жестко говорили с ним, он не заслужил подобного!
– Он всего лишь управляющий, сударыня. И к тому же он пока не доказал мне свою преданность и умение управлять делами поместья. Я еще присматриваюсь к нему.
Кристиан вдруг наклонился к ней и, обхватив ее руку, поцеловал пальцы. Слава стремительно выдернула руку из его широкой ладони и воскликнула:
– И что же, отныне Гриша будет жить со слугами?
– Нет. Он будет занимать комнату в хозяйственном доме, как и все мои управляющие, – растягивая слова, прохрипел он, не спуская с ее глаз поглощающего фиолетового взора.
– Но это несправедливо. Гриша мой брат и… – попыталась возразить она.
Фон Ремберг тут же вперил в нее мрачный угрожающий взгляд и процедил:
– Сударыня, если вы надеетесь, что я и дальше позволю этому мальчишке проживать в моем доме, вы глубоко ошибаетесь.
Лишь пару раз девушка моргнула, понимая, что спорить с фон Рембергом бесполезно.
– У вас просто нет сердца, сударь! – выпалила она нервно и, высоко подняв юбку, быстро направилась вверх по лестнице.
До вечера день тянулся невозможно медленно.
Слава провела это время в своей спальне, опасаясь вновь встретиться с фон Рембергом. Этот мужчина, который вновь появился в ее жизни, казался ей в настоящее время мрачным и вызывающим. Он возбуждал в ее душе яростное непокорство и непреодолимое желание выйти из-под его власти. Она не понимала, отчего он выставил Гришу из их дома, а ее терзал своим обществом и придирками. Но одно она знала точно, что совсем не хочет, чтобы этот человек отныне был ее мужем. Раньше, полгода назад, фон Ремберг искренне нравился ей. Он был вежлив, галантен и приятен. Но тогда он был холоден и безразличен к ней. Сейчас же, после своего возвращения, он стал вообще невыносим и как будто специально делал все, чтобы свети ее с ума своими действиями и словами.
Ближе к шести вечера девушка ощутила, как в ее животе урчит от голода. Слава решила позвонить в колокольчик, чтобы попросить Ульяну принести ей что-нибудь с кухни. Она позвонила три раза подряд, но горничная так и не пришла. Это было странно, как и то, что Ульяна с самого утра ни разу не появилась в ее спальне. Спустя некоторое время, позвонив в очередной раз, она вознамерилась выйти из комнаты и выяснить, куда подевалась горничная.
Слава наскоро убрала локон, выбившийся из тугой косы на макушке, и, оправив голубое платье, открыла дверь. Каково же было ее изумление, когда, как и утром, она наткнулась у порога своей комнаты на живое существо. Но нынче это был не белый пес, а хозяин дома. Фон Ремберг в том же в черном коротком камзоле и белой рубашке, темных кюлотах и коротких сапогах стоял напротив ее дверей, чуть облокотившись о противоположную стену.
Увидев на пороге озадаченную девушку, Кристиан выпрямился, и его мрачное лицо стало более приветливым. Жесткие губы молодого человека сложились в легкую улыбку, и он наклонил голову в знак почтения.
Слава задумалась, сколько времени ее муж провел около ее комнаты и почему не вошел, если хотел поговорить с ней?
– Отчего вы не постучали, сударь? – спросила Слава, замерев на пороге спальни.
Кристиан приблизился к ней и тихо произнес:
– Вы могли отдыхать, а не хотел вас беспокоить, сударыня. Вы поужинаете со мной?
Еле уловимый запах гвоздики и можжевельника, такой свойственный фон Рембергу, тут же заполнил ее ноздри, и она непроизвольно сделала шаг назад. Слава замялась, совсем не горя желанием ужинать с ним. Но на лице молодого человека было написано умиротворенное выражение, а его глаза как-то по-доброму взирали на нее. Она невольно смутилась. Никогда ранее она не видела столь теплого выражения в глазах мужа.
– Но я хотела трапезничать в своей комнате, – замялась она.
– Неужели вы тяготитесь моим обществом? – с вызовом осведомился он.
– Это нет так, сударь, – ответила быстро Слава, подняв на него светлый взор и открыто посмотрев прямо в глаза.
Она отметила, как он прищурился, и ей даже показалось, что он смутился на миг. Только спустя минуту он тихо проникновенно попросил:
– Тогда составьте мне компанию за столом, сударыня. Мне будет приятно провести это время с вами.
Слава окончательно смутилась, ощущая, что отчего-то не может отказать ему в просьбе. Она видела его решительный настрой и поняла, что он не отступит. А еще один спор с мужем сегодня она не в состоянии была выдержать. Вдруг он протянул руку, приглашая ее последовать за ним. Тяжело вздохнув, Слава опустила глаза и подала ему ладонь. Кристиан удовлетворенно хмыкнул и повел жену вниз.
На ужин Матильда подала суп из чечевицы, молодого барашка с капустой и фруктовый пирог. Слава почти ничего не ела под испытующим взглядом мужа. Фон Ремберг же, наоборот, ел с аппетитом, то и дело задавая девушке вопросы о поместье:
– Григорий Иванович сказал мне, что ткацкая мастерская приносит ощутимый доход.
– Да, – кивнула она.
– И много суконных лавок покупают ваши ткани?
– Четыре модные лавки, одна суконная в столице и две в Москве, – кратко ответила Слава.
– Насколько я понял, вы собираетесь расширять дело?
– Хотелось бы, – вздохнула она. Она была до крайности напряжена. В каждом вопросе молодого человека она чувствовала некий подвох. Ей казалось, что он как будто испытывает ее и ждет ее промаха или неверного ответа. – Как-никак, царь наш, Петр Алексеевич, недавно издал новый указ – шить платья из русского сукна. Оттого я думаю, потребность в тканях лишь возрастет.
– Вы правы, Светослава, – согласился фон Ремберг, поражаясь, насколько умна и дальновидна его молоденькая жена.
Она невольно опустила взор в свою тарелку, водя ложкой в супе и, видимо, решив прервать разговор. Кристиан начал рассматривать ее опущенные густые ресницы, отчего-то думая о том, что наверняка они невероятно мягкие на ощупь. Ему вдруг захотелось прикоснуться к ним губами и ощутить их шелковистость. Эти мысли вызвали в молодом человеке странное возбуждение и ход его мыслей стал более интимным.
– Отчего вы ничего не едите, сударыня? – спросил фон Ремберг после минутного молчания.
– Я неголодна.
Он еще немного помолчал, заканчивая трапезу. Неожиданно ему в голову пришла мысль о том, что Слава не ест из-за его вопросов, которые мешают ей сосредоточиться на еде. Но ему хотелось, чтобы внимание девушки постоянно было сосредоточено на нем. Следующая мысль вызвала у него воодушевление.
– Вы знаете, Слава, у меня есть пара свободных дней. Мы могли бы завтра прогуляться с вами верхом. Проехаться по полям и окрестностям.
Слова мужа повергли девушку в стопор. Она с нетерпением ждала окончания этого обременительного ужина, чтобы наконец скрыться от взгляда молодого человека в своей спальне. И совсем не жаждала проводить в его компании даже полдня. Оттого предложение фон Ремберга вызвало у девушки тревогу. Она не хотела никуда ехать с ним и не понимала, зачем это ему, ведь она прекрасно знала, что он не любил ее.
– Благодарю, сударь. Но вряд ли я смогу завтра поехать куда-либо. Потому что у меня невыносимо разболелся живот, – тихо заметила Слава, поджав губы и ответив ему решительным взглядом.
Кристиан, не спуская горящих глаз с ее бледного лица, отложил медленно вилку и участливо произнес:
– Послать за лекарем?
– Нет, это лишнее. Обычное женское недомогание. С вашего позволения, сударь, я поднимусь в свою спальню, лягу спасть пораньше.
– Но, возможно, завтра вам станет лучше, и мы сможем покататься верхом? – не унимался молодой человек.
– Вряд ли, – тихо вымолвила она, вставая. Фон Ремберг стремительно поднялся на ноги и отодвинул за ней стул. Уже отходя от него, она чуть повернула к нему голову и добавила: – Извините меня.
Не удержавшись, Кристиан направил пальцы руки в сторону спины Славы, пытаясь выяснить, говорит ли девушка правду или лжет. Он просветил ее внутренности и отметил, что она вполне здорова и даже ее аура не колебалась на животе. Это навело его на мысль, что она все выдумала. Он нахмурился и заметил:
– Непременно прилягте, Светослава. Надеюсь, завтра вы поправитесь.
– Благодарю, – произнесла Слава и почти бегом покинула столовую.
После ее стремительного ухода настроение Кристиана испортилось. Нервно постукивая пальцем по столу, фон Ремберг прокручивал в голове все, что сказал ей.
И почему она не захотела поехать с ним? Он инстинктивно чувствовал, что она лгала про свою болезнь, которая вдруг появилась, едва он предложил ей прокатиться верхом вместе. Он пытался нащупать ее боль, но энергетика оказалась в порядке. Однако все, что касалось этой девицы, невозможно было предсказать с точностью. Ее энергетическая защита была довольно сильна, а читать ее мысли у него не получалось. Может, и ее боли также были скрыты от его восприятия. Она не была простой смертной, поскольку ее энергетика составляла почти десять светинов. И она оставалась для него загадкой.
Нынче она отчего-то не захотела ехать с ним никуда, и он не мог отчего понять. Ведь раньше, полгода назад, она бы с радостью согласилась. Фон Ремберг вдруг подумал о том, что, возможно, Слава разлюбила его и оттого нынче вела себя с ним так холодно и отстраненно. Тогда это объясняло все ее попытки сбежать от него и желание поспорить. Осознание этого повергло его в мрачные раздумья. Он ощутил, что это совсем не нравится ему. Он жаждал, чтобы Слава, как и прежде, любила его и ласкала своим нежным взором. Но за последние сутки он ни разу не получил от нее даже малейшего ласкового взгляда.
Кристиан подошел к окну и выглянул в сад.
Сквозь открытые высокие двери запах яблонь врывался в гостиную, наполняя своим ароматом всю комнату. Он прислонился к деревянной панели и, скрестив руки на груди, задумался. За последние два дня он почти коренным образом поменял свое мнение о Славе. Возвращаясь в Петербург, он полагал, что она наивна, тиха и покладиста. Но увидел другое – она не так проста и примитивна, как он думал все эти полгода. Ее слова были продуманы и умны, а действия логичны. И это было редкостью среди столь юных особ. Он также открыл в ней и другие новые качества. Светослава обладала силой воли и достоинством. Она ни разу не преклонилась перед ним, стойко выдерживала все его нападки и язвительные вопросы. К тому же она отвечала просто и искренне, как ребенок, без тени кокетства и жеманства. Последние два качества он не выносил в женщинах. И в довершение всего она не страшилась спорить с ним. С ним – с человеком, с которым не решалось спорить большинство мужчин.
Кристиан все думал и думал о ней, и на его челе образовалась некрасивая складка. Он не мог придумать, как вновь завоевать расположение своей молодой жены. Фон Ремберг чувствовал, что любовь Славы и ее забота нужны ему. Ибо эта непокорная прелестная лань являлась единственной девицей, которая не только не боялась его, но и могла искренне горячо любить именно его…
После ужина в компании фон Ремберга Слава уже второй час мучилась бездельем в своей спальне. От усадебных дел молодой человек ее отстранил, а домашним хозяйством она заниматься опасалась, так как боялась столкнуться нос к носу с мужем, который бы понял, что она вовсе не больна. Но безвылазно сидеть в комнате до ночи для Славы было невыносимо. В какой-то момент, устав бесконечно вышивать, девушка решила тайком спуститься в библиотеку и взять для изучения несколько книг по астрономии и алхимии, чтобы хоть как-то с пользой провести время.
Около десяти вечера она, оглядываясь по сторонам и пытаясь не попасться на глаза слугам, бесшумно спустись вниз по едва освещенной лестнице. Проворно проследовав в сторону библиотеки, девушка вошла внутрь просторной темной комнаты и огляделась. Здесь было пустынно. На ощупь быстро найдя огниво, она зажгла в небольшом канделябре три свечи и устремилась к высокой полке с книгами. Уже через четверть часа выбрав для себя две толстые тяжелые рукописи по астрономии и погасив свечи, она вышла из библиотеки в темный коридор, освещаемый лишь луной.
Дом уже затих. Слава, осторожно ступая, направилась к парадной лестнице, намереваясь вернуться в свою спальню незамеченной. Ее путь пролегал мимо кабинета, и едва девушка поравнялась с полуоткрытыми дверьми этой мрачной комнаты, она непроизвольно замедлила шаг. Отчетливое ощущение жуткого человеческого страдания вошло в ее существо, и она поняла, что поблизости кто-то мучается. В следующий миг ее пронзила мысль о том, кто это мог быть. Слава торопливо приблизилась к кабинету и заглянула внутрь. Не в силах противостоять душевному порыву, она вошла в темный кабинет и заметила, что большой шкаф чуть отодвинут. Желая убедиться в том, что она верно почувствовала его муки, девушка прошествовала к тайному ходу, который открывался за шкафом, и немного спустилась вниз по каменным ледяным ступеням.