Арина Теплова
Печать Индиго. Дочь Сварога
Вдруг до ее слуха донесся приглушенный нечленораздельный стон фон Ремберга, и Слава замерла на месте, неистово прижав к своей груди книги и прикусив губу. Она нахмурилась и прикрыла глаза, пытаясь почувствовать Кристиана. Она явственно ощутила, как его тело, находящееся неподалеку, вновь пронзила жестокая боль, и он застонал, уже рыча, словно зверь, который мучается в предсмертной агонии. Слава мгновенно поняла, что те самые боли, которые по осени мучили молодого человека, так и не покинули его и, видимо, до сих пор каждый вечер терзали его нутро.
Нахмурившись, она ощутила, что в глубине души даже рада страданиям фон Ремберга. Ведь в последние дни после своего возвращения он так жестоко обошелся с Гришей, тиранил и мучил словами ее, а еще раньше унизил ее и хитростью склонил отдать ему древний алмаз. И оттого он заслужил эти мучения. Так она думала несколько минут, но в какой-то миг ей вдруг стало жаль его. Его стоны, хрипы и стенания нашли отклик в ее отзывчивом сердце. Она чувствовала, что, несмотря на то что фон Ремберг неприятный, неуживчивый человек, который ни во что не ставил ее чувства и желания, он все же не заслуживает этой муки.
Она долго стояла так на каменных ступенях, прислушиваясь к каждому его нечленораздельному стону, и ее душа в нервном порыве металась, желая помочь. И она могла сделать это. Но разум твердил, что он не заслуживает этого. Эта внутренняя борьба уже через некоторое время вконец измучила Славу, и она, прижав к себе книги, бегом устремилась прочь из мрачного кабинета, слыша, как в ее голове стучит только одна мысль – она не обязана помогать этому жестокосердному, холодному человеку…
Глава IX. Лгунья
На следующее утро Слава проснулась с рассветом и почти до восьми утра изучала книги, взятые накануне. В девятом часу в спальню пришла Ульяна и принесла завтрак. Плотно прикрыв дверь спальни, горничная поставила серебряный поднос с чаем и блинами на небольшой кофейный столик у окна. Слава в этот момент сидела, склонившись над секретером, и что-то сосредоточенно выписывала на лист бумаги из толстой книги, проворно водя пером. Обернувшись к девушке, горничная сказала:
– Господин фон Ремберг спрашивал четверть часа назад о вашем здоровье, Светослава Романовна.
Подняв голову и чуть обернувшись, Слава быстро произнесла:
– Передай ему, что я все еще больна.
– И сказать ему, что к завтраку вы не спуститесь?
– Да и к обеду тоже, – ответила девушка, вновь обернулась к листу бумаги и продолжила писать.
– Прощения прошу, барыня, – начала тихо с опаской Ульяна, нахмурившись. – Но вы же не больны, Светослава Романовна. Мне придется обманывать господина фон Ремберга, а я жуть как боюсь его. Ежели он узнает, что я лгу, выгонит. Или еще хуже, наведет на меня порчу.
– Ульяна, что ты говоришь? – нахмурилась Слава и вновь обернулась к горничной. – Фон Ремберг не выгонит тебя, я не позволю этого, обещаю. А насчет какой-то там порчи даже слушать смешно.
– Может, вам и смешно, барыня, а мне ужас как страшно! У него такой жуткий ледяной взгляд. Точно он сам колдун, а какие страшные истории про него рассказывают! Прямо кровь в жилах стынет. Что он водится с темными силами и пьет кровь у людей.
– Ну что ты такое говоришь? И где ты этих сплетен наслушалась?
– Все говорят. И слуги, да и вообще в городе.
– Даже не хочу более слушать весь этот бред. Возможно, у фон Ремберга неприятный холодный взор, это так, но…
– Жуткий взор, барыня! Я даже смотреть ему в глаза опасаюсь, так и хочется сбежать от него, как будто ужас охватывает все мое нутро. Я еще по осени-то не хотела более служить у вас из-за него, дак он уехал, слава Богу. А теперь вновь вернулся, и я даже боюсь попадаться ему на глаза. А ныне в коридоре он остановил меня и давай про вас расспрашивать. Как вы почивали и ели ли уже? Дак я так перепугалась, ничего толком сказать не смогла. А он велел все узнать у вас и доложить ему немедля. Вот теперича я и боюсь, как ему сказать неправду?
– Все ты выдумываешь, Уля, право, – уже улыбнулась Слава. – Просто скажи, что я больна и все, ничего более.
– Просто… – произнесла горничная, тяжело вздыхая, – Ладно попробую сказать, как вы велите, – она чуть помолчала. – Вы бы чаю с булочками откушали, они еще горячие.
– Хорошо, Ульяна. Сейчас допишу одну фразу, – кивнула Слава, быстро заканчивая строку.
– Ах, вот еще что, барыня, чуть не забыла, – вымолвила вдруг Ульяна и шепотом добавила: – У меня записка для вас имеется от господина Артемьева.
– От Гриши? – воскликнула Слава и, тут же бросив перо, вскочила на ноги. – Что ж ты молчишь, Уля! Давай сюда!
– Тише, Светослава Романовна, не кричите вы так, – с испугом выпалила горничная, вытаскивая из кармана небольшое письмо и протягивая девушке. – Как-никак, Людвиг сказывал, что барин очень осерчал на господина Артемьева. И ежели ваш муж узнает, что я передаю записки от Григория Ивановича, он очень разгневается. А я страх, как боюсь его.
– Да-да, Уля, – кивнула Слава как-то безразлично, быстро разворачивая записку и читая ее содержимое:
«Милая сестрица.
Мне надобно переговорить с тобой наедине. Твой муж, господин фон Ремберг, запретил мне появляться в усадьбе, пока я не исполню его поручение. Но на это может уйти много дней. Оттого прошу тебя, Светослава, приезжай завтра в нашу березовую рощу, что у реки. Я буду ждать тебя с рассвета, у нашего старого дуба, где мы обычно отдыхаем во время прогулок…
Гриша Артемьев»
Прочитав послание от Гриши еще раз, девушка закрыла письмо и тяжело вздохнула. Она, конечно же, должна была поехать. Гриша был очень дорог ей, любим как брат, и она не могла отказать ему в просьбе о встрече. Но Слава понимала, что ей будет не так просто выехать из усадьбы, чтобы встретиться с Артемьевым, потому что она должна будет что-то сказать фон Рембергу. В течение суток она должна придумать предлог для мужа, отчего ей надобно покататься верхом одной или вообще попытаться выехать из усадьбы незамеченной. Последняя мысль ей понравилась более, поскольку тогда ей ничего не пришлось бы объяснять мужу и просить у него.
Так она и решила сделать. Завтра поутру, как можно раньше, она тайком проберется в конюшню и поедет на встречу с Гришей, и так же потом вернется, а фон Ремберг ничего не узнает. К тому же ей надо было наведаться в ткацкую мастерскую и проверить, готовы ли ткани, которые, как и обычно, ждали ее одобрения. Но нынче выходить из комнаты она опасалась, так как от Ульяны знала, что фон Ремберг до сих пор в усадьбе и никуда не уехал.
Весь оставшийся день Слава провела в своей спальне, как и намеревалась. В обед Ульяна опять принесла ей еду и снова повторила, что господин фон Ремберг интересовался самочувствием Славы. Девушка велела доложить, что ей уже лучше, но к ужину она также не спустится. Горничная ушла из ее комнаты с почти нетронутым обедом, бубня себе под нос, что уже опасается докладывать господину о том, чего на самом деле нет. Слава проигнорировала ее стенания и вновь занялась изучением книг, совершенно не горя желанием встречаться вновь с мужем.
* * *
Тонкий бодрящий аромат жасмина Кристиан почувствовал, едва приблизился к ее спальне. Запах был едва уловим, но фон Ремберг сразу же отметил его. Еще позавчера на балу он запомнил ее аромат. Сладкий и пряный, свежий запах жасмина и мяты был для него новым среди женских ароматов. В то время в моде были лилии, розы и флердоранж.
Сейчас, когда молодой человек достиг двери ее комнаты, этот запах отчего-то вызвал в его существе дрожь и чувство предвкушения встречи. Они виделись вчера вечером, но ему казалось, что с того времени прошло много дней. Он громко постучал и, не дожидаясь ответа, нажал на деревянную ручку. Дверь оказалась незаперта.
Слава не успела произнести ни слова, как фон Ремберг уже оказался в ее спальне. Она не ожидала его увидеть здесь и от неожиданности выронила из рук книгу, которую читала. Усевшись ровно в бархатном кресле, где она полулежала с обнаженными ногами, девушка резко одернула платье, подол которого немного задрался.
Кристиан остановился напротив и настойчивым пронзительным взглядом прошелся по ней. Слава удрученно окинула взором его широкоплечую статную фигуру в домашнем темно-фиолетовом камзоле без рукавов, кюлотах того же цвета и белоснежной рубашке, в неизменных коротких черных сапогах из мягкой кожи, которые он обычно носил дома.
– Сударыня, я вижу, что вы вполне здоровы, – произнес фон Ремберг напряженно, и на его губах появилась опасная ухмылка-лезвие.
Девушка выглядела вполне свежо и прелестно. Светлое домашнее платье оттеняло ее яркие янтарные глаза. Густая светлая коса, почти расплетенная, длинными локонами лежала на ее плечах и груди, красиво обрамляя тонкие черты лица. В этот миг без изысканной прически, с которой он видел ее на балу, и без строгой короны-косы она выглядела невозможно юно и озорно, невероятно тепло и мило. Ее распущенные густые волосы переливались янтарным светом в отблесках горящих свечей.
Молодой человек тут же напрягся, ибо осознал, что очарован ее милой притягательной внешностью. Весь этот долгий день он постоянно думал о ней и рисовал ее облик в своем воображении. Только эти думы, а более желание провести в ее обществе хотя бы несколько часов заставили фон Ремберга нынче подняться в ее спальню. Ощущая себя не в своей тарелке из-за того, что теперь ему пришлось показать свой интерес к ней, Кристиан нахмурился.
– Я весьма этому рад. Ведь более у вас не будет повода игнорировать мое общество за столом.
– Сударь, я действительно была нездорова, – пролепетала тихо Слава.
После ее лживых слов фон Ремберг напрягся всем телом и помрачнел. Кристиана раздражало то, с каким упорством она последние два дня избегала его компании. И будто искала предлог, чтобы только не находиться подле него. И это осознание раздражало его. Да, он всегда обходился без общества людей и тем более женщин. Но отчего-то сейчас именно эта девица до крайности была нужна ему, и все его существо просто требовало находиться как можно дольше в ее обществе. Кристиан ощутил тоску по тому времени прошлой осенью, когда она была влюблена и, словно кошка, ходила за ним попятам, пытаясь заслужить внимание. Но тогда ему это было не нужно. В настоящее время все изменилось, и эта девица, по мнению фон Ремберга, должна была скрашивать его мрачное существование и быть рядом, когда он этого хотел. И оттого все ее мнимые болезни вызывали в нем лишь недовольство.
Кристиан сделал два шага к девушке и, стремительно наклонившись к ней, как-то зловеще предостерег:
– Заканчивайте этот дешевый балаган, Светослава. Я желаю вас видеть рядом за столом, и так будет. Вы должны уяснить в своей голове, что мои просьбы и приказы не обсуждаются. Вам это ясно?
Он замер в опасной близости от ее румяного лица и стоял, склонившись. Чудные янтарные глаза девушки смотрели на него так открыто и без боязни, что молодой человек ощутил, как все его существо наполняется каким-то неведомым теплом и умиротворением. Всего лишь миг – и фон Ремберг почувствовал дикое неистовое желание поцеловать Славу. Все его существо напряглось до предела, а в его голове застучала яростная мысль о том, что он хочет получить от Славы один поцелуй, который совсем ничего не будет значить для него. Только один, и все.
Она тут же смутилась от его горящего фиолетового взора, который словно пытался подчинить ее себе. Но, стойко выдержав его, недовольно выдохнула и попыталась возразить:
– Сударь, вы невозможны и…
Вмиг опомнившись, фон Ремберг быстро выпрямился и прищурился, пытаясь скрыть волнение от ее близости.
– Довольно, – уже раздраженно велел Кристиан, окинув быстрым взглядом девушку, сидящую перед ним. – Раз вы не хотите спускаться вниз, тогда я буду ужинать здесь. Ибо уже распорядился подать еду сюда.
Кристиан проворно подошел к небольшому столику у окна, легко поднял его и переставил к креслу, в котором сидела девушка. Затем он взял стул и придвинул его к столу. Усевшись напротив изумленной жены, фон Ремберг как-то загадочно улыбнулся и проворковал:
– Вот видите, как все хорошо получилось.
В этот момент вошли двое слуг с подносами. Лакеи ловко выставили на стол всю посуду, закуски, вино, жаркое, хлеб и, поклонившись, вышли. Слава смотрела за всем этим действом и упорно молчала. Ей казалось, что теперь фон Ремберг не только указывал, что ей делать, но и все решал за нее.
– Немного вина? – спросил молодой человек, умело откупоривая бутылку.
– Я не пью вино, вы же знаете, – отрезала Слава, откладывая в сторону книгу.
– Тогда не буду настаивать.
Он взял графин с водой и разлил ее по бокалам. Затем, положив салфетку на колени, фон Ремберг открыл крышку большой фарфоровой супницы и устремил взор на девушку.
– Положить вам жаркого?
– Нет, благодарю, – холодно заметила она, взяв в руку хрустальный бокал с водой.
– Вы опять неголодны? – пытливо спросил Кристиан, поднимая брови, и начал накладывать в свою тарелку жаркое.
– Сударь, если уж вы ворвались в мою комнату и навязали мне свое общество… – начала она тихо.
– Как трагично это звучит, – подтрунил над ней фон Ремберг и улыбнулся ей, взяв в руку кусок ржаного хлеба. Слава мрачно смотрела на безмятежное поведение мужа. Он с аппетитом начал поглощать ароматное жаркое. – Не хмурьтесь, Слава, вам это не идет. Во-первых, я никуда не врывался. Ваша дверь была не запрета.
– Впредь я буду запирать ее, – отчеканила она, поджав губы.
– Попробуйте, – усмехнулся он, продолжая с аппетитом есть. Прожевав кусок мяса, он продолжал: – А, во-вторых, мое общество, как вы выразились, моя дорогая жена, вы должны терпеть, пока смерть не разлучит нас. Кажется, так пишут во всех французских романах?
Слава напряглась, как натянутая струна. Это было невыносимо.
– Простите, я перебил вас, Слава, вы что-то начинали говорить, – подсказал он, заканчивая с первой порцией жаркого. – Я вас внимательно слушаю…
Он вновь улыбнулся, и девушка увидела игривые огоньки в его темно-фиолетовых глазах. Он забавлялся! Она была вся на нервах. А ему смешно! Слава сжала кулачок и в который раз постаралась сдержаться. Выдохнув два раза, она произнесла как можно спокойнее:
– Я хотела уточнить, не вспомнили ли вы, где находится лавка того ростовщика, которому вы продали мой камень?
Фон Ремберг напрягся и перестал жевать мясо, его взор помрачнел.
– Я уже говорил вам, Слава, что я не помню этого.
– Очень жаль, – вздохнула девушка.
– Неужели вы хотите вернуть камень? – вдруг вымолвил Кристиан тихо.
Она долго смотрела на него. А затем отвела глаза в сторону, вовсе не собираясь обсуждать свои мысли и думы с этим холодным циничным человеком, который теперь явно насмехался над ней. Она молчала так долго, что фон Ремберг, не выдержав, проникновенно произнес:
– Мне очень жаль, Слава, но вы должны смириться. Камень вернуть вам не удастся. Он стоит баснословных денег, и вряд ли у вас найдется нужная сумма, чтобы выкупить его. К тому же, насколько я помню, тот ростовщик собирался уезжать из России, намереваясь выставить этот уникальный алмаз на торгах за границей, но где именно, мне неведомо. Уже прошло много времени. Даже если я и увижу этого ростовщика, то могу его и не узнать, оттого что совсем позабыл, как он выглядит. Так что забудьте про камень, поскольку я более не намерен говорить на эту тему, – отрезал он жестко, подтвердив свои слова уверенным предостерегающим взором.
Девушка раздосадовано замолчала. Она инстинктивно чувствовала, что фон Ремберг что-то утаивает. В ее голове все равно горела мысль о том, что необходимо дождаться кучера Рудольфа, который был в эту минуту единственной зацепкой в поисках древнего камня. Людвиг сказал, что Рудольф, скорее всего, вернется через месяц или два, и Слава решила ждать. Она не знала, как ей удастся выпросить у ростовщика камень, ведь он был бесценен, но она хотела хотя бы попробовать найти его. Так как исправить свою ошибку было ее долгом перед матерью и другими предками. Эта мысль не покидала девушку уже многие месяцы. Она видела, что фон Ремберг явно недоволен ее словами о камне, но ей было все равно. Она чуть помолчала и вдруг сказала:
– Я хотела попросить вас за Григория Ивановича.
Она посмотрела на блестящие волосы Кристиана, собранные сзади в хвост, и отметила, что лицо мужа побледнело еще сильнее, а его глаза будто загорелись каким-то угрожающим светом. Фон Ремберг медленно отложил вилку и спросил:
– Какое вам дело до него?
– Вы несправедливы к нему. Он добрый человек и хороший помощник в делах, и я очень обязана ему, – продолжала Слава. – Полгода назад, когда я так нуждалась в помощи, он единственный, кто поддержал меня. Отчего вы услали его на эту неблагодарную работу? Есть другие приказчики, которые могут этим заняться.
– Позвольте мне решать самому, кому и чем заниматься, – отрезал фон Ремберг и со звоном положил нож на стол.
Она видела, что благожелательное настроение молодого человека, которое владело им пару минут назад, улетучилось, а его лицо приняло холодное мрачное выражение.
– Но Гриша нужен мне здесь. Я так привыкла спрашивать у него совета во всем.
– Отныне вы будете спрашивать совета у меня, вашего мужа. А Артемьев вообще вылетит со службы, если вы не прекратите называть его при мне Гришей!
– Ах, зачем я говорю вам все это?! – воскликнула Слава, видя, что все ее просьбы нисколько не умягчили сердца молодого человека и вызвали в нем лишь злобу. – Я поняла, вы сразу же невзлюбили его!
– Вы правильно выразились, сразу же невзлюбил. И более не смейте произносить имя Артемьева в моем присутствии, иначе…
Он угрожающе посмотрел на нее. Но Слава уже знала этот взгляд и почти не опасалась его.
– Иначе что? – спросила тихо она, прищурившись.
Кристиан сжал кулак. Девушка видела, что на его скулах ходят желваки. И она прекрасно поняла, что он не просто зол, а взбешен.
– На этот раз вы добились ужина в одиночестве, сударыня, – сквозь зубы процедил молодой человек, вставая из-за стола, швыряя салфетку на стол. – Вы хотели испортить мне трапезу, и вам это удалось, ибо у меня пропал аппетит. Но не надейтесь, что в следующий раз вам удастся одержать надо мной верх!
Он стремительно покинул ее спальню. Когда дверь с грохотом закрылась за фон Рембергом, Слава устало откинулась на спину кресла и облегченно вздохнула.
– Неужели у этого человека тоже есть слабости? – прошептала она себе.
Его быстрые удаляющиеся шаги по деревянному полу еще долго звучали в ушах Славы.
Глава X. Наряд для прогулки
– Людвиг, немедля зайди ко мне! – окликнул фон Ремберг проходящего мимо камердинера.
Людвиг вмиг поставил огромный подсвечник на ближайший столик в коридоре и поспешил в кабинет за хозяином. Едва слуга закрыл дверь, Кристиан, стоявший к нему спиной, процедил:
– Меня интересует, что у Артемьева с моей женой?
Он медленно повернулся к слуге, и Людвиг, отметив хмурый взгляд молодого человека, мгновенно сообразил, на что намекает фон Ремберг.
– Да ничего между ними нет. Я же уже докладывал вам о том, мессир.
– Не верю я в это! – выпалил Кристиан. – Она как-то странно говорит о нем. Защищает его, переживает. Называет по имени. Может, она влюблена в него?
– Вряд ли, мессир. Влюбленную женщину определить нетрудно. А мадам Светослава не выглядит таковой. Скорее это Артемьев неравнодушен к госпоже.
– Да?
– Мне так кажется. Едва появился в доме, он постоянно таскается везде за госпожой. И по приемам, и по деревням, и по лавкам. И верхом они вместе катаются постоянно.
– И что ты думаешь обо всем этом? – спросил, нахмурившись, Кристиан.
– Мне кажется, Артемьев влюблен в госпожу, а мадам Светослава относится к нему как к брату, не более.
– Не более! – воскликнул фон Ремберг. – За последние два дня я уже десять раз слышал из ее уст имя Артемьева. А сейчас за ужином она мне даже допрос с пристрастием устроила из-за него. Ну ничего, думаю, он нескоро вернется с моим поручением.
– Не беспокоитесь, мессир, я прослежу за Григорием Ивановичем и за госпожой…
* * *
Следующим утром около шести часов Слава очень тихо вышла из спальни. Проворно направившись вниз, девушка осторожно приблизилась к лестнице и, склонившись с перил, осмотрела парадную. Не было видно ни души, и она быстро направилась вниз. Слава уже почти спустилась до конца лестницы, едва освещенной утренними лучами солнца, как вдруг из-за темного угла перед ней возник фон Ремберг. Весь в черном, с бледным лицом и ярко горящими глазами он предстал перед ней словно темный признак. Она замерла на ступенях. Кристиан приблизился к девушке и начал медленно и неумолимо подниматься.
Неистовое желание немедленно сбежать обратно в спальню Слава подавила в себе усилием воли, понимая, что теперь назад пути нет. Еще не было и шести часов. Отчего Кристиан поднялся в такую рань, она не могла понять. Как только фон Ремберг поравнялся с ней, остановившись на двух ступенях ниже, она отметила, как взгляд молодого человека прошелся несколько раз по ее фигурке и остановился на волосах, заплетенных в корону на голове.
Кристиан нахмурился, а его взор заметался по облику девушки. На Славе были коричневые бархатные мужские кюлоты, заправленные в легкие кожаные сапоги, белая батистовая рубашка и короткий камзол в тон. Мужская одежда странного покроя, как будто на женщину, выгодно подчеркивала телесные прелести девушки, обтягивая ее фигуру. Мужской костюм из мягкой ткани обтягивал тонкую талию, бедра соблазнительной формы, высокую грудь, которая выступала под застегнутым камзолом. Фон Ремберг с ходу определил, что она без корсета и без длинной нижней рубашки, которую полагалось носить женщинам под платьем. Такой наряд хорошо бы смотрелся на мужчине или юноше, подчеркивая его мужественность и стать. Но на девушке, да еще такой прекрасной, этот наряд казался очень вызывающим и откровенно соблазняющим. И не надо было дорисовывать в воображении формы женщины, одежда сама открывала и обтягивала все выпуклости.
От всех этих умозаключений молодой человек пришел в крайнее возбуждение. Смесь вожделения и гнева заполнила все его существо, а глаза заволокла дымка. Не в силах сказать ни слова, он молчал, и лишь поглощающее смотрел на нее, проводя взором по всей фигуре.
Фон Ремберг застыл чуть ниже на лестнице, и их лица оказались почти на одном уровне. Девушка видела, что его бледное лицо взволнованно и мрачно.
– Доброе утро, сударь, позвольте мне пройти, – попросила Слава нервно.
Она попыталась обойти его, но Кристиан встал на ее пути, поднявшись на одну ступень выше, и выкинул в бок руку, которую опер о перила лестницы, загораживая ей проход.
– Вряд ли оно доброе, раз моя жена собралась выйти из дома в подобном одеянии, – сказал он глухо, вновь пройдясь горящим взглядом по ее ногам и округлым стройным бедрам, сильно обтянутым тканью. В его висках уже запульсировала горячая кровь, и он ощутил, как вожделение заполняет все члены его тела. Однако часть разумных мыслей еще оставалась в голове фон Ремберга. Силой воли поборов минутное замешательство, молодой человек выдохнул: – Что это у вас за наряд?
– Наряд для верховой езды, неужели не видно, – парировала тут же Слава.
– Я вижу… – произнес он грудным хриплым голосом. – И он просто невозможно вульгарен…
– Этот наряд удобен. Он позволяет сидеть по-мужски в седле, – ответила Слава, пытаясь объяснить. – Я с детства привычна к нему…
Она хотела объяснить, что еще с детства привыкла ездить в седле по-мужски. Но увидев, что на лице мужа написано недовольное и какое-то взволнованное выражение, решила промолчать.
– Я это понял, – заметил властно Кристиан. – Но вы уже не ребенок, а девица. И вам следует ездить верхом в женском седле. Неужели у вас нет наряда для верховой езды, приличествующего даме?
– Есть. Но я надеваю его лишь на придворную охоту, – прошептала тихо Слава, непокорно смотря в его блестящие глаза.
– Тогда пойдите и переоденьтесь в подобающую вашему положению одежду. Через четверть часа я жду вас здесь же. Я составлю вам компанию на верховой прогулке.
Слава спокойно выдержала его тяжелый горящий взгляд, не собираясь беспрекословно подчиняться его приказам. Ей надобно было встретиться с Гришей и наедине, а компания фон Ремберга мешала ее планам. Сжав кулачок, она четко холодно вымолвила:
– Я не буду переодеваться и поеду одна.
Кристиан прищурил глаза. Его недовольство и возмущение тут же улетучились, уступив место восхищению ее храбростью и бойцовским характером. Она, как всегда, пыталась не просто спорить с ним, да еще с достоинством королевы, но и выиграть очередную баталию. Но он прекрасно знал, что у нее ничего не выйдет, потому что он не позволит ей выйти из дому в подобном вульгарном одеянии. Уже через миг фон Ремберг как-то приветливо и даже призывно улыбнулся девушке, обнажив свои белые ровные зубы. Не спуская обволакивающего взора с ее янтарных огромных глаз, непокорно взирающих на него, он почти ласково произнес:
– Светослава, неужели вы не понимаете, что последнее слово будет за мной. Не проще ли вам смириться и просто подчиниться моей воле?
После его слов Слава устало опустила голову. Похоже, очередной день начинался с разногласий с «дорогим муженьком». Как же он ее утомил. Неужели он не мог хоть на полдня оставить ее в покое?
Кристиан сделал еще шаг, поднявшись на ступень, и стал выше нее. Его взгляд сразу же остановился на золотоволосой голове девушки, на переплетении кос на макушке. Его мысли стали туманными, а взор заволокла дымка желания. Он ощущал, что безумно хочет прикоснуться к ней и проверить руками, так ли стройны и нежны ее округлости, как это казалось под этой соблазнительной обтягивающей одеждой. Уже через миг, чувствуя неистовее желание прикоснуться губами к ее манящим косам и насладиться сладким обволакивающим запахом, о котором он отчего-то напряженно думал всю сегодняшнюю ночь, молодой человек чуть склонился к Славе, ощущая цветочный аромат жасмина.
От ее близости кровь быстрее побежала по его жилам и все разумные мысли куда-то улетучились. Странное сочетание ее невероятной молодости и свежести влекли Кристиана. Словно опьяненный, он всем телом подался к девушке, стоявшей перед ним. Правая рука молодого человека отпустила перила и потянулась к ее талии. Перед его глазами поплыли сладострастные образы.
В этот момент Слава, заметив замешательство фон Ремберга, поняла, что надо действовать. Она дернулась и резким движением протиснулась между Кристианом и резными деревянными перилами лестницы, устремившись вниз. Тремя быстрыми прыжками она слетела с лестницы и бросилась через широкую мрачную парадную к входной двери.
Кристиан среагировал не сразу. Во власти своих желаний он пришел в себя только спустя пару мгновений и понял, что девушка умудрилась вывернуться из его осады. Ругая себя за беспечность, а Славу за то, что она затуманила его разум настолько, что он потерял бдительность, фон Ремберг стремительно развернулся. И увидел, как она, открыв входную дверь, уже выбегает на двор. Бросившись вслед за ней, он одним прыжком перепрыгнул оставшиеся ступени и полетел к выходу. Он видел через открытую дверь, как конюх Иван подводит к ней рыжего скакуна.
Видя перед глазами только Славу, которая уже поставила ногу в стремя, фон Ремберг стремглав подбежал к двери. Он не смотрел под ноги, оттого неожиданно запнулся за маленькую банкетку, стоявшую у входа и упал на пол. Процедив проклятие сквозь зубы, молодой человек поднял голову и увидел в проем двери, как девушка на коне вихрем понеслась по пыльной дороге. Вскочив на ноги, Кристиан, не понимая, как умудрился упасть, словно ребенок, выбежал во двор. Славы уже не было видно.
Ярость охватила все существо молодого человека. Такого с ним еще никогда не было! Чтобы он, фон Ремберг, посланник Тьмы, запнулся и упал так глупо! Даже сражаясь с дюжиной противников в темноте, он был ловок и осторожен настолько, чтобы не задевать предметы. Но сейчас он просто свалился, потеряв на миг всякие ориентиры. И чувствовал, что в этом виновата только Слава. Затуманив своей близостью ему голову, она перехитрила его и обвела вокруг пальца, как мальчишку.
Мгновенно оценив, что его изворотливая женушка уже, наверное, за переделами усадьбы, Кристиан побежал к конюшням.
– Иван, немедля подай мне коня! – закричал фон Ремберг.
Конюх испуганно обернулся и увидел, что хозяин с перекошенным от бешенства лицом несется прямо на него.
– Слушаюсь, барин! – воскликнул Иван и побежал со всех ног вслед за молодым человеком.
Уже через несколько минут, быстро вскочив на неоседланного жеребца, Кристиан ловким движением ударил животное каблуками сапог по бокам, умело удерживаясь на покатом теле животного без седла. Темный жеребец от силы удара встал на дыбы и заржал. Кристиан натянул поводья и погнал коня к ажурной калитке сада. Галопом пролетев по двору, он направил коня в сторону полей, которые простирались прямо за усадьбой.
В клокочущем бешенстве фон Ремберг проскакал целую версту.
Однако в какой-то момент поймал себя на мысли о том, что ведет себя как глупец. Отчего он, как будто недалекий, несдержанный одержимец, устремился вслед за этой своевольной девицей, он не мог понять. Но последние полчаса им владело какое-то ненормальное непонятное состояние. Уже у кромки леса он резко осадил жеребца, понимая, что разум не контролирует его действия. Властным усилием воли фон Ремберг взял себя в руки и, развернув своего коня, галопом поскакал обратно в усадьбу. Уже через некоторое время мрачный и погруженный в свои думы молодой человек вошел в парадную и, едва не сбив с ног дворецкого, велел:
– Как только госпожа фон Ремберг вернется, доложить немедля!
– Слушаюсь, барин, – угодливо закивал дворецкий.
Проворным шагом Кристиан направился в свой кабинет и, с грохотом закрыв за собой дверь, пробурчал:
– Гадкая девица! Только вернись! Тогда ты узнаешь, как насмехаться над Кристианом фон Рембергом!
Быстро скинув душный камзол и небрежно кинув его на невысокое кресло, молодой человек уселся за стол, решив заняться бумагами, чтобы хоть немного успокоить бешено бурлящую кровь. Тут же схватив первое попавшееся письмо, что Людвиг услужливо положил на его столе, он начал читать строки, написанные на конверте. Однако через миг ощутил, что не понимает выведенные пером фразы. Перед его глазами стоял прелестный образ девушки с золотыми волосами.
Кристиан не помнил, когда он вообще так выходил из себя. Он всегда слыл человеком бесстрастным, разумным и немного флегматичным. Лишь когда ситуация обострялась, обычно в бою, он мог ощущать некий эмоциональный подъем, но не более. Однако в последние три дня он постоянно пребывал в каком-то лихорадочном возбужденном состоянии по вине этой неуправляемой девицы. В этот миг в его душе все клокотало от бессилия и ярости. Он ощущал, что еще никогда и никто так не выводил его из себя, как эта девица. Поскольку фон Ремберг привык все контролировать и подчинять своей воле. Но теперь все случилось вовсе не так, как он того хотел.
