Всю дорогу до поместья фон Ремберг гнал коня галопом. Перед его взором уже вторые сутки стоял ясный почти ощутимый образ девушки, которая по велению Темных в данный миг была его женой. Все эти долгие полгода, пока он был в разъездах по миру, его мысли не покидал ее стройный юный образ.
Пришпоривая коня, Кристиан уже предвкушал, как вскоре будет наслаждаться ее прелестным, влюбленным взглядом, который отчетливо запомнил еще с той памятной осени, когда проводил в ее обществе много времени. Отчего-то ласковый взор молоденькой жены, который он совсем не ценил тогда, все это долгое время разлуки бередил его думы, и с каждым месяцем Кристиан все более и более упивался осознанием того, что эта нежная красавица любит его.
Она была первой девицей, признавшейся ему в любви. Мало того, она была едва ли не единственной из женщин, кто мог открыто смотреть ему в глаза, не пугаясь и не страшась его взора. Все эти зимние месяцы разум фон Ремберга постоянно воскрешал воспоминания о Славе, и с каждым разом эти картинки становились все более красочными и приятными для молодого человека. Отчего-то нынче ее признание в любви не казалось ему наивным и глупым, совсем нет. Теперь, по прошествии времени, фон Ремберг даже с неким удовольствием думал о том, что на этом свете есть девица, которая так неистово влюблена в него, что готова пожертвовать самым дорогим. Даже тогда, осенью, он был поражен ее смелым, искренним и решительным поступком. Сейчас же от мыслей о Светославе холодное сердце молодого человека наполнялось некой приятной сладостной дрожью.
Возвращаясь в Петербург, Кристиан, смертельно устав от беспрерывных скачек, постоянных рассудочных решений и стремительных опасных кровавых схваток, надеялся окунуться в омут ее прелестных золотистых глаз, которые могли успокоить его утомленное существо. Эта юная девица была первым человеком на земле, который за все время его трудной суровой жизни пожалел его и попытался хотя бы понять. Именно она почти две недели избавляла его от диких болей и ничего не требовала взамен, пытаясь от всей души подарить ему свое энергетическое тепло.
Он въехал в усадьбу, когда уже стемнело. Бесшумно пройдя черным ходом в особняк, фон Ремберг направился по пустынному мрачному коридору в сторону парадных комнат, совершенно незамеченный. Он знал, что теперь около девяти вечера и Слава должна была находиться в гостиной или в библиотеке. Полгода назад именно там она и бывала в это время. Уже предвкушая встречу с девицей, о которой он не переставая думал последние сутки, Кристиан последовал сразу же в библиотеку, но там было пустынно. Не останавливаясь, он прошел в гостиную и тут же остановился. Здесь тоже никого не было. Лишь камин потрескивал горящими дровами, разливая в просторной сиреневой комнате приятное тепло.
Кристиан удрученно нахмурился, понимая, что девушка уже в своей спальне. Это осознание привело его в крайнее недовольство. Он хотел видеть ее сейчас. Ведь не мог же он, в самом деле, в эту пору подняться в ее спальню. Это бы выглядело глупо.
Медленно пройдя в пустынную гостиную, фон Ремберг тяжело уселся в кресло, стоявшее у камина, и, вытянув длинные ноги, откинулся на спинку. Чуть прикрыв глаза, он безразлично взирал на горящие языки пламени и думал о том, что за эти полгода исколесил почти полмира, выполняя поручения Верховного. И сегодня, отдав все редкие реликвии наставнику, жрецу Лионелю, он, загоняя галопом своего жеребца, направился домой, отчего-то яростно желая увидеть Славу и ощутить на себе ее нежный золотой взгляд. Кристиан знал, что люди боятся его. Большая часть мужчин и все женщины опасались открыто смотреть ему в глаза. И отчего-то каждый раз в течение последних месяцев, когда встреченный им человек опускал глаза, не в силах выдержать его взор, Кристиан сразу же вспоминал о девице с янтарными глазами, которая никогда не боялась его взгляда и могла подолгу выдерживать его.
Он сидел у камина долго и чувствовал, как по всему его телу разливается усталость после многомесячной кочевой жизни в седле. Ему не было холодно, так как он давно научился пребывать даже на трескучем морозе едва одетым. Но вид яркого горящего пламени успокаивал, и ему становилось как-то теплее на душе. Молодой человек опять начал размышлять о Славе. Только завтра, за утренней трапезой, ему удаться увидеть ее. И весь стремительный галоп, которым он мчался до усадьбы, был ни к чему.
В какой-то момент Кристиан услышал, как дверь в гостиную чуть приоткрылась. Он даже не обернулся, ибо инстинктивно ощутил, что это кто-то из слуг, а не Светослава.
– Это вы, мессир? – спросил по-немецки Людвиг, заглядывая в гостиную. Кристиан, не поворачивая голову, промолчал, смотря на бегающие огоньки пламени в камине. Людвиг вошел и, поклонившись, сказал: – Я не заметил, когда вы приехали и как вошли. Вас долго не было.
– Где моя жена? Уже спит? – задал вопрос фон Ремберг, так и не оборачиваясь к камердинеру и наперед зная его ответ.
Людвиг почтительно встал сбоку от кресла и ответил:
– Нет, мессир. Госпожи нет дома.
– И где же она? Неужели до сих пор гуляет по саду? – тихо поинтересовался молодой человек, нахмурившись.
Кристиану вовсе не нравилось то, что он, как глупец, выспрашивает о ней у камердинера. Ведь слуга мог догадаться, что он жаждет видеть Славу, и подумать невесть что. А Кристиан не хотел показывать свою заинтересованность в жене перед кем бы то ни было. Невольно фон Ремберг напряг руку и вытянул пальцы, пытаясь нащупать ауру Славы. И действительно, ее не было поблизости. Поняв, что надо было еще по приезде прощупать ее энергию, Кристиан нахмурился. Однако он старался реже пользоваться своими тайными умениями, потому что они забирали много энергии, и он делал это только в исключительных случаях.
– Нет. Нынче она на ассамблее во дворце государя Петра Алексеевича.
– Где? – опешив, выдохнул фон Ремберг.
В следующий миг он резко сел прямо в кресле и, повернувшись к Людвигу, вперил в него инквизиторский взор.
– Госпожа сразу после обеденной трапезы уехала с господином Артемьевым во дворец его величества на Зимнюю набережную.
Кристиан два раза моргнул и медленно произнес:
– Я не понимаю, Людвиг. Моя жена уехала с каким-то мужчиной во дворец государя?
– Ну да, – кивнул Людвиг. – Сегодня грандиозный прием во дворце Петра Алексеевича, по случаю именин царицы Екатерины Алексеевны. Еще на той неделе придворный гонец прислал от царя приглашение. И Светослава Романовна уехала с господином Артемьевым туда еще засветло.
– Что за бред ты несешь?! – уже чуть повышая голос, пророкотал фон Ремберг, испепеляя слугу взглядом, и Людвиг немедля опустил глаза, не в силах выдержать жгущего потока фиолетового света от взора хозяина. – Какой еще гер Артемьев? И как эта скромница и пуританка могла быть приглашена на прием самим государем?
Минуту Людвиг молчал, обдумывая недовольное заявление фон Ремберга, и, наконец, объяснил:
– Вас долго не было, мессир. И многое изменилось здесь. Нынче ваша жена постоянно бывает в свете. Несколько раз в неделю она посещает балы и ассамблеи, а также ежедневно ездит в богоугодные заведения. А два раза даже у нас в особняке устраивала званые вечера, – быстро протараторил Людвиг. И видя, что Кристиан не спускает с него внимательного мрачного взгляда, продолжал: – Ваша жена, знаете ли, изменилась, мессир. Ныне она одевается по последней моде, ездит верхом, принимает в гостиной высокочтимых придворных и вообще ведет светскую жизнь. И постоянно при ней господин Артемьев, который сопровождает ее везде.
– И откуда взялся этот гер Артемьев? – процедил недовольно фон Ремберг. – Я знаю, что один ее брат теперь в Париже, а второй так и живет в Астрахани.
– Григорий Иванович Артемьев.
– А, этот. Значит, он выжил, – невольно выдохнул молодой человек, помрачнев. – Это ее названый брат.
– Ну да, я о нем и говорю вам, мессир. Она представила его как племянника своего покойного отчима. Он приехал еще прошлой осенью. И сейчас он наш новый управляющий. Он, знаете ли, весьма помог госпоже, когда сгорел этот особняк и нам пришлось строить его заново. Светослава Романовна очень доверяет ему и постоянно спрашивает у него совета. Да и в настоящее время Григорий Иванович живет здесь, в вашем особняке.
– Какого черта здесь происходит, Людвиг?! – пророкотал угрожающе Кристиан, вставая на ноги, более не в силах слушать все это. Оказывается, пока его не было, произошло столько всего, что просто было невозможно помыслить. – Что значит сгорел? Я же оставлял тебя присматривать здесь! А в особенности следить за ней! И что же я узнаю теперь? Эта гадкая девица спуталась с каким-то сопливым мальчишкой, который уже живет с ней в моем доме!
– О, мессир! Вы не беспокойтесь, она до сих пор девственна! Забери дьявол мою душу, ежели это не так!
– Ты клянешься?! – подозрительно спросил Кристиан.
– О да. Мы каждую ночь следим за ней. И Артемьев не посещает ее спальню. Бывает, иногда днем он заходит в ее комнату, но только при горничной. У Ульяны четкие указания на этот счет.
– Ты сказал, они много времени проводят вместе, и все могло произойти вне дома, – сквозь зубы процедил Кристиан.
– Да, вы правы, мессир. Я тоже думал о том. Оттого неделю назад, когда госпоже понадобились новые духи и крема, я привез к ней нашего брата Бертрана, под видом французского парфюмера, – пояснил тихо Людвиг. – Вы же знаете, что он может просматривать людей изнутри. Так он сказал, что она девственна до сих пор, как и велел наш Верховный.
– Ну, это уже что-то, – уже более спокойно произнес Кристиан.
– И мессир, не могу же я указывать госпоже, что ей делать. Я всего лишь слуга и исполняю поручения госпожи. Но знайте, я даже на минуту не задумаюсь и разделаюсь с этим мальчишкой, если он посмеет только прикоснуться к Деве.
– Да, так и делай дальше, – кивнул фон Ремберг. – Ибо девица еще нужна нам. И нужна чистой. Ты понял?
– Да-да, я все помню, – закивал камердинер и, чуть помолчав, заискивающе спросил: – Вы устали? Ваша комната готова, как и всегда. Может, велеть вам приготовить ванну или баню?
– Нет. Я поеду во дворец государя, – отрезал Кристиан. – Надобно вернуть эту своевольницу в усадьбу.
Кристиан стремительно направился прочь из гостиной, про себя ворча о том, что он смертельно устал, а вместо того, чтобы отдохнуть от многодневной скачки в седле, должен был гоняться за этой девицей, которая, видите ли, шаталась по ассамблеям, вместо того чтобы сидеть дома как благочестивая жена.
– Но тогда, наверное, вам надобно переодеться, мессир, – вдогонку прокричал Людвиг, засеменив за молодым человеком. – Иначе вас могут не пустить во дворец.
– Ты прав, Людвиг, – согласился быстро фон Ремберг и, перепрыгивая через три ступени, устремился наверх к спальням, находящимся на втором этаже.
Кристиан пробежал пытливым взором по многолюдной зале. Лишь на миг он отметил у окна изысканную даму в великолепном изумрудном платье в окружении трех вельмож, одним из которых был влиятельный князь Меншиков. Проследовав взглядом далее, он обвел глазами всю просторную залу. Не увидев искомой фигуры, фон Ремберг перевел взор обратно и вновь наткнулся на даму в изумрудном наряде у большого окна, задрапированного тяжелой портьерой, говорившую с известными сановниками двора. Его взор напрягся. Он вдруг отчетливо узнал в этой светской даме свою юную жену. Замерев, фон Ремберг начал настойчиво и непонимающе окидывать взглядом фигуру Светославы, облаченной в шикарное парчовое платье, не в силах поверить в то, что эта блестящая дворянка и есть его молоденькая жена. Но это была действительно она. Юная, невероятно знакомая и донельзя изменившаяся. Чарующе красивая, с поднятыми вверх золотыми волосами, стройной фигурой и величавой осанкой, тонкими полуобнаженными руками, она явно вызывала восхищение окружающих.
Он не понимал, что она делает в обществе князя Меншикова, генерала Чернышева и графа Апраксина. Кристиан напрягся всем телом, не в силах поверить своим глазам. Он не мог разгадать, как эта тихая наивная девица могла превратиться в столь изысканную даму, от которой невозможно отвести взгляд? И сейчас она мило вела беседу с самыми влиятельными вельможами двора, которые, видимо, получали удовольствие от ее общества, раз уже битых четверть часа стояли подле нее. Кристиан чувствовал какой-то подвох, не в силах поверить во все это.
В этот миг раздались первые звуки менуэта, и сразу же около его жены нарисовался известный придворный волокита Одинцов Иван Семенович, который галантно поклонился и пригласил Светославу на танец. Она извинилась перед своими собеседниками, улыбнулась Одинцову и подала ему руку, облаченную в перчатку, а затем последовала за ним в соседнюю залу для танцев. Они тут же влились в круг танцующих, и только спустя пару минут фон Ремберг пришел в себя.
В его существе начало нарастать яростное недовольство. Эта девица танцевала не просто с придворным кавалером, а с этим распутником и повесой Одинцовым, за которым тянулся длинный шлейф любовных побед! Иван Семенович, моложавый и галантный, слыл самым развязным донжуаном и любителем женщин и не пропускал мимо своего внимания ни одну даму двора.
Волна негодования завладела фон Рембергом, потому что улыбки его юной жены и ее ласковые взоры предназначались ему, Кристиану, а не какому-то гнусному обольстителю Одинцову. И вообще, в это час Слава должна была находиться дома, ждать его и тосковать по нему, своему мужу, но она, видимо, не пыталась соответствовать идеалу примерной покорной жены, и в этот миг в свое удовольствие веселилась на ассамблее. Фон Ремберг так жаждал увидеться с нею наедине и просто посмотреть в ее чудные глаза, дабы успокоить свое взволнованное сердце, но теперь этого всего не могло быть. Это осознание крайне возмутило его существо, и он почувствовал, как им овладевает холодное бешенство.
В основном Кристиан легко читал мысли людей. Лишь иногда, когда человек имел довольно сильную энергетику или умел ставить защиту на свой ореол, от молодого человека были скрыты те или иные думы человека. Однако фон Ремберг владел еще техникой гипноза, который иногда применял к таким людям, дабы получить нужные сведения, и почти всегда добивался своего. И сейчас, невольно отметив, как Одинцов увлек в танец его названую жену, Кристиан, стоя незамеченным у одной из деревянных колонн, опустил левую руку и чуть напряг ладонь, направляя указательный и средний пальцы в сторону Одинцова и Славы. Он мгновенно считал похотливые страстные думы Ивана Семеновича относительно своей жены и прищурился, подтвердив свои предположения.
Он напряг руку чуть сильнее, пытаясь прочесть мысли Славы, но тут же наткнулся на тишину. Он напряг руку сильнее и вновь попытался разузнать, о чем она думала, но ничего не вышло. Фон Ремберг нахмурился и вспомнил, что у его жены довольно высокий уровень энергетики. Возможно, поэтому он не мог считать ее мысли. Пару раз, еще по осени, Кристиан пытался прочитать мысли этой Светлой девицы, тогда ему это не удалось, но он не обратил внимания. Так как в то время все мысли и чувства Славы были написаны на ее хорошеньком личике. Да и Кристиан не особо нуждался в прочтении ее тайных дум, ибо она всегда говорила искренне и правду, оттого не было необходимости считывать ее мысли. Но в эти мгновения он отчего-то ощутил, как ему не по себе. Поскольку он не может разузнать, о чем думает в этот момент его своевольница жена. В его голову вдруг закралась мысль о том, что, возможно, она так же думает об Одинцове как об объекте страсти и именно от этого пошла с ним танцевать менуэт. Фон Ремберг неистово хотел знать ее тайные мысли, но все его попытки просветить голову Славы давали ему лишь звенящую тишину в ответ.
Из докучливого круга господ Славу вытянул Иван Семенович Одинцов, который пригасил ее на менуэт. Девушке невероятно хотелось отказать Одинцову, но она не посмела этого сделать. Оттого на его предложение она мило улыбнулась и последовала с ним в центр бальной залы. Уже загремела музыка, и он увлек ее в танец, завязав непринужденную беседу. Слава пыталась не сбиться с ритма, выполняя все нужные фигуры танца, и старалась вежливо отвечать своему кавалеру. Лишь два месяца назад девушка научилась танцевать бальные танцы, из-за этого еще чувствовала себя немного скованно. Однако Иван Семенович то и дело твердил ей, что она искусно исполняет все движения и невероятно грациозна и легка.
Разговор с Одинцовым вызывал неприятие у Славы. Иван Семенович был ее кредитором и потому чувствовал свое превосходство над нею. Весь танец он, осыпая ее комплиментами, говорил, как благосклонно относится к ней, и всячески пытался намекнуть на свои нежные чувства. Слава прекрасно поняла двусмысленные фразы Одинцова, но делала вид, что не догадывается, на что он намекает. В эти мгновения она пребывала в нервном состоянии, поскольку была зажата в невыносимые рамки. Если бы она не должна была деньги этому господину, то просто вежливо отказала бы ему в танце. Но в ее положении она даже не могла ответить ему отказом. Потому Слава, то и дело опуская глаза, кокетливо пыталась увести разговор из интимного в более нейтральное русло.
При очередной фигуре танца она на время переместилась к другому партнеру, некоему усатому неприятному вельможе в темном парике, которому еще не была представлена. Девушка вежливо улыбнулась господину и умело обошла партнера, поклонившись ему головой, продолжая танцевать.
Через несколько мгновений она невольно заметила в стороне у окна Гришу. Артемьев, как и обычно на балах, скучал. Он совсем не умел танцевать и ездил на ассамблеи, устраиваемые царем или вельможами, только в качестве сопровождения. Еще в декабре Слава была вынуждена нанять учителя танцев, некоего француза де Шенье, который и обучил ее всем нужным движениям. Иначе на придворных балах и приемах на нее косо смотрели большинство дворян, считая, что жена прусского посланника непременно должна владеть искусством танца. И сию пору девушка чувствовала себя гораздо увереннее на ассамблеях. Во время танца она беседовала с нужными ей влиятельными особами, заводила новые знакомства и связи. В дальнейшем это могло помочь ей в успешной продаже будущего урожая или при заключении выгодного контракта на поставку тканей из своей мастерской.
Слава предлагала обучиться танцам и Грише, но молодой человек наотрез отказался, заявив, что он неуклюж и у него вряд ли получится запомнить все эти сложные движения ног и рук. Именно поэтому Артемьев проводил все время в стороне от танцующих или со Славой, когда она отдыхала между танцами.
Иван Семенович вновь оказался напротив нее и, призывно улыбнувшись Славе, заметил, что готов танцевать с ней всю ночь не переставая, ибо общество мадам фон Ремберг невероятно волнует его. Эта фраза немедля вызвала у Славы неприятное чувство брезгливости, потому что Одинцов ей отнюдь не нравился. Она прекрасно отмечала масляный взор дворянина и знала о его заинтересованности.
Спустя время пары вновь поменялись.
Слава оказалась перед очередным кавалером по танцу, который переместился к ней от другой дамы. Перед ее глазами предстал высокий молодой человек с суровым мужественным лицом и пронзительными фиолетовыми очами. Его темно-русые волосы были собраны в хвост, а лицо не выражало никаких эмоций. Расширившимися от удивления глазами Слава увидела перед собой мужа, Кристиана фон Ремберга, одетого в темный бархатный камзол с серебряной вышивкой. Он находился в шаге от нее, такой реальный и близкий, что от неожиданности она похолодела всем телом.
– Вы? – выдохнула она непроизвольно одними губами.
Тут же она сбилась в движениях и вновь попыталась выполнить нужные па, так и не спуская пораженного испуганного взора с непроницаемого лица мужа. В следующий миг он протягивал ей руку, как полагалось по танцу. Слава невольно втиснула руку в его широкую ладонь в черной перчатке и вдруг нечаянно наступила на длинный подол своего платья, едва не запнувшись.
Фон Ремберг промолчал в ответ на ее реплику. И лишь его глаза чуть сузились, испепеляя ее.
Однако, немедля взяв себя в руки, Слава вырвала руку из его широкой ладони и начала снова танцевать с нужной фигуры. Кристиан так же продолжил танец, не спуская с девушки цепкого властного взора прищуренных глаз. Он молчал, упорно стиснув скулы и умело выполняя нужные движения, то обходя жену, то подавая ей руку. Слава пыталась не сбиться с ритма и ощущала, как ее сердце дико билось от осознания того, что ее пропавший на полгода муж находится так близко. Они танцевали молча. Их взгляды то и дело встречались. Она стойко выдерживала его пронизывающий, испепеляющий, гнетущий взор. Лицо Кристиана не выражало никаких эмоций и походило на неподвижную маску. Мгновения казались Славе нескончаемыми. Когда их руки соприкасались, ее обдавало жаром по всему телу.
Через несколько минут они вновь поменялись партнерами, и Слава оказалась перед Одинцовым. Однако теперь ее спокойствие было нарушено появившимся на ассамблее фон Рембергом. Всю оставшуюся часть танца она то и дело поворачивала голову, пытаясь проследить, где находится ее муж. Ее мысли смешались. Видя, что и фон Ремберг также следит за ней через танцующие пары, она нервничала. Начала искать глазами Гришу, которого отчего-то не было видно. Неистовое желание немедленно уехать домой нарастало в девушке с каждой секундой. Едва менуэт окончился, и Иван Семенович отвел ее на прежнее место, Слава устремилась прочь из бальной залы, пытаясь отыскать Гришу. Ею владело настойчивое желание избежать дальнейшего общения с фон Рембергом, ибо его взгляд был явно не дружелюбным. К тому же ее накрыли неприятные воспоминания и обида от их последней встречи. Все жестокие слова мужа, произнесенные им перед отъездом, теперь явственно звенели в ее голове. Снова испытывать на себе его холодность и циничное пренебрежение она совсем не желала.
Пройдя пару комнат, где в одной мужчины курили трубки, в другой – играли в карты, девушка так и не нашла Гришу. Думая, что, возможно, молодой человек вышел на веранду, Слава устремилась в широко раскрытые боковые двери, ведущие в обширный дворцовый сад. Осмотревшись, она вновь не заметила Артемьева. Оглядываясь по сторонам, прошлась по краю веранды, где стояли большие кадки с диковинными высокими растениями. В руках она яростно теребила веер, осматривая с широкой веранды низ сада, видя гуляющих там придворных и пытаясь разглядеть силуэт Гриши. Она неистово хотела вернуться домой, и молодой человек должен был отвезти ее. Неожиданно за ее спиной раздался глухой приятный баритон:
– Вы пытаетесь сбежать от меня, сударыня?
Резко обернувшись, Слава испуганно застыла перед фон Рембергом, который возвышался всего в двух шагах от нее. Она отметила, что ее макушка находится на уровне его губ, и оттого ей пришлось чуть приподнять голову, чтобы открыто взглянуть ему в глаза. Он стоял перед ней, такой эффектный, строгий и мрачный. С каждым мигом она бледнела все больше. У нее появилось жгучее желание немедленно убежать от этого человека, который был на бумаге ее супругом, но воспоминания о котором трагичными нотками били ее в сердце.
Усилием воли она заставила себя не двигаться с места, ожидая его дальнейших слов. Губы фон Ремберга, сложенные в твердую складку-лезвие, были напряжены. Лишь взгляд его, оживленный и цепкий, изучал ее совершенно бесцеремонно, описывая круги по фигуре и лицу. Заставив себя смотреть прямо и стиснув до боли в ладонях веер, она выдохнула:
– Неужели вы вернулись, сударь?
Кристиан не спускал с нее гнетущего взора, и все его существо было до крайности напряженно. Последние полчаса он непрерывно следил за ней, изучая, как некое непостижимое создание, которое вызывало живейший интерес в его душе. Чем более он смотрел на свою юную жену, тем более отмечал, что она изменилась. В ней появились некая живость, искрящаяся красота, грация, которых он не замечал ранее. И что-то еще, чего он не мог понять.
– Я вижу, вы совсем не ждали моего возвращения, – заметил он.
– А я должна была вас ожидать, сударь? – холодновато вымолвила Светослава, пытаясь держать себя в руках и не показать своего неистового волнения.
Она с вызовом посмотрела в его фиолетовые темные глаза. Опешив, фон Ремберг тут же отметил, что она действительно изменилась, и ее ответ был доказательством тому.
– Благовоспитанная и благочестивая супруга так бы и сделала. А не проводила бы время в фривольной обстановке на ассамблее, – медленно произнес он, чеканя каждое слово.
– Насколько я помню, господин фон Ремберг, мое благочестие вы без сожаления высмеяли полгода назад. И вряд ли оно нужно вам теперь, – тихо напряженно парировала она, испепеляя его негодующим взором.
– Вы все еще в обиде на меня? Именно оттого вы решили сметить свое монашеское одеяние на откровенный бальный наряд, дабы завлекать мужчин? – сделал он недовольный вывод.
Слава округлила удивленно глаза и пару раз моргнула. Слова фон Ремберга больно резанули по ней. Она не понимала, зачем он завел этот странный неприятный разговор, как будто пытался уличить ее в каких-то непристойных действиях.
– Вы в чем-то обвиняете меня, сударь? – пролепетала Слава и, резко раскрыв большой веер, начала нервно обмахиваться им.
– Нет, сударыня, – заметил он желчно. – Мне пока не в чем обвинить вас, поскольку я не поймал вас за руку. Но нынче я вернулся после долгого отсутствия и что же вижу? Моя жена танцует на балу с господином Одинцовым, как заправская кокетка, наплевав на все нормы морали!
Опешив от его прямолинейного заявления, брошенного сквозь сжатые зубы, Слава напряглась всем телом, видя, как взор Кристиана прямо испепеляет ее гневным светом.
– Господин Одинцов – мой друг.
– Это весьма мило, иметь в друзьях первого столичного распутника, – произнес мрачновато фон Ремберг.
– Он мой друг, – твердо повторила Слава, чувствуя, что муж пытается задеть ее словами. – Он очень выручил меня, и я благодарна ему.
– Ах вот как это теперь называется, – вымолвил фон Ремберг, перебив ее.
Она отчетливо услышала в его словах издевку. Решив немедленно все объяснить, она тут же объяснила:
– Иван Семенович минувшей зимой ссудил мне большую сумму под два процента годовых выплат, и я очень обязана ему.
– А с чего это Иван Семенович так щедр с вами? – задал он вопрос.
– Я же говорю, что он мой друг, и я…
– Да прекратите лгать, сударыня! – возмутился фон Ремберг, прекрасно помня, какие похотливые и вульгарные думы относительно этой смазливой девицы проносились четверть часа назад в голове Одинцова. – Мужчина не будет давать вам деньги взаймы под такой мизерный процент, если не имеет никаких видов на ваши прелести! Или он не только смотрит, но уже все зашло гораздо дальше?
Слава замерла, ощущая, что ее облили помоями из грязного ушата. Обвинения, которые бросил ей в лицо новоявленный супруг, были несправедливы и обидны. Слава окончательно разнервничалась. Он выставил все так, словно она перед ним в чем-то провинилась и должна оправдываться. Но она была не виновна ни в чем, и его обвинения просто оскорбительны и унизительны. В следующий миг все ее существо взбунтовалось против такого обращения и произвола. Потому что она вовсе не хотела оправдываться перед этим холодным злым человеком. Ей вновь захотелось убежать прочь. Она подняла выше голову и, смотря в его недовольное лицо, четко произнесла:
– Ваши обвинения совершенно беспочвенны. И более я не расположена говорить с вами, сударь. Извините, мне надобно вернуться в зал и найти Григория Ивановича…
Девушка быстро развернулась, собираясь уйти. Юбка ее чудесного изумрудного платья описала круг, и фон Ремберг увидел изящную спину. Ее волосы, завитые в локоны, также опустились после резкого движения. Она успела сделать пару шагов, направляясь в залу, когда Фон Ремберг последовал за ней и схватил девушку за локоть.
– Постойте! – властно процедил он.
Когда развернул ее к себе, он наткнулся на яростный огонь ее золотистых непокорных глаз.
«Вот оно!» – понял Кристиан. Именно это он не смог разгадать в первые минуты разговора. Глаза этой новой Светославы были полны непокорства. Ранее, полгода назад, взор девушки выражал покорность и смирение. Сейчас ее взор, горящий, пронзительный и притягательный, как будто говорил, что у нее есть свое мнение и чувство собственного достоинства. И сейчас она явно не собиралась безропотно сносить все его нападки и обвинения. И эти новые качества, которые так ярко проявились теперь в его юной жене, невероятно импонировали ему.
Фон Ремберг напрягся всем телом, желая разгадать и подчинить себе эту мятежную девицу, которая в данный миг с негодованием сверкала на него непокорными очами. Кристиан вновь прищурился, ибо в его существо вклинилось навязчивое осознание того, что эта Светлая девица имеет сложный огненный нрав, который раньше умело скрывала. Тут же он немного остыл, и с его губ непроизвольно слетела фраза.
– Я не хотел вас обидеть…
Она остановилась и красноречиво посмотрела на его руку, которая удерживала ее локоть.
– Сударь, вы уже меня обидели, – прошептала тихо Слава, испепеляя его гневным взглядом, но все же осталась подле него. – Прошу вас, уберите руку…
– Я погорячился, – парировал фон Ремберг, нахмурившись, так и не отпуская свои пальцы с ее локтя. – Я думаю, нам следует продолжить разговор в более уединенном месте. Уже поздно, поедемте домой. На улице ждет мой экипаж.
– Я приехала с Григорием Ивановичем, – сказала она. – Мне нужно найти его.
– Сударыня, мы возвращаемся в усадьбу немедля и без Григория Ивановича, – властным тоном заявил фон Ремберг.
– Но он будет меня искать, – заикнулась неуверенно Слава.
– Значит, дворецкий сообщит ему, что вы уехали со мной, – добавил молодой человек и настойчиво повел Славу к выходу.
Едва Кристиан захлопнул дверцу экипажа и стукнул тростью по крыше, карета покатила по запруженной каретами улице. Фон Ремберг занял место напротив девушки, и его взор строгий и внимательный остановился на ее лице, как будто пытался проникнуть насквозь в существо Славы. Они оба молчали, наверное, четверть часа, то и дело изучая острыми пронзительными взорами друг друга. Когда же напряжение в воздухе стало невыносимым, Слава обратила на мужа взгляд и решила завести разговор.
– Вы удовлетворены, сударь? – выдохнула настороженно она, видя недовольство, написанное на лице мужа.