Арина Теплова
Печать Индиго. Дочь Сварога
Дерюгин напряженно слушал речь этой юной девицы и с каждым ее словом все более нервничал. Он не понимал, откуда она узнала о его кражах.
– У меня нет никаких денег! – воскликнул он. – С чего вы взяли, что я не отчитался за четыреста рублев! Эта такая огромная сумма!
– Все доходы и расходы за полгода записаны вот здесь, а также здесь, – спокойно произнесла Слава, показывая пальчиком в книгу. – Я просто вычла одно из другого и у меня не хватает этих денег.
– Вы хотите сказать, что я вор?! – вскричал недовольно управляющий. – Это неслыханно! Какая-то сопливая девица будет меня обвинять Бог весть в чем!
– Я не обвиняю вас, господин Дерюгин, – смутилась Слава, вставая. – Если вы предоставите мне счета или расписки на покупки, которые были оплачены этими деньгами, я запишу их в книгу. Тем самым вы подтвердите, что честны перед господином фон Рембергом, моим мужем.
Нервно вытирая пот со лба, Прокопий Никонорович, кусая губы, лихорадочно соображал, как ему выкрутиться.
– Я не собираюсь отчитываться перед вами, маленькая госпожа! – прошипел управляющий. – Этих денег у меня нет!
Слава молчала минуту, а затем, пронзительно посмотрев на толстого управляющего, стоявшего напротив нее, твердо сказала:
– Тогда вы уволены, господин Дерюгин. Прошу вас, завтра же все бумаги передать мне.
– Что?! – взревел управляющий. – Да как вы смеете?! Я служу у господина фон Ремберга уже второй год, и он никогда не жаловался на мое управление!
– Возможно, потому, что мой муж не интересуется делами, ибо все время в разъездах? И как надобно не спрашивает с вас? – произнесла холодно Слава и чуть отодвинулась от разъяренного мужчины. – Я просмотрела книги за последние два года и везде не хватает больших сумм. Четыреста пятнадцать рублей – это лишь последние. Вы можете остаться, если вернете мне эти деньги, они сейчас очень нужны.
– Ничего я не верну! Ваши обвинения несправедливы! – уже закричал Дерюгин.
На его крик в кабинет заглянул Митрофан, дворецкий.
– Вам нужна помощь, Светослава Романовна? – спросил он, с угрозой посмотрев на управляющего.
– Да, Митрофан, проводи господина Дерюгина до выхода и более не пускай его в дом. Он более не служит у нас, – ответила Слава и, отвернувшись от управляющего, направилась к выходу из кабинета.
– Как вы смеете со мной так обращаться?! – завопил Дерюгин. – Меня может уволить только господин фон Ремберг! Ведь непосредственно он нанимал меня на службу!
Слава на миг обернулась к управляющему, удивившись его словам.
– Вы неправы, сударь, – осек его Митрофан. – В отсутствие господина Светослава Романовна может распоряжаться всеми слугами и делами.
Слава холодно улыбнулась на прощание побагровевшему от досады Дерюгину и вышла из кабинета.
Глава II. Хозяйка поместья
– И что же вы решили, барыня? – спросил почтительно Степан Иванович.
Мужик и Слава находились в том самом кабинете, что и неделю назад.
– Я все разузнала, не так все плохо, – ободряюще произнесла девушка. – И усадьба вполне может обойтись без вашей части оброка. К тому же другие деревни согласились поставлять муки чуть больше. Мы немного сократим потребление хлеба, и все. Для нас это не будет сильно заметно. Так что на этот год я освобождаю вас от уплаты оброка рожью и мукой.
– Ох, благодарствую, барыня! – облегченно воскликнул крестьянин, опешив, и не удержался от вопроса: – И что же, Прокопий Никонорович на все это согласен?
– Господин Дерюгин более не служит у нас. И более не будет над вами управляющим. Мы с ним поспорили, и я решила, что в его услугах мы более не нуждаемся, – уклончиво ответила Слава.
Степан Иванович долго молчал и лишь спустя некоторое время вымолвил:
– Ох, как чудно, барыня. И к кому же нам тепереча на поклон ходить?
– По всем делам вы можете обращаться ко мне или новому управляющему Артемьеву Григорию Ивановичу.
– Слушаюсь, ваша милость, – кивнул мужик как-то довольно. – Тогда от оброка мукой и зерном мы освобождены до следующего урожая, так?
– Да, как вы и просили, – уточнила она. – Да, и еще, ваши семьи. Не дело это впроголодь жить. Я надеялась, что у нас есть некоторые сбережения, но оказалось, что это не так, – Слава чуть замялась, вспомнив, что в тот же вечер, когда она уволила управляющего, они Гришей еще раз вместе пересчитали расходные книги за два года и выявили многочисленные факты воровства Дерюгина. – Оттого я подумала вот о чем. В прошлый раз вы упоминали об излишках овощей и гречи? Если они есть у вас, то, возможно, еще удастся что-то продать на ярмарке? Ведь они еще проводятся?
– А как же, барыня, в соседнем уезде еще торгует последняя ярмарка. Но управляющий запрещал нам самим торговать.
– Я даю вам свое разрешение на продажу излишков на этой ярмарке. Ежели будут для этого нужны какие документы, справим. А на вырученные деньги закупите, сколько получится, зерна, чтобы у вас было, с чем зимовать.
– Вот спасибо вам, барыня. Но мы и не думали о том, – засуетился Степан Иванович, чувствуя себя неловко. – Не нужно было вам там беспокоиться о нас. Мы народ привычный, перезимуем как-нибудь.
– Нет, не дело это, Степан Иванович. Езжайте на ярмарку да купите там, что требуется. И впредь, прошу вас, как старосту селения, предоставлять мне отчет, о том, какие излишки вы продали и что купили. Вы умеете писать?
– Нет, неграмотный я. Но помню все очень хорошо.
– Ну что ж. Приезжайте ко мне каждый понедельник и все рассказывайте, а я с ваших слов все буду записывать.
– Как прикажете, барыня, – кивнул Степан благодушно и заискивающе произнес: – И уж как повезло-то нам с вами, что вы наша хозяйка новая. Все как есть поняли и пожалели нас горемычных. Вовек Бога молить за ваше здоровьице будем.
– Лишнее это, Степан Иванович. Это мой долг – помочь вам. Не более.
– Да не скажите, – нахмурился Степан. – Барин-то наш, господин фон Ремберг, хоть и купил нас у князя Юсупова, не сильно о наших делах радел. Все время отправлял нас к этому душегубу Дерюгину, который три шкуры с нас спускал. А вы жалостливая, сразу видать. Но вы не бойтесь, мы вас не обманем и не подведем. За доброту вашу еще пуще работать на вас будем. Слово даю, как староста деревни нашей.
– А знаете, Степан Иванович, я вот подумала. Возможно, вы бы согласились поступить ко мне на службу? Вы человек смелый, да и печетесь о своих деревенских. Знаете, что да как, как я погляжу. Вы могли бы еженедельно докладывать обо всех нуждах и делах вашей деревни и быть помощником Григорию Ивановичу. Что вы об этом думаете?
– Но, барыня, как же я могу стать помощником управляющего? Я же невольный.
– Это не помеха, – заметила Слава. – Ежели будете исправно служить мне, то через год, обещаю, я постараюсь выправить вам и вашей семье вольные бумаги. Да и сейчас жалование вам положу. Правда, небольшое. Пять рублей в год.
– Ох, барыня, вы прямо огорошили меня, – опешил мужик. – Не знаю, что и сказать.
– Вы подумайте, Степан Иванович. А то мне и Григорию Ивановичу не управиться без вашей помощи, да и других помощников. Все-таки мне пришлось всех людей господина Дерюгина выгнать тоже. Потому что они покрывали его бесчинства и кражи. Нынче Григорий Иванович день и ночь разбирает бумаги и пытается все привести в надлежащий вид. Дерюгин невозможно все запустил, потому я не в силах ничего понять. И нынче мне нужны преданные люди, справедливые и честные, которые крестьянскую жизнь хорошо знают. Вы как раз и подходите. В соседних деревнях нескольким толковым мужикам я тоже предложила это. Они сразу же согласились. Так что решение за вами, Степан Иванович. Мне кажется, что вы справитесь.
– Даже не знаю, что и сказать. Наверное, я соглашусь все же.
– Вот на том и порешим, Степан Иванович, – улыбнулась Слава.
* * *
В тот морозный ноябрьский вечер Слава не пошла гулять в сад одна. Гриша еще поутру уехал по делам в соседний уезд и должен был вернуться только завтра. После ужина почти до десяти вечера девушка провела в библиотеке за изучением новых иностранных книг по земледелию, которые приобрела на днях в книжной лавке. Когда часы пробили четверть одиннадцатого, Слава, печально вздыхая, потушила свечи в библиотеке и, взяв с собой небольшой канделябр в три свечи, направилась в спальню. Она прошла небольшую чайную комнату, потом музыкальную залу и направилась по мрачноватой картинной галерее, которая едва освещалась тусклым светом луны от больших окон. В какой-то момент, проходя мимо одной из картин, девушка остановилась и задержала взор на портрете, висящем на противоположной стене, обитой бледно-зеленым шелком.
Это был портрет Кристиана фон Ремберга в полный рост. Молодой человек был изображен в темно-фиолетовом наряде, ботфортах и простом белом парике на голове. Это было удивительно, ведь в жизни Слава ни разу не видела, чтобы муж носил парик. Высоко держа в руке канделябр, она приблизилась к портрету, пытаясь уловить выражение мужественного красивого лица мужа. Он был изображен очень молодым, даже юным, но мимика его и взор уже тогда выражали невероятную властность, твердость и некое презрение ко всему окружающему. Выражение лица нарисованного Кристиана совсем не понравилось девушке, и она инстинктивно ощутила, что от молодого человека, изображенного на картине, исходит опасность. Но уже через миг ее мысли поменялись, и Слава почувствовала, как ее сердце забилось в яростном нервном темпе. Раны от его обидных слов и холодного отношения все еще не затянулись в ее ранимой душе, и в эту минуту, взирая на портрет, она вспомнила все, что было между ними за то короткое время, что они знакомы.
Слава долго мучительно взирала на изображение мужа, желая только одного – заставить страдать Кристиана фон Ремберга так же, как страдала и тосковала теперь она. Его последние циничные обидные фразы вновь вспыли в ее памяти, и веки задрожали от слез. Как же она хотела простого семейного счастья. Но судьба постоянно преподносила ей роковые страшные сюрпризы. Недавно умерла ее любимая матушка, да и Тихон Михайлович, который воспитывал ее с детства и был дорог ей, погиб. А человек, которому она искренне открыла свое сердце, предал, безжалостно растоптав ее чувства. Слава чувствовала себя опустошенной и невероятно несчастной. А этот портрет, с которого смотрел на нее фон Ремберг, был невозможно реалистичен. Даже глаза молодого человека фиолетового оттенка очень точно передались кистью художника. И Слава, смотря прямо в глаза нарисованному Кристиану, глухо пролепетала:
– Ты никогда не любил меня…
Эта фраза траурным колоколом забила в ее голове, и чем дольше она смотрела на портрет, тем настойчивее была мысль о том, что она должна забыть Кристиана, так как он совсем не достоин ее любви. Сейчас она это отчетливо понимала. Неосознанно ее золотистый взор зажегся непокорным и сильным светом, и девушка смахнула со щеки прозрачные капли. Она не хотела более лить слезы по этому неблагодарному, холодному человеку, ведь ему были совершенно безразличны ее страдания.
– Он не заслуживает моих слез, – прошептала девушка сама себе и в следующий миг, прищурившись и вперив непокорный пронзительный взор прямо в лик нарисованного молодого человека, словно клятву произнесла: – Я забуду вас, Кристиан фон Ремберг, клянусь вам…
Она застыла, как натянутая тетива, сжав кулачки, и, не отрываясь, смотрела на картину. Негодуя на несправедливость всего происшедшего с ней по вине фон Ремберга, девушка тотчас ощутила, как ее сердце сильнее забилось от возмущения и гнева. Не спуская горящего испепеляющего взора с глаз Кристиана, она прошептала одними губами:
– Я жажду, чтобы вы, фон Ремберг, когда-нибудь страдали так же, как я сейчас, а может, и более, поскольку ваше притворство столь чудовищно, что разбило мне сердце… да будет так…
Она не отрывала взгляда от картины. Вдруг ей показалось, что глаза нарисованного Кристиана стали живыми и словно зажглись огнем. Слава чуть смутилась, но, не спуская взора, продолжала взирать на картину яростно и пронзительно. Прошло еще несколько мгновений. И глаза молодого человека, как будто действительно загорелись. Они не сверкали, а горели огнем, словно пламя. Слава невольно увидела, как настоящее огненные языки заструились из глаз нарисованного фон Ремберга. Опешив, она начала пятиться от картины, и в следующий миг холст стремительно вспыхнул огнем и заполыхал.
Испуганно вскрикнув, Слава шарахнулась назад и, опешив, увидела, как яростный огонь, который поглотил картину, перекинулся на гобелены и мебель. Только после этого девушка пришла в себя и, бросившись прочь из галереи, закричала:
– Огонь! Тут все в огне! Помогите!
Едва вылетев в коридор, она наткнулась на дворецкого и вскрикнула:
– Митрофан скорее! Там огонь!
– Пожар! Будите всех, госпожа! – закричал Митрофан, видя, как едкий дым выползает в открытую дверь.
Он стремительно влетел в галерею и, немедля подбежав к ближайшему горящему гобелену, резко сдернул его, намереваясь потушить пламя сам, пока помощь не подоспела.
В этот миг Слава уже бежала по мрачному спящему особняку и кричала о пожаре…
* * *
Пожар пытались потушить всю ночь.
Из картинной галереи пламя перекинулось в коридор, а далее в соседнюю гостиную и музыкальную залу. Как ни пытались сбить огонь, он полыхал все с большей яростью и силой, поглощая комнату за комнатой. Дворовые и слуги торопливо носили десятки ведер воды, выливая на полыхающие стены и окна, но все было напрасно, потому что перекрытия особняка были деревянными. Лишь под утро, когда, сгорев, рухнула парадная центральная лестница, пожирающее пламя удалось остановить. Именно лестница отрезала от огня вторую половину дома, и вскоре слугам во главе с Людвигом удалось потушить сгоревшее правое крыло.
Эта часть особняка выгорела изнутри почти полностью, вместе со вторым этажом, который был деревянным. Остались целыми только стены первого каменного этажа, да и то обугленные от дыма. Уцелевшее левое крыло дома было обезображено дымом и пеплом, не считая упавшей стены, которая соединяла левое и правое крыло. И нынче открытая огромная зияющая дыра в середине обугленного особняка пускала ветер во все уцелевшие комнаты левого крыла.
Франция, 1717 год (7225 лето С.М.З.Х)
Ноябрь
Бескрайнее голубое небо простиралось над его головой. Желтое яркое светило грело его лицо. Терпкий запах полевых цветов дразнил ноздри. Его ноги легко передвигались по цветущему благоухающему лугу. Подул ветер. Солнце исчезло и стало мрачно, как перед грозой. Он испуганно обернулся и услышал топот и скрежещущий шум цепей. Они вновь появились. Его глаза расширились от ужаса. Они настигали. Оборотни с безобразными мордами и окровавленными клыками. Их звериные рогатые морды скалились и протягивали к нему лапы. Он побежал вперед, пытаясь оторваться от них. Но они настигали его и уже окружали со всех сторон. Их хриплые низкие стоны слышались отовсюду:
– Ты наш! Ты принадлежишь нам! Твоя душа у нас в руках!
Он бежал изо всей мочи, спотыкаясь, но они не отставали, хватая волосатыми лапами его за плечи и руки. Неожиданно впереди засиял свет. Он глухо застонал от радости и бросился туда. Приблизился к миражу в виде девы в длинном сияющем платье. Ее золотые волосы развевались по ветру, и она стояла к нему спиной. Обернулась и протянула к нему руку. Он не различал еще ее лица, но вся его душа устремилась к ней, как к спасительному источнику. Он сделал еще несколько шагов к деве и только сейчас разглядел ее лицо. Увидев ее лик, молодой человек замер и дико воззрился на деву. Ее лицо было хорошо знакомо ему. Ощущая, что сходит с ума, он почувствовал, как его ногами мгновенно разверзлась земля, и он полетел в бездонную темную пропасть. Он протягивал руки к спасительной светловолосой деве и молил о помощи…
Кристиан резко сел на постели. Сердце его дико стучало, а холодный пот струился по вискам. Эти кошмары мучили его уже многие годы. Да, они приходили нечасто, но всегда во сне, и после них все его существо наполнялось диким безудержным ужасом. И всегда в кошмарах на помощь ему приходила некая дева. Он никогда не видел ее лица, которое было скрыто от него многие годы, и видел лишь стройный силуэт и светлые волосы. Но сегодня во сне ему отчего-то было явлено ее лицо: прелестное, юное и невероятно знакомое.
Пытаясь прийти в себя, фон Ремберг яростно осознал, кто это! Его молоденькая жена! Дева из его кошмаров имела лик Светославы! Да, именно ее он сейчас видел в жутком сне. Как раз эти ее глаза – огромные, лучистые, цвета золотого солнца – успокаивали и манили к себе, обещая спасение от черных страшных оборотней. Фон Ремберг не мог понять, отчего его жена стала спасительной девой из его кошмаров, но чувствовал, что эти жуткие сны и Слава были как-то связны. Он пару раз встряхнул головой и наконец начать разумно мыслить.
Чувствуя сухость в горле, Кристиан встал с постели и босиком направился к столу. Выпив залпом воду из глиняного кувшина, приблизился к окну. Солнце вставало из-за горизонта. Он уже не помнил, когда начались эти кошмары, которые мучили его еще с детства. Он ненавидел ночной мрак, потому что кровавые монстры часто во сне приходили к нему и истязали. И всегда появлялась она, дева светлая и спасительная. И теперь ее явленный лик, лик Славы, в кошмаре привел все существо фон Ремберга в неистовое яростное настроение, так как он не понимал, что все это значит.
Кристиан отошел от окна и зажег свечу. Обернувшись к зеркалу, стоявшему за спиной, он окинул взором свое отражение. Ему было всего двадцать семь лет, но он выглядел гораздо старше своего возраста. Рано повзрослев, он вел неспокойную, полную опасностей жизнь, которая и отложила отпечаток на его чело. Лицо его было мрачно и бледно. Высокий лоб, темно-русые волосы, высокие скулы и пронзительные фиолетово-синие глаза являли его облик. Высокая подтянутая фигура с широкими мускулистыми плечами и узкой талией сформировалась от долгих многолетних тренировок. Шрамы покрывали его тело и напоминали о совершенных тайных миссиях.
Кристиан посмотрел на небо, отметив, что уже около пяти утра. Пора. У него было всего шестнадцать часов, чтобы выполнить задание и прибыть в Париж к собранию двенадцати Верховных, на котором фон Ремберг должен был передать слова Верховного жреца Лионеля. До Орлеана осталось всего семьдесят верст пути и три часа верхом. Он знал, что приговоренный скрывается в этом городе в одной из таверн.
Фон Ремберг выпил еще немного воды и безразлично взглянул на тарелку с едой, которую заказал еще накануне. Сыр, холодная говядина и хлеб были нетронуты. Вчера он смертельно устал от многочасовой скачки верхом, оттого и не притронулся к еде. А сейчас завтрак не входил в его планы, потому что он никогда не ел перед заданием. Кристиан отчетливо помнил тот первый раз, когда по приказу убил человека. Его сразу же после этого вырвало два раза от жуткого отвращения и вида крови. Тогда ему было всего семнадцать. Но та кровавая картина до сих пор стояла перед его глазами. Позже он научился воспринимать все происходящее в своей жизни как некую игру, внушая себе, что люди, которых он устранял, были всего лишь никчемными пешками, смерть которых приносила пользу, очищая общество от недостойных особей. Именно это говорил ему его наставник Лионель.
Некогда чувствительная натура Кристиана превратилась к настоящему времени в жестокую и циничную. Он стал безразличен к страданию других людей. У него всегда были деньги, уважение, страх окружающих и тайные миссии. Женщины не особо интересовали молодого человека, так как плотские позывы нечасто беспокоили его. Его время было расписано по минутам. Беспрерывные скачки между городами и странами, изучение древних книг и рукописей, поиск новых знаний, кровавые стычки и магические обряды для поиска кристаллов Инглии, все это съедало время молодого человека. Едва он добирался до кровати, как сразу же засыпал беспокойным, порой кошмарным сном, который давал ему лишь временное облегчение.
Правда, иногда, когда он не был так сильно занят, или в его делах появлялось некоторое промедление, он все же мог немного расслабиться. В эти моменты он в основном читал книги об астрономии, истории и физике или шел в дом терпимости к куртизанкам для удовлетворения плотских позывов организма. Кристиан никогда не употреблял спиртного, прекрасно зная, что при этом будет нарушена концентрация внимания и уйдет молниеносная реакция. Его энергетическая защита будет гораздо слабее, а он станет более уязвим для своих врагов. Его мечтали убить как минимум два тайных ордена Европы, которые так же, как и их орден, охотились за древними книгами и кристаллами. А также полиции Пруссии и Франции только и ждали момента, когда смогут разделаться с ним, так как прекрасно знали, кто стоит за многими кровавыми делами, но у них не было доказательств.
Эта жизнь устраивала Кристиана, ибо другой он не знал. Да года назад, когда монах Лионель занял место верховного жреца Ордена Святого Креста, фон Рембергу было приказано перебираться на жительство в далекую снежную Россию, куда переместилась вся основная часть братства.
